Текст книги "Змеи и виртуозы"

Глава 10
Эйден

Черт, какие мягкие у нее губы.

Это первая и единственная связная мысль, возникшая в голове после того, как наши губы соприкасаются в порыве страсти. Напряжение, сдерживаемое обоими всю ночь, растворяет одно движение, оно исчезает в пространстве, когда мы сближаемся.

Ее пальцы давят на кожу головы, удерживают лицо, словно она боится, что я вырвусь и уйду. Повторяю ее движения, стянув латексные перчатки, и кладу ладони на ее щеки, наклоняю голову, чтобы сделать поцелуй глубже. Одно движение ее языка, и у меня подгибаются колени. Опускаю одну руку и опираюсь на стол. Сильнее прижимаю ее к себе и продолжаю исследование с азартом путешественника, открывшего новый остров.

Член пульсирует за молнией джинсов, когда она прикасается к нему бедром.

Это все, что я мог сделать, чтобы сохранить самообладание: закончить татуировку. Контроль над собой я потерял, когда вдохнул теплый аромат ее возбуждения. В глубинах разума возник вопрос, не вызвано ли такое ее поведение желанием побороть страх.

Я не собирался ничего делать – мне не нужны лишние проблемы. Потому сразу приступил к работе, хотя уже давно не брал в руки машинку. Затем она передвинула ногу так, чтобы моя рука оказалась между бедер, потерлась лобком о мой локоть. Я тогда еле сдержался.

Не ожидал такого поворота, ведь она казалась мне ангелом и паинькой.

Конечно, я надеялся. Хотел прикоснуться к ней. И теперь не собираюсь упускать возможность.

– Черт, – выдыхаю я и провожу рукой по ее подбородку. Откидываю ее голову и смотрю в ясные голубые глаза. Сейчас застывшие, в них видится лишь похоть и боль.

– Боже мой. – Она выдыхает, и по моим губам, как мне кажется, скользит прохлада. Ее пальцы касаются уголка моего рта, она оглядывает цепочку у меня на шее.

– Прости, Эйден. Не знаю, что на меня нашло.

Мои брови подпрыгивают почти до линии роста волос.

– Такое со мной впервые.

– Что?

– Никто никогда не извинялся за то, что поцеловал меня. Даже не знаю, хуже это того, что ты меня переросла, или нет.

Щеки ее становятся пунцовыми, она складывает руки на коленях.

На голых коленях.

Возбуждение накатывает вновь. Оно стекает по спине, словно водопад, я медленно поднимаю руку и тянусь к ее ноге. Мой ноготь царапает колено, а ладонь скользит по бедру выше, замирает, пальцы сжимаются.

Она сползает по столу почти на самый край. Прямо передо мной кружевной треугольник нижнего белья. Мне почти не потребуется усилий, чтобы подцепить его пальцем и разорвать.

– Я… я не… – Она облизывает губы и сжимает мое запястье.

– Что не? – Я наклоняюсь и касаюсь носом макушки. Провожу по волосам, пытаясь отыскать источник мятного аромата. – Не хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

– Я не понимаю, почему этого хочешь ты.

Слова – будто удар под дых, лишающий возможности вздохнуть. Поднимаю руку и обхватываю девушку за шею сзади, лишая возможности отвернуться. Она смотрит на меня снизу вверх.

Глаза холодного голубого цвета то закрыты веками, то обращены ко мне. В них море скрываемых эмоций, чувств и тайн.

Они завораживают, увлекают вглубь, будто водоворот, чувствую себя человеком, который так и не научился плавать.

– Набиваешься на комплимент? – спрашиваю я, вскинув бровь.

Губы ее растягиваются в улыбке, румянец меняет цвет на более темный.

– Нет, просто делюсь мыслью.

Я нащупываю на ее большом пальце точку, где бьется пульс. Она вздрагивает, словно из всех сил старается сохранить спокойствие.

– Думаешь, я был бы здесь, если бы не хотел? – Прижимаюсь бедром к ее ноге, запускаю руку в волосы. Кончики наших носов соприкасаются. Губы в миллиметре друг от друга, но я не целую ее.

Желание переполняет меня, тело с трудом сдерживает его, как плотина – бурный поток воды.

– Сегодня в зале было немало красивых женщин. За них, вероятно, и платить бы не пришлось.

Я веду рукой по ее бедру, поднимаясь выше, останавливаюсь там, где только что сделал татуировку. Рот ее приоткрывается, мои губы вторят ему, дыхание смешивается. Ее стон подталкивает меня, и я укладываю ее на стол, желая большего.

Больше касаний.

Больше удовольствия.

Больше познать ее.

Она стягивает спортивные штаны университета Нью-Йорка и обхватывает меня ногами. Я чувствую ее ладони на своей спине, они скользят по линиям татуировок. Нащупываю и цепляюсь за край толстовки, что сейчас на ней.

Прикусываю ее нижнюю губу и медленно тяну худи вверх.

Девушка подпрыгивает на месте, прижимает мою руку, останавливая. Беспокойство меняет ее черты.

Я недовольно хмурюсь.

– Мне надо увидеть тебя всю, – говорю я, и в ответ она качает головой.

– Я останусь в толстовке. Пожалуйста.

Сжимаю зубы. Недовольство раздражает нервные окончания.

– Забыла, что я уже видел тебя без нее?

– Это случайность. – Она пожимает плечами.

Думает, что одежда защитит от меня?

– Ладно.

Опускаю руку и провожу по ее лобку. Черты лица девушки смягчаются и сразу напрягаются, будто ей нравится то, что я делаю, но больно это признавать.

– Тогда я хочу большего.

Она прикусывает нижнюю губу – задумывается.

– Думаю, мы можем целоваться и дальше.

Я фыркаю и отстраняюсь. Провожу ладонью по джинсам и вижу, как расширяются ее глаза, она видит натянутую ткань и замечает эрекцию.

– У меня нет презерватива, – говорю я и жалею, что не подумал об этом в пентхаусе, хотя, честно признаюсь, не думал, что он мне пригодится. – Но я до конца жизни буду сожалеть, если сегодня между нами ничего не будет.

Она моргает, краски на щеках становятся темнее и сползают на шею.

Я невольно задаюсь вопросом, сделает ли она шаг и какой.

Она тяжело вздыхает и коситься на дверь, за которой скрылись Джио и Дженна.

– Вдруг кто-нибудь вернется.

– Не вернется. Мы закончим раньше.

– Ты уверен, что они не придут или что мы закончим раньше? Это разные вещи.

– Ты сама закончишь раньше.

– Неплохая идея.

– Самая ужасная. Возможно, в будущем мы об этом пожалеем.

Она морщится:

– Думаешь?

– Даже не сомневаюсь.

Я молчу о том, что мои сожаления имеют форму навязчивой идеи, которая зрела с вечера в дальнем уголке мозга. Стоит мне ее попробовать, и я знаю, что насытиться уже не смогу.

– Но кого волнует завтрашний день? Наслаждайся настоящим моментом со мной, а со всем остальным разберемся позже. Договорились?

Я наблюдаю за ней, ожидая увидеть признаки дискомфорта. Они тут, под слоями, созданными ею в попытке скрыть это, но я не могу их полностью рассмотреть.

Наконец она едва заметно кивает, и давление в груди ослабевает, будто вода вытекает из ванны.

– Вот и хорошо.

Опускаясь, я провожу руками по ее бедрам.

– Ты хорошо пахнешь. Похоже на мяту.

– Это лосьон, – произносит она на выдохе.

– Придвинься ближе, красотка. Если не хочешь раздеваться полностью, сними хотя бы трусики.

– Ты очень требователен. – Но она подчиняется, ягодицы наполовину свешиваются со стола.

– Прими то, что я сделаю языком, в качестве извинений.

Она пытается свести колени, будто хочет закрыться от меня.

Двумя пальцами я оттягиваю кружевную полоску стрингов и отвожу в сторону. Отстраняюсь, чтобы полюбоваться увиденным: идеальный влажный бутон, сладкое искушение.

– Господи. Как долго ты меня хотела? – усмехаюсь я и склоняясь, разнося возбуждение по губам.

– Я… я не…

– Хотела сохранить секрет? – Касаюсь языком ее клитора и впитываю мягкие вибрации. – Притвориться, что я никак на тебя не действую, и что тогда, ангел? Мастурбировать, думая обо мне?

Мои движения медленные, хотя я очень ее хочу.

– Нет, – выдыхает она и поводит бедрами.

– Грязная маленькая лгунья.

Одной рукой касаюсь центра ее бутона, не отрывая губ от клитора. Голова ее откидывается назад, и я вижу, как она готова развалиться на части, но продолжаю круговые движения, отстраняясь, лишь чтобы что-то сказать.

– Ты хороша на вкус. Идеальна, черт возьми.

И возвращаюсь к своему занятию, не дожидаясь ответа. Замечаю, что она задыхается и стонет. По моей спине бегут искры удовольствия, словно адский огонь совсем рядом, ощущаю знакомую тяжесть в мошонке, член твердеет до боли, угрожая освобождением от одних лишь звуков.

Я не думаю ни о чем другом, погружая в нее палец. Представляю, как мышцы сжимают мой член, выдавливают все, до последней капли, пока я стремлюсь вперед. Оргазм медленно охватывает ее тело, начиная с дергающихся бедер; я чувствую, как она достигает пика, сжимается и закрывает глаза, почти блокируя мое кровообращение.

– Ангел, ты великолепна. Хорошая девочка.

Рот ее приоткрывается, тело напрягается, по нему бежит дрожь, и наконец она расслабляется.

Я издаю стон вместе с ней и отрываюсь от нее.

– Вот и все, красотка.

Она хватает меня за волосы, и я почти чувствую, как мой член входит в нее. Освобождение происходит медленно. Отстраняюсь, когда она падает на стол, хотя это дается непросто. Вытираю рот тыльной стороной ладони, думая о том, как хорошо бы навсегда сохранить на губах вкус соков ее тела.

– Хм. – Тянусь к ее руке. – Это было…

Она вздрагивает от моего прикосновения и рывком поднимается. Брови мои непроизвольно сходятся у переносицы, когда она встает на ноги и натягивает спортивные штаны.

– Жаль. – Руки мои повисают вдоль тела. – Жаль, что мы не начали с этого вечер.

Она качает головой и приглаживает растрепанные волосы.

– Нет. Я же сказала, я не проститутка. Это было неправильно. Очень неправильно.

Я делаю шаг к ней, кладу руки на талию и пытаюсь привлечь к себе, чтобы успокоить.

– Ты ведь не получишь те деньги, которые я пожертвовал. Ерунда. Разве тебе было плохо?

Влажные голубые глаза обращены ко мне. Нижняя губа дрожит.

– Прости, мне надо идти.

– Идти?

Мне надо позволить ей уйти, к тому же мне и самому уже легче.

Вероятно, один из телохранителей, что следил за нами сегодня, обнаружит себя очень скоро и доставит меня в пентхаус.

Обратно в привычную реальность.

Но я пока не хочу туда возвращаться.

Беру ее лицо в руки и наклоняюсь, пытаясь поцеловать, но она вырывается и быстро выбегает из тату-салона. Она чудом не забывает сумочку, пробегает мимо стойки администратора и оказывается на улице прежде, чем я успеваю сказать что-либо.

Глава 11
Райли

Я иду до отеля как в тумане, мой телефон непрерывно звонит. Зубы начинают стучать, когда я оказываюсь на углу Пятьдесят девятой и Второй авеню. Я стою и пытаюсь отдышаться. Выбежав из тату-салона, я неслась вперед, пока не скрылась в плотной толпе, только в ней я ощутила себя в безопасности от навязчивого Эйдена.

Поймав наконец такси, выключаю мобильник и натягиваю капюшон, надеясь заглушить шум города, – не помогает. Закрываю руками уши, но от этого становится только хуже, поэтому я наклоняюсь вперед и зажимаю голову между коленями, как советовал психотерапевт.

Боже, я чувствую на себе его запах.

Запах того, что он со мной сделал.

Что я позволила ему сделать.

Желчь обжигает горло, такое ощущение, что я проглотила лезвие бритвы. Вожу ладонями по лицу, пальцы дрожат от прикосновения к разгоряченной коже, сама я сосредоточена на том, как дать доступ воздуха в легкие.

Вдыхай через нос, выдыхай через рот.

– Эй, здесь нельзя блевать. – Голос водителя доносится будто издалека, тон достаточно резкий, чтобы заглушить крики разума.

Глупая. Какая я глупая.

Каждая стена, с тщательностью возведенная мной за последние годы, не что иное, как кучка щебня, я стою перед ней, задаваясь вопросом, что мне делать с обломками.

Отвращение ползет по телу тысячей маленьких жучков, и я пытаюсь избавиться от зуда. Чем дольше я сижу в одной позе, тем хуже мне становится, в какой-то момент возникает ощущение, будто меня похоронили заживо и оставили на корм червям.

Чувствую, как разверзаются слои плоти, царапины появляются на теле, уверена, водитель думает, что я под кайфом. Он ругается себе под нос, ворчит, что в городе развелось наркоманов, но я его не слушаю, отвлекаюсь на голос матери, эхом проносящийся в голове.

Неразборчивая шлюха. Потаскуха.

Оскорбления летят в мой адрес, хотя на то нет никаких оснований.

Я ни разу не была даже на свидании, не говоря о том, чтобы провести ночь с мужчиной.

Так было до сегодняшнего дня.

Теперь, похоже, надо признать, что мать права. Я перечеркнула все принципы, весь объем работы, проделанный за годы. Я чувствую, как блекнут мои достижения, обвинения ее теперь правомерны.

И все потому, что сероглазый мужчина заставил меня почувствовать себя особенной.

Выскакиваю из машины в ста футах от отеля, бросаю деньги и несусь к входной двери. Давление в груди с трудом переносимо, горло сжимается так, будто из тисков не вырваться никогда, но все же пролетаю мимо стойки и захожу в лифт.

Стоит металлическим дверям сомкнуться, сползаю вниз по стенке, воздух вырывается из легких. Кажется, он разорвет меня в клочья, я хриплю и сиплю, но хотя бы дышу.

Именно на этом я сосредоточена, когда выхожу из лифта и шагаю по коридору к номеру. С нетерпением жду возможности лечь и завернуться в теплое одеяло, остаться одной вплоть до завтрашнего отъезда в аэропорт.

Провожу по замку картой, распахиваю дверь и замираю: передо мной Мелли и Аврора, они развалились на диване и смотрят фильм ужасов. Обе одеты в одинаковые белые шелковые пижамы, между ними открытая бутылка красного вина.

Похоже, они здесь уже давно. Сглатываю, услышав, как за спиной хлопает дверь, и быстро моргаю, словно это поможет увидеть перед собой что-то другое.

Мелли поднимает на меня взгляд первой, усмехается и машет рукой. Ее платиновые волосы зачесаны назад и закреплены разноцветной резинкой, миндалевидные глаза распахиваются шире, пока она смотрит на меня.

– Ну, мы точно не для этого тебя брали с собой, – произносит она и приподнимает темные брови. – Кто-то, похоже, хорошо провел ночь.

Аврора поворачивается и постукивает по горлышку бутылки с вином.

– Боже, Райли, а мы думали, тебе не по нраву эти живые аукционы.

Она замолкает, и на лице отражается природная жестокость.

– Учитывая твою семейную историю, не думаю, что это было для тебя чем-то ужасным.

Я приоткрываю рот, ответ на самом кончике языка.

Не знаю, о чем она – о матери-проститутке или причастности брата к мафии и связи обоих с работорговлей. Впрочем, детали в этой ситуации едва ли имеют значение. Важно то, что она меня саму видит в контексте семьи, и мне никогда не убедить ее в том, что может быть иначе.

Если что-то вы воспринимаете как мусор, очень сложно потом сделать это вполне для вас приглядным.

Я и не собираюсь это делать, поэтому просто прикусываю щеку и молчу.

Прохожу к раковине, мою руки, стараясь смыть напоминания об Эйдене Джеймсе из-под ногтей.

Вытираю руки, беру из холодильника бутылку с фирменной водой отеля и прохожу туда, где сидят мои «подруги», размышляя, присоединиться к ним или нет. Сажусь на подлокотник дивана и жду приглашения к пиршеству. Что-то мне подсказывает, что ненависти, несмотря на все, они ко мне не испытывают.

Потому что я, кажется, та идиотка, что довольствуется брошенными ей объедками.

Как по мне, так это лучше, чем голодать.

– А куда вы пропали? – спрашиваю я, стараясь не смотреть на кровавые сцены на экране.

– О, знаешь, мы отлично прогулялись по залу, где проходило мероприятие, приняли кое-что, нам предлагали, видели несколько знаменитостей, не звезд, но все же. Скучная тусовка, по правде говоря.

Я слежу за губами Мелли, пока она отвечает, но отчего-то не верю ни единому слову.

– Я вас искала, но не нашла.

– Мы были рядом, ты не заметила, – говорит Аврора, пожимая плечами. – Невнимательно искала.

– Видимо, увлеклась разговором с богатым папиком. – Мелли хихикает и тычет пальцем мне в колено, словно нам обоим нравится шутка.

– Он больше похож на волка с Уолл-стрит, – замечает Аврора и поднимает бровь. – Надеюсь, ты его раскрутила?

– Вы о чем?

Щеки мои горят от волнения, оно стекает по груди, как жидкость из капельницы, я встаю, не желая подтверждать, есть ли в их словах правда.

Конечно, я ушла не с папиком, но лучше не стало.

Выхожу из комнаты и запираюсь в ванной. Надо смыть с себя события ночи, как можно меньше проникаясь подробностями, не обращая внимания на тяжесть внизу живота.

У меня нет желания думать, отчего там так тянет. Несколько минут сижу, прижав лейку душа к лобку. Не ради оргазма, не ради удовольствия от воспоминаний о губах и языке Эйдена. Я лишь позволяю воде течь, чтобы успокоить меня.

Фиона звонит, когда я забираюсь под одеяло из гусиного пуха. Выключаю свет и отвечаю.

– Итак? – слышу вместо приветствия. Девушка брата не из тех, кто уделяет внимание приветствиям и прощаниям. – Ты ее сделала?

– Что сделала? – зеваю я.

– Татушку! Боже, прошло уже полтора часа, как ты отправила мне фото. У тебя стало хуже с памятью?

Только при большом желании. Откашливаюсь, опускаю руку под одеяло и провожу по месту, где должна быть новая татуировка. Жаль, мне раньше не пришла в голову мысль купить мазь. Ладно, позаимствую немного у Бойда, когда завтра вернусь домой.

– Ага. – Замолкаю, закусив нижнюю губу, и думаю, что еще можно ей рассказать. Если кому я и доверяю тайны, так это Фионе Айверс. Она несколько месяцев никому не рассказывала, что встречается с Бойдом. Еще до того, как они стали парой. – И это не все, что я сделала, – наконец произношу я. Даже легкое воспоминание о том, что было, заставляет меня вздрогнуть. – Я как бы ходила на свидание с Эйденом Джеймсом.

В трубке повисает тишина, заполнив, кажется, всю линию. Смотрю на темное небо в окне. Интересно, как далеко надо уехать от города, чтобы увидеть звезды. В телефоне раздается какой-то шорох, звук закрывающейся двери, она произносит:

– Извини, я спряталась, это совсем не то, что стоит слышать твоему брату. Я сейчас сижу в шкафу. Значит, свидание с Эйденом Джеймсом? С тем, в которого ты была до безумия влюблена?

Я фыркаю и укутываюсь в одеяло.

– Ничего не влюблена. Но да, это Эйден Джеймс. Он купил меня на время на странном благотворительном вечере, мы ушли вместе, ну и дальше…

– Вот черт! – смеется она.

Я хорошо представляю ее, скрючившуюся в общем с братом шкафу между туфлями Louboutin. Волосы точно убраны в небрежный пучок, с таким она любит спать.

– Это же безумие. И что вы делали? Ты ему понравилась? Вы обменялись номерами, чтобы снова увидеться?

Одна из особенностей Фионы – сыпать вопросами очень эмоционально, а сейчас она задает такие, на которые мне нечего ответить.

– Я не сказала, как меня зовут, – перебиваю ее я.

– Что? Почему, черт возьми?

– Не знаю. – Честно говоря, о такой ночи я и мечтать не могла. Сказать ему, кто я, означало дать шанс однажды найти.

Может, поэтому я и не открыла себя.

Не хочу, чтобы он меня нашел.

– Все сложно… Мы кое-что сделали, да… Я не знаю. У тебя было так, что после близости человек становился тебе отвратителен?

Фиона бормочет что-то, потом произносит отчетливо:

– Он тебя заставил?

– Нет! – Я закрываю глаза, не вполне понимая, какую мысль пытаюсь выразить. – Понимаешь, это была долгая ночь, но я не нашла момента назвать себя. К тому же мне понравилась идея, что больше мы никогда не увидимся. Двое встретились и решили скоротать ночь вместе. Такая договоренность.

– Боже, умоляю, не рассказывай это Бойду. – Она смеется, от этого ледяной ком внутри начинает таять.

Через несколько минут, повесив трубку, я чувствую себя уже значительно лучше, чем некоторое время назад, когда выходила из тату-салона, за это чувство я цепляюсь, отталкиваю все прочее неприятное, позволяю усталости овладеть мной и засыпаю.

Определенно не готовая к тому, что узнаю, проснувшись.

Глава 12
Эйден

В место занятий в тренажерном зале с Лиамом я отсыпаюсь.

Обычно на следующий день после выступления я ложусь рано, высыпаюсь и встаю готовым к новому дню. Сбои в графике сна уже влияют на мою продуктивность, а с той минуты, как я вышел из тату-салона, прошло меньше двенадцати часов.

Я предпочитаю видеть причину лености именно в этом, а не в начале депрессивного периода.

Взгляд скользит по красному бархату спинки изножья; зеленое платье, оставленное ангелом, лежит, будто насмехаясь надо мной.

Я не знаю, зачем взял его, и уж точно не стоило приносить его сюда.

Ни один нормальный человек не хранит память о ночах, которые мечтает забыть.

Золотой орел на коже под большим пальцем требует коррекции.

Дверь спальни распахивается, и входит Калли, ее темные волосы уложены назад и закреплены изумрудной заколкой. Я не шевелюсь.

В бежевом брючном костюме и папкой в руке она скорее похожа на маму, чем на менеджера, и это раздражает больше обычного.

– Ты специально кидаешь меня на деньги, Эйден? – Она не подходит, стоит на расстоянии и смотрит сверху вниз.

Со стоном я накрываю голову одной из подушек.

– Как такое возможно? Если не забыла, ты работаешь на меня.

Она осуждающе цокает языком:

– Каждый раз, когда ты сбегаешь, если положено заниматься соцсетями или продвижением альбома, я теряю четверть миллиона долларов инвестиций в бренд и платное партнерство. Мы с твоим отцом так много сил в это вложили.

Я моргаю, но не пытаюсь исправлять ее ошибки. Когда она нервничает, акцент тоже усиливается. В переводе на английский смысл фраз теряется.

Раньше было хуже, иногда совсем неловко за нее, но мой собственный испанский еще хуже, поэтому я помалкиваю.

– Вы с моим отцом? Давно вы стали одним целым?

Она сжимает губы и бледнеет.

– Но с тобой, hijo, мы ведь единое целое.

– Ты о финансовых вопросах? – Я сажусь и пытаюсь растянуть напряженные мышцы, игнорируя желание лечь обратно. – Отец говорил тебе, я интересовался контрактом.

Взгляд карих глаз становится острым, губы растягиваются в улыбке.

– Por qué?

– Хочу уйти, мама.

Улыбка сползает с лица, и она качает головой:

– Это невозможно. С кем, интересно, ты собираешься подписывать контракт? Или забыл, что отец умолял твоего продюсера из «Симпозиума» работать с тобой?

На моих щеках вспыхивает румянец. Как я мог забыть? Всего-то пара скандалов, и тебя уже записали в психически нестабильные. Большинство компаний такого клиента считают не лучшим для сотрудничества.

– Я могу работать один. Сам произвожу, сам исполняю.

– Хочешь быть похожим на этих рэперов «SoundSky»? Ты ведь понимаешь, такое положение шаткое.

«А Саундклауд?» – вертится на языке, но я просто провожу ладонями по лицу и молчу.

Выражение ее лица становится не таким суровым, кажется, я даже слышу, как вращаются в голове шестеренки. Через несколько мгновений она качает головой и открывает папку.

– Ладно, неважно. У нас нет на это времени. Сегодня утром у тебя брифинг после выставки, еще надо появиться в бутике, открывающемся на этой же улице.

Из груди вырывается стон, я начинаю нервно крутить кольцо с большим красным камнем.

– Опять для прессы.

– Сделаем все быстро. В любом случае нам надо быть уже на пути в Питтсбург не позднее десяти.

Шумно выдыхаю и падаю на кровать. Идут секунды, и стук ее каблуков отдаляется, затем хлопает дверь спальни, и я остаюсь один в огромном номере.

К этому надо привыкать: рядом никого нет, если я не работаю. Тело мое сопротивляется, но я заставляю себя подняться и прохожу к гардеробной, медленно открываю дверцу. Свет не включаю, чтобы не видеть беспорядок внутри, надеюсь, когда-нибудь все изменится.

Мне известно, что по логике это невозможно, но у меня нет желания этим заниматься.

Игнорируя разбросанные вещи, тянусь к полке, где лежат чистые вещи, которые я сам вчера туда положил. Вскоре я уже в черных джинсах и темно-оранжевом худи.

Умывшись и расчесав волосы мокрыми пальцами, я выхожу из ванной и смотрю в изножье кровати. Мой взгляд прикован к зеленому платью, по венам плывет разочарование оттого, что она даже не сказала, как ее зовут.

Я еще помню ее вкус и мягкость, однако она оттолкнула меня, оставила ни с чем.

Лишь с мыслями о том, почему у меня не складывается с противоположным полом.

Беру платье, подношу к лицу и вдыхаю аромат мяты так глубоко, что кажется, легкие вот-вот лопнут.

Его надо сжечь. Хотя бы выбросить. Иду к корзине для мусора и наклоняюсь, но что-то меня останавливает, будто невидимая рука.

Понимаю, это глупо, но не могу избавиться от надежды, что она придет за ним.

Мое внимание привлекает движение внизу, бросаю в гардеробную платье и ее же туфли на каблуках и плотно закрываю дверь.

Совсем не хочется быть застигнутым с ними в руках.

Прохожу в противоположный конец комнаты, достаю из комода вишневого дерева новую пачку сигарет, беру одну и зажимаю губами.

Я полон решимости выбросить все мысли о ней из головы и забыть навсегда.

* * *

– Отмени. Отмени все к чертовой матери.

Резкий голос отца режет слух, разрывая на части удовлетворение от порции никотина. Отец появляется на балконе, где сидит Калли, Лиам и мой телохранитель Джейсон. Ну и я. Его лицо по цвету похоже на свеклу. Мы разбираем предстоящий концерт.

Калли вздыхает и кладет ручку на корешок папки.

– El Diablo. Какого черта ты здесь?

Даже не взглянув на нее, он впивается в меня взглядом.

– Знаешь, что ты натворил?

– Э-э-э… – Я растерянно хмурюсь и начинаю лихорадочно думать, но безрезультатно. – Придется дать наводку, если хочешь услышать признание.

– Ты издеваешься? Никто из вас не удосужился посмотреть утром новости и социальные сети? – Он оглядывает каждого и мрачнеет.

Последним он буравит взглядом Лиама, сунувшего в рот красную виноградину. Впрочем, заметив, что все внимание отца направлено на него, он откладывает кисть на столик.

– Что ж, отлично, буду первым, кто поздравит вас всех с тем, что оказались в аду.

Расстегивает черный пиджак от Армани, извлекает из кармана телефон. Экран вспыхивает, и передо мной значительно увеличенная фотография. Подаюсь вперед, чтобы разглядеть, и грудь сдавливает ужас, словно я иду ко дну с потерпевшим крушение кораблем.

Течь нечем заткнуть, на плаву удержаться возможности нет.

Все, что я могу делать, – ждать.

– Знакомо? – Отец трясет телефоном перед моим лицом.

Отталкиваю руку и отступаю назад. Словно не запечатлелся навсегда в моей голове образ девушки, с которой я вчера смотрел на Ист-Ривер.

Только вот на фотографии она не одна: рядом я и смотрю на нее так, будто она самое прекрасное создание во всем мире. Прекраснее не видели Манхэттен и Квинс, не говоря уже о землях за их пределами. Ее красота озаряет ночь так ярко, что завидуют здания и ночные светила.

Видимо, поэтому ее отказ и ранил так сильно.

Не так часто в жизни доводится видеть шедевры, а я люблю красивые вещи и не привык к отказам.

– Ты из-за этого вчера ушел с гала? – Калли хмурится и складывает руки на коленях. – Из-за какой-то девчонки?

От ее тона в груди появляются невидимые болезненные язвы.

– Безобидное развлечение, что такого? Она была в списке лотов, я заплатил за нее, и мы уехали.

– Безобидное развлечение, – повторяет отец голосом, лишенным всяких эмоций.

– Сэр, – встревает Лиам, – я лично подписал договор с благотворительной организацией. – Он нервно проводит рукой по светлым волосам. – У меня есть чек, если вам нужно для налогов или…

Лиам замолкает, откидывается на спинку стула и пытается сглотнуть. Отец устремляет перед собой ничего не видящий взгляд, затем блокирует телефон, и фотография исчезает.

– Мне плевать на налоги.

Калли выдыхает, явно теряя терпение. Затем делает знак Джейсону, и здоровенный лысый мужчина уходит – мы остаемся вчетвером.

– Сонни, отчего ты так драматизируешь…

– Драматизирую? Ты ничего не понимаешь, Каллиопа.

От того, что он назвал ее полным именем, у меня сводит живот, и мы все подаемся вперед, чтобы увидеть еще раз фотографию, но видим темный экран.

Корабль дрейфует, ожидая, когда его затопит полностью ближайшей штормовой волной, тогда шансов на восстановление уже не будет. Он опустится на дно океана, где будет гнить, как «Титаник», заполненный лишь разрушенными мечтами и осколками потерянного будущего.

#ЭйденДжеймспослевечеринки

– Не знаю, с какой девчонкой ты вчера ушел, но она заявила, что ты ее изнасиловал, – произносит отец, убирая телефон. – Новость сейчас в трендах в этом чертовом интернете. Больше получаса я разбирался со звонками разных студий, которые собирались отказаться от работы с тобой и аннулировать контракты.

После его слов наступает вязкая тишина, она окутывает меня, проигрывая первое предложение из всего сказанного снова и снова. Я зависаю во времени и пространстве, где слова «подверглась сексуальному насилию» не имеют такого страшного смысла.

Внезапно из груди моей вырывается смех. Растерянный, отчаянный, натужный, но все же смех.

Калли закрывает ладонью рот, из глаз катятся слезы, когда она поворачивается в мою сторону. Лиам закрывает руками лицо. Отец – единственный, кто не шевелится. И кажется, даже не дышит.

Похоже, я тоже.

– Что в этом смешного, объясни, будь так любезен. – Отец вскидывает бровь, складывает руки на груди, перенося вес на одно бедро. Я видел такой его способ психологического давления в разговоре с клиентами, но меня он злит.

– Очевидно ведь, что я этого не делал. – Сглатываю, и создается такое ощущение, что в горло насыпали горячих углей. – Она врет.

Не знаю почему, но эта мысль растворяет все хорошие воспоминания о проведенном вместе времени и замещает растекающимся негодованием.

Возможно, она не так чиста, как тебе казалось.

Меня начинает тошнить, во рту появляется привкус испорченного молока, и я с трудом сдерживаю рвотные позывы.

– Нам всем хорошо известно, что правда в таких случаях мало кому нужна. Теперь предстоит подсчитывать ущерб и представить обвинения глупой фантазией ненормальной фанатки, а потом ждать окончания шумихи. К счастью, это единственный из существующих снимков, доказывающий, что вы вообще знакомы.

Несколько раз тряхнув головой, я пытаюсь развеять туман, окутавший мозг.

– Может, просто найти ее и заставить признаться во лжи? Ты уже делал так раньше.

Отец сжимает губы, жмурится и сдавливает пальцами переносицу.

– Это невозможно, сынок, потому что все данные ее для благотворительного вечера фальшивые.

– Что ты такое говоришь? – Калли смотрит во все глаза, пальцы ее дрожат.

На меня она не обращает внимания, а это обидно. Будто уже списала сына со счетов, раз верит, что я способен на такой отвратительный поступок.

– Я говорю, что девушка эта могла оказаться кем угодно, даже призраком.