Текст книги "Химия смерти"

Саймон Бекетт
Химия смерти

Simon Beckett

THE CHEMISTRY OF DEATH

Печатается с разрешения Curtis Brown UK и The Van Lear Agency

Серия «Детектив – самое лучшее»

© Simon Beskett, 2006

© Школа перевода В. Баканова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

* * *

Глава 1

Человеческий труп начинает разлагаться через четыре минуты после смерти. Тело, доселе вмещавшее жизнь, претерпевает конечную метаморфозу: начинает само себя переваривать. Клетки тают изнутри. Ткани превращаются в жидкость, затем в газ. Мертвый каркас становится пиршественным столом для других организмов: сначала для бактерий, потом для насекомых. Для мух, откладывающих яйца, откуда выводятся личинки, которые кормятся питательным мясным супом. Затем личинки мигрируют. Мертвеца они покидают дисциплинированно, организованной колонной, обычно держащей курс на юг. Иногда на юго-восток или юго-запад. Но на север – никогда. Никто не знает почему.

К этому времени мышечный белок уже разложился, пустив сок – крепкий химический бульон, настоящий яд для растений. От него гибнет трава, когда по ней ползут личинки, чей след пуповиной смерти тянется назад, к источнику. При благоприятных условиях – скажем, когда сухо и жарко, нет дождя, – такая пуповина может достигать длины в несколько ярдов. Любопытное зрелище эта извилистая вереница из толстеньких желто-коричневых червей. А для пытливых глаз – что может быть естественнее, чем проследить ее к самому началу? Вот так братья Йейтс и нашли то, что осталось от Салли Палмер.

На процессию личинок Нил с Сэмом натолкнулись возле опушки Фарнемского леса, у границы болота. Шла вторая неделя июля, но казалось, что необычно жаркое лето тянется уже вечность. Нескончаемый зной пиявкой высосал зелень из деревьев, а иссохшую землю покрыл плотной коркой. Мальчики направлялись к пруду Виллоухол, который сходил в этих краях за плавательный бассейн, хотя и зарос камышом. Там вместе с друзьями они провели бы воскресный день, прыгая в тепловатую зеленую воду с нависающих веток. По крайней мере, они на это рассчитывали.

Думаю, им было скучно. Одурманенные жарой, вялые и апатичные, братья огрызались друг на друга. Одиннадцатилетний Нил, на три года постарше Сэма, шел, наверное, чуть впереди, так выказывая свое раздражение. В руке у него была палка, и он хлестал ею по стеблям и веткам. Сэм тащился следом, время от времени шмыгая носом. Не от простуды, а из-за аллергии на пыльцу, от которой у него к тому же покраснели глаза. Ему помогло бы какое-нибудь мягкое антигистаминное средство, но он пока этого не знал. Он всегда шмыгал носом в летнюю пору. Вечная тень старшего брата, Сэм плелся уронив голову, и вот почему именно он, а не Нил, заметил личинок.

Сэм остановился и, прежде чем окликнуть брата, принялся разглядывать шествие. Нилу не хотелось возвращаться, однако брат явно что-то нашел. Нил старался не подавать виду, и все же колышущаяся лента из мясных червей заинтриговала его ничуть не меньше. Нагнувшись ближе и одинаковым жестом отбросив пряди темных волос со лба, мальчишки сморщили носы от аммиачного запаха. И хотя позднее они не смогли припомнить, кто же предложил посмотреть, откуда ползли личинки, мне кажется, что авторство идеи принадлежало Нилу. Желание вновь напомнить, кто здесь главный, было тем более сильным, что он не заметил эту любопытную вещь. Словом, взяв курс на желтеющие пучки болотной травы, откуда струится ручеек из личинок, первым на поиски отправился Нил, оставив Сэма следовать его примеру.

Ощутили ли они запах, подойдя ближе? Скорее всего да. Вонь, надо думать, стояла такая, что пробивала даже заложенный нос Сэма. И они наверняка понимали, с чем имеют дело. Деревенские пацаны отлично знакомы с круговоротом жизни и смерти. Да и мухи, чей сомнамбулический гул заполнял дневную жару, тоже насторожили бы братьев. Однако вопреки ожиданиям найденный труп не принадлежал ни овце, ни оленю, ни собаке. Нагая, неузнаваемая на солнце, Салли Палмер, казалось, чуть-чуть двигалась. Ее тело было полно паразитов, кишащих под кожей и извергавшихся изо рта и ноздрей, не говоря уж об иных отверстиях. Сыпавшиеся из тела черви лужей собирались на земле, прежде чем проползти колышущейся лентой мимо братьев Йейтс.

Принципиально ли знать, кто бросился наутек первым? Вряд ли, хотя я лично считаю, что тоже Нил. Всегда следуя примеру старшего брата, за ним помчался и Сэм, пытаясь не отстать в гонке, что приведет их сначала к дому, а потом к полицейскому участку.

И в конечном итоге ко мне.

Кроме успокоительного, я дал Сэму антигистаминный препарат. Впрочем, к этому времени не он один ходил с покрасневшими глазами. Нила тоже поразила находка, хотя к нему постепенно стала возвращаться подростковая самоуверенность. Так что именно он, а не Сэм, рассказал мне о случившемся, уже подредактировав свежие воспоминания и придав более приемлемую форму всей истории, которой предстояло быть рассказанной и пересказанной множество раз. Годы спустя, когда трагические события того неестественно жаркого лета окончательно канут в прошлое, Нил не перестанет говорить о них, навечно закрепив за собой статус следопыта, с чьей находки все и началось.

Впрочем, началось-то все, конечно, не с этого. Просто до тех пор мы и понятия не имели, что за тварь живет среди нас.

Глава 2

Я появился в Манхэме тремя годами раньше, промозглым мартовским вечером. Выйдя на станции – или, скорее, на забытом богом полустанке, – я обнаружил залитый водой пейзаж, лишенный не только следов присутствия человека, но и самой линии горизонта. Я стоял на платформе со своим чемоданом и разглядывал ландшафт, почти не обращая внимания на дождевые капли, стекавшие за воротник. Вокруг расстилалась плоская заболоченная местность, поросшая папоротником лишь изредка и вдалеке нарушаемая пятнами голого предвесеннего леса.

Я впервые оказался в графстве Норфолк, чьи жители именуют здешние края Большой Заводью. Непривычная картина. Я впитывал в себя широкий простор, вдыхал сырой холодный воздух и чувствовал, как внутри что-то начинает потихоньку отпускать. Пусть хмуро и неприветливо кругом, но здесь уже не Лондон. Хоть на этом спасибо.

Меня никто не встречал, а транспорта со станции я не заказывал; мысль настолько тщательно спланировать поездку не пришла мне в голову. Свою машину я продал вместе с остальными пожитками и даже не задумался, каким образом доберусь до поселка. В ту пору я еще не слишком ясно соображал. Впрочем, самонадеянность городского жителя все равно заставила бы предположить, что на станции есть такси, магазины, что-то еще… Но здесь не было вереницы таксомоторов; даже телефонной будки и той не оказалось. Пожалев на миг, что отдал свой мобильник, я взял чемодан и направился к дороге, где очутился перед выбором, куда идти: направо или налево. Не колеблясь ни секунды, я пошел налево. Так, без особой причины. Через пару сотен ярдов я выбрался к перекрестку с покосившимся дорожным столбом. Выцветшая надпись указывала куда-то вниз, прямо в мокрую землю. Ну и ладно: по крайней мере знак говорил, что я на верном пути.

Уже смеркалось, когда я наконец дошагал до поселка. К этому времени меня обогнала пара-тройка машин, и тем не менее никто не остановился. Если не считать автомобилей, то первыми признаками жизни были одинокие фермы, весьма далеко отстоявшие как от дороги, так и друг от друга. Затем в сумеречном свете я заметил шпиль церквушки, будто наполовину ушедшей в землю где-то на задворках. Вскоре под моими ногами простерлась мостовая, узкая и скользкая от дождя, хотя и это было лучше, чем обочина и живые изгороди, по которым я пробирался от самой станции. Еще один поворот – и взгляду открылся спрятавшийся поселок.

До вида с почтовой открытки ему далеко. Слишком неприбранный, слишком разбросанный, чтобы походить на образец английской деревушки. На окраине расположилась группа коттеджей довоенной постройки, но они быстро уступили место каменным домикам со стенами, выложенными кремневой галькой. Чем ближе подходил я к центру поселка, тем дряхлее становились домики, словно каждый шаг уносил меня все дальше в прошлое. Лакированные изморосью, зданьица жались друг к другу, а в их безжизненных окнах отражалась туповатая подозрительность.

Еще немного – и вдоль дороги выстроились запертые магазины, что заслоняли какие-то другие дома, терявшиеся в мокром сумраке. Я миновал школу, паб и вышел к центральной лужайке, поросшей нарциссами. Кивая головками дождю, они резко выделялись своей канареечной желтизной на светло-коричневом фоне окружающего мира. Над лужайкой простер голые черные ветви старый каштан, вздымавшийся гигантской башней. За ним, в окружении покосившихся и замшелых могильных камней, стояла церковь, чей древний норманнский профиль я заметил еще с дороги. Как и у соседних домов, в ее стены были вмазаны кремнистые желваки с кулак величиной, не поддающиеся стихиям. Впрочем, раствор этой кладки, не столь твердый и крепкий, изрядно пострадал от времени, а окна и дверь слегка перекосило из-за просевшего за восемь столетий фундамента.

Я остановился, потому что дорога привела в тупик, к другим домам. Очевидно, я увидел практически все, что мог предложить Манхэм. Кое-где светились окна, однако иных признаков жизни не наблюдалось. Я стоял под дождем, недоумевая, куда же идти. И вдруг услышал какой-то шум и увидел пару садовников, занятых работой на кладбище. Не обращая внимания на дождь и тускнеющий свет, они граблями приводили в порядок траву возле надгробий. Пока я к ним подходил, они ни разу не подняли головы.

– Вы не скажете, где здесь врач живет? – спросил я, вытирая со лба дождевые капли.

Садовники остановились и посмотрели на меня. Наверняка дед с внуком: уж очень они похожи, несмотря на разницу в годах. Одно и то же равнодушное нелюбопытное лицо с немигающими пустыми васильково-синими глазами.

Старик махнул рукой в сторону узкой аллеи на дальнем краю лужайки.

– Вон там, напрямки.

Деревенский говор, непривычный моему городскому слуху: еще одно подтверждение, что здесь не Лондон. Я начал было их благодарить, но они уже вернулись к работе. Я пошел по аллее, отметив про себя, что тут сильнее слышен дождь, стучащий по нависшим веткам. Спустя некоторое время я добрался до широких ворот, перегородивших довольно тесный проезд. К одной стойке прикреплена дощечка с надписью «Банк-хаус». Под ней – латунная табличка «Доктор Г. Мейтланд». С обеих сторон обсаженная тисом, подъездная аллея взобралась на скромный холм, минуя ухоженные садики, затем ушла вниз, на внутренний двор впечатляющего особняка эпохи короля Георга. Я соскреб грязь с ботинок об изношенный чугунный рельс возле входа и, громко бухнув тяжелым дверным кольцом, уже собирался проделать это еще раз, как дверь отворилась.

На меня смотрела полная женщина средних лет с безупречно уложенными темно-серыми волосами.

– Да?

– Я к доктору Мейтланду.

Она нахмурилась.

– Прием закончен. И, боюсь, сейчас доктор не обходит пациентов.

– Да нет… понимаете, он ждет меня.

Полное молчание в ответ. Мне вдруг пришло на ум, насколько я, должно быть, перемазался за часовую прогулку под дождем.

– Я насчет работы. Меня зовут Дэвид Хантер.

Женщина просияла.

– Ох, простите бога ради! Я ведь сразу не сообразила… думала, что… Да вы заходите, пожалуйста.

Она отступила внутрь, давая мне пройти.

– Боже милосердный, на вас сухой нитки нет! Долго шли?

– От станции.

– От станции? От самой станции? Да ведь это мили!

Она уже помогала мне снять пальто.

– Отчего же вы не позвонили, когда приходит поезд? Мы бы кого-нибудь нашли, чтобы вас подбросили.

Я не ответил. По правде говоря, мне это даже не пришло в голову.

– Идите в гостиную, там есть камин. Нет-нет, чемодан оставьте, – добавила женщина, улыбнувшись. Тут я впервые заметил следы переживаний у нее на лице. То, что я принял за холодок отчужденности, объяснялось просто усталостью. – Воришек у нас нет.

Она провела меня в большую, обшитую деревом комнату. Напротив длинного кожаного дивана, изношенного временем, действительно имелся камин, где пылала груда поленьев. Персидский ковер, старый, хотя все еще красивый.

По краям – половицы, навощенные до темно-коричневого блеска. В комнате приятно пахло сосной и костром.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Я скажу доктору Мейтланду, что вы прибыли. Может, чашечку чаю?

Еще одно свидетельство, что я уже не в городе. Там предлагают кофе. Я поблагодарил и, когда она вышла, стал смотреть на огонь. Тепло. После уличного холода потянуло в сон. За двустворчатой дверью на террасу совсем стемнело. В стекло барабанит дождь, на диване мягко и удобно… Отяжелели веки, и я чуть ли не в ужасе вскочил, когда начал клевать носом. Как-то сразу навалилась усталость, я был измотан духовно и физически. Но страх заснуть оказался сильнее.

Я все еще стоял перед камином, когда женщина вернулась.

– Пойдемте. Доктор Мейтланд ожидает вас в кабинете.

Поскрипывая половицами, я прошел за ней по коридору до дальней двери. Негромко постучав, женщина открыла ее привычным жестом, не дожидаясь ответа. Давая мне пройти, она вновь улыбнулась.

– Через пару минут принесу чай, – сообщила она, закрывая за собой дверь.

В комнате за письменным столом сидел мужчина. Секунду-другую мы молча разглядывали друг друга. Даже из-за стола было видно, какой у него высокий рост. Худое, в глубоких складках лицо и пышная шапка волос. Не то чтобы седых, а скорее бледно-соломенных. Черные брови давали понять, что у этого человека нет слабых мест. Проницательный, пытливый взгляд, мгновенно давший мне оценку. Что за впечатление я произвел? Впервые в жизни стало неловко, что я выгляжу далеко не лучшим образом.

– Однако! Вас хоть выжимай!

Грубоватый, но не злой голос, как у большого добродушного пса.

– Пешком шел от станции. Не нашлось такси.

Он фыркнул:

– Добро пожаловать в наш чудный Манхэм!.. Вы бы хоть сказали, что приедете на день раньше. Я бы что-нибудь организовал…

– На день раньше? – эхом отозвался я.

– Вот именно. Я ждал вас завтра.

Впервые до меня дошло, что означали закрытые магазины. Сегодня воскресенье. Я даже представления не имел, насколько у меня извратилось чувство времени. Так опростоволоситься!

Доктор сделал вид, что не заметил моего смущения.

– Ну да не важно, раз вы здесь. Больше будет времени обвыкнуться. Я – Генри Мейтланд. Рад знакомству.

Он протянул руку не вставая. Только сейчас я заметил, что доктор Мейтланд сидел в кресле-каталке. На миг выбитый из колеи, я шагнул вперед, чтобы обменяться чуть запоздалыми рукопожатиями. Он криво усмехнулся.

– Теперь вы знаете, почему я написал в газету.

Да, крохотное, едва заметное объявление на страницах «Таймс». Но – уж не знаю почему – в глаза мне оно бросилось сразу. «Сельской амбулатории нужен врач общего профиля. Контракт временный, на шесть месяцев. Жилье предоставляется». Не просто шанс найти место, сама география привлекла меня. Я бы не сказал, что очень хотелось работать именно в Норфолке; зато я покинул бы Лондон. Без особых надежд или переживаний я подал заявку и, неделей позже распечатав письмо, ожидал найти в нем лишь вежливый отказ. Однако мне предложили место. Письмо пришлось перечитать дважды, прежде чем дошел смысл. В иных обстоятельствах я бы еще задумался, нет ли здесь ловушки. А с другой стороны, тогда я вообще бы не стал искать такую работу.

Ответным письмом я дал согласие.

Сейчас, при виде моего нового начальника, пришло запоздалое беспокойство, во что же я ввязываюсь. Словно читая мои мысли, доктор хлопнул себя по бедрам.

– Автомобильная авария.

В голосе – ни смущения, ни жалости к себе.

– Есть шансы, что со временем я опять смогу ходить, однако до тех пор мне в одиночку не справиться. Где-то с год работали временные помощники, теперь с меня хватит. Каждую неделю новое лицо; кому от этого лучше? Вы сами быстро поймете, что здесь не очень-то жалуют перемены.

Он потянулся к трубке с табаком, что лежала на столе.

– Ничего, если я закурю?

– Разве я могу возражать?

Мейтланд издал короткий смешок.

– Ответ верный. Я не ваш пациент, помните об этом.

Он на секунду умолк, приставив спичку к табачной чашечке.

– Итак, – продолжил Мейтланд, попыхивая трубкой. – Серьезный отход от вашей привычной работы в университете, да? К тому же тут далеко не Лондон.

Он взглянул мне в лицо поверх дымящейся трубки. Я ожидал, что Мейтланд вот-вот попросит рассказать о моей прежней карьере, но этого не случилось.

– Если есть сомнения, сейчас самое время подать голос.

– Нет, – ответил я.

Он удовлетворенно кивнул:

– Что ж, одобряю. Первое время поживете у нас. Я скажу Дженис, чтобы она вас устроила в комнате. Более подробно поговорим за ужином. А завтра можете приступать, прием начинается в девять.

– Разрешите спросить?..

Он слегка вздернул бровь, ожидая продолжения.

– Почему вы меня приняли?

Вопрос этот меня беспокоил. Не настолько, чтобы совсем вынудить отказаться, но все же. Что-то было такое подспудное, неуловимое…

– Вы произвели подходящее впечатление. Высокая квалификация, великолепные отзывы и готовность работать в захолустье, да еще за те гроши, что я предлагаю.

– Я думал, сначала будет собеседование…

Он трубкой будто отмел в сторону мою ремарку, окутавшись завитками дыма.

– На собеседование нужно время. Мне же требуется человек, готовый начать немедленно. И я верю в свое умение разбираться в людях.

Такая убежденность меня несколько успокоила. Лишь много позже, когда рассеялись последние сомнения, что я действительно остаюсь здесь работать, доктор Мейтланд, посмеиваясь, признался мне за стаканчиком виски, что я был единственным претендентом.

Однако в тот день столь очевидный ответ мне даже не пришел в голову.

– Вы уже знаете, у меня почти нет опыта врача-практика. Смогу ли я?

– А вы сами как считаете?

Я на минуту и – если честно – впервые задумался над этим вопросом. Так далеко забраться, даже не поразмыслив хорошенько. Побег, вот что это было. Побег из города и от людей, возле которых стало слишком больно.

«Интересно, на кого я похож? – вновь подумал я. – На день раньше приехал, насквозь промок… Не хватило даже ума захватить зонтик».

– Смогу.

– Значит, так тому и быть.

Деловитое, хотя и чуть насмешливое выражение лица.

– К тому же должность временная. Да и я за вами пригляжу.

Он нажал кнопку на столешнице. Где-то в глубине дома задребезжал звонок.

– Ужин обычно в районе восьми. С поправкой на прием пациентов, конечно. А пока что можете отдохнуть. Вещи с вами? Или отправили почтой?

– Да, чемодан со мной. Ваша жена велела оставить его в прихожей.

Мейтланд на миг опешил, а потом с какой-то странной сконфуженной улыбкой сказал:

– Дженис – моя домработница. Я вдовец.

Меня словно жаром окатило. Я кивнул:

– Я тоже.

Вот так я стал врачом в Манхэме. А сейчас, спустя три года, я оказался одним из первых, кто услышал о находке братьев Йейтс в Фарнемском лесу. Конечно, никто не знал, чей это был труп. С самого начала, во всяком случае. Мальчишки-очевидцы и те не могли решить, мужчина это или женщина, до такой степени дошло разложение. Вновь очутившись в знакомых стенах своего дома, они даже не могли с уверенностью сказать, было ли тело нагим. Более того, Сэму показалось, что у мертвеца имелись крылья. Сообщив об этом, он недоуменно замолк, но Нил на это даже не отреагировал. Зрелище оказалось настолько чуждым всему их жизненному опыту, что память бастовала. «Да, мы видели мертвого человека» – вот то единственное, в чем они соглашались друг с другом. И хотя их описание кишащего моря червяков наводило на мысль о ранах, я слишком хорошо знал, какие фокусы умеют выкидывать мертвецы. Причин ожидать худшего нет.

Пока нет.

Тем удивительнее выглядела убежденность их матери. Обняв за плечи притихшего младшего сына, Линда Йейтс сидела с ним на кушетке в маленькой семейной гостиной. Притулившись к матери, Сэм рассеянно следил за кричащими красками на экране телевизора. Отец, работавший на ферме, еще не вернулся. Когда задыхающиеся, истерично возбужденные мальчики прибежали домой, Линда позвонила мне в амбулаторию. Ведь в таких маленьких и отдаленных поселках выходных не бывает даже в воскресенье.

Мы все еще ждали полицейских. Те явно не видели повода торопиться, хотя мне лично казалось, что я просто обязан досидеть до их приезда. Я дал Сэму успокоительное, такое слабое, что оно почти сошло бы за плацебо, после чего без особого желания выслушал рассказ его старшего брата. Я вообще пытался не слушать. Ведь мне и самому доводилось видеть нечто подобное.

Нет нужды напоминать об этом лишний раз.

Окно в гостиной распахнуто настежь, но ни малейшего ветерка, чтобы хоть как-то сбить жару. На улице ослепительно ярко, словно послеполуденное солнце выжгло все до белого пепла.

– Это Салли Палмер, – сказала вдруг Линда.

Я удивленно вскинул голову. Салли Палмер жила одна на крохотной ферме, сразу за поселком. Привлекательная женщина, тридцати с чем-то лет. В Манхэм она приехала несколькими годами раньше меня, унаследовав ферму своего дядюшки. Салли до сих пор держала коз, а кровное родство делало ее в глазах местных жителей не столь чужой, как в моем случае, даже спустя все эти годы. Однако то, что на жизнь она зарабатывала литературой, слишком выделяло Салли, и поэтому большинство соседей воспринимали ее со смешанным чувством благоговейного трепета и подозрительности.

Никаких слухов о ее исчезновении до меня не доходило.

– Почему вы так думаете?

– Потому что видела сон о ней.

Такого ответа я не ожидал. Я взглянул на мальчишек. Сэм, уже успокоившийся, вообще, кажется, нас не слушал. А вот Нил пытливо смотрел на мать, и я знал, что все ее слова тут же разойдутся по деревне, стоит ему только выйти из дому. Линда приняла мое молчание за недоверчивость.

– Она стояла на автобусной остановке и плакала. Я ее спросила, что, мол, случилось, но она ничего не ответила. Потом я посмотрела на дорогу, а когда повернулась опять, ее уже не было.

Я не знал, что сказать.

– Сны приходят не так просто, – продолжала Линда. – Я вам говорю, это про нее.

– Послушайте, Линда, мы даже понятия не имеем, о ком речь.

Судя по встречному взгляду, Линда отлично знала, кто из нас прав, хотя спорить не стала. Я с облегчением вздохнул, когда стук в дверь возвестил о появлении полицейских.

С любого из этой парочки можно писать портрет типичного сельского констебля. У того, кто постарше, оказалось багровое лицо, а речь свою он перемежал игривым подмигиванием, что – с учетом обстоятельств – выглядело совершенно не к месту.

– Итак, вы решили, что нашли мертвеца, верно? – жизнерадостно объявил он, кинув мне такой взгляд, будто приглашал вместе посмеяться над недоступной детям шуткой.

Пока Сэм все теснее прижимался к матери, Нил мямлил ответы, напуганный зрелищем стражей порядка в родном доме.

Много времени допрос не занял. Пожилой полицейский с шумом захлопнул свой блокнот:

– Ну хорошо, надо бы самим взглянуть. И кто же из вас, ребятки, покажет дорогу?

Сэм уткнулся носом в мать. Нил ничего не ответил, но побледнел. Одно дело разговоры. И совсем другое – увидеть все снова. Линда встревоженно обернулась ко мне.

– По-моему, это не очень удачная мысль, – сказал я. Говоря по правде, в моих глазах подобная мысль выглядела на редкость глупой, однако я уже достаточно сталкивался с полицией и знал, что дипломатия зачастую лучше открытой конфронтации.

– Стало быть, «иди туда, не знаю куда», я так понимаю? – съязвил полицейский.

– Куда идти, могу показать я. У меня карта в машине.

Констебль даже не пытался скрыть своего недовольства.

Мы вышли из дому, щуря глаза на резкий свет. Семья Йейтс жила в конце шеренги маленьких каменных домов, а наши машины были припаркованы неподалеку, в переулке. Вынув карту из «лендровера», я расстелил ее на капоте. Металл под солнцем обжигал пальцы.

– Туда мили три. Оставите там машину, потом пешком через болото в лес. Как я понял, труп где-то здесь, – ткнул я пальцем в карту.

Полицейский хмыкнул:

– У меня есть идея получше. Если не хотите, чтобы мы прихватили кого-то из мальчишек, поехали вместе. – Он скупо улыбнулся. – Вы, похоже, неплохо ориентируетесь в здешних краях…

По его лицу было видно, что выбора у меня нет. Я велел им идти следом за мной, и мы отправились в путь. В салоне старенького «лендровера» пахло горячим пластиком, и я до отказа открыл оба окна. Руль обжигал ладони, а когда я увидел, как побелели у меня костяшки, пришлось заставить себя расслабиться.

Хотя дорога и петляла узенькой змейкой, ехать оказалось недалеко. Я остановился на перепаханном колесами и пылающем зноем пустыре, задев левым бортом пересохший кустарник. Патрульная машина клюнула носом, затормозив в полуметре от моего бампера. Оба полицейских вышли наружу, и констебль постарше поправил сползавший с живота ремень. Его более молодой напарник держался чуть поодаль. Про себя я отметил, какое у полисмена обожженное солнцем лицо да еще со следами раздражения от бритья.

– Через болото есть тропа, – сказал я. – Она доведет вас до самого леса. С полмили, не больше.

Полицейский постарше смахнул пот со лба. В подмышках его белой форменной рубашки появились темные, влажные разводы. Остро пахнуло потом. Он прищурился на отдаленную кромку леса, покачивая головой.

– Вот и работай в такое пекло… Значит, не хотите показать, где труп?

То ли шутит, то ли издевается, поди разбери…

– Как войдете в лес, там уже сказать трудно, – ответил я. – На вашем месте я бы опарышей искал.

Молодой констебль было хохотнул, но тут же осекся под недобрым взглядом старшего патрульного.

– А вы разве не хотите, чтобы этим занялась выездная спецгруппа? – спросил я.

Полицейский усмехнулся:

– То-то они нам спасибо скажут, когда выяснится, что это дохлый олень. Так оно и бывает по большей части.

– Мальчики думают иначе…

– Знаете, с вашего позволения, я хотел бы сам убедиться.

Он махнул рукой младшему напарнику:

– Пошли, нечего время терять.

Я проследил взглядом, как они лезут через кусты и бредут к лесу. Меня никто не просил дожидаться, да и смысла не было. Я довел патрульных куда мог; остальное в их руках.

Впрочем, я не уехал. Вместо этого вернулся к своему «лендроверу» и из-под сиденья вытащил бутылку минералки. Вода тепловатая, но все же – во рту так пересохло… Я надел солнечные очки и, облокотившись на грязно-зеленое крыло, стал смотреть в сторону леса, куда ушли полицейские. За осокой их уже не видно. От болота несло мокрой ржавчиной, в раскаленном воздухе жужжали и звенели насекомые. Мимо протанцевала пара стрекоз. Я отхлебнул еще глоток и взглянул на часы. Из пациентов меня никто не ждет, до вечернего приема еще часа два, однако стоять на обочине, ожидая результатов поисков сельских стражей порядка… Я мог бы найти занятие получше. К тому же они, наверное, правы. Мальчишки действительно могли наткнуться на труп животного. Воображение и паника сделали остальное.

Я все еще не уезжал.

Через какое-то время в поле зрения возникли два силуэта, продиравшиеся сквозь белесые стебли, нещадно стегавшие их форменные рубашки. Еще на расстоянии было заметно, насколько бледны у них лица. На груди младшего полицейского виднелись мокрые рвотные потеки, о которых он вряд ли даже догадывался. Без лишних слов я протянул ему бутылку с водой. Он благодарно ее принял.

Пожилой констебль старательно прятал глаза.

– Чертова рация… сигнала не добьешься… – пробурчал он, проходя мимо меня к машине. Ему явно хотелось вернуть себе тот прежний, грубоватый тон, да получалось неважно.

– Значит, все-таки не олень? – спросил я.

Мрачный взгляд в ответ.

– Думаю, вы можете быть свободны.

Констебль дождался, когда я сяду в «лендровер», и лишь затем стал что-то говорить по рации. Когда я отъезжал, он все еще докладывал. Молодой полицейский разглядывал носы своих ботинок, держа бутылку в безвольно повисшей руке.

Я возвращался в клинику. В голове, словно мухи, роились мысли, но я как бы отгородился от них. Силой воли я не давал мыслям вырваться из-под ментальной проволочной сетки, и они нашептывали что-то прямо в подсознание. Впереди появился съезд к поселку и моему кабинету. Рука потянулась к выключателю поворота и там остановилась. Даже не думая, я принял решение, эхо которого будет звучать еще несколько месяцев. То самое решение, что изменит как мою жизнь, так и чужую.

Я поехал прямо. Курсом на ферму Салли Палмер.