Текст книги "О чем мы думаем, когда думаем о футболе"

Чувственный экстаз

Я бы хотел начать с поэтики футбола. Эту идею я позаимствовал у бельгийского писателя и деятеля искусств Жан-Филиппа Туссена. В 2006 году он опубликовал небольшое лирическое эссе «Меланхолия Зидана» (La Mélancolie de Zidane), а в 2015 году появилась книга, раскрывающая его особый взгляд на Кубок мира по футболу[7]7
  Jean-Philippe Toussaint. Football. London: Fitzcarraldo, 2016.


[Закрыть]. Автор высказывает любопытную мысль, что последний в карьере Зидана уход с поля в финальном матче Кубка мира 9 июля 2006 года был отмечен не столько красной карточкой рефери, сколько черной карточкой меланхолии. Тем не менее я нахожу общий подход Туссена к футболу разочаровывающим, несколько устаревшим и односложным. Английский перевод «Футбола» (Football) Туссена в пух и прах раскритиковал Саймон Купер, утверждающий, что это худшая из когда-либо опубликованных книг о футболе наравне с автобиографией Эшли Коула «Моя оборона» (My Defence)[8]8
  Simon Kuper. Football promises to be a book no one will like and delivers // New Statesman. 7 May 2016; Ashley Cole. My Defence. London: Headline, 2006.


[Закрыть] Учитывая, как много плохих книг было написано о футболе (в частности, изданных на заказ автобиографий игроков), можно сказать, что Туссен действительно отличился.

По мнению Купера, с которым я согласен, Туссен, ратуя за то, что футбол заслуживает серьезного интеллектуального подхода, игнорирует тот факт, что в мире футбола все более четко проявляется ярко выраженный и детализированный писательский стиль, по крайней мере с 1992 года – со времен «Футбольной лихорадки» Ника Хорнби. Но кажется, Туссен ничего не знает о таких известных журналах, как FourFourTwo и When Saturday Comes (WSC), а также о недавно появившемся, но действительно отличном The Blizzard. Эти издания наполнены поистине увлекательными концептуальными и историческими размышлениями о природе футбола, а заодно на своих страницах они предоставляют гигантский архив материалов по аналитической социологии игры и ее культуре[9]9
  The Blizzard.


[Закрыть].

Но когда дело доходит до размышлений о футболе, Туссену, на мой взгляд, в какой-то мере удается обозначить основную проблему – так называемый временной фактор. Я попытаюсь объяснить эту мысль. Футбол открывает особое измерение времени. Нагляднее всего это проявляется, когда мы смотрим игру вживую, с трибуны. В этот момент мы будто пойманы в сети, словно подвешены в напряжении, полностью поглощенные происходящим на поле. Мы пристально следим за игроками, движением мяча, действиями судей, реакцией болельщиков. Каждое мгновение этого настоящего влияет на ближайшее будущее, которое пока неизвестно. Произойти может все что угодно – даже то, что теоретически не может произойти никогда.

Мы всецело вовлечены в игру, внимательно и – я хотел бы акцентировать это слово – вдумчиво наблюдая за ее ходом. Мы стараемся ничего не упустить из виду, с нетерпением ожидая момент моментов, когда на поле произойдет что-то экстраординарное: внезапное ускорение игрока после вбрасывания мяча из аута, быстрый пас товарищу по команде, ошибка защиты, проход нападающего вправо, открытое пространство – удар! Го-о-ол! Где-то на трибуне вспыхивает петарда, над головами ликующих болельщиков клубится красный дым. Люди – приличные, взрослые, умные, серьезные, некоторые очень солидные, с хорошей карьерой и в почтенном возрасте – в едином восторге целуются, обнимаются и жмут друг другу руки.

В такие минуты мы как-то внутренне возвышаемся, чувствуя особое приподнятое состояние духа. Мы пытаемся отдышаться, мы шепчем себе: «Это действительно происходит». Происходит именно то, что Джеймс называет праздником жизни: некое реальное ощущение совершаемого здесь и сейчас волшебства, когда в состоянии крайнего возбуждения мы сливаемся в едином чувстве и переносимся из повседневности в какие-то высшие материи. Это именно то, что я называю чувственным экстазом.

Роберто Фирмино празднует второй гол «Ливерпуля» в ворота «Сток Сити» в победном матче английской Премьер-лиги, апрель 2017 г. Его татуировка в переводе с греческого означает: «Бог честен». Chris Brunskill Ltd/Getty Images

Многие люди (особенно американцы) считают футбол скучным. Это неверно, это они скучны, думая так. Напротив, футбол более медитативный и «умный», чем многие другие виды спорта. Футбол – это опыт подчинения потоку игры.

Великий приверженец кальчо из Италии Джанни Брера считал идеальным для футбола счет 0:0, когда противоборствующие команды играют в своего рода шахматы, сводя на нет усилия друг друга и достигая при этом абсолютного баланса и эстетической гармонии. Учитывая одержимость СМИ забитыми голами, бесконечно воспроизводимыми на разной скорости и с нескольких ракурсов, будет не лишним встать за защиту искусства оборонительного футбола.

Возможно, потому, что я сам когда-то играл на позиции защитника, я всегда находил странную красоту, наблюдая, как одна команда полностью аннулирует все старания другой. Назвать подобный матч безрезультатным – значит не уметь наслаждаться диалектическими радостями отрицания и тонкостями итальянского катеначчо, или так называемого засова, когда тактика команды полностью акцентируется на оборонительных действиях.

Можно вспомнить особый пространственный интеллект легендарного трио «ББК» – игроков «Ювентуса» Барцальи, Бонуччи и Кьеллини, позволивший создать лучшую защиту в современном мире футбола. Итальянская традиция оборонительного футбола хорошо известна – ее основу заложили еще такие игроки, как Барези и Мальдини, которые всю свою карьеру провели в «Милане» во времена футбольной гегемонии этого клуба. Безусловно, красота командной игры базируется на прочной, последовательной защите, которая зиждется на глубоком взаимопонимании между игроками, раскрывающемся в полной степени лишь спустя годы совместных тренировок.

Проблемный во многих отношениях Джозеф Блох, бывший голкипер и главный герой книги Питера Хандке «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», говорит: «Хорошая игра проходит очень тихо»[10]10
  Peter Handke. The Goalie’s Anxiety at the Penalty Kick. N.Y.: Farrar, Strauss and Giroux, 1972.


[Закрыть]. Ритм футбола – это не стаккато бейсбола или, скорее, стрельбы по тарелочкам, это больше легато с его плавным, непрерывным и неуловимым течением времени. Футбол – это также и об изменениях ощущения времени. Это изменения в интенсивности переживания, когда в какой-то момент время становится чем-то податливым, пластичным и эластичным.

Подобное происходит и с пространством. Футбол – это интерпретация пространства.

Немецкий нападающий Томас Мюллер, блистательный образец «ложной девятки», чья главная тактическая роль заключается в том, чтобы затаиться в штрафной площади соперника, получил прозвище Der Raumdeuter – пространственный интерпретатор, или даже исследователь пространства. Иными словами, пространство игры в футбол – это игра пространства.

Томас Мюллер – «исследователь пространства» для Германии. Contrast/Ralf Pollack/ullstein bild via Getty Images

Именно на этом моменте заостряет внимание Стивен Коннор в своей замечательной книге «Философия спорта» (A Philosophy of Sport), используя в ней метод, который он сам называет «культурной феноменологией», что очень близко по духу к тому, что я пытаюсь здесь выразить, за исключением того, что Коннор делает это для любого вида спорта, а не только применительно к футболу[11]11
  Steven Connor. A Philosophy of Sport. London: Reaktion, 2011.


[Закрыть]. Коннор заимствует замечания Мерло-Понти из его работы «Структура поведения» (La Structure du comportement) о разметке футбольного поля, чтобы показать: поле игры никогда не бывает простым объектом. Скорее, пространство игры допускает игру пространства, которая включает в себя, как пишет Мерло-Понти, «телесные интенции игроков, в то время как их намерения пронизаны и ориентированы пространством, в котором они должны быть введены в действие»[12]12
  Maurice Merleau-Ponty. The Structure of Behavior. Pittsburgh: Duquesne University Press, 1965.


[Закрыть].

Разметка футбольного поля предусматривает определенный, детерминированный способ действия и «отправные точки и ориентиры этого действия, как если бы игрок не знал о нем». Маркирующие поле линии – это эффективные направления силы, создающие среду, которая и формирует действия игроков. Тем не менее нельзя сказать, что сознание игроков обитает в этой среде как украшение на полке или пакет молока в холодильнике. Скорее, сознание – не что иное, как эта игра, эта диалектика между средой и действием. Пространство игры, как и время, податливое, гибкое и пластичное.

Футбол иногда ассоциируется с пьесой Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», где ничего не происходит дважды. Если я смотрю матч с участием «Ливерпуля» или, что еще хуже, у сборной Англии затруднения в большом турнире, тогда игра может стать беспокойным девяностоминутным сном, цепким и бесконечным кошмаром, от которого пытаешься пробудиться, но не можешь. Это ужасно. Но футбол может быть и чем-то еще, чем-то совершенно иным. Туссен предполагает со всей своей бельгийской непосредственностью, что, пожалуй, самая точная аналогия с подобной интенсивностью переживания в футболе – это половой акт. Как говорят философы, это эмпирический вопрос, ответ на который читателям лучше найти самим.

Итак, мы наблюдаем за игрой в ожидании момента моментов, находясь целиком во власти настоящего, с будущим открытым и неопределенным. В эту минуту прошлого нет, и оно постоянно продолжает стираться, как память золотой рыбки. Прошлое матча довольно быстро забывается и иногда с трудом вспоминается. Этот факт легко объясняет разницу между просмотром игры в прямом эфире и в записи. Хотя, безусловно, нарезка основных моментов может доставить массу удовольствия болельщикам (если только их команда не выглядела жалко), тренерам (очень важно для работы) и экспертам (не столь важно, но полезно).

По мнению Туссена, идущему вразрез с точкой зрения феноменологии Гуссерля, можно реактивировать процесс забывания футбола и предотвратить выпадение его в осадок быстро забытого прошлого. К месту и ко времени процитированное произведение изящной словесности способно освежить переживание футбола, «ухватить его движение, ласкать его краски, гладить его чары, восхвалять его волшебство». Туссен называет поэтику футбола апотропеической магией, которая может отразить зло полного забвения и неудачи.

Возможно, потребность в магии объясняет и то, почему футбол – такой суеверный вид спорта, а футболисты и их фанаты так преданы столь многим эксцентричным странностям. В моем случае это волшебная вера в то, что если я не буду смотреть игру «Ливерпуля», то они непременно проиграют. Они почему-то нуждаются во мне, сосредоточенно и с волнением наблюдающим за ними из Бруклина. Великий португальский футболист Эйсебио на время игры всегда клал в бутсу счастливую монету. Шведский игрок Нильс Лидхольм, играя за «Милан», постоянно советовался с личным магом по имени Марио Магги. Румынский бомбардир Адриан Муту всякий раз набивал в носки листья базилика. Криштиану Роналду помещает бутсы под бюст своего отца в день игры. Во время ЧМ-1998 капитан сборной Франции Лоран Блан перед матчем на удачу целовал лысину голкипера Фабьена Бартеза. Не столь широко известен и тот факт, что перед каждым матчем французская команда слушала песню «I Will Survive». Только представьте себе эту странную картину: галльская раздевалка, крепкие, рослые парни, среди которых Лилиан Тюрам, Марсель Десайи и сам Зизу, божественный голос Глории Гейнор – и тут внезапно кто-то начинает ей вторить, а пару секунд спустя уже нестройный хор поет слова: «Мне было страшно, что я пропаду»[13]13
  Подробнее о предматчевых ритуалах и о многом другом читайте в превосходной, очень подробной и смешной книге Paul Simpson, Uli Hesse. Who Invented the Stepover? London: Profile, 2013.


[Закрыть].

Лоран Блан целует лысину своего партнера по сборной Франции Фабьена Бартеза перед полуфинальным матчем Евро-2000 против Португалии, июнь 2000 г. Olivier Morin/AFP/Getty Images

С точки зрения Туссена, переживание футбола может быть почти магическим образом вызвано силой слов в поэтической форме, которая тесно связана с переживаниями времен года, окружающей среды, меланхолии, времени и воспоминаний детства. В своем крайнем проявлении мысль Туссена доходит до суждения о том, что слова, способные сформировать и зафиксировать в памяти момент переживания футбола, могут спасти нас от смерти, даря ощущение преемственности прошлого и вероятность посмертного выживания через слова и жизни будущих фанатов. Несмотря на всю абстрактность, это воззрение имеет смысл для многих из нас на очень личном уровне.

Мой отец всю жизнь болел за «Ливерпуль», тренировался на стадионе «Энфилд» в начале 1950-х, пока не получил травму голеностопного сустава (после чего он стал всегда носить «челси» для поддержки лодыжки, впрочем, выглядел он в них весьма стильно). И честно говоря, футбол, вероятно, был единственной темой, на которую мы с отцом могли поговорить с какой-либо рациональностью и разделенной страстью. А мой собственный первый патриархальный акт насилия над сыном Эдвардом выразился в наводнении его комнаты вещами с атрибутикой «Ливерпуля» – я на корню хотел уничтожить вероятность того, что он станет болеть за какую-то другую команду (и это сработало). Недавно Эдвард мне напомнил, как в свои десять лет он попросил купить ему на Рождество футболку «Арсенала», поскольку в то время этот клуб был лучшим в Англии. Видимо, я даже ничего не ответил тогда, а попросту купил ему еще одну футболку «Ливерпуля». И то, что сейчас Эдвард – более информированный, более преданный и гораздо более разочарованный фанат «Ливерпуля», чем я, – источник особого, почти извращенного, морального удовлетворения для меня. Болельщикам моего поколения повезло увидеть «Ливерпуль» во всем его великолепии – на пике игровой формы в 1970-х и 1980-х годах. Тогда наша команда была непобедимой, непобедимой настолько, что «пришлось бы прислать кого-нибудь с Марса, чтобы обыграть ее», как сказал Билл Шенкли.

Я бы сказал, что за эти годы около сорока процентов разговоров и восемьдесят процентов переписки с моим сыном так или иначе касались футбола. Я не говорю, что это правильно, и не особо горжусь этим фактом, а просто объясняю, до чего многие из нас могут дойти, когда дело касается футбола. Ну и конечно же где-то внутри меня живет потаенная надежда, что мои внуки тоже станут болельщиками «Ливерпуля». Вот вам и мечты о жизни после смерти. Ладно, посмотрим.

Я бы хотел признаться кое в чем, что я никогда не упоминал публично. Около семи лет назад я отправился на стадион «Гудисон Парк», чтобы посмотреть мерсисайдское дерби между «Ливерпулем» и «Эвертоном». Компанию мне составили племянник Дэниел и сын Эдвард. Перед матчем я встал в очередь, чтобы купить напитки и какую-нибудь еду для парней, а себе – чашку крепкого «Боврила». В двигающейся параллельно соседней очереди, немного впереди меня, буквально в нескольких шагах, я увидел призрак моего отца. То есть это был сам отец. Я был уверен, что это он. Овал лица, форма носа, оливковый цвет кожи, двойной подбородок, волосы и даже походка – все было похоже. Я долго сверлил глазами его спину, но он так и не обернулся. А я не осмелился окликнуть его. Отдал парням их заказ и отправился на трибуну.

Игру мы выиграли со счетом 2:0. Стивен Джеррард сделал дубль, и мы были счастливы. По дороге в Бирмингем, где жил Дэниел, когда Эдвард задремал на заднем сиденье машины, я слегка смущенно поведал племяннику о случае перед матчем. Дэниел хорошо знал моего отца. Он тоже видел его там.

Десубъективизированный футбол

Футболу нужна поэтика, которая спасет его и нас от забвения. Это требует феноменологии, где на несколько мгновений, в те самые моменты моментов, ничто не мешает нам столкнуться нос к носу с непредсказуемой судьбой. Возможно, беспрекословное подчинение судьбе – это и есть единственно реальное переживание свободы, доступное для нас.

Попытаюсь предпринять какие-то шаги в направлении поэтики. Я хотел бы начать с размышлений о движении игры и ее природе, опираясь на чрезвычайно важную и влиятельную работу Ханса-Георга Гадамера «Истина и метод» (1960)[14]14
  Hans-Georg Gadamer. Truth and Method. London: Sheed and Ward, 1975. Особенное внимание стоит обратить на содержание главы «Игра как ключ к онтологическому объяснению» (Play as a Clue to ontological explanation). Р. 106–135.


[Закрыть]. Основная цель его книги – предоставить способ описания утверждений, соображений и суждений, сделанных в искусстве и гуманитарных науках такими средствами, которые нельзя свести к методам естественных наук или оправдать с их помощью.

Скорее, подобные утверждения нуждаются в теории интерпретации, которая позволит, по мнению Гадамера, обеспечить целую онтологию способов взаимодействия человека и мира. Это то, что он называет герменевтикой, и мысль, которая продвигает это воззрение, состоит в том, что те интерпретации, которые мы практикуем в нашем повседневном эстетическом опыте, раскрывают глубокие и неизменные структуры нашего бытия в мире.

Однако конкретно меня в «Истине и методе» интересует способ, которым Гадамер начинает свою аргументацию с учетом игры. Ключом и отправной точкой здесь является сама играемая игра, а не играющий в нее субъект. Подхватывая замечание Мерло-Понти, упоминаемое выше, игра не является вопросом индивидуального сознания, населяющего объективное игровое поле. Для того чтобы понять игру, мы должны оставить язык субъектов и объектов, сознания и якобы неодушевленных предметов. Игроки должны глубоко погрузиться в игру, раствориться в ней, а не прокручивать ее в голове. Игроки знают, что игра – это игра, и вдобавок знают, что игра игривая. Тем не менее игра должна быть сыграна с игривой серьезностью. Это то, что я имею в виду, говоря, что нам нужно «десубъективизировать» футбол. Чтобы понять, что происходит в футболе, игрокам и болельщикам нужно освободиться от мыслей, выбросить все лишнее из своей головы.

Отсюда вытекает важность правил – семнадцати законов, которые регулируют игру: от точных размеров игрового поля (Правило № 1) до процедуры выполнения углового удара (Правило № 17). Футбольное поле должно быть надлежащим образом разграничено и промаркировано: шестнадцать с половиной метров для штрафной, одиннадцать метров – для отметки пробития пенальти, радиус девять метров – для дуги круга, выведенного за пределы штрафной площади. Законы игры, даже такие как трудноуловимые, герметичные тайны правил офсайда (Правило № 11), должны соблюдаться. Побуду пару минут ворчливым англоцентриком и скажу: вот почему мы испытываем неприязнь к жульничеству, притворству и симуляции. Мы ненавидим сцены, когда игрок театрально падает на газон и закрывает лицо руками, после того как чей-то летящий локоть лишь слегка коснулся его плеча (как, например, прискорбное поведение португальца Пепе из мадридского «Реала» в финале Лиги чемпионов в мае 2016 года или картинное падение бразильца Ривалдо после того, как в него попал мяч в матче против сборной Турции на ЧМ-2002).

Уругвайский футболист Луис Суарес играет руками на последней минуте четвертьфинального матча ЧМ-2010 против сборной Ганы, июль 2010 г., Соуэто, ЮАР. Асамоа Гьян не забивает 11-метровый и позволяет сборной Уругвая победить в серии послематчевых пенальти. Roberto Schmidt/AFP/Getty Images

Тем не менее плутовство на поле не только безнравственно и предосудительно, оно уже стало своего рода искусством, и в ранг искусства его возвели национальные сборные Италии и Уругвая. Чего лишь стоит один эпизод с участием Луиса Суареса, когда в четвертьфинале Кубка мира 2010 года в матче против Ганы он выбил мяч рукой с линии ворот, получил красную карточку и покинул поле, тем самым косвенно обеспечив своей команде проход в следующий круг после серии послематчевых пенальти. И 8 марта 2017 года Суарес снова организовал решающий момент в драматичном по накалу матче Лиги чемпионов «Барселона» – «Пари Сен-Жермен». На девяностой минуте Суарес так талантливо рухнул на землю в штрафной соперника, что судья не мог не отметить его артистические способности и назначил пенальти, который в итоге и позволил каталонцам победить по сумме двух матчей (6:1, 0:4).

А сколько раз незаметная грубость защитников срывала атаки форвардов? Подобные фортели не раз выкидывал Джорджио Кьеллини, который частенько во время борьбы за мяч умышленно наступает на ногу противника: достаточно сильно, чтобы причинить игроку боль, но при этом украдкой, чтобы не попасться на глаза рефери. И конечно же все помнят «руку Бога», которой Диего Марадона забил гол в ворота сборной Англии на ЧМ-1986, и «руку лягушки» в исполнении Тьерри Анри, направившего мяч в ворота Ирландии в отборочном матче Кубка мира в 2009 году.

По правде говоря, наблюдать, как мастерски обходятся правила и изобретательно отыскиваются лазейки в законах, – настоящее удовольствие. Обман – это тонкое тактическое искусство, которому необходимо как присутствие закона, так и акт трансгрессии, выход за пределы допустимых границ. Возможно, именно поэтому многие из нас так любят многократно просматривать фолы в замедленном повторе. В таком контролируемом насилии есть некая красота.

Игра есть игра, и мы знаем, что это игра, но ее нужно воспринимать всерьез. Даже обман серьезен. Гадамер особо отмечает то, что можно назвать непринужденностью игры, релаксацией игры. Чтобы играть хорошо, игрок должен быть расслабленным, а это непростая задача, и именно ее должен решать тренер, по капле вливая в своих игроков правильную установку, раз за разом повторяя им банальную мантру: «Просто выходите и наслаждайтесь».

В футбол легче всего играть с расслабленным, серьезным удовольствием, которое не сидит внутри головы каждого игрока, а глянцем или патиной отсвечивает от команды, когда та блистает на поле. Игра берет первенство над сознанием игры, то есть она не объясняется субъективными интенциями, состояниями мозга или биологическими функциями, равно как и бесконечными статистическими данными и информацией. Все это может быть необходимыми каузальными условиями для игры, для того, чтобы игра в футбол стала возможной (находиться в сознании и боевой готовности, не травмироваться, пытаться реализовать как можно больше голевых моментов), но этого недостаточно для описания жизни интересующего меня феномена. Нет, цель игры – сама игра. И она не является выражением какой-то внутренней психологической реальности.

Поэтому на первом этапе нам необходимо отделить футбол от нашей бесконечной одержимости тем, что творится в головах и телах игроков, по аналогии со стандартным глупым вопросом интервьюера: «Что происходило у тебя в голове, когда ты забил гол?» Если игрок играет хорошо, то в его голове происходит не так уж и много, и в этом вся суть: игра, а не игровое сознание. Если мы сможем разграничить футбол и нашу одержимость мозгом, сознанием и тем, что якобы творится в наших головах, то тогда мы будем способны оценить специфичность феномена футбола. Какой бы «ум» ни был в игре, он не в голове, он снаружи, рядом с другими игроками и фанатами. С ними, а не обособленно от них.

Кто знает, быть может, футбол нуждается в улье умов, в коллективном разуме или в простирающемся уме, который озаряет внешнюю сторону вещей, сияет на поверхности игрушек. Вот почему нам нужно десубъективизировать футбол.