Текст книги "Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию"

Тогда, в 1951 году, коммунизм уже не был столь модным веянием, как в 1930-е. С другой стороны, он завоевывал все новые территории: коммунистические режимы недавно захватили Китай и Восточную Европу.

Став коммунистом, Блейк решил, что у него три варианта действий в случае освобождения из плена и возвращения в Британию: 1) уйти из СИС и найти новую работу; 2) вступить в коммунистическую партию и продавать на улицах по воскресеньям партийную газету Morning Star или 3) стать советским двойным агентом. Третий вариант, решил он, принесет наибольшую пользу в борьбе за правое дело[198]198
  Блейк, выступление в Штази, 1976.


[Закрыть].

Как-то вечером осенью 1951 года Блейк тайно передал записку на русском языке начальнику северокорейского лагеря по прозвищу Жирдяй, адресованную в советское посольство. Он перебежал на сторону врага. «Я должен вам честно сказать, – признавался он в Штази, – что это решение далось мне очень нелегко. Но я чувствовал, что должен так поступить»[199]199
  Блейк, выступление в Штази, 1981.


[Закрыть].

По вполне понятным причинам Блейк никогда не раскрывал подробностей внутренних дел КГБ. Даже обращаясь к агентам Штази за закрытыми дверьми, о своей вербовке он сказал: «Было бы слишком долго рассказывать вам, как мы это сделали»[200]200
  Блейк, выступление в Штази, вероятно, 1980.


[Закрыть]. Как бы то ни было, его прием в КГБ, возможно, был более двунаправленным процессом, чем он когда-либо признавал или даже осознавал. В 1951 году, после того как многие агенты предыдущего поколения были зачищены Сталиным, СССР выискивал на Западе новых агентов. Заслугу за вербовку Блейка часто приписывают молодому офицеру КГБ Николаю Лоенко. Хотя его имя в автобиографии Блейка не фигурирует, в КГБ Лоенко прославится как «крестный отец Блейка». Работая во Владивостоке, он в северокорейский лагерь прибыл под видом офицера советской армии. Лоенко встретился со всеми британскими заключенными, взвесил, кто из них способен на измену, и ухватился за Блейка[201]201
  Hermiston R. The Greatest Traitor. P. 131–133.


[Закрыть]. В 1976 году пятидесятилетний агент КГБ погиб в автокатастрофе, но в 1992 году его рассказ о вербовке Блейка вспомнил генерал КГБ К. А. Григорьев. Лоенко тогда рассказывал (по словам Григорьева): «Джордж выделялся на фоне разношерстной публики в лагере; он был умен и приковывал внимание. Я нутром чуял, что здесь есть над чем поработать. Требовался лишь предлог, чтобы установить с ним контакт».

Лоенко (гурман, страдавший ожирением[202]202
  Helen Womack, ‘British Traitor George Blake «Hooked by KGB Sweets»’, Independent, 18.04.1992.


[Закрыть]) в деталях рассказал Григорьеву, как переманил Блейка: «Я принес ему хлеб, консервы, шоколад. С тех пор я был уверен, что путь к сердцу шпиона лежит через желудок». Более того, Лоенко хвастал, что усыпил бдительность Блейка умной беседой: «Ни до, ни после этого я не рассказывал столько историй. Пришлось откопать даже те, что я помнил со школы. Так, слово за слово, дело потихоньку двигалось к серьезному разговору, когда англичанин сделал свой выбор»[203]203
  Unsigned, ‘Food Won Spy, ex-KGB Man Says’, Reuters, 19.04.1992.


[Закрыть]. Лоенко попросил потом Блейка записать все, что тот знал об устройстве СИС, и сравнил это с версией, представленной КГБ другим перебежчиком, Кимом Филби. Версии совпали[204]204
  Vogel S. Betrayal in Berlin 47.


[Закрыть]. В СССР решили, что Блейку доверять можно.

В истории радикализации Блейка (как мы теперь будем ее называть) Лоенко, возможно, оставалось лишь слегка подтолкнуть его к решающему шагу. Однако сотрудник КГБ – последнее звено в целой цепочке событий, подготовивших Блейка к пути советского двойного агента: крах на Уолл-Стрит 1929 года, который ударил по бизнесу его отца; коммунистические речи, которые он слышал от кузена Анри в Каире; подпольная работа в голландском Сопротивлении и в британской разведке; разлука с родиной в военное время, которая открыла перед ним новые ориентиры; изучение русского языка в Кембридже; неожиданно убедительный справочник СИС о коммунизме[205]205
  Blake G. No Other Choice. Р. 110.


[Закрыть]; нищета, которую он видел в Египте и Корее; его ненависть к южнокорейскому режиму; «летающие крепости», которые уничтожали корейские деревни; и презрение к «мягкотелым» американским военнопленным[206]206
  Olink H. Meesterspion George Blake. Часть 2.


[Закрыть].

Во Второй мировой войне Блейк участвовал в смертельной схватке добра со злом, а противостояние коммунизма и капитализма виделось ему ее продолжением. В северокорейском плену коммунизм «придавал ему силу, укреплял дух, надежду и помогал остаться в живых», утверждал его адвокат Джереми Хатчинсон на суде в Лондоне в 1961 году.

На той ферме в Северной Корее двадцативосьмилетнему моралисту Блейку с его абстрактным мышлением требовались новые идеалы. Все его прежние опоры рухнули. Он потерпел поражение как офицер СИС, лишился Голландии, отрекся от кальвинизма и был космополитом в свободном плавании. Его самоопределение менялось вместе с обстоятельствами.

Коммунизм был просто создан для него. Как кальвинист, он верил, что все в жизни предопределено; оставалось лишь поверить в предопределенность истории. Пусть веру в божественное происхождение Христа он утратил, но не расстался с идеей «справедливого царствия Господня»[207]207
  Joanne Levine, ‘Former Double Agent Left Out in the Cold’, St Petersburg Times, 14.07.1992.


[Закрыть]. Показное богатство кальвинисты осуждали, коммунисты – тоже.

В Москве я предположил: «Вы заменили религию коммунизмом». Я думал, он станет возражать, но он сказал: «Да, это очевидно. Религия сулит людям своего рода коммунизм после смерти. Ведь на небесах мы все равны и все купаемся в благодати. А коммунизм обещает людям благодать здесь, на земле, – но и из этого тоже ничего не вышло».

Был ли коммунизм для него такой же верой, как прежде религия?

«Наверное», – отвечал Блейк[208]208
  GB21.


[Закрыть]. Из двух его конфессий христианство, кажется, оставило более глубокий след. Коммунистических клише он так и не освоил. В преклонном возрасте он в первую очередь вспоминал Библию и теологию. В 1961 году в эссе, обращенном к лондонскому суду, где он объяснял причины предательства, свое душевное состояние в корейском плену Блейк описывал, прибегая скорее к духовному, нежели к политическому языку:

Я глубоко осознал тленность человеческого бытия и много размышлял о том, чего успел достичь в собственной жизни. Я понимал, что в ней не хватало цели, что я гнался преимущественно за удовольствиями, тешил честолюбие… Тогда я решил посвятить оставшуюся жизнь достойным, как мне казалось, идеалам[209]209
  Blake G. No Other Choice. P. 126.


[Закрыть].

Как и многие современные джихадисты, Блейк был юным набожным предателем, питавшим отвращение к западным излишествам (в том числе и к собственным). Как и они, он отрекался от распущенности и «удовольствий» в борьбе за общее благо. Честолюбивому человеку его времени КГБ виделся эксклюзивным клубом, изменявшим мир. Аналогичным образом и сегодняшние западные новобранцы ИГИЛ уверены, что вступают в «маленькое братство супергероев», пишет Оливье Руа[210]210
  Kuper S. ‘From Cambridge Spies to Isis Jihadis // Financial Times. 2016. April 1.


[Закрыть]. Еще одно сходство с джихадистами: свои коммунистические взгляды Блейк должен был хранить в тайне. Он так и не вступил в коммунистическую партию ни в одной стране мира. Свои убеждения он намеревался воплощать лишь в шпионской работе.

Сэр Дик Уайт, возглавлявший и МИ-5, и МИ-6, гораздо резче высказывался о мотивах Блейка. «Нормальный человек не станет предателем», – гласила одна из его максим[211]211
  Bower T. The Perfect English Spy. P. 272.


[Закрыть]. Биографу Блейка Тому Бауэру он говорил: «Блейк считал, что его бросили, что его ни в грош не ставят, и хотел доказать, на что он способен»[212]212
  Bower T. The Perfect English Spy. P. 261.


[Закрыть]. Шон Берк, организатор побега Блейка из тюрьмы и будущий сосед по московской квартире, пока они не разругались, солидарен с Бауэром: «Без КГБ он был просто слабым, ничтожным человечком. Блейк любил строить из себя бога. Многие годы он использовал КГБ в собственных корыстных интересах: чтобы вершить судьбы других людей»[213]213
  Bourke S. The Springing of George Blake. Р. 278.


[Закрыть].

Я спрашивал Блейка, не смущало ли его, когда он переходил на сторону СССР, знание о сталинских чистках – к 1951 году на Западе это уже был не секрет. Нет, отвечал он, потому что преемник Сталина Никита Хрущев разоблачил чистки. «Их уже осудили, причем сделали это сами коммунисты», – говорил он.

Это редкий и красноречивый случай, когда он допустил хронологическую ошибку: Хрущев осудил Сталина на Съезде партии лишь в 1956 году, спустя пять лет после того, как Блейк решил работать на СССР. Почти все рассказы Блейка о своей жизни вполне последовательны и легко доказуемы. Однако тут, похоже, отчаянное стремление казаться достойным человеком не позволяло ему признать, что в 1951 году он встал на сторону массового убийцы. Нет ничего удивительного, что Блейк оказался одним из последних граждан Запада, вступивших в КГБ по идеологическим причинам, а не ради денег и не в результате шантажа[214]214
  Codevilla А. KGB: The Inside Story, by Christopher Andrew and Oleg Gordievsky. Commentary. 1991. 1 февраля.


[Закрыть].

Существует альтернативная гипотеза о его решении стать советским шпионом: якобы его к этому вынудили. В автобиографии он рассказывает о ночи, когда пытался сбежать из плена. Его поймал северокорейский солдат и до утра продержал в погребе. Потом его вернули на ферму, где разъяренный майор читал заключенным нотации о том, чем карается побег, но Блейку позволили вернуться к товарищам. Сам он считал, что руководство лагеря не решалось нести ответственность за казнь британского дипломата[215]215
  Blake G. No Other Choice. Р. 129–131.


[Закрыть]. Другие же полагали, что Блейк пообещал сотрудничать с северокорейцами в обмен на жизнь[216]216
  Carey G. George Blake.


[Закрыть]. Филип Дин вспоминал: «Блейк на некоторое время исчез. И мы гадали, что с ним произошло. Когда он вернулся, то выглядел так, будто его кормили лучше, чем обычно [смеется], был чище одет, и мы недоумевали, где же он пропадал. Он сказал, что пытался сбежать, заблудился, и его схватили»[217]217
  Shiff Е., Stein D. George Blake, Master of Deception. Episode 7 of Betrayal. Associated Producers, 2004.


[Закрыть].

Мы не знаем, принуждали ли Блейка к предательству. Не известно никаких доказательств, которые бы говорили в пользу этой теории. Сам Блейк всегда это отрицал, и, думаю, он говорил правду. То, что, решив стать перебежчиком, он руководствовался исключительно своими принципами – версия, которой он придерживался десятки лет, – вполне похоже на правду.

Глава 7. Обеденный шпион

Вмарте 1953 года умер Сталин. Отношения между советским блоком и Западом стремительно улучшались[218]218
  Hermiston R. The Greatest Traitor. P. 136–138.


[Закрыть], и Блейка с его сокамерниками скоро освободили. Коммунистические державы устроили им роскошное путешествие домой: на первом же промежуточном пункте за пределами Северной Кореи, в китайском пограничном городе Даньдун, «бывшие пленники нежились в чудесной городской бане, надраивая себя душистым мылом и радостно напевая детские песенки», пишет Фогель[219]219
  Vogel S. Betrayal in Berlin. P. 79.


[Закрыть]. 22 апреля вся британская группа приземлилась в Эбингдоне на самолете Королевских ВВС. Собравшаяся на аэродроме толпа встретила их гимном «Восхвалим мы Творца»[220]220
  Blake G. No Other Choice. Р. 152.


[Закрыть]. Блейку слышалась в этих словах «невероятная ирония. Мало кому захочется сказать спасибо за мое возвращение. Я понимал: я уже совсем не тот человек, которого они ждали»[221]221
  Knopp G. Top-Spione. P. 133.


[Закрыть].

Но, как и остальных членов группы, Блейка встречали как героя. В телехронике видно, как он, улыбаясь, спешно спускается по трапу самолета – франт с заостренной бородкой и в элегантном пиджачке. Он машет рукой, затем направляется к матери и целует ее в обе щеки, как это принято в Европе.

Телерепортер задерживает его вопросом: «Как вас там кормили, мистер Блейк?» С характерным для середины XX века кембриджским выговором, быть может, специально, чтобы аристократичнее выглядеть на телеэкране, Блейк отвечает: «Ну, кормили достатошно, но весьма однообразно». Журналист настаивает: «А не было ли каких-то странных продуктов?» Блейк не увиливает: «Нет, в основном только рис и репа»[222]222
  Carey G. George Blake.


[Закрыть].

Хотя двумя годами ранее Берджесс и Маклин разоблачили себя, сбежав в СССР, в СИС, похоже, никому в голову не приходило, не переманили ли Блейка в плену на сторону противника. Его с радостью встретили на службе после всего пары дней формальных опросов[223]223
  Vogel S. Betrayal in Berlin. 84


[Закрыть], после чего отправили на несколько месяцев в отпуск. В сентябре 1953 года он начал работать в лондонском отделении службы по адресу Карлтон-Гарденз, 2, в роскошной усадьбе с лепниной, где в Первую мировую войну недолго размещался лорд Китченер. Во Вторую мировую войну ее сильно разбомбили[224]224
  Hermiston R. The Greatest Traitor. P. 150.


[Закрыть], но здание осталось излюбленным местом элитных шпионов: оно располагалось в укромном уголке с видом на Мэлл, при этом до клубов и пивных Вест-Энда было рукой подать.

В Корее Блейк нахватался категорически небританских привычек. Еще в плену он взял обыкновение дремать после обеда, а по офису любил расхаживать босиком. Кукридж, по-видимому, имевший надежные источники в СИС эпохи Блейка, рассказывает: «Порой он разувался, снимал носки и ковырялся в пальцах, что многие находили „чрезвычайно отвратительным“ и списывали на иностранное происхождение Блейка»[225]225
  Cookridge E. H. George Blake: Double Agent.


[Закрыть]. Тем не менее его считали, как писал Джон Ле Карре, «героем, освобожденным из северокорейского плена, и гордостью Британской секретной службы»[226]226
  le Carré J. «Fifty Years Later» The Spy Who Came In from the Cold. London, 2014. Р. 280.


[Закрыть].

Однако он был еще и агентом КГБ под кодовым именем Диомид (Алмаз)[227]227
  Это значение Саймон Купер приписывает кодовому имени Блейка еще с момента публикации своей статьи о нем в газете Financial Times, по-видимому, руководствуясь ложной этимологией по созвучию с английским существительным diamond. На самом же деле Диамид – мужское имя, восходящее к древнегреческому Διομήδης. – Прим. пер.


[Закрыть]. Начиная с 1953 года и далее он не покладая рук работал одновременно на две спецслужбы. По словам Ле Карре, обе стороны «считали [его] весьма ценным кадром»[228]228
  le Carré J. The Pigeon Tunnel: Stories from My Life. London, 2016. [Ле Карре. Голубиный тоннель. Истории из моей жизни. Пер. Л. Трониной. Москва: Издательство АСТ: CORPUS, 2019.]


[Закрыть]. В другой книге, в пассаже, который следует сразу за отступлением про Блейка, Ле Карре объясняет:

Если затаившийся предатель, с одной стороны, будет из кожи вон лезть, чтобы подорвать работу собственной службы, с другой – он постарается сделать там успешную карьеру, продумывая удачные ходы и эффектные тактики, без которых ее не оправдать, да и в целом выдавая себя за способного, надежного малого, доброго путника в ночи[229]229
  le Carré J. Tinker, Tailor, Soldier, Spy. London, 2011.


[Закрыть].

Говоря словами Клема Сесила, Блейк стал «обеденным шпионом»[230]230
  Клем Сесил взял у Блейка в Москве интервью для газеты Times, оно было опубликовано 14 мая 2003 года под заголовком How I Became a Lunchtime Spy («Как я стал обеденным шпионом»). – Прим. пер.


[Закрыть]. Как только он оказывался предоставлен самому себе в Карлтон-Гарденз, пока его коллеги выходили куда-нибудь пообедать, он брал свой миниатюрный фотоаппарат «Минокс» и спокойно снимал британские документы. Годы спустя на вопрос о шпионской романтике бондианы он отмечал: «Смею вас заверить, нет ничего романтического в том, чтобы целый день ходить с примотанным между ног фотоаппаратом»[231]231
  Randle М., Pottle Р. The Blake Escape. P. 156.


[Закрыть].

Для КГБ Диомид был идеальным агентом. Он был профессионален, ангажирован и работал в самом центре вражеской территории. Его интересовали не деньги, а коммунистические идеалы, поэтому искушения подделать или приукрасить недостоверные сведения, чтобы выгодно их продать, у него не было. СИС неосмотрительно предоставляла ему обширнейший доступ к материалам, о чем можно судить по его дальнейшим заявлениям, что он выдал сотни агентов службы.

В КГБ его ценили столь высоко, что в Лондон был направлен сотрудник, основной задачей которого было курировать Блейка. Сергей Кондрашов, владевший английским, немецким и французским языком, поступил на службу в КГБ в 1944 году При приеме на работу он рассказал – как на духу, – что его родители – обычные московские конторские служащие, но не упомянул, что некоторые его предки были когда-то богатыми помещиками. Всю свою карьеру в КГБ (которая продлится до 1992 года) Кондрашов беспокоился, что тайну его происхождения однажды раскроют.

В своей деятельности он сопровождал иностранных гостей в поездках по СССР, приглядывал за советскими писателями и допрашивал обреченного шведского героя войны Рауля Валленберга[232]232
  Рауль Валленберг – шведский дипломат, в 1944 году отправившийся служить в посольство Швеции в занятом нацистами Будапеште. Здесь он выдавал венгерским евреям шведские паспорта, спасая их тем самым от отправки в концентрационные лагеря. По разным данным, он спас от нескольких десятков до ста тысяч евреев. В январе 1945 года, после того как Будапешт заняли советские войска, Валленберг был арестован и этапирован в Москву Здесь он содержался в тюрьме на Лубянке, где, судя по всему, через некоторое время был убит. – Прим. пер.


[Закрыть] в тюрьме (хотя кто он, Кондрашов узнал лишь много позже)[233]233
  Bagley T. H. Spymaster: Startling Cold War Revelations of a Soviet KGB Chief. New York, 2015.


[Закрыть].

Лондон стал его первой иностранной командировкой. Кондрашов готовился, штудируя карты города и изучая досье КГБ на Блейка. Он носил серые фланелевые брюки и синие блейзеры – то ли чтобы не слишком выделяться в Британии, то ли ему просто нравился такой стиль[234]234
  Stafford D. Spies beneath Berlin London, 2003. P. 76.


[Закрыть]. В Лондоне для прикрытия он занимал должность первого секретаря посольства СССР по культурным связям. Он сопровождал приезжавших сюда советских скрипачей и шахматистов, покупал билеты на спортивные мероприятия для советских сановников и попутно общался с большинством британских двойных агентов того времени[235]235
  Stafford D. Spies beneath Berlin London, 2003. P. 76.


[Закрыть]. Алистер Уотсон, коммунист, выпускник Кембриджа, который был как минимум знаком с рядом агентов КГБ, вспоминал: «Терпеть не мог этого типа. Ужасный мещанин, да еще и с пуделем»[236]236
  Pincher Ch. Too Secret, To o Long. New York, 1984. P. 371.


[Закрыть].

Первая лондонская встреча Кондрашова с Блейком произошла в один туманный октябрьский вечер 1953 года. По пути к условленному месту в Белсайз-Парк Блейк испугался, заметив поджидавший на углу полицейский автомобиль, и готов был уже развернуться, но, к счастью, оказалось, что полиция караулит там какого-то преступника[237]237
  Operation «Gold» und andere…’, Neues Deutschland.


[Закрыть]. Встреча состоялась, и Блейк дебютировал блестяще: он передал полные сведения прослушки телефонов и жучков, установленных СИС для перехвата советских переговоров в Вене и по всей Западной Европе[238]238
  Blake G . No Other Choice. Р. 17–18.


[Закрыть]. Блейк отмечал, что Кондрашов, «само собой», остался доволен. Качество материалов почти гарантировало, что Блейк вовсе не подсадная утка британцев и всерьез работает на КГБ. «Английские спецслужбы вряд ли допустили бы передачу таких сведений»[239]239
  Блейк, выступление в Штази, вероятно, 1980.


[Закрыть].

Кондрашов позже вспоминал: «Мы были потрясены, как глубоко британцам удалось внедриться со своей прослушкой в наши тайны»[240]240
  Franchetti M. Revealed – Blake’s Bus Ride of Betrayal // Sunday Times. 1999. November 14.


[Закрыть]. После окончания холодной войны он рассказывал своему бывшему коллеге из ЦРУ Тенненту «Питу» Бэгли, что благодаря Блейку в КГБ поняли, «насколько недооценили угрозу технического проникновения в свои официальные зарубежные представительства и какими утечками чреваты эти прослушки и жучки». По словам Кондрашова, это вдохновило Советы «развивать собственный потенциал – рыть собственные тоннели»[241]241
  Bagley T. H. Spymaster.


[Закрыть].

В чем-то отношения между шпионом и куратором интимнее брака. В те годы Кондрашов был единственным собеседником Блейка, который знал о нем правду, и единственным, кому он мог эту правду рассказать. Стоило Кондрашову оступиться – и остаток своей жизни Блейк провел бы в тюрьме. Раз в три недели они встречались в лондонских автобусах или на пригородных улочках, где Блейк передавал куратору свою добычу[242]242
  Блейк, выступление в Штази, 1976.


[Закрыть]. Всякий раз, когда очередные данные венской прослушки отправлялись в британские и американские службы, одну копию с пометой «Экземпляр для Москвы» Блейк передавал и Кондрашову[243]243
  Блейк, выступление в Штази, 1976.


[Закрыть].

Блейк постоянно подвергал себя огромному риску. «Контакт, – говорил он, выступая в Штази, – всегда один из наиболее опасных моментов в жизни шпиона»[244]244
  Operation «Gold» und andere …’, Neues Deutschland.


[Закрыть]. В КГБ считали (и, возможно, не ошибались), что некоторые таксисты и постовые в Лондоне были глазами и ушами МИ-6. Однажды, после того как Блейк не появился на запланированной встрече, а потом пропустил и согласованную запасную, Кондрашов не на шутку разволновался: «Понять это способен только агент спецслужб или родитель». До окончательной контрольной явки – на оговоренных местах в лондонском кинотеатре – оставался еще месяц. Когда Блейк появился, Кондрашов «облегченно вздохнул», с профессиональным сочувствием пишет Бэгли[245]245
  Bagley T. H. Spymaster.


[Закрыть]. При этом куратору всегда казалось, что Блейк спокоен и не теряет самообладания: «Я не припомню, чтобы при мне он хоть раз сильно разволновался»[246]246
  Stafford D. Spies beneath Berlin. P. 78.


[Закрыть].

Василий Дождалев, другой куратор, долгое время работавший с Блейком, вспоминал, как тот сообщил сведения о намерении некоего советского дипломата перебежать на сторону противника. Проведя расследование, КГБ пришел к выводу, что донесение – фальшивка. По версии Дождалева:

Было очевидно, что британцы хотят испытать Блейка. Я сказал ему: «Они хотят проверить, не шпион ли ты». Он умолк, но не подал вида, что испугался. И мы совершенно спокойно планировали дальше наше будущее сотрудничество. Человек менее отважный предложил бы приостановить работу или отказался бы от нее. Но Джордж продолжил трудиться, в полной мере осознавая угрозу[247]247
  Knopp G. Top-Spione. P. 159.


[Закрыть].

Блейк, в свою очередь, восхищался профессионализмом своих кураторов из КГБ. Его поразило, что, хотя у СИС в Лондоне было помещение напротив советского посольства и служба фотографировала каждого, кто входил в здание и выходил из него, на встречи со своим агентом сотрудники КГБ умудрялись проскользнуть незаметно. Блейк также рассказывал Штази: «Должен сказать – и да простят меня наши друзья в России, – что, пусть русские и не славятся пунктуальностью, советские товарищи из КГБ всегда появлялись на месте с точностью до минуты». Сидевшие в зале немцы прыснули от смеха[248]248
  Блейк, выступление в Штази, 1976.


[Закрыть].

С 1953-го и до своего разоблачения в 1961 году Блейк передавал КГБ любые сведения, которые только попадали ему в руки. ЦРУ в 1996 году утверждало: «Согласно подсчетам США, он снабдил Советы документальными материалами объемом в 4720 страниц»[249]249
  Matschulat A. B. Coordination and Cooperation in Counterintelligence. CIA Historical Review Program, 02.07.1996: https://www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/kent-csi/v0113n02/html/v13i2a05p_0001.htm.


[Закрыть]. Часть этих материалов могла использоваться для шантажа[250]250
  Evans M. Macmillan Struck Secret Deal to Jail Blake for 42 Years // The Times. 1995. March 9.


[Закрыть]. Из некоторых переданных им документов у СССР складывалось представление о позиции Великобритании в переговорах на международных саммитах второй половины 1950-х[251]251
  Wirth F. Noch immer keine Spur von George Blake… // Welt am Sonntag. 1967. August 20.


[Закрыть].

Главная же его вина состоит в том, что он сдал КГБ имена сотен агентов британской разведки. Имена едва ли не всех британских бизнесменов, туристов, студентов и журналистов (Би-би-си и не только), которых МИ-6 завербовала шпионить за советским блоком, оказались раскрыты даже до того, как те прибыли на место[252]252
  Dorril S. George Blake exemplified the desolation, waste and treachery of the Cold War // Guardian. 2020. December 27.


[Закрыть]. Намного большая угроза состояла в том, что Москва была осведомлена также обо всех местных агентах, завербованных британской спецслужбой в Восточной Европе, – людях, рисковавших за железным занавесом собственной жизнью. Вот отрывок из интервью Блейка Тому Бауэру на Би-би-си в 1990 году:

Бауэр: Сколько информации вы передали за тот период?

Блейк: Ну, этого я вам сказать не могу.

Бауэр: Почему же?

Блейк: Ее было слишком много[253]253
  Carey G. George Blake.


[Закрыть].

Неудивительно, что Дик Уайт утверждал потом, что Блейк нанес ущерб «гораздо больший, чем Филби»[254]254
  Bower T. The Perfect English Spy. P. 262.


[Закрыть]. Владимир Крючков, руководивший КГБ до ареста за участие в попытке государственного переворота в СССР в 1991 году, говорил: «Блейка можно охарактеризовать лишь одним словом – уникальный»[255]255
  Shiff E., Stein D. George Blake, Master of Deception.


[Закрыть].

Тем временем Блейк приступил к новой масштабной авантюре в Карлтон-Гарденз: он стал встречаться с юной секретаршей СИС Джиллиан Аллан. Ее отец (полковник, знаток русского языка и специалист по Советскому Союзу) и старшая сестра также работали на «фирму», как тогда называли СИС[256]256
  Hermiston R. The Greatest Traitor. P. 150–155.


[Закрыть]. «Она мне очень нравилась, – писал Блейк в автобиографии. – Джиллиан была на десять лет моложе меня; высокая, темноволосая, привлекательная, она могла бы стать идеальной женой во всех отношениях». Была лишь одна загвоздка: как двойной агент, он понимал, что однажды его поймают, и не мог предложить ей никакого будущего[257]257
  Blake G. No Other Choice. Р. 164.


[Закрыть].

К тому же он знал с самого начала, что в ссылку за железный занавес Джиллиан вслед за ним не поедет. Блейк рассказал мне: «Она была настоящей англичанкой. Помню, мы жили в Берлине – в… хм… 1970-е?»

«В 1950-е», – поправил я его.

«Именно, – продолжал он. – А там можно было достать все, но она покупала одежду только в Англии. Раз английское – значит, хорошее, а неанглийское уже не годилось, ха-ха-ха!»[258]258
  GB6.


[Закрыть] Тем не менее Джиллиан хотела выйти за него замуж. Блейк пытался отдалиться от нее и не втягивать в свою запутанную биографию, говоря, что не представляет себя «респектабельным домовладельцем и семьянином». Его нежелание «портить себе жизнь» столь велико, говорил он, что ему не хочется обзавестись даже собственной машиной или проигрывателем[259]259
  Cookridge E. H. George Blake. P. 120.


[Закрыть]. Этот ответ напоминает письмо, которое Блейк десятью годами ранее написал голландской деревенской девушке Лус, когда бежал из оккупированных Нидерландов: Лус не должна чувствовать, что чем-то ему обязана, «ведь теперь в будущем нет никакой уверенности». Когда однажды вечером Джиллиан в лоб предложила ему: «Давай поженимся», – он снова взялся ее отговаривать, дескать, не хочет, чтобы из-за него она была несчастлива, напоминал ей о своем иностранном происхождении[260]260
  Cookridge E. H. George Blake. P. 120.


[Закрыть]. Но она настаивала, и в конце концов он согласился – наперекор собственному здравомыслию[261]261
  Blake G. No Other Choice. Р. 164–5.


[Закрыть]. Они поженились в Мерилебоне в сентябре 1954 года. На свадьбу Блейк пригласил только своих родных; друзей, судя по всему, у него было так мало, что его шафером стал брат Джиллиан[262]262
  Cookridge E. H. George Blake. P. 121–122.


[Закрыть].

И в СИС (где служебные романы считались предпочтительнее всех прочих), и в КГБ приветствовали женитьбу Блейка на коллеге из «фирмы»[263]263
  Carey G. George Blake.


[Закрыть]. Будь этот брак замыслом КГБ, то троих сыновей, родившихся у Блейка с Джиллиан, можно было бы считать побочным продуктом разведдеятельности отца.

Сидя на диване, Блейк размышлял: «Зря, совершенно зря было одно, я об этом переживаю, и для них самих, – он имел в виду сыновей, – это не секрет, нельзя было жениться».

Ида принесла очередную порцию бутербродов. Блейк, жуя, продолжал: «Но объяснить ей [Джиллиан] это было очень трудно. Открыться ей я не мог. Не мог».

Я спросил, был ли у него шанс отказаться от работы на СССР.

«Ну, шанс, пожалуй, был. Наверное, но я сам предложил им помощь и считал, что слово нарушать нельзя».

Эти обязательства были важнее семьи?

«Знаете, как бывает, – ответил он невпопад. – Я думал: „Ладно, все само образуется“. Эхм, надо бы мне пересесть в тенек».

Террасу заливали лучи полуденного солнца. Опираясь на трость, Блейк поднялся с дивана, и мы уселись в тени. Он продолжал: «Мне казалось: „Может, удастся ее убедить“, хотя вряд ли это было возможно, но я так думал». Немного замявшись, он добавил: «Я думал: „Она так ко мне привязалась, лучше уж поженимся и будем надеяться на лучшее“»[264]264
  GB31–32.


[Закрыть].

В разговоре с немецким телеисториком Гуидо Кноппом в 1990-е годы Блейк пространно размышлял над своим решением вступить в брак: «Многие солдаты во Вторую мировую войну женились перед уходом на фронт. Нечто подобное пережил и я». И прибавил откровенно: «Я был солдатом холодной войны»[265]265
  Knopp G. Top-Spione. P. 178.


[Закрыть].

Может, гражданскому населению Запада и Советского Союза 1950-е годы и казались мирным временем, но только не Блейку. Он рисковал своей жизнью сперва во Вторую мировую, потом в Корее – где стал одним из весьма немногочисленных европейцев, своими глазами наблюдавших, как холодная война оборачивается кровопролитием, – и в третий раз, уже советским агентом. О работе в Корее он говорил: «Я был бойцом… Меня мобилизовали на борьбу с коммунизмом»[266]266
  Блейк, выступление в Штази, 1981.


[Закрыть]. Отталкиваясь от своего реального военного опыта, он, разумеется, после возвращения в Европу в 1953 году полагал, что и там со дня на день может разразиться война. Как отмечает Кнопп, образ самого себя как солдата был для Блейка ключевым. Именно так он оправдывал свое предательство британских агентов. Раз по обе стороны баррикад шпионы воевали по-новому – как любили говорить в Восточной Германии, на «невидимом фронте», – значит, они подписывались и на убийства.