Текст книги "Центурион"

Глава 6

Трибун вожделенно раскинулся на одном из складных стульев, расставленных дугой в кабинете проконсула; сидел и оглядывал прочих офицеров, созванных сюда по приказу Кассия Лонгина. Наряду с Амацием и командирами всех вспомогательных когорт лагеря здесь были также Макрон с Катоном (последний своим приглашением был не на шутку озадачен).

Лонгин жестом указал на трибуна, еще не успевшего отряхнуть пыль своей изнурительной скачки. Он едва успел подкрепиться, когда в резиденцию проконсула спешно стянулись офицеры.

– Кариний, просим. Расскажите им о том, что поведали мне, пока мы тут дожидались.

Кариний, откашлявшись, кивнул.

– Пять дней назад младший сын правителя Вабата, князь Артакс, заявил при дворе, что наследует трон своего отца. – Губы трибуна тронула улыбка. – Беда в том, что Артакс из троих сыновей самый младший, а потому наследовать трон ему мешают двое старших. При этом первому сыну, Амету, недостает в политике прозорливости, а второй, Балт, все свои дни проводит в охоте, пирах и утехах с женщинами. Артакс определенно мозг семьи, но одновременно и самая большая угроза Риму. В детстве его отослали на обучение к парфянскому двору. И похоже, где-то там в этом своем обучении он выучился страстно ненавидеть Рим и многих из пальмирской знати пропитал своими убеждениями.

– Понятно, – кивнул Амаций. – Но, разумеется, правитель не потерпит такого вызова своему могуществу?

Лонгин аккуратно постучал по столу вощеной дощечкой от римского квестора, состоящего при дворе правителя Вабата в качестве римского посланника.

– Правитель стар. А Артакс его любимый сын. И единственное, что стоит на пути у этой любви, – лояльность к Риму. Но кто знает, куда заведет эта лояльность при нынешнем положении? Семпроний говорит, что Термон, старший при дворе, действует от его имени. Он, хвала Юпитеру, хотя бы зависим. Так что свою мзду за покой он получает от нас вполне заслуженно. Так вот, по словам посланника, этот самый Артакс затребовал венец правителя себе, причем в одночасье. Мало того, он сумел переманить на свою сторону одного из военачальников правителя, и в его распоряжении теперь без малого тысяча воинов. Термон же мог рассчитывать лишь на начальника стражи и на тех вельмож, что сохранили правителю верность. Ну и, понятно, на Семпрония с его свитой. Они все отступили в цитадель, вместе с правителем и старшим его сыном.

– А средний где, который охотник? – поинтересовался Катон. – Что сталось с ним?

– Да, действительно? – посмотрел на трибуна Лонгин.

– Когда Артакс сделал этот выпад, Балт охотился на холмах к северу. На тот момент как квестор послал меня к вам, от него еще не было никаких известий.

– Плохо, – рассудил Макрон. – Он бы нам сейчас как раз пригодился.

– Я бы так утверждать не стал, – заметил трибун. – Балт любовью к Риму не пылает. Хорошо еще, что парфян он ненавидит, а нас только недолюбливает.

Макрон слегка накренил голову:

– Я насчет того, что враг моего врага… ну и так далее. Сгодиться он бы нам, пожалуй, все-таки мог.

– Может быть, – не стал спорить Лонгин. – Но используем мы его лишь тогда, когда в этом действительно будет необходимость. А то не хватало еще Риму устранить одну угрозу лишь для того, чтобы на ее место насадить другую… Итак, на сегодня нам известно, что правитель и его сторонники заперлись в цитадели Пальмиры. По описанию Семпрония, там у них есть достаточный запас воды и пищи, и если только у Артакса не окажется в наличии осадных приспособлений, цитадель они могут какое-то время удерживать. Разумеется, можно предположить, что нашим друзьям парфянам о намерениях Артакса было известно уже заранее, – а если и нет, то эта весть долетит до них в считаные дни после того, как она достигла нас. Поэтому при наилучшем раскладе у нас есть уместный повод начать действовать. Мы должны выслать правителю Вабату помощь.

– Но проконсул, – качнул головой Амаций, – армия не готова. Два других легиона еще даже не снялись со своих лагерей. Десятый и тот пока не готов выступить. Многие мои люди в отпусках и разъездах, так что комплектование легиона займет еще несколько дней. То же самое и с большинством вспомогательных когорт. Некоторые из них еще только что прибыли.

– Ничего, – заносчиво поглядел Лонгин. – Есть у нас одна когорта, вполне готовая к выходу. Вторая Иллирийская. Я верно говорю, префект?

Макрон, слегка опешив от неожиданности, тем не менее с кивком подался вперед на стуле.

– Мои рубаки могли бы выйти на марш хоть через час, проконсул. Если так и поступить, то у Пальмиры мы могли бы оказаться уже через десять дней.

– Отрадно слышать. Вот так мы и поступим, – определился Лонгин. – Вторая Иллирийская выходит на Пальмиру сей же час, а остальная армия пока готовится выйти маршем. Остальные легионы подтягиваются следом сразу по мере готовности.

– Все это очень хорошо, проконсул, – учтиво вмешался Катон, – но что именно Второй Иллирийской надлежит делать, когда она подойдет к Пальмире? Нас будут превосходить числом, к тому же велика вероятность, что мятежники займут городские стены. Как и чем нам помочь тем, кто заперт в цитадели?

– Ваша задача их подкреплять, центурион. Помогите Вабату продержаться до подхода главных сил.

– Но, проконсул, даже если мы сумеем проникнуть в город, к цитадели нам придется прорываться по враждебным нам улицам.

– По всей видимости, именно так.

Катон в замешательстве смотрел на проконсула. Этот человек, видимо, понятия не имеет, чего ему надо от Второй Иллирийской.

– Центурион прав, проконсул, – пришел на помощь Макрон. – Это неосуществимо. Во всяком случае, силами одной когорты.

– А кто вам сказал, что я посылаю одну лишь Иллирийскую? – усмехнулся Лонгин. – Неужто я настолько глуп, Макрон? Я очень даже понимаю, какое это нелегкое задание. И посылать кого-то на самоубийство – нет уж, увольте. Рим посмотрит на это неблагосклонно. Так что вдобавок ко Второй Иллирийской я отряжаю когорту от Десятого легиона, заодно с ее конными разведчиками. В связи с гибелью в походе центуриона Кастора его когорте нужен новый командир. И мне подумалось, что нет на это место никого лучше Макрона. Он же возглавит и силы по снятию осады.

– Кто же поведет Вторую Иллирийскую? – растерялся Макрон.

Лонгин вельможным жестом указал на Катона.

– Ваш адъютант. Он будет префектом до окончания боевых действий.

– Этот? – поднял брови Амаций. – Но он слишком молод. Неопытен. Пускай Макрон остается во главе своих ауксилиариев, проконсул; я же подыщу на место Кастора офицера из своего легиона.

– Все, решение принято. Лучше Макрона претендента на эту должность я не вижу. Кроме того, у нас нет времени дискутировать. Когорта Кастора и Вторая Иллирийская собираются тотчас же. Таковы мои приказы, офицеры. Макрон, свои дальнейшие указания вы получите через рассыльных, непосредственно перед выходом из лагеря. Остальным приказы поступят в должное время. Все, разойтись.

– Клянусь Поллуксом, как тебе это нравится? – шагая с Катоном по улице, Макрон негодующе ткнул большим пальцем в сторону резиденции проконсула. – Посылать наступательную колонну, и для чего? Чтобы спасти задницу старика правителя Пальмиры! Нет, я с такой чудовищной глупостью сталкиваюсь впервые.

– Так отчего ты об этом не сказал открыто?

Макрон остро глянул на друга:

– Мы не ведем политику, Катон, мы лишь исполняем приказы. Кроме того, задача в общем-то посильная. Если только суметь как-то пробраться к цитадели.

– Если, – горько усмехнулся Катон. – То-то и оно, что – если.

Помолчав с минуту, Макрон издал короткий смешок.

– Нет, а как он все-таки выразился – ты слышал, Катон? Если, мол, кто-то и сможет с этим справиться, так это только я. А? Лучший претендент на должность – он так, кажется, сказал?

– И ты поверил?

– Если б оно и вправду так, то было бы неплохо. – Макрон поджал губы. – А что? Может, Лонгин действительно так считает.

– Может, – блекло отозвался Катон. – А может, считает, что это для него прекрасная возможность от нас избавиться.

– Да ну?

– Право, впору восхититься его сметливости, – продолжал мысль Катон. – Было б легко обречь нас на смерть, просто отрядив на Пальмиру одну Иллирийскую. Но он прав: Нарцисс моментально его раскусит. Намеренное уничтожение двух его соглядатаев в Сирии – а значит, подозрения насчет Лонгина обоснованны. Тут же он сможет возразить: дескать, колонну он выслал достаточно сильную. Кто в Риме усомнится, что с задачей не совладает когорта легионеров? Если дело выгорит, он пожнет все плоды за свою быстроту и решительность. Если нет, вина падет на нас – дескать, могли, да не справились. И то если мы уцелеем. Ну а если нет, то наша гибель лишь добавит ему оснований для запрашивания подкреплений, чего он и так уже давно добивается… Да, в проницательности этому Лонгину точно не откажешь.

Макрон неожиданно остановился.

– Катон, – сказал он другу, – ты в самом деле это сейчас придумал?

– А что, – спросил встречно Катон, – разве это, по-твоему, лишено оснований?

– Ну а по-твоему? – вздохнул Макрон устало. – Неужели не может быть так, что проконсул на самом деле верит в удачу этого предприятия? Что сила у нас по прибытии окажется достаточной для того, чтобы выручить правителя и продержаться до подхода легионов?

– При условии, что Лонгин с его легионами подоспеют вовремя для нашего спасения.

– Цербер тебя разорви, Катон! – вспылил Макрон. – Почему тебе везде чудится заговор? Почему ты полагаешь, что любой чином выше центуриона метит в императоры?

На них уже поглядывали уличные прохожие, и Катон тихо шикнул:

– Да будет тебе!

– Что – будет! Или кто-то сообщит о нас шпионам Нарцисса? Да мы же и есть те шпионы, Катон! Поэтому говорить я могу все, что мне, язви его, вздумается. Почему ты считаешь, что в римском сенате решительно все участвуют в заговоре?

– А откуда ты знаешь, да или нет?

– Ой, да брось ты! – Макрон рассерженно махнул рукой и зашагал дальше. – Нет у нас на это времени. Идем уже.

Они шли в молчании, которое минуту спустя нарушил щелчком пальцев сам же Макрон:

– Ну а что бы ты сказал о Веспасиане?

Катону вспомнился легат, под которым они служили во Втором легионе при походе в Британию. Род Веспасианов тогда только поднялся до сенаторского чина, так что легат бесспорно знал толк в людях, которыми командовал.

– Ну, так что скажешь? – допытывался друг. – Ведь прям был, как скала, ни перед кем не гнулся. Солдат до мозга костей. Ни унции политиканства. А?

Подумав, Катон покачал головой:

– Все равно аристократ, как и все они. Ох уж эта политика: они вскормлены ее грудью. Но с тобой я согласен. Веспасиан был человек на вид прямой. Но и то я бы не удивился, если б он взял и в конце что-нибудь выкинул.

Макрон насмешливо фыркнул, и дальше их быстрый путь к лагерю проходил уже в тишине.

Сразу по прибытии Макрон созвал своих центурионов и обрисовал им положение, а также подтвердил временное назначение Катона префектом.

– Увидимся на дороге за лагерем, – подмигнул он другу. – Идти всем налегке; оружия и снаряжения по минимуму. Рацион пусть едет следом на легких повозках.

– Слушаю. Понимаю: только все самое необходимое, остальное вдогонку.

– Что ж, тогда все, – подытожил Макрон, приобнимая Катона за плечо. – Пора мне воссоединиться с «орлами».

Своего подчиненного он оставил за распоряжениями насчет выхода из лагеря, а сам отправился в Десятый легион принимать командование когортой Кастора. У штабной палатки его дожидался рассыльный от проконсула: чувствуется, от резиденции Лонгина он бежал во всю прыть и сейчас, подавая опечатанную дощечку Макрону, тяжело переводил дух.

– Поздравляю со вступлением в должность… а также прошу принять указания верховного!

Макрон коротко кивнул и вошел в палатку. Там за столами сидели двое ветеранов, с появлением офицера тут же сделавшие вид, что заняты по уши.

– Ты, – с ходу указал Макрон ближнему из них, – созови мне офицеров, пусть явятся не мешкая. Скажи им, что у когорты теперь новый командир. А ты, – обратился он ко второму, – оповести их оптионов и скажи, чтобы они готовили людей к трудному походу, – он улыбнулся, – и еще более трудной битве!

Как только когорта построилась, Катон устроил подробный осмотр каждой центурии. В адъютанты себе он взял центуриона Пармениона, самого старого и опытного из вспомогательных офицеров, который сейчас шагал за ним следом с дощечкой и стилусом, готовый записывать за командиром. Забавно: еще нынче утром Катон сам состоял у Пармениона в подчинении, а потому чувствовал все неудобства, связанные со своей заменой. Но это было ничто в сравнении с грузом ответственности, что лег теперь на плечи самого Катона. Свыше восьмисот человек смотрели на него из строя, и все они будут выносить суждение, так или иначе сравнивая его с Макроном. Что и говорить, планка высокая: хватило бы росту. Хотя и свеженазначенным, стремящимся утвердиться новичком Катона назвать было нельзя: в когорте он служил почти год, со многими из этих людей ему доводилось воевать плечом к плечу. Так что знают его здесь неплохо и в целом признают. Но мерить они его теперь будут иным лекалом и приглядываться с большей взыскательностью: как-никак, он теперь пусть временный, но все же префект когорты.

Взгляд Катона приметил солдата в передней шеренге, который чуть заметно покачивался. Ускорив шаг, Катон внезапно остановился перед ним.

– Имя?

Солдат, возрастом явно превосходящий Катона (он опознал в нем одного из новых Макроновых рекрутов), как мог, застыл навытяжку и затаил дыхание, но его все равно выдавал запах перегара от дешевого вина.

– Публий Гален, господин префект.

– Сдается мне, Гален, что ты не вполне трезв.

– Да разве можно, господин префект…

– Тебе известно, что нахождение на службе в нетрезвом виде карается?

– Известно, господин префект.

– В таком случае даю тебе три наряда вне очереди и десятидневный вычет из жалованья.

– Несправедливо, господин префект, – обиженно протянул Гален. – Час назад я на службе уже и не значился – ни я, ни ребята. Нам как раз свободный вечерок в городе выпадал, ну я и решил приложиться немного загодя – а то эти корчмари знаете какие плуты, – а тут нас всех сдернули по тревоге… Ну и, в общем, – он виновато покосился на Катона, – короче, мы все здесь.

– А где ж еще.

Катон, подумав, хотел было отменить наказание. В словах Галена был определенный смысл: вряд ли его можно было винить за превратности военного уклада. Но, опять же, слово сказано, а менять его значило бы проявить нерешительность. К тому же неизвестно, как повел бы себя в данном случае Макрон. Хотя можно предугадать.

– Парменион, – вынес решение Катон, – пометить: наряды и штраф. Нахождение на службе в пьяном виде недопустимо, какими бы ни были обстоятельства.

– Но ведь несправедливо, господин префект, – воззвал нетвердо Гален.

– А за пререкания, – повторно обратился к центуриону Катон, – добавить десять ночей сдвоенной вахты в карауле.

У Галена отвисла челюсть, но он вовремя опомнился и захлопнул рот, в то время как Парменион проворными движениями стилуса помечал на вощеной дощечке. Катон двинулся дальше. В целом осмотром он оказался доволен: каждый человек, согласно приказу, имел при себе лишь самое необходимое снаряжение и припас. Затем он сел на лошадь, которую держал для него под уздцы ординарец, и рысью поскакал в голову колонны.

– Вторая Иллирийская! – воззвал он, на миг приостановившись впитать упоение моментом: вот он ныне, префект Катон, ведет своих людей на войну. – Вперед!

Вспомогательная когорта начала вытягиваться из лагерных ворот, направляясь в сторону дороги, ведущей на Пальмиру. Еще не минул полдень, а солнце уже безжалостно опаляло иссушенную землю и летучая знойная пыль взметалась из-под шипованных солдатских калиг и конских копыт, зависая в воздухе подобием белесого туманца.

Когда колонна повернула за угол укрепления, стало видно, что когорта Макрона уже ждет на дороге в полном построении. Покуда иллирийцы подтягивались, Макрон на коне подскакал к Катону и поднял в приветствии руку.

– Отчего так долго?

Катон с добродушной улыбкой ответил:

– Да вот, пока собрались…

На такой тон Макрон отреагировал хмуростью, и сразу стало ясно: он вновь воин до мозга костей, готовящийся к бою.

– Прошу прощения. Больше вас не подведем.

– Смотри. – Макрон, повернувшись, кивком указал на вьющуюся впереди дорогу. – Нам предстоит самый трудный переход, а по окончании его еще и бой, Катон. А потому не обманись: это будет самая жестокая кампания из всех, какие мы только знали.

Глава 7

Свои две когорты Макрон вел безостановочным темпом, все дальше и дальше удаляясь по выжженным холмам на восток от Антиохии. Днем колонну стегало своим безжалостным зноем солнце, а к ночи температура падала так, что люди жались поближе к кострам, где вяло нажевывали вяленое мясо и сухари. В первый вечер солдаты роптали, что спать им приходится под открытым небом, а после неуютного ночлега их уже снова ждал путь под еще не успевшими истаять в бархатной вышине звездами. Первые два дня короткий привал делался только в полдень и тогда, когда колонна останавливалась, уже не видя света, а люди были измотаны настолько, что на нехватку палаток и не сетовали. Довольствовались уже тем, что не выходя из рядов скидывали снаряжение и сворачивались на земле, тут же засыпая. На ночной караул будили друг друга сами, по очереди.

В приказах Лонгина подчеркивалась важность скорости. Людям Макрона приходилось маршировать по много часов кряду, не обустраивая под конец дня походного лагеря. Как солдат с недюжинным боевым опытом, Макрон крайне отрицательно относился к необходимости поступаться безопасностью ради проворства. Для того чтобы как-то компенсировать отсутствие рвов и валов, он на ночь выставлял двойные караулы, пешие и конные. Бремя усиленных вахтенных обязанностей вкупе с изнурительными дневными переходами привело к тому, что уже на третьи сутки небольшая группа людей начала отставать, настигая основную часть лишь к позднему вечеру.

– Дальше будет только хуже, – пробурчал Катон, различая темные фигуры в густеющем сумраке, шаткой поступью бредущие по каменистой земле в поисках своих подразделений. – Через день-другой они уже не смогут нас настигать. Растянутся по всему ходу движения. Легкая добыча и для врага, и для разбойников.

– Ничего не поделаешь, – заметил Макрон с зевком, приспосабливая под голову седельную суму и укрываясь тяжелым военным плащом. – Бездельники, они есть во всякой когорте. Еще несколько дней, и мы их всех выведем на чистую воду.

– Бездельники? – Катон покачал головой. – Я видел, как из колонны сегодня выбывает и кое-кто из вполне приличных солдат. Если мы будем держать эдакий темп, то те, кто дойдет до самой Пальмиры, будут уже не в состоянии драться.

– Драться? – живо переспросил Макрон. – Драться-то они будут. Драться или погибать.

– Мне бы твой оптимизм.

Макрон обернулся к Катону; в зыбком свете звезд на его губах играла ироническая усмешка.

– Что? Что тут такого смешного?

– Кто тебе сказал, что я оптимист? Просто я говорю все как есть. Как оно всегда обстояло и обстоит с солдатом в походе. Ты считаешь, нам было тогда трудно в Британии? Так вот, в сравнении с пустыней это было прогулкой по форуму. Здешняя земля для нас ничуть не меньшая опасность, чем сам враг. Когда доберемся до Халкиды, до Пальмиры нам оттуда все еще предстоит идти больше сотни миль. – Макрон перевернулся на спину и подсунул под голову руку. – Так что эта часть пути еще легкая. Подожди, когда мы выйдем в открытую пустыню. Вот там-то и у тебя и у людей оснований для жалоб ох как прибавится. В дороге, по сведениям от проконсула, нет почти никакой воды. Людям при выходе из Халкиды предстоит нести на себе запас воды на пять или шесть суток. Понятия не имею, в каком состоянии они прибудут в Пальмиру. Но одно я знаю наверняка: там их ждет бой не на жизнь, а на смерть.

– Тогда, может, не мешало бы дать им перед сражением хоть какой-нибудь отдых? – предложил Катон. – Эти сдвоенные караулы не несут ничего хорошего. А от Пальмиры мы еще далеко.

– Катон, ты видел, с какой легкостью этот парфянский царевич со своим отрядом просочился через наши заставы и оказался на самом пороге у консула? – Макрон ткнул пальцем на горизонт. – Кто возьмется сказать, что они сейчас не наблюдают за нами оттуда? Ждут подходящего момента, чтоб напасть. Лично я так рисковать не стал бы. Мне думается, – сказал он, – нам бы не мешало с завтрашнего дня перестать зажигать костры. А вдруг там враг? Пусть уж лучше мои люди будут продрогшими и усталыми, чем мертвыми. Кроме того, – он протяжно зевнул, – у нас есть и другие сиюминутные трудности.

– Это какие же?

– А вот какие. Офицеры и солдаты моей когорты что-то не очень довольны моим назначением их новым командиром. Мало того что казнен их сослуживец Крисп, так им в начальники еще и суют бывшего командира того убитого солдата, из-за которого весь сыр-бор. Эдакая пощечина. Напрашивается мысль, уж не специально ли проконсул озаботился подкинуть нам хлопот на дорожку.

– Я бы не удивился, – устало вздохнул Катон. – Еще один проворот ножа. Так что именно поговаривают твои парни?

– В лицо – ничего. Тут скорее тон голоса и то, с каким недовольно-кислым видом они держатся, когда я нахожусь поблизости. Само собой, на их чувства мне плюнуть и растереть. Лишь бы только выполняли то, что я им говорю. Но все равно, надо смотреть в оба за тем, чтобы ничего не стряслось между легионерами и вспомогательными. Не хватало еще, чтобы они глядели себе за спину вместо того, чтобы глядеть на врага.

– Вот уж точно.

Катон напоследок еще раз оглядел лагерь, после чего улегся и поворочался, устраиваясь под плащом поудобнее. Несмотря на дневную жару, ночи были холодные, знобкие. Поскорее бы заснуть, если получится.

– Макрон?

– М-м? – сонно протянул его товарищ. – Ну, чего тебе?

– А какие у тебя планы, когда мы подойдем к Пальмире?

– Планы? – не сразу ответил Макрон. – Насчет этого Лонгин особой ясности не внес. Ну, прорваться к цитадели и удерживать ее до его подхода.

– Это если Артакс со своими ее еще не взял.

– Ну да.

– А если взял?

– Тогда мы считай что попали. Вода у нас к той поре уже закончится, так что отступать будет и некуда, и незачем. Придется или брать Пальмиру своими силами, или сдаваться, – Макрон хмыкнул. – Все как всегда. Смерть или бесчестье. Хорош выбор, да?

– Ох и хорош, – тихо согласился Катон.

– Но ничего не поделаешь, – заключил Макрон. – А сейчас сделай одолжение, заткнись, пожалуйста, и давай поспим. Тут спать-то всего ничего.

Макрон повернулся к Катону спиной, уйдя своей кряжистой фигурой в плащ, как в кокон. Минута – и он уже заливисто храпел, вторя тихим голосам тех, кому не до сна, да отдельным всхрапываньям и ржанию у коновязи. Но сон к Катону не шел, а шли нелегкие мысли о теперешнем положении. В существующем раскладе проглядывало все больше минусов. И хотя шаг проконсула насчет помощи Пальмире можно понять, но уж больно это похоже на жест отчаяния. Правитель Вабат, возможно, уже мертв, а вместе с ним и посланник со своей мелкой свитой. Артакс, не исключено, уже сейчас утверждается на троне, кидая свое маленькое царство в жадные объятия Парфии. Если это произойдет, то хрупкое равновесие сил, что удерживало мир на востоке империи, пошатнется. Парфия сможет вывести свое быстрое громадное войско на самую границу с Сирией и оттуда угрожать римской территории от Армении до Египта. Император Клавдий будет вынужден укреплять свои восточные армии, что дастся ох какой немалой ценой: переброской легионов с Рейна, вдоль которого они уже и так вытянуты тонкой цепочкой. А иначе никак: или это, или отдать огромные пространства Парфии, да еще и вызвать гнев толпы и вспышку политического противостояния в Риме.

А ведь всего этого можно было избежать. Если б только Рим удовольствовался тем, что оставил Пальмиру буфером между двумя империями, то какой-никакой мир, глядишь, был бы сохранен. Но с того момента, как оказался подписан договор с Вабатом, столкновение с Парфией стало неминуемым. Катон ощутил прилив холодной ярости, представив себе политиканов Рима, жирующих в роскоши вдали от последствий своих интриг. Быть может, они сочли, что их виды на Пальмиру оправдывают риск спровоцировать парфян – эдакие беспечные игроки в кости: а ну как свезет. Но здесь на границе эта ставка в игре измерялась жизнями людей, спящих сейчас в темноте. Людей, чья выносливость подвергается в эти дни непомерным испытаниям, и это даже до того, как им доведется сразиться с врагом. Если они победят, то во дворце Клавдия в Риме чуть сдвинется фигурка на символической карте империи. Если проиграют, фигурка будет небрежно сметена и выброшена.

Эта мысль вызвала у Катона горькую улыбку, и он проклял себя за эту свою всегдашнюю склонность рассматривать вещи в широкой трактовке. Какое-то время он не без зависти смотрел на силуэт спящего Макрона. Наконец, спустя уже изрядно времени после того, как умолкли все остальные солдаты, Катон забылся тревожным сном на холодной жесткой земле.

Назавтра колонна оставила холмы позади и вышла на покатую пыльную равнину, по которой дорога вела в Халкиду. Несмотря на опасения Макрона, навстречу попадались лишь обычные торговые караваны, у которых солдаты по непомерно раздутым ценам торопливо покупали фрукты и вино. Все это время росло число отстающих, и к той поре, как колонна подошла к Халкиде, до которой от Антиохии добиралась три дня, Катон обратил внимание, что на утренней поверке Вторая Иллирийская недосчиталась восьмерых. Сейчас он сидел в прохваченной солнцем тени пальм, окаймляющих озерцо, на берегу которого располагался этот городок. Подобно прочим поселениям, основанным на древних торговых путях, Халкида процветала за счет налогов за проход караванов, и ее жители жили в завидном достатке. Однако к этой поре уже пронеслась весть о восстании в Пальмире и слух о столкновении Рима с Парфией, а потому горожане, собравшись в кучки, встревоженно посматривали на марширующую воинскую колонну, которая пользовалась возможностью передохнуть, пополнить запас провианта и набрать в свободные меха воды из озера.

Их волнение можно было понять. Та уединенность, что делала мир столь выгодным для Халкиды, делала ее столь же уязвимой в войну, поскольку ввиду стратегической важности за нее будут бороться обе враждующие стороны. А значит, доход от торговли пойдет на спад, а самому городку предстоят нелегкие времена, ставящие под сомнение – страшно сказать – само его существование.

Катон сейчас был сосредоточен на своих отставших – сведения, занесенные на вощеную дощечку центурионом Парменионом.

– Ну вот, уже восемь. Это сколько же у нас еще отстанет к тому времени, как мы дойдем до Пальмиры?

– Мне выслать конную турму, чтобы подтянуть их, господин префект?

Катон, подумав, покачал головой:

– Если смогут, они нас найдут. Я же не хочу терять людей еще и за счет рассылки поисковых отрядов. Пометь их как находящихся в самовольной отлучке. Если не объявятся к утру, пометим как дезертиров.

– Слушаю. – Парменион корябнул на дощечке, и Катон молча смерил его взглядом, прежде чем тихим голосом заговорить:

– Как настроение у людей?

Парменион в ответ посмотрел на своего командира, затем огляделся убедиться, что вокруг никто не наушничает.

– Не так уж и плохо, – сказал он, – учитывая…

– Учитывая что?

Парменион неброско кивнул в сторону легионеров, расположившихся под пальмами невдалеке от людей и коней Второй Иллирийской.

– Вражда у них все еще сильная, после той передряги в Антиохии. И вот легионеры, язви их, подначивают наших где надо и не надо. Вообще перед боем не надо так поступать.

– Кому, нам или людям Макрона?

– Да обоим. – Парменион с усталой задумчивостью поскреб щетину на подбородке. – А то, того и гляди, друг дружке в глотки вцепятся.

– Мы должны следить, чтобы такое ни в коем случае не произошло, – твердо сказал Катон. – Передай это всем остальным центурионам и оптионам. Допустить такого мы не можем. И если кто-нибудь затеет драку, накажу так, что мало не покажется. Доведи до всех, чтобы поняли.

– Слушаю.

– Вот и молодец, Парменион. Ступай.

Верный помощник не спеша собрал свои вощеные таблички, отсалютовал и пошагал к упряжкам с мулами, на которых везлись учетные записи когорты, сундук с казной и небольшой запас дополнительного оружия и рациона. Подразделение иллирийцев занималось укладкой бурдюков с водой и корзин с фруктами и вяленым мясом, закупленными на халкидском рынке. Глядя на людей, Катон некоторое время прикидывал, верно ли он рассчитал припасы на время перехода по пустыне к Пальмире. Подсчет дался нелегко. Из всех припасов, которыми командир обязан снабдить вверенных ему людей, самым сложным была вода – из-за веса, а также из-за свойства расплескиваться и незаметно вытекать. Если воды взять на повозки слишком много, это замедлит продвижение. А если мало, то, застрянь колонна в пути из-за песчаной бури или нападения врага, вода, не ровен час, закончится, и тогда люди будут мучиться от изнурительной, в безумие ввергающей жажды, какую способна вызывать безжалостная к страданиям пустыня.

Поймав краем глаза красноватое мелькание, Катон обернулся и увидел, что от городских ворот к колонне возвращается Макрон. На подходе к упряжкам он заметил Катона и повернул к нему.

– Не поднимайся! – поднял он ладонь, видя, что друг собирается, как положено, встать перед ним навытяжку. Через секунду он сам тяжело присел рядом на корточки и, ослабив пряжки на подбородке, со вздохом облегчения стянул с головы шлем.

– Что, так уж надо было? – кивком указал Катон. – В смысле, шлем?

– Однако и не мешало, – Макрон тыльной стороной ладони отер со лба пот. – Здесь в Халкиде наверняка может сидеть какой-нибудь недоумок с пращой и симпатией к парфянам. К чему головой рисковать?

– А и то… Есть какие-нибудь новости из Пальмиры?

С приходом колонны в Халкиду Макрон в порядке своего старшинства посетил здешний правящий совет.

– Новости есть, – подтвердил он, оглаживая себе колени. – На рассвете в город приехал греческий купец со своей семьей. Положение в Пальмире для нас не сказать чтобы выигрышное. Правитель с верными ему людьми все еще удерживает цитадель, в то время как Артакс завладел прилегающими улицами. При этом не все спешат к нему в услужение. В городе начались грабежи и бесчинства. Потому-то купец и покинул насиженное место. У него две молодых дочери, так что шаг, вероятно, оправданный.

Катон отреагировал кивком.

– Он же дал мне примерную карту города, – продолжал Макрон, вынимая из-под панциря сплюснутый свиток папируса. Развернув, он придавил его углы к земле камнями; Катон нетерпеливо придвинулся, изучая взглядом схематичный набросок, сделанный явно в спешке и явно приблизительно, без каких-либо деталей. Изображены были лишь очертания стен и наиболее значимые районы.