Текст книги "Меч и ятаган"

Глава 15

Не было в сердце у Томаса ни грусти, ни сожаления – лишь гнев на бессмысленное презрение к жизни и жажду погибели, которую главарь бездумно навлек на своих приспешников. Гнев этот живым огнем разливался по жилам и мышцам, когда рука сжала рукоять меча.

– Что ж. Да сбудется по словам его, – с мрачной торжественностью кивнул Томас и набирающимся мощью голосом крикнул так, чтобы слышали все: – Нет пощады! Смерть собакам!

Испанцы ринулись с двух сторон, мечами и пиками круша пиратских старшин. Томас, раскинув руки, прокричал:

– Этого, в зеленом, не трогать! Он на мне!

Солдаты с обеих сторон потеснились, образовав для корсара и Томаса пятачок, на котором те приостановились, пытливо оглядывая друг друга. Спустя секунду Баррет сделал выпад – во всю силу, без уловок, в стремлении поставить этим ударом точку в поединке и во всем бое. Однако корсар ловко увернулся и парировал, а судя по тому, каким обжигающим вышло столкновение клинка с клинком, противник обладал недюжинной силой. Так что парирование переросло в обратный взмах, а там и вовсе в сверкающую дугу встречного, направленного в лицо удара (Томас едва успел подставить гарду меча). Клинки лязгнули, и при их столкновении жаркими звездочками мелькнули искры. Томас сделал шаг вперед, мешая повторному замаху ятагана. Левой рукой он схватил главаря за горло; пальцы слепо вдавились в ткань его шелкового шейного платка. Корсар выронил ятаган, а сам ухватил рыцаря за руку в попытке ее выкрутить. Одновременно пальцы другой его руки сомкнулись вокруг Томасова меча, стремясь выкорчевать его из ладони. Они застыли в судорожном напряжении, поедая друг друга глазами. Томасу в ноздри просачивался сладковато-пряный запах мускуса, к которому примешивалась вонь гребной палубы и солоноватость морского бриза. Но вот он почувствовал, как его рука, подрагивая, чуть подается, а значит, корсар все-таки сильнее – мимолетная мысль, обдавшая душу предательски щекочущим холодком.

– Ну не-ет, – зловеще пропел Томас и, нагнувшись, боднул головой. Загнутый козырек мориона зацепил главаря по лбу, отодрав лоскут кожи. Корсар ахнул от боли и ярости, а хватка его приослабла, что позволило Томасу высвободить левую руку. Собрав пальцы в кулак, он саданул противника в грудь со всей силой, на какую был способен. Корсар пошатнулся и, не удержавшись, тяжело упал на палубу. Еще до того, как у него из легких при ударе вышибло воздух, ниже надетого под кафтаном нагрудника ему вонзился меч Томаса, которым тот все-таки изловчился дотянуться врагу до брюшины. Пиратский главарь с протяжным стоном просел, изумленно приоткрыв рот. Поблекший взгляд единственного глаза уставился в безмятежную небесную синь.

Томас выдернул клинок и обернулся к Ричарду.

– Передай его людям сдаться. Скажи, что их капитан пал. Живее!

Ричард поднес ко рту ладони и истошно прокричал поверх шума схватки. Заслышав весть, пираты пусть не сразу, но все-таки рискнули поглядеть в сторону юта, а увидев там поверженное тело своего предводителя, выходили из борьбы. Схватка на глазах угасала вместе с тем, как пираты отходили и скапливались у ступеней на шканцы. Кое-кто из испанцев в запале продолжал натиск, пока Томас окриком не велел им остановиться. Ричард прокричал известие повторно, на этот раз тем, кто все еще дрался у носа галеры. Вскоре звон и лязг стихли и там; враждующие стороны, размежевавшись, тревожно наблюдали друг за другом.

– Прикажи пиратам бросить оружие, – дал указание эсквайру Томас.

Под звонкий стук валящихся на палубу ятаганов и пик, мечей и протазанов[37]37
  Протазан – колющее древковое холодное оружие, разновидность копья.


[Закрыть] Томас перевел взгляд на пиратского вожака. Тот еще извивался, притискивая руки к животу. Кровь стекала меж смуглых пальцев темными струйками. Сержанты наперебой орали своим солдатам согнать пиратов – теперь уже пленников – к передней мачте. Пиратских старшин, что все еще смотрели на своего поверженного вожака, взялись грубо толкать к носу судна. Томас между делом повернулся взглянуть на стоящего невдалеке Ричарда. Юноша не сводил расширенных глаз со своих окровавленных клинков. Можно было легко догадаться о том, что сейчас творится в душе молодого человека, только что получившего боевое крещение в жестоком бою. Томас сунул в ножны меч и мягко положил руку эсквайру на плечо.

– Ты сражался отменно.

Ричард, поджав губы, кивнул.

– Остается лишь поблагодарить того, кто обучил тебя такому владению рапирой и кинжалом. – Не услышав ответа, Томас придвинулся ближе и заговорил вполголоса: – Ричард, ты жив. Более того, преодолел свои страхи. Испытание пройдено с честью, и теперь ты один из нас, ратных людей.

– Мне было страшно, сэр, – поднял темные глаза юноша. – Страшно так, как я сам не ожидал.

– Понимаю, – благодушно улыбнулся Томас. – Думаешь, и я не испытывал того же при боевом крещении? Или кто-нибудь другой шел в первый свой бой без страха?

Внимание Томаса привлекло нечто. Он посмотрел вниз и увидел, что у ног Ричарда скапливается темная лужица. Вот еще одна капля скатилась из темной прорехи в правом рукаве.

– Ты ранен.

– Разве? – растерянно удивился молодой человек. – Я как-то даже не заметил.

– Взгляни сюда, – Томас указал на кровоточащий рукав. – Убери сейчас оружие и займись раной. А к твоим переживаниям вернемся потом, когда минует опасность.

Оставив эсквайра рассовывать неверными руками по ножнам оружие, Томас подошел к галерному борту. Экипажи ближних корсарских судов взирали на исход боя как будто в нерешительности. Их сомнение вскоре погасил один из испанцев, высвободив фал, крепящийся к полощущемуся в воздухе зеленому вымпелу. Секунда, и символ пророка Магомета начал стремительно спускаться и выстелился на палубу, как обыкновенная тряпка, среди убитых и раненых.

Томас не без тревоги отметил, что остальные корсары все еще не двигаются с места. Впрочем, это продлилось недолго: одно из испанских судов открыло огонь, цепным ядром сорвав фок[38]38
  Фок – прямой парус, самый нижний на фок-мачте судна.


[Закрыть] и срезав одну из рей на ближней галере. Не дожидаясь следующего выстрела, пиратский борт начал разворот в сторону открытого моря. Весла дружным взмахом поднялись, окунулись в волну и погнали галеру прочь от баталии. Одно за другим стали отходить на север остальные суда. Корсары, что находились южнее, еще какое-то время хорохорились, выпустив пару ядер, но тоже отвалили, чтобы не попасть под обстрел, а то и, чего доброго, под абордаж испанцев.

Томаса заставил обернуться перестук башмаков по палубе. Со сходен на пиратскую галеру спрыгивала группа господ офицеров с доном Гарсией во главе. На абрикосово-загорелом лице испанца читалось явное облегчение; завидев английского рыцаря, он щедро улыбнулся.

– Ну, вот они у нас уже и улепетывают, сэр Томас! Уносят ноги, как отведавшие плетей псы, без своего-то командира… Кстати, где он?

– Он там, сеньор.

Томас указал на лежачую фигуру, все еще сучащую мягкими сафьяновыми сапожками. Неподалеку стоял Ричард; сняв с себя гамбизон, он уложил его на отстегнутый нагрудник. Рукав белой рубашки эсквайра потемнел от крови; осторожно его отведя, юноша обнаружил у себя на предплечье глубокий порез.

Томас, подойдя, приподнял Ричарду руку и внимательно осмотрел.

– Ранение чистое, в мякоть. Надо заштопать и перевязать.

Ричард кивнул, оторопело таращась на рану бескровным лицом. Не ровен час, упадет в обморок. Томас подвел эсквайра к случайному рундуку на палубе.

– Посиди здесь. Я сейчас сам ею займусь.

Дон Гарсия со своей свитой прошелся по заваленной трупами и брошенным оружием палубе и возвратился к корме.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул он, – одной гнидой на коже христианина меньше. Славная работа, сэр Томас. Я видел, как вы его срубили.

Баррет признательно поклонился.

Офицеры дона Гарсии подхватили под руки застонавшего главаря и сволокли к ступеням лестницы, где облокотили о приступку. Лицо корсару искажала мука, но он нашел в себе силы твердо взглянуть в глаза испанскому идальго.

– Ну что, неверный, – проскрежетал он голосом, – радуйся, твоя нынче взяла. Хотя надолго ли? А я вот ухожу. И ждет меня вечное блаженство…

Сказано это было на испанском.

– А, так ты говоришь на моем языке? – подавшись к корсару лицом, с грозной веселостью спросил дон Гарсия. – Ты, видно, мавританец или еще кто из христопродавцев?

– Я не прода́вец… Я мученик, готовый взойти в сады Аллаха.

– Нет для тебя там садов. А есть геенна огненная и муки адовы для твоей души, – льдисто изрек дон Гарсия. – Вот и все, что уготовано тебе и сподвижникам твоим, что припали к ногам ложного пророка. Все гореть будете. Такова воля Господа.

Губы корсара исковеркала ухмылка.

– А вот мы скоро увидим… Совсем уже скоро, христианин. Дни твои сочтены. И твои, и всех вас, неверных. Скоро, скоро вас всех покарает Аллах. Восходит сила великая. И сметет она всех, кто пред ней… и всех врагов великого султана и праведной веры.

Гарсия, подавшись вперед, вцепился корсару в бороду и притянул его голову к себе.

– Куда первым делом ударит твой султан? Говори, собака.

Бороду он выпустил, и голова корсара глухо стукнула о ступени.

– По Мальте? – допытывался дон Гарсия. – Или по Сицилии? Говори же!

– Убирайся к шайтану.

– Нет уж. Это ты у меня к нему пойдешь. Побежишь бегом. В оковы его! – скомандовал Гарсия, обернувшись к офицерам.

– Что вы думаете делать, сеньор? – спросил Томас, делая шаг между Гарсией и умирающим корсаром.

– Думаю преподать этой мрази урок, сэр Томас. Прошу вас, посторонитесь.

Один из офицеров приволок из трюма невольничьи кандалы и, замкнув ноги корсара в кольца, вогнал запорный стержень. Свободную цепь он обмотал ему вокруг лодыжек. От этой неласковой процедуры корсар не в силах был сдержать стона. Дождавшись выполнения своего приказа, дон Гарсия вновь обратился к корсару:

– Тело твое бренно, а раны болезненны. Я могу прекратить твои мучения, если ты скажешь нам, куда намеревается нанести свой первый удар султан. Скажи. Иначе тело будет рвать от боли. А затем ты у меня наглотаешься соленой водицы.

– Сеньор, это бессмысленно, – подал голос Томас. – Он ничего не скажет.

– Не скажет – значит, будет висеть там в темноте, наедине с самим собой. – Дон Гарсия пнул корсара в бок, близ раны, и тот завопил от боли. – Последний раз тебя спрашиваю. Говори.

На какое-то время пират плотно зажмурил оба глаза, и выбитый, и целый; на лбу обильно выступил пот. Но вот он превозмог мучение и поднял взор. Грудь его часто вздымалась и опадала. На губах теперь была кровь, бульканье которой чувствовалось и в голосе:

– Вы умрете… Все умрете… И жены ваши, и дети… Бросят их пищей бродячим собакам…

– Хватит! – Дон Гарсия обернулся к ближнему из офицеров. – Избавиться от этой погани!

Офицер и подоспевший ему на подмогу Фадрике подхватили пиратского предводителя под руки и, подняв на ноги, поволокли к борту. Испанцы выстроились вдоль шкафута[39]39
  Шкафут – широкие доски, уложенные горизонтально вдоль бортов для прохода с бака на шканцы.


[Закрыть], чтобы удобнее было наблюдать увлекательное зрелище, и провожали троицу улюлюканьем. Кричали и пираты, согнанные на передней палубе, – одни гневно, другие в ужасе; были и такие, что молили на коленях о пощаде.

Фадрике, крепко держа корсара за руку, вопросительно оглянулся на отца. Тот кивнул, и юноша нещадно толкнул полуживое тело, безмолвно кувыркнувшееся вниз. Вблизи было видно, как прозрачная голубизна моря пенно взметнулась под зелеными полами кафтана, взмахнувшими будто крылья. Затем потревоженная поверхность сомкнулась, и под ней стало видно стремительное погружение; зелень одежды колыхалась грациозно, словно зонтик медузы. Но вот, постепенно тускнея и серея, все истаяло в глубине, и вновь вокруг не было ничего, кроме неоглядных вод океана.

– Вот так, – с мрачно-довольным видом подытожил дон Гарсия. – Одним нехристем меньше. – Он деловито обернулся к капитану своего флагмана: – Пошлите кого-нибудь вниз, освободите всех христиан, что на веслах. Поднять их на палубу, напоить-накормить. Их места пускай займут пленные. Легкораненых пиратов на цепи и в трюм. От остальных избавиться.

– Слушаюсь, дон адмирал, – отозвался капитан.

Дон Гарсия приостановился, хозяйски оглядывая галеру.

– Судно-то какое пригожее… Флоту Его Величества каждое такое прибавление на пользу.

Когда из-под палубы кое-как, с посторонней помощью, стали выскребаться жалкого вида фигуры, Томас, занятый прочисткой раны Ричарда, отвлекся. Вид этих изнуренных бедолаг, скрюченных от постоянной согбенности под низкой палубой корсарской галеры, в грязи и коростах, со сбитыми кандалами руками, пробудил у Томаса целую череду нелегких воспоминаний.

– На людей и то не похожи, – пробормотал при виде их Ричард.

Что и говорить. Гребцы, приведенные на испанский флагман из казематов барселонской цитадели, тоже, прямо скажем, образцом ухоженности не смотрелись, но им за зиму хотя бы дана была возможность отдохнуть, подкормиться и соскрести с себя грязь. Эти же ковыляющие по палубе доходяги доведены были до крайнего – можно сказать, предельного – истощения. На поднесенные хлеб и сыр отпущенники накинулись с остервенением. Испанские солдаты взирали на страдальцев с жалостью; сдирая одеяния с пленных, они вручали их единоверцам. Когда из-под палубы поднят был последний христианин, корсаров погнали вниз, в цепи и на весла: гребите теперь до могилы на судне, что недавно было ваше, а стало наше.

– Подобные превратности судьбы на море не в диковинку, – пояснил своему эсквайру Томас. – Смею заверить, ты к этому привыкнешь – если, понятно, доживешь. А теперь притихни: будет больновато.

В недурно экипированном лекарском рундучке, обнаруженном в капитанской каюте галеры, Томас разжился иглой и ниткой и сейчас, с прищуром продев нить в ушко, скатал ее кончики в узелок.

– Держи руку на отлете и не дергайся.

Ричард подчинился; глянув напоследок на припухлые края раны, он отвернулся и уставил взгляд на ближний из галеонов, где экипаж сейчас был занят латанием одного из парусов, продранных вражеской картечью. Томас, аккуратно сжав левой рукой краешки раны, проткнул иглой кожу и продел следом нить; когда узелок уперся в кожу, края плотно прилегли друг к другу. За первым стежком последовал второй, и так далее по длине разреза. Ричард, стиснув зубы, терпел.

– Признаться, какой-то момент я думал, что полезть за мной в драку ты все же не отважишься, – откровенничал Томас, стараясь чем-нибудь отвлечь внимание юноши от малоприятной процедуры. – Перед самым абордажем. А ты и в самом деле боялся?

– Я же сказал, что да, – мельком глянул Томас.

– Вот те раз. А дрался как лев.

– Меня этому учили.

– И надо сказать, учили как следует… Кто же был твой наставник?

– Один из людей Уолсингема.

– Солдат?

– Скорее бриганд[40]40
  Бриганд – солдат-мародер в эпоху Столетней войны.


[Закрыть], – Ричард усмехнулся. – Он верховодил одной из лондонских банд. Был приговорен к повешению, но Уолсингем предложил ему жизнь в обмен на службу и безоговорочное подчинение. Поиск скрытых врагов и всякое такое. А во время, свободное от изменников короны, он должен был обучать остальных шпионов владению клинком и приемам уличного боя.

– Ах вон оно что. Куртуазия, я так понимаю, в обучение не входила.

– Куда там… Задача ставилась научиться убивать быстро и бесшумно.

Томас, не отвлекаясь от стежков, кивнул.

– Только до сегодняшнего дня убивать человека тебе, по-видимому, не доводилось.

Юноша молчаливо опустил глаза на палубу.

– Нет.

– Решиться на этот шаг не так уж и просто, Ричард. Настоящая трагедия в том, что, убив раз, на каждое последующее убийство ты идешь со все более легким сердцем. А потом, по прошествии лет, перед тобой встает мучительный вопрос: а можешь ли ты вспомнить, каким человеком был до того, как душу твою запятнала кровь собрата? Ведь чем больше убиваешь, тем сложнее вспомнить.

– Вы так думаете?

– Я это знаю, – тихо уточнил Томас. – И с этим, тяготясь, живу.

– Вы поэтому оставили Орден?

– Извини, но это уже мое дело… А впрочем, соглашусь: отчасти причиной моего ухода со службы послужило и это. Убийство сделалось занятием таким пресным и обыденным, что утратило всякий смысл. То же самое и у врага. Обе стороны познали это сполна, отчего вышла несомненная, хотя и единственная, польза: усовершенствовалось само представление о ненависти и возмездии.

Думы эсквайра над вышесказанным нарушил лишь очередной укол иглы.

– Так отчего вы опять здесь? – поморщась, спросил он. – Вы же могли дать сэрам Роберту и Фрэнсису отказ. Они бы подыскали себе другого.

Томас, благодушно приподняв брови, усмехнулся.

– Меня призвал мой Орден, а ему я давал клятву. Да и у ваших хозяев вряд ли нашелся бы более подходящий кандидат. Им нужен человек именно из Ордена Святого Иоанна и вместе с тем не настолько фанатично приверженный его девизу. Твои господа, юный Ричард, очень проницательные люди. Они читают меня как раскрытую книгу. – Томас примолк, ненадолго задумавшись еще об одной, сугубо своей, причине, подвигнувшей его к возвращению на Мальту: неодолимое желание знать, что же сталось с Марией. Или же высокопоставленным королевским соглядатаям известно и это? Он посмотрел на Ричарда: – Может статься, они даже прозорливее, чем я о них думал.

– Сэр?

– Это я так, к слову. Ну ладно, еще один стежок, и все готово.

Ричард нетерпеливо скрипнул зубами под очередным уколом, Томас же торжественным движением перерезал нитку кинжалом и завязал еще один узелок. Взыскательно оглядев свою работу, он принесенным из рундука рулончиком льняной ткани обмотал своему эсквайру руку.

– Ну вот. Через месяц затянется, если только не размахивать рукой и не тревожить швы.

– Благодарю вас, сэр, – сказал Ричард, бережно опуская руку.

Томас выпрямился и, разминая затекшие от сидения на корточках ноги, оглядел пространство галеры. Трупы с нее повыкидывали за борт, палубу окатили водой, чтобы смыть основную часть крови. Порванные паруса более-менее залатали, так что трофейное судно вполне было готово продолжить следование. Остальные галеры уже снова выстроились вокруг галеонов; оставалось лишь расставить караул над сменившей хозяев командой.

Томас, вытерев руки куском тряпицы, легонько хлопнул Ричарда по плечу.

– Пойдем. Пора возвращаться на флагман.

Эсквайр послушно подхватил свои нагрудник и гамбизон, а взглядом чуть задержался на Томасе.

– Похоже, сэр, у нас у обоих свои секреты.

– И, быть может, на Мальте, – в тон ему заметил Томас, – правда все же выберется на поверхность.

Глава 16

Через десять дней после того, как солдаты и работный люд успешно сошли на Сицилии, галерная флотилия дона Гарсии достигла Мальты. Солнце низко висело у западного горизонта, полускрытого дымчатой занавесью тумана, когда стройные боевые корабли вошли в устье естественной бухты – этого благословения Мальты или, наоборот, ее проклятия. Укрытые воды тянулись глубоко к сердцу небольшого острова и разделялись полуостровом с каменистым гребнем, идущим по его хребту. К северу от полуострова находилась бухта Марсамшетт, а к югу – Большая гавань, ставшая домом Ордену Святого Иоанна. Столь прекрасная бухта, а также расположение острова – фактически по центру Средиземного моря – все века притягивали чье-нибудь хищное внимание, начиная от таких древних империй, как Рим и Карфаген.

Вот уж двадцать с лишним лет минуло с той поры, как Томас последний раз озирал панораму Большой гавани. Многое в ней успело измениться. На оконечности полуострова сооружен новый форт, господствующий над входами в обе бухты, и дополнительная линия укреплений пристроена к Сент-Анджело – крепости, где расположена резиденция Ордена. На самых высоких башнях каждого из фортов развеваются красные штандарты с белым крестом. За Сент-Анджело лежит деревушка Биргу – теперь уже не деревня, а, можно сказать, город, обслуживающий нужды рыцарства и его солдат в их извечном противостоянии магометанским ордам. Оглядывая толстые стены из известняка и приземистые башни Сент-Анджело, Томас ощущал, как сладко саднит сердце. Вспоминались годы службы и сослуживцы, которых он почитал за братьев; некоторые из них погибли у него на глазах, и он их оплакивал всем своим юным сердцем. Были и другие, кого он помнил и знал, вроде ла Валетта, до сих пор вдыхающего в людей вдохновенную преданность и фанатический пыл.

И была Мария. Была и есть. Мысли о ней Томас неизменно прятал вглубь, но за все те годы, истекшие после возвращения в Англию, не было дня – да что там дня, минуты, – чтобы память о ней не бередила знобко сердце, не тиранила неизбывным напоминанием о том, что утрачено. И если Мария жива, то дай-то Бог, чтоб она находилась здесь. Хотя, если вдуматься, что ей здесь делать, а уж тем более кого-то ждать, на этом пропеченном солнцем камне посреди бушующего войной моря? Но ведь надежда, как известно, есть всегда. Как же на нее не уповать? Сколько раз он, идя у себя на поводу, мысленно представлял, что увидит Марию снова – незатронутую потоком времени, все такую же стройную, с темным шелком волос и лицом вдумчиво-серьезным, в котором не сразу и разгадаешь огненную страстность. От таких фантазий в душу всегда закрадывался некий тревожный холодок: а ну как она при встрече посмотрит холодно, отвергнет… Ведь уехал тогда не попрощавшись, даром что не по своей воле.

– Вид какой… грозный.

Томас, встряхнувшись от тревожной задумчивости, обернулся. Невдалеке у бортика галеры стоял Ричард, озирая бастионы Сент-Анджело. Солнце успело скрыться за гористым склоном гавани, и теперь отчего-то казалось, что и Сент-Анджело, и новый форт при входе в бухту стали в густеющих сумерках несколько меньше, как будто ужались.

– Грозный? – чуть насмешливо переспросил Томас. – Для кого-то, может, и да, но никак не для наших османских друзей. Пожалуй, во всем христианском мире нет такой крепости, которая устояла бы перед их огромными пушками. А уж с падением стен исход битвы решается всецело численностью и качеством противостоящих друг другу людей.

– Если вы о качестве, – благодушно заметил Ричард, – то мне кажется, нет на свете воинов, сравнимых с рыцарями-иоаннитами.

– Может, оно и так, – невесело произнес Томас. – Только вот количество, увы, за султаном. А скажи мне, Ричард, – кольнул он взором эсквайра, – что, по-твоему, важнее: количество или качество? С твоей точки зрения как воина?

Вопрос прозвучал как-то выспренно, с пресловутым превосходством старшего, о чем Томас тут же пожалел. Ричард, скорее всего, затеял этот расхожий обмен фразами лишь из учтивости, а он тут к нему со своими переживаниями, да сразу нахрапом.

Ричард, поджав губы, уставился на стены Сент-Анджело. Как известно, самая практичная форма извинения – это сменить тему разговора. И Томас к ней прибег:

– Как у тебя сегодня рука?

– Болит меньше, – не отводя взгляда от стен, натянуто ответил Ричард.

– Ты каждый день менял повязку?

– Как велели.

– И признаков загноения нет?

– Нет.

– Вот и славно, – кивнул Томас.

Какое-то время – довольно продолжительное – ни один из них не отходил от борта галеры, упорствуя таким образом в молчаливом противостоянии. Томас буквально кожей чувствовал клокочущее в его спутнике гневное напряжение, даже ненависть, но извиниться в открытую было недопустимо, да и бесполезно. А потому Томас повел себя так, будто находился здесь один, и стал задумчиво оглядывать панораму гавани, которая сейчас как раз открывалась по обе стороны испанского флагмана. Остальные галеры ровным строем держались за ним и невесомо скользили по матовой глади бухты, в грациозной симметрии касаясь поверхности веслами. Когда флагман поравнялся с передовой башней, на Сент-Анджело приветственно бухнула пушка, которой спустя минуту откликнулась одна из галер – сыто-ворчливым перекатом одного из орудий, призрачным эхом расплывшимся над водами. Потревоженная гулом, в гаснущее небо взвилась серебристо-воздушная стайка чаек.

Обогнув оконечность мыса, флагманская галера вошла в узкую гавань между Биргу и каменным раздвоением Сенглеа, где на возвышении кучкой стояли ветряные мельницы.

Впереди, возле окаймленного складами причала Биргу, теснились мачты торговых судов и рыбацких барок, всего с дюжину. Стены Сент-Анджело дотягивались и сюда, простираясь на сотню шагов вдоль гавани до канала, ценой неимоверных усилий прорубленного через мыс, – последний рубеж обороны перед фортом. Взгляд Томаса привлекло величавых габаритов судно: галеон, застывший на якоре в канале. Бак, борта и высокий ют его были окрашены в зеленый цвет и увиты резьбой в виде золотых листьев, а скульптурная фигура над водорезом исполнена в виде женщины, закутанной в черные одежды с сиянием золотых и серебряных звезд и полумесяцев. Гадать о происхождении этого судна не приходилось: наверняка тот самый галеон, о котором рассказывал Филипп; краса и гордость султана, потеря которого – а заодно и найденных в его трюме несметных богатств – пробудила великий гнев османского владыки.

– Весла на борт! – зычно скомандовал капитан, и предлинные балясины весел послушно изъялись из моря, с громоздким стуком уходя в гнезда под палубой. – Лево руля!

Флагман медленным поворотом направился к участку причала, ближнему от форта. Отсюда было видно, что судно там уже ждут. Среди встречающих было несколько человек в плащах Ордена с характерным крестом. Сбоку от встречающих стоял слуга, держащий за поводки двух благороднейших охотничьих собак. А впереди, особняком, стоял высокий человек с серебряными сединами и бородкой. Одет он был в простой черный камзол, бриджи и мантилью. На галеру, которую рулевой сейчас филигранными движениями подправлял к причалу, он взирал бесстрастно.

Сердце Томаса учащенно забилось, и былые чувства шевельнулись в груди. Он узнал этого человека, пусть даже минуло двадцать с лишним лет, а обветренные черты его обработала кисть времени и безжалостное бремя власти.

– Жан Паризо де ла Валетт, – произнес вполголоса Томас.

– Вон тот старик – это он? – во все глаза уставился Ричард, сравнивая седовласого аскета с его куда более вычурно одетой свитой, что стояла позади. – Я бы ни за что не подумал, что это и есть Великий магистр Ордена иоаннитов.

– Человека красит не одежда.

– Но и не преклонный возраст. Надеюсь, разум ему пока не изменяет?

– Высокий Совет Ордена не позволил бы ему занимать этот пост, если бы ум у него не был кристально чист.

Матросы бросили на причал швартовщикам толстые верви с петлями, и те потянули галеру к берегу, пока она мягко не ткнулась о мотки просмоленных канатов, смягчающих удар. Часть фальшборта разошлась в стороны, и на причал проложили сходни, к которым приблизился со своей свитой дон Гарсия. Невдалеке на палубе испанец заметил Томаса и радушно поманил рукой:

– А что же вы, сэр рыцарь? Прошу, не откажите в любезности присоединиться к нам вместе с вашим эсквайром.

Томас чинно кивнул:

– Вам стоит лишь указать, сеньор.

Четверо солдат дона Гарсии поспешили на берег и, застыв навытяжку, образовали у прохода что-то вроде почетного караула. Тогда на причал сошел дон Гарсия со своими идальго, а за ними – Томас с Ричардом. Из стоящих за спиной ла Валетта людей Томас по прежней своей службе помнил лишь Ромегаса, бравого галерного капитана Ордена. Тот тоже постарел и к Томасу за эти годы вряд ли потеплел. Дон Гарсия с ла Валеттом обменялись куртуазными поклонами и коротким приветствием на французском, вслед за чем взялись представлять друг другу своих подчиненных. Когда подошла очередь Томаса, дон Гарсия не мог сдержать игривой, с лукавинкой улыбки:

– Великий магистр, я так полагаю, вы уже слышали о моем английском товарище по странствию сэре Томасе Баррете?

Окаймленные свинцовой тенью глаза ла Валетта были все так же ясны и пронзительны, хотя и ушли несколько глубже в свои орбиты. По приближении Томаса он остро ими поглядел, а его бывший неофит почтительно склонил голову.

– Томас… Я от души надеялся, что ты откликнешься на зов.

– Все двадцать лет я только того и ждал, сир.

Сумеречная тень скользнула по лицу магистра, прежде чем он сказал:

– Ты, безусловно, понимаешь, в силу тогдашних обстоятельств я мало что мог сделать. Но вот ты снова здесь, рядом со мной. Там, где твои таланты неизменно востребованы.

Приязненность тона искренне трогала, с новой силой воскрешая память о былом товариществе.

– Да, я здесь, сир. И буду верен своему долгу.

– Не сомневаюсь в этом. А ну-ка скажи, ты все такой же удалой рубака, каким был все свои годы службы в Ордене?

– Хотите слышать правду, сир? Уже нет. Но мечом махать все еще могу, и не хуже других.

– Вот и хорошо. – Ла Валетт с улыбкой указал на свою свиту, где мало кто по возрасту уступал Томасу. – Как видишь, все мы здесь мужчины если не во цвете лет, то уж во всяком случае не в упадке сил. За нами главное: недюжинные ум и опытность. А с твоим прибытием они изрядно приумножаются. За что я благодарю Бога.

– Думаю, сир, не все в Ордене разделяют эту благодарность, – позволил себе колкость Томас, избегая соблазна глянуть на Ромегаса.

– Ничего-ничего. Сам знаешь, кто старое помянет… Тех, кто помнит прошлые дела, всего лишь горстка, да и они теперь отвечают передо мной и не посмеют ослушаться моей воли. – Он легонько тронул Томаса за руку. Под сухой, в старческих веснушках кожей магистра угадывались кости. – Место твое никем не будет ни оспорено, ни тем более оплевано. Сердцу моему радостно вновь тебя видеть.

Ла Валетт поглядел за Томаса и впервые остановил свой взгляд на Ричарде.

– Я вижу с тобой юного компаньона. Кто он?

– Мой оруженосец, сир. Ричард Хьюз.

– Приветствую и тебя в наших рядах, юноша.

– Благодарю вас, сир, – ответил с поклоном Ричард.

– Сэр Томас, мои слуги отнесут ваш багаж. После общей трапезы вы с вашим эсквайром сможете возвратиться в обитель, отведенную для англичан.

Ла Валетт повернулся обратно к дону Гарсии, который поглядывал на происходящее с плохо скрываемым любопытством.

– Я, право, и не догадывался, что мой пассажир был при Ордене на столь заметном счету, – признался испанец.

Ла Валетт, помедлив от каких-то своих воспоминаний (судя по всему, невеселых), ответил:

– Сэр Томас был одним из самых обещающих наших рыцарей, пока не… пока не уехал. Он уже тогда проявил себя достойнейшим образом, и я не сомневаюсь, что и теперь, в годину предстоящих испытаний, его служение Ордену трудно будет переоценить. А теперь, дон Гарсия, предлагаю вернуться к нашим делам. День на исходе, а нам еще многое предстоит обсудить. Ужин вам и вашим офицерам накрыт у меня в резиденции. Позже туда прибудет кое-кто из старших офицеров Ордена. На момент прихода ваших кораблей в Биргу их не было. Я послал за ними нарочных. Надо будет многое обсудить.

– Я готов.

Ла Валетт поглядел на последнюю из испанских галер, подходящую к причалу.

– Всего шесть? Я так понимаю, основные ваши силы идут следом?