Текст книги "Калигула"

У меня сжалось сердце.

– Помилуйте! – кричал гонец, беспомощно вертясь в лапах могучих германцев. – Я ничего не сделал. Я просто принес свиток в футляре, – выл он. – Свиток!

Кусая от дурного предчувствия губы, я смотрела, как четверо воинов приблизились к перилам, доходящим им до пояса. Мне хотелось отвести взгляд, однако еще в самый первый день на острове я выучила этот урок – если отведешь глаза, то вызовешь подозрения, – и с тех пор всегда помнила об этом. И, кроме того, я чувствовала, что должна засвидетельствовать последние мгновения в жизни несчастного человека.

Германцы подошли к балюстраде и приподняли своего пленника. Тот завопил и задергался еще отчаяннее, и по его тунике расползлось темное пятно мочи. Струйка жидкости потекла под террасу, на стоящих внизу и ничего не подозревающих стражников.

Его так и держали над перилами, плачущего, дергающегося, объятого диким ужасом. У меня не укладывалось в голове – какая жестокость! Ожидание смерти, должно быть, хуже самой смерти! Потом я поняла, чем вызвана эта бесчеловечная пауза.

Из той же двери вышел Тиберий, сопровождаемый юным Гемеллом. Старик опирался на палку и посмеивался над какой-то шуткой внука. Вместе они пошли к германцам-телохранителям. Никто из шестерых не заметил, что на другом конце террасы стоят Калигула и Силан, а меня в моем тайном укрытии и подавно не видели.

Тиберий остановился перед несчастным гонцом:

– Что за вонь! Да он обмочился. Вот болван!

Гемелла позабавила грубость императора.

– Надо поскорее сбросить его в море, пока вся вилла не провоняла.

– Нет, – процедил Тиберий. – Сначала пусть отрежут ему пенис, раз он так оскорбил нас.

Даже тогда я не отвела взгляд. С некоторым трудом и после короткой борьбы трое из германцев крепче ухватили лягающегося и вопящего гонца, а четвертый тем временем вытащил из ножен блестящий клинок. Без каких-либо церемоний охранник поднял тунику гонца и приставил лезвие к основанию его пениса. Одно короткое ловкое движение кисти – и вызвавший неудовольствие императора член отсечен. Мужчина испустил истошный крик на октаву выше прежнего. Кровь фонтаном била из его паха прямо на телохранителей. Мое отвращение и ужас от происходящего достигли предела и стремительно пошли на спад – нервы не выдерживали перенапряжения, мозг отказывался реагировать.

Император молча кивнул, и по этой команде германцы сделали шаг вперед и швырнули гонца в пустоту. Его затихающий крик еще некоторое время доносился до террасы. Где-то посреди тысячефутового падения слабый звук несколько раз прервался, а затем окончательно стих – должно быть, скалы растерзали тело задолго до того, как его поглотило море.

Тиберий равнодушно распорядился, чтобы охранники убрали террасу, выкинули отсеченный член и смыли с одежды кровь. Я сглотнула подступившую тошноту. Но времени опомниться и прийти в себя после увиденного не было – события сменялись слишком стремительно. Из другой двери на террасу выбежал раб и направился к моему брату и Силану. Остановившись перед ними, он упал на колени и опустил голову, однако я успела заметить его подавленный вид.

Калигула не сразу осознал, что его внимания дожидаются, но наконец обратился к рабу:

– Встань. В чем дело?

Раб не двинулся с места, только поднял к Калигуле лицо. В его глазах блестели слезы. Сначала я приняла их за слезы паники, которая на вилле императора отнюдь не была чем-то из ряда вон выходящим. Но нет – раб плакал от огорчения, а когда я узнала в нем одного из помощников акушерки, сердце в моей груди затрепетало.

Только не это…

Калигула пришел к тому же заключению. С каменным лицом он присел перед помощником акушерки на корточки:

– Говори!

– Хозяйка сделала все, что могла, господин, – едва слышно произнес раб.

– Ребенок? – Мой брат не сводил с него тяжелого взгляда.

Наступила жуткая пауза, и потом раб решился:

– Он так и не смог родиться.

Ужас сдавил мою грудь ледяными когтями. Раз не младенец…

– Юния Клавдилла? – страшным усилием воли прохрипел Калигула.

– Возникли сложности. Из-за неродившегося ребенка. У нее началось кровотечение. Мы пытались спасти ее. Акушерка… – Раб облизал пересохшие губы. – Ей нужно было выбирать. Мы умоляли ее сделать выбор между младенцем и матерью, но она отказалась. Хотела спасти обоих. И сделала все, чтобы уберечь мать и помочь ребенку появиться на свет, но чудеса ей неподвластны. Они оба умерли и теперь обрели покой.

До меня дошло, что слышит это не только мой брат – муж Юнии, – но и Силан. Ее отец.

Силан стоял за спиной Калигулы с пепельным лицом. Я видела, что у него подогнулись колени, и, чтобы не упасть, ему пришлось обеими руками вцепиться в перила. Он не произнес ни слова, только издал глухой стон.

– Оба? – выдохнул мой брат, впиваясь взглядом в глаза раба, и тот молча и горестно кивнул.

– Все ли я верно расслышал? – раздался еще один голос, и я глянула в сторону императорских покоев. Оттуда по террасе шагали Тиберий и Гемелл.

Мой брат выпрямился и посмотрел на императора.

– Насколько я понял, акушерка не сумела спасти моих жену и ребенка, – негромко, без эмоций произнес Калигула.

Мой взгляд переметнулся, привлеченный внезапным движением, – это Геликон, неизменный спутник Тиберия, отошел от стены, где он незаметно стоял до сих пор. Император щелкнул пальцами и потом указал на коленопреклоненного раба. Все произошло стремительно, никто не успел и слова молвить: великан-телохранитель пересек террасу, поднял раба, будто тот был легче граната, и бросил его через перила.

В отличие от гонца, которого швырнули далеко в воздух, заставив пролететь какое-то время, прежде чем встретиться со скалами, этого бедолагу просто сбросили вниз, и он умудрился зацепиться за основание балюстрады. Тяжело дыша, раб пытался подтянуться и забраться на террасу. Но не тут-то было. Император сделал шаг к перилам и стал колотить по пальцам раба своей тростью для ходьбы с такой силой, что захрустели раздробленные суставы. Несчастный закричал сначала от боли, а потом от понимания, что ему придется отпустить перила. Всего несколько футов падения, и в его тело вонзились острые камни. Дальше он покатился по обрыву, и эхо по всей вилле разнесло удаляющиеся крики его агонии. Смерть этого раба оказалась гораздо страшнее смертей других его собратьев по несчастью, так же сброшенных с террасы. Садовники рассказывали потом, что он как на копье наткнулся на особенно острый уступ и провисел на нем полдня в страшных мучениях, пока наконец сильный порыв ветра со стороны Суррента не скинул его в море.

Сквозь пелену слез я смотрела, как мой брат, крепко прижимая к себе Силана, уходит на виллу. Император остался на террасе с внуком и телохранителем. Они, по-видимому, уже позабыли причину своей жестокости и шутили над незадачливым рабом. Однако вскоре веселость испарилась, и старик взмахом руки велел юноше покинуть его. Гемелл, словно крыса, юркнул в ближайшую дверь, а Тиберий, опираясь на трость, направил тусклый взгляд в морскую даль.

Я медленно двинулась обратно через лабиринт садовых тропинок и вышла на террасу в дальнем ее конце, намереваясь вернуться к себе и отыскать брата. По моим расчетам, с террасы все должны были разойтись, но когда я обогнула пышный куст, душа ушла в пятки – император так и стоял у перил. Почему он задержался здесь? Я замедлила шаг и попыталась неслышно проскользнуть к двери, но Тиберий, даже не обернувшись, ткнул в мою сторону пальцем:

– Дочь Агриппины, ты порицаешь меня?

Я застыла. Одна, наедине с императором, перед лицом той самой опасности, которой боялась со времени приезда на остров, и нет рядом Калигулы, чтобы направить меня. Вся дрожа, я откашлялась:

– Дедушка, во мне нет и не может быть таких чувств.

Я пошла на риск – не выказала максимум почтительности и послушания, а подчеркнула нашу родственную связь. В роду Юлиев она могла как сближать, так и усиливать раскол, но я почему-то была уверена, что император благосклонно воспримет мое напоминание. Возможно, я кое-чему научилась от брата. Старик сипло хохотнул, и прозвучало это так зловеще, что меня окатило волной страха.

– Нет, ты меня порицаешь, но я не виню тебя за это. В тебе течет кровь и Ливии, и Антонии, а они обе относились ко мне неодобрительно. Моя родная мать. Я слышал, твой брат всячески восхвалял ее на похоронах. Говорил о ней как о богине. А она была шлюхой и ведьмой, и твоя прабабка Антония тоже. И все это передалось тебе по наследству. Ты не можешь испытывать ко мне ничего, кроме ненависти, ибо ты произведена двумя этими гарпиями. И однажды ты станешь такой же мерзкой, какими были они обе, если только не потеряешь голову раньше. – Сердце в моей груди заколотилось еще быстрей, а по коже побежали колючие мурашки страха; император фыркнул: – Надо бы убить тебя и покончить с этим. Надо убить всех. Каждый человек должен оставить после себя след. Почему бы мне не нарисовать свой след кровью империи? – Затем он словно погрузился в какие-то страшные фантазии, и я подумала, не попробовать ли улизнуть, однако в меня опять прицелился скрюченный палец. – Беги к брату, девчонка! Ты нужна ему, да и мне противно быть рядом с той, которая так похожа на мою мать. Прочь!

Мне не требовалось повторять дважды. Я поклонилась спине императора и побежала на подгибающихся ногах, все еще трясясь от ужаса.

Сезон воронов отнял у меня мать и брата. С нами не стало прекрасной жены Калигулы и ее нерожденного ребенка. И я утратила последнюю надежду на то, что в старом монстре, правящем этим островом и всем миром вокруг нас, осталась хоть капля разума. Тиберий – сумасшедший, а мы все – пленники в его логове.

Глава 10. Далекий крик

Летом того же года император назначил нового префекта претория. Невий Суторий Макрон и его очаровательная супруга Энния прибыли на остров на быстроходной биреме Мизенского флота в сопровождении половины легиона лучших воинов столицы. Людям префекта запретили высаживаться, и мне кажется, это многое говорит о душевном состоянии императора в те мрачные дни. Итак, второй по значимости человек Рима был вынужден сойти на Капри с одной только женой в качестве охраны и эскорта. Ну конечно, преторианцы на острове год за годом служили непосредственно императору, а эти, вновь прибывшие? Параноик вполне мог усомниться в их преданности.

При первом знакомстве Макрон произвел самое приятное впечатление – невысокий, коренастый, с выразительными чертами лица и мягким голосом. Выглядел он удивительно молодо для своих лет, на коже ни морщинки, волосы темные и густые. Шрам на щеке свидетельствовал о славном боевом прошлом. Энния, его жена, была изящной дамой на голову выше мужа. Она обладала талантом одеваться красиво, со вкусом и без излишней вычурности. Ее утонченный стиль и выверенная, неброская роскошь открыли мне глаза на ту пропасть, которая по-прежнему отделяла высокородных римских матрон от меня с моим безыскусным, почти детским стилем в одежде. Я была уже взрослой женщиной, однако упрямо отрицала роскошь, столь любимую знатными римлянками. В отличие от Эннии. Еще ей был присущ игривый смех и подкупающие искренностью манеры. В общем, она воплощала собой идеал женщины. И тем не менее под привлекательной внешностью мне виделся голодный лев, вышедший на охоту. Слишком она хороша, слишком безупречна и мила, чтобы быть настоящей. В общем, Энния мне не понравилась.

Будучи римской патрицианкой без власти и влияния, я оставалась практически невидимой для большинства населения Рима. Не находись я под опекой, а точнее, под надзором императора, то жила бы сейчас в римском домусе Виниция и заправляла бы хозяйством, как положено добропорядочной супруге. Хорошо это или плохо – я все никак не могла решить. Несмотря на краткость нашего знакомства, я скучала по обществу мужа, но по природе своей не была хозяйкой, и эта сторона супружеской жизни сводила бы меня с ума. Так или иначе, я пребывала на Капри одна, без мужа, и по причине моей сравнительной незначительности Макрон и его супруга попросту не видели меня в ряду встречающих на пристани.

Император, конечно же, не приехал. Позабудем рассказы о том, что Тиберий никогда не покидал Капри. Все гораздо хуже: за все время нашего пребывания на острове он ни разу не покинул пределов виллы Юпитера. А раз уж император сидел на вилле безвылазно, то там же вынуждены были сидеть и противный юнец Гемелл, и убийца Геликон. Вот почему встречать нового префекта преторианской стражи поехал Силан, тесть Калигулы, во главе небольшой группы обитателей острова.

Итак, на пристани находился сам Силан, все еще осунувшийся от горя, но постепенно приходящий в себя. Нерастраченную отцовскую любовь он теперь направил на Калигулу, и за три месяца мой брат сблизился с ним почти так же, как с Лепидом в Риме или как с Юлием Агриппой в доме нашей прабабки. Попутно он учился у опытного сенатора маленьким секретам государственного управления. Кроме Силана, Макрона встречали Калигула и мы с Друзиллой. Сестре удалось оттеснить меня и приклеиться к локтю брата, упивающегося ее присутствием. Само собой, с нами был и Лонгин, ее муж. Не мог же он пропустить прибытие второго по влиятельности человека в империи, раз все его попытки заслужить благосклонность императора ни к чему не привели! С большим облегчением я увидела, что Друзилла, несмотря на свой глубоко несчастный вид, выглядела совершенно здоровой и ухоженной. Значит, Силан не ошибся в своей оценке Лонгина. Он, конечно, не Лепид, но все же не распускает руки, как Агенобарб.

Мне стало интересно, что думают окружающие о моем муже. Пока мы пробыли вместе всего одну неделю, но теперь, будучи в расстроенных чувствах, я понимала, что мне не хватает крепкого мужского объятия. Та короткая неделя изменила мой взгляд на мир, ибо я больше не была девочкой и, узнав, что такое возлечь с Марком, хотела повторения. Я гадала, чем он занят, чем живет и не является ли данное ему поручение обустроить Палатин сигналом о том, что император подумывает о возвращении в Рим. Это было бы разумно, ведь Сеяна больше нет.

Помимо нас пятерых, на берегу выстроился отряд местных преторианцев, возглавляемый суровым командиром. Макрон при виде Силана просиял и поспешил стиснуть руку старинного приятеля в сердечном рукопожатии. Вслед за супругом к нам подплыла, словно на облаке, обворожительная Энния с теплой улыбкой и плотоядным взглядом. Силан, по-видимому, обрадовался встрече не меньше префекта, а когда они наконец разомкнули объятия, Макрона представили Калигуле.

– Юный Гай, приятно познакомиться! – воскликнул префект. – Я высоко чтил Германика. Еще до твоего рождения мы с ним вместе служили в Паннонии. Он был хорошим человеком и сильно повлиял на меня. Нет слов, чтобы в полной мере выразить свою скорбь в связи с тем, что произошло с твоей семьей из-за моего предшественника. Да сгниет он в Тартаре!

Я подметила, что мой брат сначала оценивающе оглядел нового префекта, а потом открыто улыбнулся: он решил, что Макрону можно доверять. Ну, хотя бы жена префекта не вызывала в нем подобных чувств. Похоже, он, как и я, уловил ее хищную ауру. Но что же свело вместе Макрона и эту пантеру в человеческом обличье?

Брат представил гостям меня и Друзиллу. С нами обеими вежливо поздоровались и тут же стерли из памяти как не имеющих никакого значения. Лонгин весь извелся от нетерпения, он переминался с ноги на ногу и чуть не подпрыгивал в предвкушении важного знакомства. Я уже начала бояться, не взорвется ли он, если его так и не представят. К счастью, Силан произнес необходимые слова. Осчастливленный супруг моей сестры изливал подобострастные восторги до тех пор, пока Макрон не отступил. Силану даже пришлось отвести навязчивого Лонгина в сторону.

Потом мы подошли к повозкам и расселись. Силан и префект с женой в одной, трое детей Германика и возбужденный Лонгин в другой. Почти час нас трясло и швыряло на подъеме к вилле Юпитера. Макрон, как все, кто впервые попадал сюда, поражался дурному состоянию дороги. В дверях виллы нас ждал управляющий с небольшой армией рабов, которые тут же принялись заносить багаж гостей, уводить от ворот повозки и тягловых животных, принимать дорожные накидки и так далее. Управляющий же сообщил нам, что император в настоящее время занят и не может приветствовать Макрона, но обещает встретиться с ним за вечерней трапезой и тогда окажет гостю достойный прием.

Макрон приподнял бровь, когда переходил из зоны, подвластной преторианцам, во дворец, где безраздельно господствовали германские охранники. Он вполне успешно поборол невольные страхи и без заминки переступил порог виллы. По обеим сторонам от двери высились два стража, но они, скорее всего, стояли на своем обычном посту, а не исполняли чей-то приказ присматривать за гостями. Рабы, словно зерна граната, бросились врассыпную, занимаясь своими делами, и, когда за нами закрылась дверь, мы снова остались одни, если не считать двух германцев и суетившегося управляющего.

Макрон опять обнял Силана и излил на друга поток душевных соболезнований его тяжелой утрате. Вскоре тесть моего брата извинился перед нами, и два старых приятеля направились в покои Силана, чтобы там без помех поговорить. Как это часто бывало в годы моей ранней юности, я возблагодарила судьбу за то, что, будучи младшей дочерью, не вызываю у большинства людей никакого интереса и поэтому обычно предоставлена самой себе. Вот и сейчас никто не мешал мне наблюдать за Эннией. Постукивая пальцами-когтями по бедру, она лениво осматривалась. Как я и предвидела, по мне лишь скользнула взглядом, словно я была не человеком, а вазой. Друзилла с мужем удостоились того же, а вот на Калигуле ее взгляд замер. Когда Энния улыбнулась, я почти была готова к тому, что между ее зубами мелькнет раздвоенный змеиный язык.

– Тут так душно, – произнесла она самым милым тоном. – Не лучше ли будет выйти на свежий воздух? Гай, может, ты покажешь мне здешние сады?

Калигула любезно кивнул, и они вышли. Мне страшно хотелось помчаться следом и подслушать их разговор. Дождавшись, когда за ними закроется дверь, я наскоро попрощалась с Друзиллой и ее мужем и побежала в подсобную часть виллы. Рабы и слуги поглядывали на меня почтительно и немного удивленно. Хотя я из ближнего круга императора, но не какая-то коронованная особа! Меня они воспринимали как странную диковатую девушку, которая всегда ходит там, где не следует. Правда, в их владения я захаживала так часто, что они к этому привыкли. Едва переводя дыхание, я выскочила из виллы через одну из дверей для рабов и нырнула в сады, где спустя два резких поворота и лестницу в шесть ступеней опять оказалась в лабиринте дорожек, проложенных садовниками. Поиски Эннии и Калигулы не заняли много времени – они только начали прогулку, я же спешила изо всех сил. Парочка двигалась в сторону любимого места брата – к обзорной площадке, где перед наблюдателем представал весь остров. Там Калигула показывал жене префекта основные достопримечательности Капри, а я быстро и беззвучно обошла площадку, чтобы занять позицию поближе к собеседникам. Одинокая дождевая туча повисла над далеким Суррентом на материке, однако над островом небо было ясным, и все просматривалось до мельчайших деталей.

– Мы можем поговорить открыто? Здесь безопасно? – спросила Энния, когда я подкралась к розовому кусту, сквозь который могла разглядеть и Калигулу, и гостью.

Дама поплотнее запахнула на себе дорогую синюю паллу – с моря веяло свежестью.

Осень уже чувствовалась в воздухе, она постепенно оттесняла теплое лето, а здесь, в орлином гнезде императора, ветры порой задували такие, что казалось, они пронзают тебя насквозь. Гай приложил палец к губам в ответ, а другую ладонь приставил к уху и прислушался. Мы с Эннией послушно ждали, и наше терпение было вознаграждено: откуда-то издалека донесся крик и растаял над морскими просторами.

– Император не сидит без дела, – с заметным отвращением проговорил Калигула. – Мы здесь одни, насколько это вообще возможно на острове, но советовал бы воздержаться от неосторожных высказываний.

Энния улыбнулась, и опять мне почудилось мелькание раздвоенного языка.

– Гай Калигула, ты очень умен. Умен и… привлекателен с самых разных сторон.

Мой брат отступил на шаг и, встав лицом к жене префекта, взял ее за плечи. Так он держал ее несколько секунд, и у меня возникло ужасное предположение, что он собирается поцеловать Эннию. От этой мысли меня чуть не стошнило, но Гай с серьезным выражением лица произнес:

– Энния Невия, ты мажешь маслом не тот кусок хлеба. Лишь один человек в империи могущественнее твоего мужа, и это император. И уж точно не я. Мне уготована скромная судьба, так что твое честолюбие ошиблось целью.

Энния издала смешок, от которого у меня мороз пошел по коже.

– Дорогой Гай, я вовсе не ищу твоего внимания в этом смысле. Я вполне счастлива со своим супругом и не хочу унижать его, меняя постели власть имущих в поисках самоутверждения.

Несмотря на эти заверения, она потянулась вперед и самым неподобающим образом поцеловала Калигулу! Он отпрянул, словно его укусили. А может, так оно и было. Увы, я слишком хорошо знаю своего брата и под изумлением и неодобрением разглядела в его глазах искры желания. Три месяца назад злой рок вырвал из его объятий прекрасную юную жену, в его сердце зияла пустота. Как же я была благодарна брату за то, что он сдержал свои желания и отстранил от себя Эннию!

– А что касается твоей судьбы, – тихо проговорила она, – то, по-моему, ты недооцениваешь себя. Я вижу в тебе величие, Гай, оно зреет и вот-вот войдет в полный расцвет.

– У меня и Тиберия Гемелла равные права на трон, – покачал головой брат.

Он огляделся, потому что знал: на вилле Юпитера никогда нельзя считать себя в полной безопасности. Его взгляд задержался на розовом кусте, за которым пряталась я. Думаю, он догадался об этом, хотя и не мог меня видеть. Голос он понизил так, что мне пришлось изо всех напрягать слух.

– Возможно, Гемелл сделан не из того теста, из которого лепят великих, но он прямой наследник императора. И хотя формально мы с ним находимся в одинаковом положении, у него нет никаких сомнений в том, что трон Тиберия унаследует именно он.

– Приятно слышать столь смелые и умные предсказания. Шансы на наследование ты, скорее всего, оцениваешь верно. И твое мнение о Гемелле разделяют многие. Мой муж считает, что Гемелл – неотесанный неуч, столь же непригодный править Римом, как какой-нибудь варвар с окраины мира.

И опять Калигула обвел окрестности тревожным взглядом. Хотя пока не прозвучало ни одного оскорбления в адрес императора, их высказывания о Гемелле тоже могут быть признаны изменническими, а мой брат вовсе не хотел изучить падение с любимой террасы Тиберия на собственном опыте.

– Будь осмотрительна.

Энния улыбнулась, и теперь это была уже не змея, а целый крокодил. Меня передернуло от отвращения.

– Но это же правда! Ничего предательского в моих словах нет. Сейчас Гемелл как будто в фаворе, но ведь неспроста император долгие годы прятал внука. Наверняка и он разглядел в нем что-то нездоровое и неприятное. Мой муж помнит Гемелла маленьким мальчиком, когда тот еще жил в Риме, и прекрасно знает все его недостатки. В конце концов император тоже их призна́ет, и наследником станешь ты. – Мой брат открыл было рот и поднял указательный палец, собираясь возразить, однако Энния прижала палец к его губам и продолжила: – Но парки капризны, сын Германика, а значит, каждый сознательный римлянин просто обязан прилагать все усилия к тому, чтобы события развивались к общей пользе. Вот и мой муж прибыл сюда с намерением помочь тебе. Во время нашего визита он будет осторожно внушать Тиберию, что Гемелл непригоден для трона. Макрон далеко не единственный, кто хочет видеть тебя следующим императором. Второй такой человек – твой тесть, и ты будешь удивлен, узнав, сколько сенаторов и патрициев Рима разделяют их чаяния. В самых разных местах сейчас множество людей борются за тебя. Так не сдавайся же и не уступай власть юнцу, который не сумеет употребить ее во благо империи.

Калигула потрясенно молчал. Я тоже. Спустя долгие годы гонений со стороны злокозненного префекта и мстительного императора, оплакав утрату родных, заключенных в темницу, изгнанных или погибших голодной смертью, бесправные и разделенные, как мы могли теперь поверить, будто римляне поддерживают Калигулу и считают его единственно возможным преемником престарелого императора? А Тиберий в свои семьдесят пять был самым старым из всех людей, кого я знала, за исключением его матери – моей прабабушки Ливии. Сколько еще он будет править?

– Молодой принцепс, не отталкивай нас, – проникновенно убеждала Энния, – ибо мы печемся о твоем будущем, и вместе с нами – весь Рим.

Их беседу прервал пронзительный клекот, и я в своем укрытии тоже обернулась на звук. Саму атаку я пропустила и увидела лишь, как в небе могучий орел направил свой полет к дальней оконечности острова. Его когти крепко сжимали белую чайку. Над морем парило несколько белоснежных перьев. Я сразу решила, что это знамение. Да и как было не связать весь этот разговор с грозной птицей? Я не слишком хорошо разбиралась в политике, и все-таки меня не покидало ощущение, будто и на Капри, и в Риме неспокойно. Я поежилась. Как жаль, что Виниций далеко! В такие моменты очень хочется, чтобы тебя обнял и утешил кто-то сильный.

Я перевела взгляд дальше, мимо пляшущих над водой перьев и победоносного орла с добычей. Солнечный луч поймал тот одинокий дождик над Суррентом, и прямо на моих глазах над полуостровом взошла многоцветная арка радуги. Еще одно знамение.

С той поры Макрон стал регулярно бывать на Капри – каждые два-три месяца. Ему даже как будто бы удалось завоевать доверие императора. Иногда он приезжал с супругой, но чаще без нее. Вот и через год, поздней осенью, он прибыл на остров с дарами для Тиберия от наиболее влиятельных родов Рима.

Я стояла рядом с братом на полюбившейся ему обзорной площадке и от нечего делать прикидывала, сумею ли разглядеть Друзиллу на другом конце острова, если прищурюсь получше. Неожиданно я почувствовала, что брат напрягся. Это означало, что мы не одни, хотя я пока ничего не видела и не слышала. Потом Калигула, так и не оторвав взгляда от далекой виллы Дианы, произнес:

– Макрон, приветствую тебя!

Префект претория остановился в нескольких шагах от нас:

– Доброго дня и тебе, Гай, и тебе, Ливилла.

– Неужели ты любитель садов?

Макрон негромко рассмеялся:

– Растения наводят на меня скуку. Люди – вот что мне интересно. А сюда я пришел, исполняя непривычную для себя роль посланца.

– Да? – Брат обернулся к префекту, и я последовала его примеру. На лице префекта играла легкая улыбка, а обувь покрывала кровь. На руках следов крови я не увидела, и оружия у Макрона при себе не имелось. Что ж, на вилле нередко можно было ступить в лужу крови.

– Тебя призывает к себе император. Он на террасе.

Я обмерла. В эти дни встреча с Тиберием не сулила ничего хорошего, и даже неопределенность с наследованием не защитила бы Калигулу от жуткой смерти, будь на то воля императора. А Калигула только кивнул:

– Тогда мне нужно поспешить. Спасибо, Макрон.

Мой брат поправил на себе складки тоги, которую теперь носил почти каждый день, невзирая на погоду. Убедившись, что внешний вид его безупречен, Калигула пошел в сторону длинной террасы, так много значившей в жизни и смерти обитателей виллы.

Я смотрела ему вслед, всей душой желая пойти с ним, но не могла же я нырнуть в кусты прямо на глазах у префекта претория! А он и вправду пристально наблюдал за мной.

– Юлия Ливилла, я тебе не нравлюсь?

Этот вопрос стал для меня полной неожиданностью, и я растерялась, не в силах сообразить, что сказать, да и язык вдруг стал каким-то неповоротливым. Макрон мне не нравится? Разве? Только после его вопроса я осознала, что смотрю на префекта чрезвычайно хмуро. Разве только без звериного оскала. В чем же дело? Неужели я так возненавидела Эннию, что перенесла это отношение на тех, кто с ней близок? В конце концов я сумела промямлить отрицательный ответ.

Его улыбка стала более лукавой.

– К чему эта вежливость? Давай будем честны и откровенны. Я тебе не нравлюсь. Как мне кажется, причина этому – недоверие. На твоем месте я вел бы себя точно так же. Ты и вся твоя семья перенесли ужасные страдания по воле страшных людей. Твое доверие нужно заслужить, и это справедливо. Надеюсь, со временем сумею заслужить и твое доверие, и дружбу. Ты поймешь, что я настоящий друг твоего брата и всей семьи Германика. Мое единственное желание – увидеть, как Калигула займет свое законное место на троне, и, по-моему, оно скоро сбудется. – Он вздохнул. – Я-то думал, что ты невзлюбила мою жену за ее прямолинейность и напористость, и потому пытался по возможности избавить тебя от присутствия Эннии. Но оказывается, я и сам тебе столь же неприятен, и меня это весьма огорчает.

Мои губы растянулись в улыбке. Это было неправдой. Попытка Макрона убедить меня в искренности его мотивов привела к обратному эффекту – теперь я доверяла ему еще меньше.

– Макрон, мне жаль, если тебе так показалось. Прими мои извинения. И ты прав в том, что из-за выпавших на нашу долю невзгод мне трудно открываться новым людям. Я постараюсь оставить прошлое в прошлом и принять настоящее. И я очень благодарна тебе за поддержку, которую ты оказываешь моему брату.

Префект подошел ближе и сочувственно сжал мое плечо. Я до сих пор горда тем, что сдержалась и не вырвалась из его пальцев. Краем глаза я уловила какое-то движение – из арки в живой изгороди появился Силан. Макрон заметил, куда метнулся мой взгляд, и обернулся. При виде старого друга он расплылся в улыбке:

– Марк Юний Силан, рад тебя видеть! А я тут приятнейшим образом провожу время, поближе знакомясь с госпожой Ливиллой.

Силан чинно склонил передо мной голову, а затем вновь обратил все внимание на префекта:

– У тебя найдется минутка? Нужно поговорить.

Префект повернулся ко мне:

– Госпожа, прошу простить меня. Желаю хорошего дня.

И с этими словами он раскланялся и вместе с Силаном пошел прочь. Между двумя друзьями сразу завязался оживленный разговор.

Их уход я наблюдала со смешанными чувствами. Допустим, Макрону я не доверяю, но Силан стал для Калигулы почти вторым отцом. И возможно, они будут полезны друг другу: Макрон утешит отца, потерявшего дочь, а Силан смягчит то, что так раздражает меня в префекте. Сначала я хотела проследить за ними и подслушать, о чем они так увлеченно беседуют, но увидела, что пара направляется к ближайшему входу, а там у меня не будет шансов подобраться к ним достаточно близко и остаться при этом незамеченной. Раздосадованная, я дождалась, когда префект с сенатором скроются из виду, и затем нырнула в свой тайный сад.