Текст книги "До Библии. Общая предыстория греческой и еврейской культуры"

 
Я вышел на четыре стороны, принес я жертву
На башне горы совершил воскуренье:
Семь и семь поставил курильниц,
В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.
 

Как и Ной, Утнапишти празднует свой выход из ковчега жертвоприношением. Как и Господь почувствовал приятный запах жертвоприношения от Ноя (Быт., 8: 21), так и

 
Боги почуяли запах,
Боги почуяли добрый запах,
Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.
 

И тут все стали бранить Эллиля в этом собрании богов за его роль в попытке уничтожить человечество:

 
«К жертве все боги пусть подходят,
Эллиль к этой жертве пусть не подходит,
Ибо он, не размыслив, потоп устроил
И моих человеков обрек истребленью!
Эллиль, как только туда он прибыл,
Увидев корабль, разъярился Эллиль,
Исполнился гневом на богов Игигов:
«Какая это душа спаслася?
Ни один человек не должен был выжить!»
 

Один из богов, Нинурта, раскрыл роль Эа в спасении остатков рода человеческого. И Эа так умело смягчил настрой Эллиля, что тот даровал Утнапишти и его жене божественность. Говоря словами Утнапишти:

 
Поднялся Эллиль, взошел на корабль,
Взял меня за руку, вывел наружу,
На колени поставил жену мою рядом.
К нашим лбам прикоснулся, встал между нами,
благословлял нас:
«Доселе Утнапишти был человеком,
Отныне ж Утнапишти нам, богам, подобен.
Пусть живет Утнапишти при устье рек в отдаленье!»
Увели меня вдаль, при устье рек поселили.
Кто же ныне для тебя богов собрал бы, чтоб нашел ты
жизнь, которую ищешь?
 

Жилище Утнапишти в устье рек предвосхищает место жительства Элья в угаритских табличках – в устье Двуречья. Апофеоз этой человеческой пары параллелен не только любому количеству знаменитых греческих апофеозов. Древние легенды Израиля также содержат подобные вещи; но они приглушены, а во многих случаях исключены в Ветхом Завете. Историческая литература доносит до нас такие особенности из доканонической древности[18]18
  Например, в апокрифе Бытия, найденном в Кумране, впечатляющее описание физической красоты Сары (Сарры) и ее приключений (когда ее взяли в дом фараона, Быт., 12: 14–16, и Авимелеха, Быт., 20: 2) восходит к той же древней литературной школе, что и описание Гомером красоты Елены, похищенной троянцем Парисом.


[Закрыть].

Читатель должен обратить внимание на то, что этот вид апофеоза совершенно отличен от современных доктрин личного бессмертия. Современная доктрина помещает такое спасение в пределах досягаемости всех людей. Но не так обстоит дело в древнем материале, который мы сейчас рассматриваем. Здесь такие случаи следует воспринимать как исключения, а не как прецеденты. Действительно, они достойны сказаний как раз потому, что они происходят вопреки порядку вещей. Далее заметим, что Утнапишти напоминает Гильгамешу, что уникальное стечение обстоятельств содействовало созыву богов, приведшему к апофеозу. Никто, даже Гильгамеш, не имеет оснований предполагать, что такой созыв когда-либо состоится для дарования ему бессмертия.

В следующей части эпоса Утнапишти призывает Гильгамеша бодрствовать неделю. Идея, вероятно, состоит в том, что если кто-то надеется избежать смертного сна, он должен, по крайней мере, быть достаточно сильным, чтобы бороться с обычным сном неделю. Но сон быстро одолел Гильгамеша, и он проспал целую неделю. Чтобы при пробуждении доказать ему, что он проспал целую неделю, жена Утнапишти пекла по одному хлебу каждый день, клала у его изголовья, а дни, что он спит, на стене помечала. Пробудившись,

 
Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:
«Одолел меня сон на одно мгновенье, – ты меня
коснулся, пробудил сейчас же».
 

Но когда Гильгамешу сказали, чтобы он подсчитал хлеба, он обратил внимание на последовательные стадии порчи хлеба, что подтвердило факт, что он на самом деле спал целую неделю. (Использование дрожжевого хлеба для обозначения прошествия времени повторяется в библейской Книге Иисуса Навина, 9: 12, где жители Гаваона, услышав, что Иисус Навин сделал с Иерихоном и Гаем (всех жителей которых израильтяне перебили, а имущество поделили). – Ред.), убеждают Иисуса Навина, что они пришли издалека, показывая заплесневелое состояние своих сухарей). И вновь неизбежность смерти приходит на ум Гильгамеша, который восклицает Утнапишти:

 
Что же делать, Утнапишти, куда пойду я?
Плотью моей овладел Похититель,
В моих покоях смерть обитает;
И куда взор я ни брошу – смерть повсюду!
 

Отчаяние Гильгамеша пробуждает жалость в сердце Утнапишти, который поручает Уршанаби отвести его умыться («Погубили шкуры красоту его членов. Возьми Уршанаби, отведи его умыться… прекрасным пусть станет его тело») и дать ему новое облачение, которое будет оставаться новым и не проявлять признаков износа до тех пор, пока он не вернется домой в Урук. Ритуальное омовение, которое придает человеку новые силы, проявляется (как мы это видели ранее) и в других произведениях литературы, включая Илиаду. Одежда, что не изнашивается, появляется в библейском повествовании об израильском народе, сорок лет бродившем в Синайской пустыне по пути из Египта в Землю обетованную (Втор., 8: 4; 29: 4).

 
Взял его Уршанаби, отвел его умыться,
Добела вымыл он свое платье, сбросил шкуры – и
унесло их море,
Прекрасным стало его тело,
Новой повязкой главу повязал он,
Облаченье надел, наготу прикрыл он,
Пока идти он в свой город будет,
Пока не дойдет по своей дороге,
Облаченье не сносится, все будет новым.
Гильгамеш с Уршанаби шагнули в лодку, столкнули
лодку на волны и на ней поплыли.
 

В восточной жизни тема раздачи подарков многократно повторяется. Это находит место в древней литературе, в особенности в случае накануне отбытия героев к себе домой. Одиссея осыпали дарами в Феакии перед его отплытием домой. Без таких подарков возвращение домой для усталого путешественника было бы неприличным, как ясно высказался сам Одиссей. В египетской литературе Змей щедро одаривает моряка, потерпевшего кораблекрушение, который собирается отплыть домой. В соответствии с этим мотивом жена Утнапишти говорит мужу:

 
«Гильгамеш ходил, уставал и трудился, —
Что ж ты дашь ему, в свою страну да вернется?»
А Гильгамеш багор уже поднял, лодку к берегу он направил.
 

Утнапишти открыл ему секрет чудесного цветка, который находится на дне моря, и если съесть его, то старый человек омолодится. Это не совсем то, что бессмертие или апофеоз, но вполне может расцениваться как следующая по ценности награда. Привязав к ногам камни, Гильгамеш нырнул на дно, вырвал цветок, перезал веревки, державшие камни, и всплыл на поверхность с драгоценным цветком молодости. Вместо того чтобы тут же его съесть, Гильгамеш решил донести цветок до Уру-ка, чтобы там в старости съесть его и снова стать молодым. Но на обратном пути в Урук змея этот бесценный цветок украла змея:

 
Увидал Гильгамеш водоем, чьи холодны воды,
Спустился в него, окунулся в воду.
Змея цветочный учуяла запах,
Из норы поднялась, цветок утащила.
Назад возвращаясь, сбросила кожу.
Между тем Гильгамеш сидит и плачет,
По щекам его побежали слезы.
 

Змея является врагом рода человеческого, как говорится в Бытии. А здесь она лишает Гильгамеша его последней надежды избежать старости. Сбрасывание змеей кожи воспринималось древними как символ ее омоложения. Гильгамеш изливает свое горе кормчему Уршанаби:

 
Для кого же, Уршанаби, трудились руки?
Для кого же кровью истекает сердце?
Себе самому не принес я блага, доставил благо льву
земляному!
 

Эпическая поэзия стремится использовать такие обычные (и часто экстравагантные) эпитеты в отношении людей, существ и даже предметов.

Гильгамеш и Уршанаби продолжили свой путь и, наконец, прибыли в «Урук огражденный».

 
Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:
«Поднимись, Уршанаби, пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай —
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?»
 

На этом заканчивается XI таблица эпоса «О все видавшем» Гильгамеше. В мире, где человек не может достичь бессмертия или даже омоложения, цивилизация, по крайней мере, предлагает нечто, чем человек может гордиться. Единицей шумерского общества был город-государство, что во многом схоже с Грецией. Так же как в Трое стены были возведены богами, так и стены Уру-ка были построены легендарным Гильгамешем. Огромнейший интерес представляет идеал градостроительства, городской планировки, поскольку Урук делится на три равных района – городской, сад и пастбище – плюс территория храма. Таким образом, город являлся самодостаточным образованием с жилищами, фермами и выпасами, плюс культурный центр, который регулировал экономические, социальные и прочие главные направления общественной деятельности.

Двенадцатая и последняя таблица эпоса о Гильгамеше (являющаяся переводом шумерской былины) совершенно отлична от остальной его части, и некоторые исследователи склонны рассматривать ее как чужеродную приставку. В то время как многое еще предстоит объяснить, было бы безопасней рассматривать XII таблицу как часть данного эпоса, как это делали сами месопотамцы. Энкиду спускается в подземный мир, где его расспрашивают об имуществе, оставленном посмертно различными категориями умерших. Эта тема появляется в Одиссее, где Одиссей расспрашивает Ахиллеса (вместе с другими) в Аиде. (Описание обитателей преисподней см. также в Иезекииле, 31 и 32.) Сама концепция преисподней – культурная особенность, разделяемая древними евреями и греками с месопотамцами. (Египтяне, предпочитавшие верить в счастливую загробную жизнь, в этом отношении стоят в стороне.) Вавилонская Иркалла, еврейский Шеол и греческий Аид – все они отражают одну и ту же идею: мрачный подземный мир, где после смерти проживают наравне и добро и зло. Если кто-то оставляет на земле сыновей, которые приносят ему жертвы, его судьба в потустороннем мире лучше, чем у бездетного человека. Образ жизни и обстоятельства смерти также влияют на благосостояние жителей подземного мира. Но в лучшем случае в загробной жизни нет радости. Близкий параллелизм в деталях (включая словесное описание) не оставляет сомнения, что Аид и Шеол – просто греческое и ивритское определения одной и той же идеи, проникшей в обе традиции из общего источника: возможно, из месопотамской религии и легенды. Как мы уже отмечали, обнаружение фрагмента эпоса о Гильгамеше в Мегиддо, относящегося примерно к 1400 г. до н. э., показывает, что текст был известен в Палестине до возникновения Израиля как нации. В Анатолии, на пути в Грецию, этот эпос был известен не только в вавилонском, но и еще как минимум в двух переводах: хурритском и хеттском. Соответственно, греческие и древнееврейские параллели с эпосом о Гильгамеше нельзя приписать только случайности; распространение эпоса в Палестине и в направлении Эгейского моря до начала «героических веков» греков и евреев подтверждается глиняными табличками.

Легенда об Адапе связана с темой, знакомой по эпосу о Гильгамеше: бесполезный поиск героем бессмертия. Как и Адам, Адапа обрел знание или мудрость, но не бессмертие. Когда Адапу призвали на небеса, Эа ему сказал, что там Адапе предложат хлеб смерти и воду смерти. Эа посоветовал ему не брать ни того ни другого. Но как выяснилось, следуя неверному совету Эа, Адапа отказался от обоих предложений и утратил свой шанс добиться вечной жизни. Обнаружение этого текста в Эль-Амарне (Египет) показывает широкое его распространение за пределами родины.

Еще один текст, найденный в Эль-Амарне, содержит миф о Нергале и Эрешкигаль – богах загробного мира. В нем говорится, что Нергаль, присутствуя на собрании богов на небесах, не проявил уважения к богине подземного мира Эрешкигаль, выразив это через ее посланца. В ответ она вызвала Нергаля с намерением убить его. Но Нергаль, догадавшись о ее замысле, расставил своих слуг у четырнадцати ворот загробного мира и напал на Эрешкигаль:

Посреди дома схватил он Эрешкигаль за волосы, стащил ее с трона на землю, чтобы отрезать ей голову. «Не убивай меня, о брат мой! Дай мне слово молвить!» Нергаль выслушал ее, и его руки опустились. Рыдая, она расслабилась и произнесла: «Будь моим мужем, позволь мне стать твоей женой! Позволь мне дать тебе власть над всей землей и вложить табличку мудрости в руку твою. Ты будешь владыкой, а я – владычицей». Нергаль внимательно выслушал эти ее восклицания, схватил ее, целуя ее и вытирая слезы с ее глаз, говоря: «Как! Ты желала меня уже в течение нескольких месяцев!»

Последняя сцена имеет аналог в Одиссее (10: 29–?; 321–348). Одиссей угрожает убить Цирцею мечом, в результате чего ее охватил ужас и она предложила ему свою любовь.

«Схождение Иштар (семитизированная шумерская Инанна) в преисподнюю» интересно в своей сути и привлекательно по форме представления. Центральная тема – схождение в загробный мир и смерть богини плодородия Иштар. Из-за этого все репродуктивные процессы на земле прекращаются. В конце она оживает благодаря живой воде и возвращается на землю, и заново начинается процесс оплодотворения и размножения. Ее сход через семь ворот загробного мира и последующее возвращение наверх через семь ворот связывают мотив оплодотворения с семеричной системой, знакомой из других легенд Ближнего Востока (например, Ветхого Завета и из Угарита), в которых периоды голода или изобилия случаются с семилетними циклами.

Загробный мир именуется «Страной, откуда нет возврата» и описывается таким образом:

в дом мрака, жилище Иркаллы, в дом, откуда вошедший никогда не выходит, в путь, по которому не выйти обратно в дом, где живущие лишаются света, где их пища – прах и еда их – глина, а одеты как птицы – одеждою крыльев, а света не видят, но во тьме обитают…

Придя вначале к семи вратам загробного мира, Иштар приказывает привратнику открыть их и источает страшные угрозы, если он не впустит ее вовнутрь:

О привратник, открой свои ворота! Открой свои ворота, чтобы войти я могла. Если не откроешь ворота, чтобы я смогла войти, я разнесу дверь вдребезги и сорву их с петель. Я разнесу в щепки порог, я сломаю двери, я приведу мертвых, которые пожирают все живущее, мертвых станет больше, чем живых.

С неохотой Эрешкигаль, владычица загробного мира, позволяет своим привратникам впустить Иштар, но только в соответствии с повелением владычицы загробного мира, куда каждый может войти лишь обнаженным, как при рождении.

Он впустил ее в первые врата, он снял с нее одежду, он отобрал ее тиару с головы. «Почему, о привратник, ты забрал эту великую корону с моей главы?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли». Он впустил ее во вторые ворота, снял с нее серьги. «Почему, о привратник, забрал ты серьги мои?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли». Он впустил ее в четвертые ворота и отобрал нагрудные украшения. «Почему, о привратник, забрал ты мои нагрудные украшения?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли». Он впустил ее в пятые ворота и снял с ее талии пояс с драгоценными камнями. «Почему, о привратник, забрал ты пояс с драгоценными камнями?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли». Он впустил ее в шестые ворота и отобрал у нее браслеты с запястий и щиколоток. «Почему, о привратник, забрал ты мои браслеты с запястий и щиколоток?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли». Он впустил ее в седьмые ворота и отобрал у нее нижнее белье. «Почему, о привратник, отобрал ты мое нижнее белье?» – «Входи, госпожа моя, таково повеление Владычицы Земли».

Когда Иштар предстает перед Эришкигаль, последняя насылает на нее шестьдесят недугов, поражающих каждую часть ее (Иштар) тела. Все это прекратило процессы размножения на Земле. Сексуальные функции перестали выполняться как среди людей, так и среди животного мира. Боги забеспокоились и выработали план, чтобы вернуть Иштар к жизни, чтобы в мир возвратилось плодородие. Добрый бог Эа создал некое существо, чтобы послать его к Эрешкигаль, а когда она придет в хорошее расположение духа, это существо добудет у нее обещание отдать ему сосуд, содержащий живую воду. Живую воду брызгают на Иштар, которая оживает и поднимается наверх через семь врат, получая у каждых свои личные вещи, которые у нее отобрали. Вернувшаяся к жизни Иштар (первоначально шумерская Инанна) воссоединяется со своим возлюбленным Таммузом (семитизированный шумерский Думузи), и текст заканчивается восстановлением их союза, что сопровождается ритуалами для мертвых с напоминанием, что мертвые могут восстать и почувствовать аромат. Соответственно, видимо, текст нацелен не просто на создание гарантии воспроизводства среди живущих, но и также загробной жизни среди мертвых. Точно так же, как и Иштар восстает из мертвых, могут сделать и наши умершие благодаря ее прецеденту. В этом типичное использование мифа в религии и магии. Миф обеспечивает прецедент для создания такого же результата и для нас в настоящее время.

Месопотамцы создали поэму сотворения, названную Энума Эльиш (When on High – «Когда на небесах»). Ее зачитывали ежегодно в связи с Акиту или праздником Нового года, чтобы отметить восстановление порядка: как в космических, так и в местных масштабах. Точно так же, как тексты повествуют о создании мира, господстве Вавилона и бесспорном царствовании Мардука, главного бога Вавилона, чтение и драматический ритуал, связанные с Энума Эльиш, означали стабильность вселенной и народа в предстоящем году. Правление царя Вавилона полагалось обновлять на каждом новогоднем празднике – он должен был схватить руками руки идола Мардука.

Эпос о сотворении Вавилона (заимствованный у шумеров) весьма отличается от повествования Бытия. Первоначально был хаос, водная пучина, которая олицетворялась в виде чудовища Тиамту. Родившиеся из ее недр боги задумали погубить Тиамту, внеся порядок в хаос. Тиамту, узнав об этих замыслах, решила, в свою очередь, уничтожить богов. Один лишь Мардук не побоялся вступить с ней в борьбу, но потребовал в случае своей победы над Тиамту полного подчинения богов. Когда те приняли требование Мардука, он вступил в единоборство с Тиамту и, убив ее, создал из ее тела небо со звездами, землю с животными и растениями и воду с рыбами. Однако в обоих повествованиях верховное божество внедряет порядок в хаотическое «доисторическое» состояние дел.

Мардук положил конец хаосу. Еврейская легенда, подпитываемая впоследствии в христианских кругах, хранит воспоминание о «мятеже среди богов», преобразованное в восстание ангелов. Оно было исключено из канонического повествования о сотворении, потому что монотеизм исключает существование пантеона богов. И все же старый политеизм оставил следы в тексте Бытия; например, Бог заявляет: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт., 1: 26).

Для теогоний (поэм) типично, что более молодые боги затмевают своих более старых предшественников. Мардук – молодой бог, который добивается господства в пантеоне. Интересно отметить, что в то время, как еврейская легенда отождествляет Яхве с Эльохимом (универсальный и монотеистический принцип), угаритская представляет Яаве (более короткая форма «Яхве») как более молодого бога, притом не кого иного, как сына Эля (Илу). В главной угаритской традиции именно молодой бог Ваал завоевывает власть и обладает большим обаянием, чем его отец Даган или сам Илу; а также юная богиня Анат, затмевающая жену Илу Ашеру (Ашерат и Астарту).

Теогонии с молодыми богами, затмевающими старых, могут прорасти независимо во многих частях земного шара, и им как таковым в этом анализе не будет уделено место. Здесь нас интересуют связанные, а не несвязанные параллели. Посему обратим свое внимание на хеттскую легенду о господстве на небесах, которую Г. Гютербок справедливо сравнивал с греческой легендой, дошедшей до нас в «Теогонии» Гесиода. Хеттский текст гласит, что когда-то Алалу был царем богов и Ан (Ану) (шумерский, затем общемесопотамский бог небес) восстал против него и захватил власть. Тогда бог Кумарби откусил и проглотил гениталии Ана (Ану) и отобрал у него власть. Перед тем как Ан (Ану) покинул сцену, он сообщил Кумарби, что из-за проглоченных гениталий тот забеременел тремя богами, включая бога бури, который вытеснит Кумарби. Таким образом, перед нами ряд из четырех последовательных царей пантеона хеттов: 1) Алалу, 2) бог небес Ану, 3) Кумарби и 4) бог бури. Гесиод фиксирует греческую легенду, параллельную последним трем из этих четырех царей пантеона. Уран – это бог небес, соответствующий Ану. Сын его Кронос, который отбирает у него власть (отсекая гениталии и забрасывая их в море – из образовавшейся в результате пены (из семени и крови) на свет появилась Афродита) и вытесняет его, соответствует Кумарби. Кронос проглатывает собственных детей, кроме Зевса, который позднее заставляет Кроноса изрыгнуть их. И опять Кронос соответствует Кумарби, который извергнул богов. Зевс-громовержец соответствует хеттскому богу бурь в качестве последнего и фактического повелителя пантеона. Таковы детали, демонстрирующие связь между двумя легендами. (И это естественно, поскольку восходят к общему праиндоевропейскому источнику. – Ред.)

Место хеттов в эволюции западной культуры следует считать важным по очевидным причинам. Во-первых, географическое положение Малой Азии сделало ее сухопутным каналом между культурой Месопотамии и Грецией. Воздействие семитов-аккадцев (скорее семитизированных шумеров, сохранивших древнюю шумерскую культуру. – Ред.) на хеттов явно столь велико, что нам нетрудно понять, что в анатолийской культуре было достаточно месопотамского компонента, чтобы перенести его в эгейский мир. Клинописные хеттские тексты не только написаны шрифтом Месопотамии (изобретенным шумерами), но и полны шумеро-аккадских логограмм и заимствований; всего этого настолько много, что толкование хеттских рукописей очень кстати для специалистов по Ассирии, а не только для экспертов по индоевропейским языкам. Соответственно, месопотамский элемент в Анатолии был качественно и количественно оснащен для того, чтобы продвигаться дальше на запад и оставить свой след в Европе в минойские и микенские времена.

Хетты несли свою сложную составную культуру (частично с помощью своих завоеваний, который расширялись во всех направлениях) из региона Эгейского моря в Вавилон, к Черному морю и в Ханаан.

Ханаанские связи с хеттами многочисленны. Взять хотя бы один конкретный момент, очевидный без письменных доказательств, – еврейское слово, обозначающее руку, используется для того, обозначить «монумент» или «надгробный камень»; такое же использование обнаружено в угаритском языке. Но еврейский язык имеет высокоспециализированное значение для слова «рука»; конкретно оно звучит как «стела победы», которую Давид поставил у Евфрата, чтобы отметить самую дальнюю границу своих походов (1 Пар., 18: 3). Хеттский царь Хаттусили III использует в качестве слова для обозначения руки точно то, что имеет смысл «стелы победы». Его писец использует шумерограмму ŠU (= аккадское слово qâtu «рука»), но ни ŠU, ни qâtu в то время не имели этого значения «стелы победы» в шумерском или аккадском языках. «Рука» в этом смысле – это особенность Запада, охватившего ханаанские и хеттские сферы. В самом деле, мы могли бы назвать эту сферу просто «хеттской», потому что Сирия и Палестина действительно месопотамцами именовались Хатти (страна хеттов) из-за оказываемого на них хеттского влияния. (Попросту были хеттами завоеваны, хотя Египет временами немного отодвигал границу к северу. – Ред.)

В «патриархальный век» вокруг Хеврона процветал хеттский анклав. В Бытии, 23 описан Авраам, покупающий участок земли у хетта Ефрона в присутствии целой хеттской общины, потому что земля не могла быть продана чужаку без разрешения общины на эту сделку. Более того, эта операция совершается по хеттскому закону, нежели месопотамскому (а у кочевавших здесь временами предков евреев (хапиру) законов, как таковых, не было; были понятия). Вопрос, поднятый во время меновой торговли перед продажей, ничего не имеет общего с рынком по поводу цены, хотя это обычно понималось именно так современными читателями, несмотря на ясную формулировку. Вопрос состоит в том, будет ли разрешено Аврааму купить только угол недвижимости (участка земли), на котором находилась пещера, которую Авраам хотел использовать для захоронения Сарры, либо ему придется покупать всю собственность, чтобы заполучить эту пещеру. По законам хеттов владелец собственности соблюдает феодальные обязанности в отношении земли до тех пор, пока не продаст ее всю. Таким образом, вопрос ясен: Авраам хотел получить часть участка земли для захоронения без восприятия на себя феодальных обязательств; но хетт Ефрон настаивал на том, чтобы Авраам покупал либо все, либо ничего. Поскольку у Авраама на руках имелось тело, требующее захоронения, у него не было времени на длительный торг; он уступил и купил землю на условиях Ефрона. Включение деревьев на этом участке в купчую также характерно для хеттского закона. (Хетты, первоначально назывались несийцы, индоевропейский народ, происходит из степей и лесостепей Восточной Европы. Около 2300–2200 гг. до н. э. они вторглись с Балканского полуострова в Малую Азию, где позже, в XVIII – начале XVII в. до н. э., создали мощную державу, погибшую в начале XII в. до н. э. – Ред.)

Древнее месопотамское законодательство не отражает учреждения брака по левирату. Левират означает, что женщина, принятая в жены, принадлежит семье мужа даже после его смерти до такой степени, что продолжает исполнять роль жены для другого мужчины в его семье. Обычно этим другим мужчиной являлся ее деверь (levir по-латински), но в хеттском законодательстве правомочен и ее свекор. Эти браки по левирату были широко распространены среди древних индоевропейцев, включая индусов (индоариев), хеттов, греков и римлян. Более того, это явление стало заметно в древнем семитическом мире только после волны индоевропейских вторжений, происходивших в течение II тысячелетия до н. э.; например, в Нузу, Угарите, в сводах законов ассирийцев (и, естественно, индоевропейцев, хеттов), а также в Библии. Более древние клинописные таблички не содержат никаких следов этого вплоть до свода законов Хаммурапи и включая его.

Библия упоминает о хеттах среди ранних жителей Палестины и утверждает, что между евреями и хеттами происходили браки. Иезекииль (16: 3) даже заявляет жителям Иерусалима (конкретно – «дщери Иерусалима»), что они – народ-гибрид; их отец, так сказать, аморей (в Библии аморрей), то есть семитский кочевник из пустынь Аравии, а мать их – хеттского рода. (Смешение с хеттами, которые были светлоглазыми блондинами или рыжими, и другими привело к значительному изменению исходного, больше негроидного, внешнего вида евреев. – Ред.) Так что нам нечего удивляться, что в Бытии, 38 есть повествование с близкими индоевропейскими параллелями в плане социологическом. В этой истории говорится о том, что Фамарь становится женой одного из сыновей Иуды, который умирает, а поэтому становится женой другого сына Иуды, который также умирает. Фамарь облечена правом быть матерью наследника через какого-то другого члена семьи Иуды, но Иуда удерживает от нее своего третьего сына. Она вынуждена в соответствии с обстоятельствами выдать себя за проститутку и таким путем ухищряется забеременеть от Иуды (своего свекра). В тексте говорится, что Фамарь действовала в рамках своих прав, так что перед нами случай параллели с хеттским законом, который признает свекра как правомочное лицо в очередности левирата. Но есть еще одна примечательная «индоевропейская» параллель. Когда обнаружилось, что Фамарь беременна, но Иуда еще не знал, что он имеет к этому отношение, он распорядился, чтобы Фамарь сожгли заживо; и ее собственный отец выдал свою дочь для сожжения. (Однако Фамарь после предъявления ею вещественных доказательств (печать, перевязь и трость Иуды) не сожгли, и она родила двойню. – Ред.) В Индии существует традиционно два пути обращения с вдовами – через левират (niyoga) или путем сожжения (suttee). Похоже, оба они отражены в Бытии, 38 (с соответствующими изменениями – ибо suttee в Индии фактически предотвращает неверность, в то время как в Бытии, 38, оно предназначено для того, чтобы приглушить очевидную неверность).

Одним из наиболее значительных документов древней Анатолии является «Апология Хаттусили III». Хотя и являясь сыном хеттского царя Мурсили, Хаттусили не попадал в число возможных наследников своего отца, и все-таки он сманеврировал и отвоевал для себя трон. Для своего оправдания он составил эту апологию, показывающую, как с ним несправедливо обращались и как он и богиня Иштар заключили договор, согласно которому она защищала его и помогала ему в его карьере в обмен на его преданность ей и за возвышение ее на самое видное место в пантеоне богов. Отношения между царем и божеством-покровителем являются частью личных договорных отношений между европейскими патриархами и Яхве, в которых человеческая преданность отождествляется с божественной защитой. Греческая героическая литература полна иллюстраций таких договорных отношений между конкретным человеком и конкретным божеством. Такой парой являются Анхис и Афродита; другая пара – Одиссей и Афина. Как Хаттусили III и Иштар, эти пары также иллюстрируют соглашение между человеком и богиней.

Когда Хаттусили III после военных успехов своей молодости одержал свою великую победу, став правителем, он говорит нам, что в то время «Иштар называла меня по имени». Это впечатляющая параллель по отношению к древнееврейской терминологии, поскольку божество называет «по имени» мессию (помазанника), который является человеком-царем, пользующимся благосклонностью этого божества. Обратим внимание, что Господь называет Кира, своего помазанника (Ис., 45: 1), по имени, гарантируя будущие победы (стих. 1–3) (Кир, в 539 г. до н. э. захватив ночью почти без боя Вавилон (ворота города кто-то открыл), отпустил из «вавилонского плена» евреев, разрешив им также восстановить храм Соломона в Иерусалиме. Отсюда такая благодарность. Великий Кир погиб в 530 г. до н. э. со всем войском в битве с массагетами и саками в районе хребта Б. Балхан (современная Туркмения). – Ред.), совсем как Иштар обращалась к Хаттусили III по имени и гарантировала ему победы. Эту хеттскую параллель следует включить во вспомогательные свидетельства для изучения мессианства.

Нам еще предстоит осмыслить всю важность исторической роли хеттов. Среди многих путей подхода присутствует изучение исторических хроник. Во II тысячелетии до н. э. историография хеттов существенно возвысилась над всем остальным, что когда-либо было создано в Египте фараонов и Древней Месопотамии. Египет и Месопотамия никогда не выходили за рамки стадии анналов в регистрации исторических событий. Хетты достигли высочайшего уровня в описании истории до греков и евреев. Мы сейчас можем предполагать, почему именно греки и евреи стали первыми историками Запада. Обе нации начали свою историографическую карьеру на хеттском субстрате. Не случайно Геродот, отец истории, был выходцем из Анатолии. Зерна исторических писаний были заложены хеттами еще во II тысячелетии до н. э. через их сферу влияния (завоеванную территорию. – Ред.), охватывающую огромную теориторию от Галикарнаса на западном, эгейском, побережье Малой Азии, до Иерусалима и далее. Далее мы можем заметить, что эти семена дали корни прежде всего не внутри материка, а вдоль палестинских и ионических берегов Средиземноморья.