Текст книги "Российская белая эмиграция в Венгрии (1920 – 1940-е годы)"

Благодаря этим усилиям к сентябрю месяцу удалось добиться некоторого смягчения в позиции французов и итальянцев, они обещали, что не будут препятствовать прибытию русских военных в качестве беженцев в Венгрию. Таким образом – согласно рапортам фон Лампе – главным препятствием на пути решения вопроса оставались англичане, в частности Томас Холлер, который хотел обусловить свое принципиальное согласие знанием таких деталей, к обсуждению которых можно было приступить только после получения положительного ответа со стороны Антанты.

Он, между прочим, интересовался у венгерского правительства, на каких именно общественных работах будут использованы русские в Венгрии. Узнав, что венгерское правительство не в состоянии устроить русских беженцев на работе в предложенном фон Лампе количестве (Холлер не уточнял, какое именно количество он имеет в виду), он решил не просить у своего правительства новых указаний⁶⁸.

16-го сентября вопрос о русских беженцах первый раз был поставлен на заседании венгерского Совета Министров. Министр иностранных дел Венгрии граф Банффи предложил выполнить просьбу фон Лампе о принятии 2000 военных. Он подчеркнул при этом политическую пользу подобного решения. Большевизм – сказал Банффи присутствующим – находится на грани крушения, а сегодняшние эмигранты будут играть большую роль в процессе реставрации добольшевистских порядков в своей стране. Венгрия, оказав помощь в этом деле, могла бы завоевать симпатии будущей России. Министр торговли Лайош Хедешхалми на это возразил, что русские отнимали бы рабочие места у венгров. По предложению премьер-министра графа Иштвана Бетлена вопрос был снят с повестки дня и министру иностранных дел поручили дальнейшее уточнение деталей⁶⁹. Неизвестно, откуда взял граф Банффи цифру 2000. Фон Лампе в адресованном ему письме от 14-го сентября «желательной цифрой», с точки зрения русского командования, называет 5000. Неизвестно также, дошло ли данное письмо до министра иностранных дел еще до заседания Совета Министров. Как бы то ни было, фон Лампе не только никогда не говорил раньше о таком малочисленном контингенте, но через несколько дней на встрече с Банффи прямо протестовал против столь низкого числа принимаемых. Протест этот не произвел никакого впечатления на руководителя венгерской дипломатии, если не считать, что в разговоре с фон Лампе он уже употреблял формулу «от 1000 до 2000»⁷⁰.

Не исключено, что ценой вышеупомянутого изменения позиции Антанты было значительное снижение числа лиц, подлежащих переброске. Подобную мысль развил фон Лампе в своем рапорте от 20-го сентября. По его мнению, венгры в данный момент находятся между двумя огнями. С одной стороны, они ясно признают политическую пользу своей помощи русским беженцам, но с другой стороны, рассчитывая на благоприятное разрешение западно-венгерского вопроса (т. е. вопроса о Бургенланде, о котором речь шла выше), они надеются на поддержку Англии, главного оппонента переброски остатков русской армии в Венгрию. 2000 – это был тот компромисс, на который венгры готовы были пойти, ведь такое ничтожное количество русских военных не могло задеть английские интересы. Фон Лампе был убежден, что если бы не английская позиция, венгры приняли бы к себе значительно больше беженцев. Таким образом – по мнению представителя Врангеля – ключ к решению проблемы находится «в данный момент только в Лондоне, может быть и в кабинете Красина». Критическое отношение фон Лампе к Англии объяснялось не только поведением Томаса Холлера, но и тем, что к этому времени из держав-победительниц Англия пошла дальше всех по пути к признанию столь ненавистной фон Лампе советской власти. В марте 1921 г. было заключено торговое соглашение, урегулировавшее и ряд вопросов политического характера⁷¹. В результате переговоров Леонид Борисович Красин был назначен торговым представителем РСФСР в Лондоне с сохранением за ним должности народного комиссара внешней торговли. Фон Лампе не исключал, что именно он стоял за отрицательным отношением Англии к переброске врангелевских войск в Венгрию⁷². При отсутствии других источников трудно судить о правильности выводов фон Лампе. На основе венгерских архивных документов не без оснований можно предположить, что венгерское правительство и само старалось свести к минимуму размер помощи.

В упомянутом письме к министру иностранных дел от 14 сентября фон Лампе уже задал конкретные вопросы венгерскому политическому руководству, и просил срочно дать ответ на них. Исходя из полученной информации о том, что конференция дипломатических представителей ведущих союзных держав в ближайшем будущем сообщит о своем нейтральном отношении к вопросу переброски войск, фон Лампе уведомился, сколько именно офицеров и солдат сможет принять Венгрия, когда может начаться их переброска, где и в каких условиях они будут размещены, и с кем именно он может обсудить все конкретные детали⁷³. Чтобы преодолеть препятствия и рассеять опасения венгров, фон Лампе от имени русского командования предложил ему взять на себя обеспечение беженцев в течение одного года, подобно тому, как это имело место в Королевстве СХС и в Болгарии⁷⁴.

Вопрос о принятии русских беженцев вторично фигурировал на повестке дня на заседании Совета Министров 27 октября 1921 г. На этот раз он был поставлен немного по-другому, чем в прошлый раз. Министр иностранных дел граф Банффи информировал своих коллег об уже достигнутой договоренности с представителем Врангеля, согласно которой Венгрия обеспечивает приют 1000 офицеров русской армии. Русская сторона полностью взяла на себя их содержание, причем платить она собирается в долларах США. Таким образом, осталось решить лишь вопрос о том, какое учреждение будет заниматься размещением этих лиц. Министр обороны от имени своего ведомства выразил готовность помочь в этом деле, и подполковнику генерального штаба Карою Оттрубаи была поручена выработка технических деталей⁷⁵.

Фон Лампе еще в начале октября получил известие о принципиальном согласии венгерского правительства на принятие 1000–2000 военных. После этого – как ему было сказано – осталось только найти подходящее место для их размещения, что в условиях волны беженцев с утраченных вследствие Трианонского договора территорий было отнюдь не легко. Для ускорения решения вопроса фон Лампе пошел даже на то, что взял на себя расходы по ремонту объекта⁷⁶.

Однако международные события, произошедшие на пороге достижения хотя бы и столь скромного результата в деле переброски врангелевских войск, в очередной раз свели на нет устремления фон Лампе. Во второй половине октября король Карл IV Габсбург предпринял уже вторую за год попытку вернуться на венгерский престол. Его поступок вызвал целый ряд осложнений внутриполитического и внешнеполитического характера⁷⁷. Над страной в течение нескольких дней нависла опасность гражданской войны. Державы-союзницы, контролировавшие Венгрию, протестовали и требовали решительного отпора со стороны венгерского правительства и регента. Из соседних государств Чехословакия и Королевство СХС объявили мобилизацию и угрожали военной интервенцией, если Карла не удалят из страны и венгерский парламент не низложит с престола дом Габсбургов. В нашем конкретном вопросе щекотливость положения заключалась в том, что в армии южнославянского государства служили офицеры и солдаты бывшей врангелевской армии.

По данным сербского исследователя Мирослава Йовановича, с 1 сентября 4500 солдат врангелевской армии поступили на службу в армию Королевства СХС по контракту. Они принимали участие в охране новых границ. Гвардейская бригада донских казаков и конвойная дивизия были, в частности, развернуты вдоль венгерской границы⁷⁸. Венгерское политическое руководство расценивало в качестве недружелюбного акта нахождение в рядах вражеской армии русских подразделений в такой критической для страны ситуации. Министр иностранных дел граф Банффи в своей ноте от 24 ноября известил фон Лампе о том, что в новых обстоятельствах при всей симпатии и доброй воле венгерского правительства принятие русских военных становилось невозможным, так как было бы невозможно объяснить венгерскому общественному мнению, почему правительство оказывает приют офицерам и солдатам той армии, части которой не только служат в вооруженных силах враждебного Венгрии государства, но и – по данным разведки – приняли активное участие в мобилизации⁷⁹.

Отказ от ранее обещанной помощи не был полной неожиданностью для фон Лампе. Он уже с весны, после первых газетных сообщений на эту тему считался с тем, что пограничная служба русских в составе сербской армии затруднит его переговоры с венграми. Он неоднократно докладывал о своих опасениях и просил инструкций от Шатилова по этому поводу. В июне начальник штаба Русской Армии уполномочил его в случае необходимости заверить венгерское правительство, что переброска остатков армии в Сербию никакой военной цели не преследует и угрозы для Венгрии не представляет, части будут размещены в южных районах страны, и хотя они сохранят свою организационную структуру, применяться будут исключительно на строительных работах. В качестве доверительной информации Шатилов прибавил, что даже русскому командованию неизвестно, на какой границе будут нести русские части пограничную службу, «скорее всего на албанской»⁸⁰. Во время осеннего кризиса фон Лампе одной из причин неудачи переговоров считал свою недостаточную осведомленность о деталях в этом деле, ведь на свои запросы он получил уклончивые или даже противоречащие действительности ответы от Шатилова: «постановки на северную границу Сербии быть не может»⁸¹.

После октябрьского кризиса фон Лампе предложил своему начальству снятие русских частей с венгерской границы для успокоения венгров и для спасения ситуации в целом. В ответной ноте на имя министра иностранных дел графа Банффи он оспаривал правильность оценки венгерским правительством сложившегося положения. Он не отрицал, что отдельные русские офицеры и солдаты несут пограничную службу в армии Королевства СХС, но уже в силу своего статуса они не могли принимать участие в стратегическом развертывании против Венгрии. Ссылался фон Лампе и на то, что пограничная служба направлена в том числе и против коммунистической деятельности. Он намекал и на то обстоятельство, что русские военные вынуждены служить в сербской армии попросту ради своего выживания⁸², отмечал также, что те части, которые были предназначены для переброски в Венгрию, полностью финансировались бы русским командованием. Во второй половине своей ноты фон Лампе с особым сожалением констатирует, что «именно Венгрия, та страна, которая выгнала большевизм за свои границы, не будет находиться среди государств, обеспечивших приют русским, которые так давно борются против общего врага, и когда Россия позовет обратно своих солдат для работы по восстановлению, среди них не будет ни одного, кто нашел бы приют в Венгрии в тяжелый для России момент»⁸³.

Однако дело на этом не закончилось. Почти одновременно с отказом венгерского правительства от своего обещания Павел Кусонский, помощник начальника штаба Главнокомандующего, известил фон Лампе об успешном завершении переговоров с Болгарией, в результате чего удалось разместить последний контингент в 9000 военных, остававшихся в районе Проливов. Вследствие этого отпала необходимость в переброске армейских частей в Венгрию за счет русского командования. Вместе с тем перед представителем в Венгрии Кусонский от имени Врангеля ставил новую задачу. Фон Лампе должен был бы добиться того, чтобы Венгрия согласилась на размещение на своей территории 3000 беженцев в качестве рабочих⁸⁴. В сложившихся обстоятельствах он серьезно сомневался в успехе предприятия, в упомянутой выше ноте министру иностранных дел Венгрии он просто констатировал, что размещение армейских частей завершилось, в Турции остались только беженцы. Фон Лампе не поднял перед венгерским правительством вопроса об их принятии⁸⁵. Видимо, он считал необходимым сначала подготовить почву и хотел подождать, пока утихнут волны от «второго королевского путча».

В недрах министерств обороны и иностранных дел не было единого мнения в вопросе об обеспечении приюта русским беженцам. В обоих ведомствах нашлись как и противники, так и сторонники принятия русских военных в ограниченном количестве. Оппоненты ссылались на нежелательность выполнения просьбы фон Лампе с точки зрения национальной безопасности, из-за хороших отношений Врангелевского командования с недружелюбными или прямо враждебными Венгрии государствами (тут чаще всего назывались Франция и королевство СХС) и из-за опасности большевистской агитации среди русских, которую будет трудно контролировать венгерским властям. Судя по документам, к февралю-марту месяцам 1922 г. стало преобладать мнение, что у венгерского правительства не было оснований отказываться от ранее обещанной помощи. В сводке военно-политического департамента министерства обороны отмечалось, что с точки зрения большевистской агитации русские эмигранты не опасны (хотя бы из-за незнания венгерского языка). Согласно автору этой сводки, опыт, как правило, показывает, что такой агитацией в стране занимаются, главным образом, «наши соотечественники-инородцы» (то есть венгерские евреи – А. К.). В черновике сводки говорилось и о целесообразности помощи русским с точки зрения будущих венгерско-русских отношений, но этот абзац был вычеркнут красным карандашом⁸⁶.

7 апреля 1922 г. министерство иностранных дел известило фон Лампе о согласии венгерского правительства на прием русских беженцев, несмотря на тяжелое экономическое положение в стране, дабы выразить свое искреннее сочувствие русской национальной идее. Однако – как мы дальше увидим – это было не последним поворотом венгерского правительства в данном вопросе. Обещание к тому же было обусловлено целым рядом ограничений: приняты могли быть только предложенные врангелевским командованием лица; фон Лампе должен был позаботиться об их содержании; разместить их следовало по возможности за пределами Будапешта; первый контингент мог состоять максимум из 100 человек, а общее количество принимаемых не должно было превысить 1000 лиц, причем офицерам было позволено составить меньшинство среди этой тысячи ⁸⁷.

Мы не располагаем точными данными о том, сколько русских беженцев было принято в Венгрии в рамках этой акции. По сводке министерства обороны, в течение осени 1922 г. в страну прибыли две партии людей – сначала всего 71 человек, а во второй заход 60 офицеров, 31 солдат, 9 женщин и трое детей (всего 103 человека)⁸⁸. Весной 1923 г. прибыла третья (и, по имеющимся данным, последняя) группа – 85 офицеров и солдат, 11 женщин и двое детей ⁸⁹.

1922 год во многих отношениях был поворотным пунктом в деле возможного политического сотрудничества. После подавления в 1921 г. кронштадтского мятежа и крестьянских восстаний, в ожидании возможного краха Генуэзской конференции опять оживилась деятельность эмиграции. Считалось, что неудачный исход конференции повлечет за собой «крупные события», в частности, вооруженное столкновение Советской России с Польшей и Румынией. В венгерских архивных документах сохранились свидетельства о стремлении генерала Александра Павловича Кутепова выяснить возможности совместных с венгерским правительством действий на антибольшевистской основе. Предварительные переговоры шли в Софии в феврале-марте 1922 г. В них приняли участие венгерский поверенный в делах в Болгарии Шандор Кишш, а с русской стороны сам Кутепов, его заместитель полковник Крижановский и Константин Иванович Щегловитов, сын казненного большевиками бывшего министра юстиции Ивана Григорьевича Щегловитова⁹⁰.

Кутепов, посвятив в свои планы венгерского собеседника, настаивал на абсолютной секретности. Даже будапештский военный представитель Врангеля не должен был знать о переговорах. Подобную просьбу генерал мотивировал тем, что окружение Врангеля настроено слишком про-французски, про-антантовски, в основе же его плана лежит создание сильного русско-немецко-венгерского блока. По впечатлению Шандора Кишша, политическим знаменем предполагаемой акции должен был стать Врангель, однако военное руководство предполагалось сосредоточить в руках Кутепова. Последнего венгерский дипломат характеризовал как честного человека, настоящего русского патриота, очень храброго, умелого воина, который доблестно воевал в Крыму и требовал железной дисциплины в своих войсках. Однако изложенный им анализ политической ситуации, его представления и замыслы носили, несомненно, «смутный» и, более того, довольно авантюристический характер (правда, в условиях всеобщей послевоенной европейской разрухи они не казались экстраординарными). Суть их сводилась к тому, – как об этом Кутепов говорил на встрече с венгерским дипломатом 26 февраля – что через несколько недель якобы начнутся военные действия Красной Армии против Румынии, в результате чего удастся советизировать не только Румынию, но и Болгарию ⁹¹. В этой ситуации он со своими войсками совершит прорыв в направлении Видина в Банат, где к нему присоединятся находящиеся там русские части, и, добравшись до Венгрии, они перейдут на сторону венгерского правительства. К этому он прибавил, что в настоящий момент в его распоряжении находятся 25 тысяч военных, 700 пулеметов, но у него почти нет лошадей, и кроме того он вообще не имеет артиллерию. (Тут следует отметить, что Кутепов, видимо, отличался особой склонностью к планированию таких авантюрных прорывов. Еще в Галлиполийском лагере, когда показалось, что конфликт с французами дойдёт до своего предела, он готовил свои войска к форсированному уходу с полуострова и даже к занятию Константинополя ⁹²).

Дальнейший ход предполагаемых событий вырисовывается из документов в самых общих чертах. Не очень ясно, каким образом он хотел этого добиться, но военной целью Кутепова был захват южной части России. При этом он надеялся найти себе союзника в усиливающемся, по его представлениям, крестьянском восстании Антонова, которое на самом деле к этому времени было уже подавлено войсками М. Н. Тухачевского. Дальнейшей своей политической целью Кутепов назвал воссоздание сильных России, Германии и Венгрии. Взамен за сотрудничество он обещал гарантировать довоенные границы Венгрии. Когда Шандор Кишш выразил свои сомнения по поводу того, что ради неславянского венгерского народа русские будут выступать против славянских государств Малой Антанты, Кутепов заявил ему, что здесь идет более крупная игра, за которой стоит русско-немецкий союз. Польша в новых условиях – по словам Кутепова – вынуждена будет войти в состав Российской империи (возможно, с сохранением некоторой внутренней автономии). Взамен Россия декларирует свою незаинтересованность в Чехословакии, которую он и так считает нежизнеспособным государством. А на Балканах российским интересам больше соответствовала, по его мнению, самостоятельная Сербия (по территории и силе примерно равная Болгарии), а не более крупная Югославия, которая легко может выйти из повиновения. Дабы заслужить большее расположение своего собеседника, Кутепов ко всему вышеизложенному прибавил, что единственной нацией, способной организовать государство в Дунайском бассейне, он считает венгерскую⁹³.

От венгров Кутепов ожидал помощи в следующих вопросах. Прежде всего он срочно хотел купить 30 тысяч лошадей для своих войск. В этом, пожалуй, заключался ключевой момент его предложения. Кроме того, он просил права пользоваться инфраструктурой венгерских дипломатических миссий в разных странах: отправлять шифрованные телеграммы, прибегать к услугам венгерских дипломатических курьеров при посылке диппочты, поскольку существующую русскую дипломатическую сеть считал ненадежной. Относительно первой просьбы Шандор Кишш заметил, что лошадей в таком количестве у венгров нет, и вообще сделка сама по себе является невозможной из-за контроля Антанты и репарационных обязательств Венгрии. Кутепов на это ответил, что невозможных вещей нет на свете, и подтвердил, что его просьба чрезвычайно важная и срочная, так как через несколько месяцев, может быть даже недель, «все будет уже в движении»⁹⁴.

В Венгрии в министерствах обороны и иностранных дел план Кутепова был принят более, чем скептически. В военном отношении его считали авантюрным и лишенным всяких реальных оснований и шансов на успех. Были высказаны также подозрения, что за всем этим замыслом стоит Щегловитов, который хочет таким образом получить разрешение на вывоз лошадей в Болгарию и там провести коммерческую сделку, все же остальное в принципе только блеф. Было решено дать на предложение русских военных вежливый отрицательный ответ, вместе с тем Шандору Кишшу было поручено и в дальнейшем поддерживать контакт с кругом Кутепова. В середине мая венгерский поверенный в делах опять докладывал о намерении Кутепова прорваться в Венгрию с оружием в руках. На этот раз речь шла «только» о 10 тысячах военных, и вместо изложения крупномасштабной политической концепции полковник Крижановский по поручению своего командира объяснил подобное стремление невыносимостью положения русских военных в Болгарии. Венгерское правительство как в первом, так и во втором случае ответило отказом⁹⁵. Что касается генерала Александра Кутепова, он сам один раз все-таки попал в Венгрию. В марте 1924 г. он посетил проживавшего тогда в Будапеште генерала Антона Ивановича Деникина, чтобы посоветоваться с ним относительно создания подпольной антибольшевистской организации⁹⁶. Второй участник переговоров, Константин Щегловитов в феврале 1925 г. – как об этом доложил советник венгерского посольства Шандор Кишш – застрелился в одной из софийских гостиниц, оставив за собой крупные непогашенные долги⁹⁷.

22 ноября 1922 г. на межведомственном совещании с участием ведущих чиновников различных департаментов министерств обороны, внутренних дел и иностранных дел обсуждались вопросы, связанные с русской эмиграцией. Участники исходили из тех – безусловно упрощенных – представлений, согласно которым русские эмигрантские организации, утратив свой контрреволюционный характер, в дальнейшем не смогут играть никакой роли в свержении советской власти в России, некоторые из них сами служат большевикам, другие представляют идею панславизма. Поэтому было сочтено нецелесообразным проявлять слишком благосклонное отношение к находившимся на территории Венгрии русским беженцам, и столь же нежелательным сочли дальнейшее увеличение численности славянских элементов в стране за счет принятия новых эмигрантов. Представитель военно-политического департамента министерства обороны генерал Арманд Перцел к этому прибавил: с точки зрения национальной безопасности является серьезным риском, что эмигранты разбросаны по всей стране, живут в разных местах, при этом имеют доступ к доверительной информации и полученные сведения потом передают представителям Королевства СХС и Чехословакии⁹⁸. В этом отношении Перцел питал недоверие не только к русским эмигрантам вообще, но в особенности конкретно к официальному представителю Врангеля Алексею фон Лампе. В одном из своих поздних донесений от 1930 г. он характеризует его как опытного, интеллигентного, хитрого и упрямого разведчика, поддерживавшего тесные связи с проживавшими тогда в Париже русскими. Министерство обороны не имело никакой пользы от сотрудничества с ним. Он – Перцел – всячески старался скрыть от него информацию⁹⁹.

Что касается «шпионской деятельности» русских эмигрантов в Венгрии, то опасения венгерского правительства и отдельных чиновников были явно преувеличены. Имеющиеся документы не дают никаких оснований сомневаться, например, в абсолютной лояльности

Алексея фон Лампе к венгерскому правительству, тем более, что – как мы видели выше – он был ярым сторонником сплочения белых сил. По всей вероятности, ближе к истине выводы, содержавшиеся в сводке VI-го департамента министерства обороны от 9 января 1930 г. В ней отмечалось, что во время пребывания врангелевской миссии в Будапеште ни в отношении фон Лампе, ни в отношении других членов миссии не удалось найти никаких доказательств их недоброжелательной деятельности – при том, что за ними велось строгое наблюдение¹⁰⁰. Тут необходимо отметить, что конкурировавшие друг с другом разные группировки белых эмигрантов с особой старательностью обвиняли друг друга перед венгерскими властями в шпионаже. Как правило, за этими интригами стояла борьба, которая велась в российском монархическом движении между сторонниками великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. В Венгрии, несмотря на немногочисленность русских эмигрантов (а может быть именно поэтому), эта борьба отличалась особой остротой.

Возвращаясь к упомянутому совещанию, следует сказать, что некоторые из присутствовавших на нем высказывались за выполнение обещания, уже сделанного венгерским правительством Алексею фон Лампе, относительно размещения 1000 солдат и офицеров на территории страны. Но было все-таки решено приостановить прием новых прибывших в течение зимнего периода. Участники совещания вынесли решение, согласно которому при общей нежелательности дальнейшего увеличения числа русских эмигрантов в Венгрии их принятие в единичном порядке может иметь место, но только в том случае, если это является политически выгодным с точки зрения государственных интересов¹⁰¹.

Если до этого фон Лампе без особых затруднений мог получить разрешения на въезд отдельных эмигрантов, то после этого совещания он очень часто наталкивался на отказ. Это случилось, в частности, весной-летом 1923 г., когда он ходатайствовал относительно визы для небольшой группы из 6 человек, среди которых наиболее известным лицом был генерал-лейтенант Сергей Георгиевич Улагай, бывший командующий кубанским десантом лета 1920 г. Данная история наглядно показывает, насколько неповоротливо работала венгерская бюрократия даже на самых верхах, и насколько плохо согласовывали разные ведомства свои действия, когда дело касалось решения тех или иных вопросов. Для разрешения на въезд необходимо было одновременное согласие трех министерств – обороны, внутренних дел (полиция) и иностранных дел. В ходе процедуры в начале июня фон Лампе в очередной раз появился у министра обороны и заявил ему, что полиция якобы уже оформила разрешение на упомянутых лиц, а заместитель министра иностранных дел Каня в свою очередь подтвердил, что со стороны его ведомства также нет возражений. Однако министр обороны продолжал настаивать на отклонении просьбы фон Лампе. Здесь важно не то, соответствовало ли действительности высказывание фон Лампе. Он мог и немного лукавить, мог толковать по своему усмотрению завернутые в мягкую дипломатическую форму неопределенные обещания Кани. Поражает главным образом то обстоятельство, что министр обороны генерал Беличка вместо того, чтобы уведомиться у своего коллеги, министра иностранных дел о действительном положении вещей, в длинном письме начал поучать его, опираясь исключительно на слова фон Лампе. Он жаловался, насколько в неудобное положение был поставлен поступком Калмана Кани, давшего согласие на въезд русских беженцев. В результате, вопреки первоначально принятым решениям и своему убеждению, он был вынужден дать в конце концов свое согласие: «У меня не было оснований отказать в выдаче разрешения на въезд, так как в отношении желающих въехать лиц не было никаких возражений». Генерал Беличка сожалел, что именно на военное ведомство свалят ответственность за отказ, между тем это ведомство должно было сохранить видимость (по выражению самого министра – А. К.), что сочувствует своим товарищам по оружию, попавшим в тяжелое положение русским офицерам. Генерал Беличка в своем письме настаивал на том, чтобы в дальнейшем позиция отдельных министерств и ведомств в этом вопросе не сообщалась русским, а отказ был им представлен как единое мнение венгерского правительства¹⁰².

Министр иностранных дел Геза Дарувари, который сменил на этом посту графа Миклоша Банффи, легко парировал упреки. Он уведомил своего коллегу о том, что «чрезвычайный посол и полномочный министр Каня никогда не делал приписанного ему заявления». Он попросил министра обороны в следующий раз обратиться непосредственно к нему за разъяснением прежде чем делать далеко идущие выводы относительно позиции министерства иностранных дел со слов военного представителя той или иной иностранной миссии ¹⁰³.

Цитата из докладной записки чиновника венгерского министерства обороны от 23 мая 1925 г. в адрес заместителя министра иностранных дел Калмана Кани свидетельствует о том, что венгерская политическая элита отвернулась от представителей русской эмиграции, осознав незначительность их политического веса и в силу этого нецелесообразность сотрудничества с ними. После обзора основных течений в русской эмиграции автор приходит к следующему выводу:

«С точки зрения интересов Венгрии русские всегда оказывались врагами венгров, и таковыми они останутся. Возможные дружественные чувства по отношению к венграм со стороны отдельных лиц в эмиграции этого изменить не могут.

С точки зрения интересов безопасности страны я считаю крайне желательным, чтобы ко всем проживающим в Венгрии русским без исключения одинаковым образом относились с большим подозрением.

После долгих лет лишения и нужды большая часть эмиграции морально настолько опустилась, что за деньги они готовы на все.

Поэтому считаю крайне вредным, что наиболее интеллигентные элементы русской эмиграции пользуются особой поддержкой и вниманием верхних слоев венгерского общества: воспользуясь своими общественными связями, они могут развернуть шпионскую деятельность против Венгрии». В документе все эти предложения подчеркнуты карандашом, и на полях бумаги имеется пометка заместителя министра иностранных дел Калмана Кани: «совершенно верно».¹⁰⁴

В итоге старания фон Лампе в целях установления политического сотрудничества и размещения контингентов врангелевской армии в Венгрии не привели к серьезным результатам. Переговоры затягивались, вместо реализации крупномасштабного плана по размещению в стране тысячи военнослужащих русской армии, в Венгрии нашли приют лишь несколько сот солдат и офицеров. (Учитывая экономический кризис, жизненные условия в послевоенной Венгрии, языковые трудности, разницу в религии, в традициях, это число все-таки нельзя считать ничтожным.) Со временем и врангелевское командование потеряло интерес к стране. Этому способствовало то обстоятельство, что переброска армейских частей в Королевство СХС и Болгарию к 1922 г. в целом была завершена. Начальник штаба армии генерал Шатилов уже 16-го января 1922 г. из Сремских Карловцев уведомил фон Лампе, что из-за недостатка финансовых средств с 1 февраля было решено закрыть ряд военных агентур, «в том числе и вашей». Взамен Шатилов предложил фон Лампе занять должность штаб-офицера рядом с заместителем начальника штаба, генералом Кусонским¹⁰⁵. (Тем же днем, 16 января, датировано и письмо Кусонского А. фон Лампе из Константинополя. В нем он не только не упомянул о такой возможности, но передал сердечную благодарность Врангеля за старания фон Лампе, и призвал его «продолжать энергичную работу о приеме контингентов нашей армии, в крайнем случае добиться хотя бы получения виз на въезд в страну возможно большему количеству лиц по выбору и назначению Главнокомандующего»¹⁰⁶.) Ликвидация постоянного представительства Врангеля в Будапеште должна была происходить таким образом, – писал Шатилов Кусонскому, – чтобы венгерское правительство не могло истолковать ее как недружелюбный акт, с Венгрией и в дальнейшем надо было сохранять хорошие отношения¹⁰⁷. Фон Лампе в своих ответных письмах настойчиво приводил аргументы в пользу сохранения своего представительства. В них он повторил практически все свои прежние соображения и добавил, что у него имеются денежные ресурсы на дальнейшее содержание вверенного ему представительства¹⁰⁸. Его аргументы, по всей вероятности, подействовали, потому что закрытие миссии было отложено. С апреля 1922 г. фон Лампе был назначен военным представителем Врангеля в Германии с сохранением своей должности в Венгрии по совместительству. С этого времени он постепенно переместился в Берлин, а курирование венгерскими делами доверил своему заместителю, есаулу Владимиру Иловайскому, обо всем ему докладывавшему. В 1924 г. фон Лампе уже ограничился всего двумя-тремя поездками в Венгрию. С одной из них был связан любопытный эпизод, заслуживающий внимания.