Текст книги "Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)"

Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа»

© The Institute of Psychoanalysis, London

© The Institute of Psychoanalysis, London, and Moscow Psychoanalytic Society (compiling of the Annual and Russian Translation)

© Оформление. OOO «Новое литературное обозрение», 2016

От главного редактора «Международного психоаналитического ежегодника»
Бессознательная фантазия, символизация и пресимволический опыт на аналитическом сеансе и в жизни
Игорь Кадыров

Igor Kadyrov. Unconscious phantasy, symbolization and pre-symbolic experience in the session and life. Editorial

Шестой выпуск «Международного психоаналитического ежегодника» объединяет под одной обложкой более двадцати работ, посвященных наиболее животрепещущим проблемам современного психоанализа. Эти работы были отобраны редакцией «Ежегодника…» из статей, опубликованных в «Международном журнале психоанализа» за последние два года. Как и статьи предыдущих пяти выпусков, они представят российскому читателю многостороннюю и динамичную панораму современного психоанализа, позволят увидеть, как сегодня он практикуется и осмысляется в различных психоаналитических культурах, традициях и странах. Если же попытаться выделить сквозные организующие темы или основные фокусы практически всех статей настоящего выпуска, то это проблемы бессознательной фантазии, символического и пресимволического психического опыта, а также психического прошлого и воспоминания, как они проявляются на психоаналитическом сеансе и в жизни.

В совокупности и по отдельности эти темы тесно связаны и наполняют содержанием, хотя и не исчерпывают полностью центральную для всего психоанализа категорию – категорию бессознательного. В психоанализе бессознательное понимается как область локализации патологии, мотивации (влечений), креативности, а также корней символизации и сновидения как закодированной системы внутренних символов. Более того, бессознательное понимается как основной предмет аналитического действия, который улавливается, исследуется и трансформируется через интерпретирование его манифестаций в переносе (и, как следствие, в контрпереносе) – как в «здесь и теперь» аналитического сеанса, так и в «тогда и там» бессознательного прошлого или истории бессознательной фантазии.

С психоаналитической точки зрения именно бессознательное или, точнее, система «Бессознательное» [система Бсз][1]1
  Это понятие Фрейд вводит как отличное от чисто описательного понимания бессознательного. Он также определяет систему Бсз как радикально отличающуюся от другой психической системы – объединенной системы Предсознательное – Сознание (система Псз – Сз). Однако в некоторых местах он говорит о системе Псз и системе Сз все-таки как об отличающихся друг от друга системах (Фрейд, 1911/2007, 1915/2007).


[Закрыть] в разнообразных его проявлениях конституирует саму основу психической реальности. К главным же конституентам бессознательного и к основным фокусам аналитической работы как раз и относятся бессознательные фантазии, а также различные психические образования и процессы, в терминологии Фрейда – дериваты, непосредственно связанные с влечениями и крепко укорененные в вытесненном (онтогенетическом) и невытесненном (филогенетическом) бессознательном. Постулируя и описывая идею не только вытесненного, но и так называемого невытесненного (изначального, «доисторического» или «внеисторического») бессознательного, Фрейд указывает не только на психическую историю конкретного человека, в том числе на самые ранние ее этапы, но и на общее прошлое человека как вида, обращаясь одновременно к бессознательному прошлому и к прошлому бессознательного. Если психические реликты этого прошлого и являются, с точки зрения Фрейда, продуктами вытеснения, то это продукты так называемого первичного или доисторического вытеснения (Urverdrängung). Фрейд называет их своеобразными «аборигенами психики» (Фрейд, 1915/2007), которые образуют центры притяжения для всех последующих, если можно так сказать – уже исторических вытеснений.

В каком-то смысле словосочетание «бессознательное прошлое» – оксюморон. Во всяком случае, с точки зрения Фрейда, одной из феноменологических характеристик системы Бсз [помимо отсутствия в ней взаимных противоречий между репрезентациями различных влечений, главенства первичного процесса и механизмов смещения и сгущения, а также замещения внешней реальности реальностью психической] является отсутствие временно´й организации. В 1915 году в статье «Бессознательное» Фрейд отмечает: «Процессы системы Бсз находятся вне времени, то есть они не упорядочены во времени, вообще не связаны со временем» (Фрейд, 2007, c. 32). В то же время он дифференцирует различные содержания бессознательного (а также предсознательного) и выделяет уровни их топографической и, как мы видели, также исторической (доисторической и т. д.), или временной, стратификации. Фрейд выдвигает предположение о многоуровневой локализации «записей» психических событий и процессов в разных стратах ментального аппарата и дифференцирует уровни и пространственно-временные параметры первичного и вторичного цензурирования и вытеснения. В частности, он описывает, как определенные дериваты бессознательного могут «добиваться высокой степени организации» (Фрейд, 2007, с. 38), «обходить цензуру» (Там же) между бессознательным и предсознательным, мимикрируя при этом под сознательные представления или идеи, но сохраняя свою базовую бессознательную природу, и уже только на границе между сознанием и предсознательным распознаваться как отпрыски или дериваты бессознательного и подвергаться новой цензуре.

Опираясь на пример расовой организации и сегрегации в современном ему обществе, Фрейд в статье «Бессознательное» пишет: «Среди дериватов бсз импульсов влечений… есть такие, которые объединяют в себе противоположные определения. С одной стороны, они высокоорганизованы, непротиворечивы, обладают всеми свойствами системы Сз, и едва ли мы смогли бы отличить их от образований этой системы. С другой стороны, они бессознательны и неспособны осознаваться. То есть качественно они относятся к системе Псз, но фактически – к Бсз. Их происхождение остается решающим в определении их судьбы. Их можно сравнить с помесями человеческих рас, которые в общем уже похожи на белых, но их цветное происхождение выдает та или иная бросающаяся в глаза черта, и поэтому они остаются исключенными из общества и не пользуются ни одной из привилегий белых. Таковы по своему характеру фантазии (курсив мой. – И.К.) нормальных людей и невротиков, которые мы выявили в качестве предварительной ступени образования снов и симптомов и которые, несмотря на свою высокую организацию, остаются вытесненными и как таковые осознаваться не могут…» (с. 35). Интересно, что Фрейд прямо указывает здесь на бессознательные фантазии, которые, как он говорит в следующей фразе, вместе с другими бессознательными дериватами «близко подступают к сознанию, не встречая помех» (c. 35), но отбрасываются, «как только их катексис превышает определенный уровень», или прорываются в сознание (в виде замещающих образований) «благодаря благоприятным обстоятельствам» (с. 36).

Позже понятие бессознательных фантазий, а также представление об уровнях их символизации – и не только у нормальных людей и невротиков, но и у пациентов с психозами и пограничной (неневротической) организацией – получит развитие в кляйнианской школе, а также в некоторых других традициях (см.: Bohleber et al., 2016).

Следует отметить, что идея Фрейда о способности дериватов бессознательного достигать разных степеней организации, в том числе достаточно высоких, и его идея о возможности их проникновения в высшие психические слои (в предсознательное и даже в сознание) подразумевают также идею о разных уровнях их психической репрезентации – прежде всего о разных уровнях организации их предметной презентации (thing presentation), а также возможности их частичной, иногда парадоксальной или аномальной (как в случае афазии или шизофрении) связи со словесными презентациями (word-presentation). Эти идеи Фрейда и допущение им существования огромного количества «автономных» латентных ментальных состояний и процессов позволили таким авторам, как Бион, Матте-Бланко и Вермот, плодотворно развивать модели, описывающие сложное, полифоническое сосуществование разнообразных уровней или модусов психической активности с различными градациями, удельным весом и характером сочетания в них бессознательных и сознательных компонентов.

Еще раньше эти же идеи позволили Мелани Кляйн ввести понятие «глубокое бессознательное». В отличие от, если можно так сказать, поверхностного бессознательного – полусознательных, большей частью предсознательных образований (полуправды, заблуждений, самообманов или воспоминаний из прошлого, которые кажутся новыми, но которые на самом деле никогда не были полностью забытыми, а только оказались рекатектированы – Sodre, 2008) – глубокое бессознательное понимается Кляйн и ее последователями как наименее модифицированная опытом и последующим развитием психическая область, как резервуар реликтовых психических образований и наиболее архаичных бессознательных фантазий.

Идея глубокого бессознательного у Кляйн во многом схожа с понятием системы Бсз Фрейда и особенно с Ид («Оно») – концептуальным приемником системы Бсз во второй топике Фрейда. Во второй топике Ид становится областью локализации и представителем в психическом аппарате влечений, глубоко укорененных в телесных состояниях и процессах. Во «Вводных лекциях по психоанализу» Фрейд пишет: «Мы представляем себе, что у своего предела Ид (Оно) открыто соматическому, вбирая оттуда в себя инстинктивные потребности, которые находят в нем свое психическое выражение, но мы не можем сказать, в каком субстрате» (Фрейд, 1933/1989, c. 345). Оно импульсивно, отрицает логические противоречия между импульсами и мыслями, подчинено первичному мыслительному процессу и принципу удовольствия-неудовольствия. В нем также нет «никакого признания течения во времени и… нет никакого изменения психического процесса с течением времени» (с. 346). Фрейд отмечает: «Импульсивные желания, которые никогда не переступают через Оно, а также впечатления, которые благодаря вытеснению опустились в Оно, виртуально бессмертны, спустя десятилетия они ведут себя так, словно возникли заново. Признать в них прошлое, суметь обесценить их и лишить заряда энергии можно только в том случае, если путем аналитической работы они станут осознанными, и на этом в немалой степени основывается терапевтическое действие аналитического лечения» (c. 346).

В незавершенном и уже посмертно напечатанном «Очерке психоанализа» Фрейд добавляет: «Ид (Оно), отрезанное от внешнего мира, обладает своим собственным миром восприятия. С чрезвычайной точностью оно замечает определенные изменения внутри собственного интерьера, особенно сдвиги в напряжении своих инстинктивных потребностей (влечений – от нем. Triebe), и эти изменения осознаются как серии переживаний (чувств) удовольствия-неудовольствия. Трудно сказать с уверенностью, каким способом, с помощью каких сенсорных окончаний и каких органов эти восприятия появляются. Но это установленный факт, что само-восприятия – кинестетические чувства и чувства удовольствия-неудовольствия – управляют потоком событий в Ид с деспотичной силой. Ид подчиняется неумолимому принципу удовольствия» (Freud, 1940 [1938], p. 198).

Как мы видим, Фрейд сохраняет известную степень неопределенности и в отношении собственной системы восприятия (точнее, само-восприятия) в Ид, и в отношении «субстрата» психического выражения (репрезентации) влечений. Тем не менее он делает огромный прорыв в понимании бессознательной, в том числе сновидной, образности как первого психического выражения влечений или инстинктивных потребностей в виде фрагментов сцен, фиксирующих и воплощающих как символически, так и более или менее конкретно различные аспекты этих влечений. Фрейд первым обращает внимание на роль фантазирования и фантазий, которые тесно связаны с сексуальными влечениями и большей частью аутоэротичны.

В третьем и четвертом выпусках «Ежегодника…» уже затрагивалась проблематика бессознательной фантазии, а также специфики ее трактовки и интерпретирования в кляйнианской и некляйнианской традициях (Кадыров, 2013, 2014). Попытка концептуальной интеграции в отношении понятия «бессознательная фантазия» в различных психоаналитических школах была предпринята в статье Болебера с коллегами «Бессознательная фантазия и ее концептуализации: попытка концептуальной интеграции», опубликованной в «Международном журнале психоанализа» (Bohleber et al., 2016), но еще не переведенной на русский язык. Здесь я лишь кратко обозначаю специфику фрейдовского и кляйнианского подходов к бессознательным фантазиям и связанным с ними другим бессознательным образованиям.

Кляйнианский психоаналитик и специалист по истории психоанализа Риккардо Стайнер отмечает, что Фрейд позаимствовал слово фантазия (die Phantasie) и глагол фантазировать (phantasieren) из не-аналитических источников (Steiner, 2003). Древнегреческое слово φαντασία (фантазия, воображение) у Платона понимается как чистая ментальная активность, не имеющая отношения к внешней реальности. С некоторыми смысловыми вариациями этот термин используется Аристотелем, а также в древнеримской и латинской философских традициях. Оттуда слово fantasia проникает в европейскую романтическую традицию. При этом в разных европейских языках оно получает хотя и близкую, но тем не менее слегка отличающуюся смысловую ауру и область применения. Например, во французском языке fantaisie обозначает скорее каприз, причуду, эксцентричность. Хотя то же слово подразумевает также и творческую активность, и ее продукты, во французский психоаналитический вокабуляр вошло не оно, а термин fantasmе, содержащий коннотации философского порядка – более, нежели немецкое Phantasie, которое использовал Фрейд (Laplansh, Pontalis, 1973; цит. по: Steiner, 2003).

Оксфордский словарь английского языка (http://www.oed.com) содержит два идентичных по звучанию, но отличающихся на письме слова: fantasy (капризность, причудливая изобретательность) и phantasy (психологическая феноменология – воображение, визионерское суждение). В британском психоаналитическом словоупотреблении, начиная со Стрейчи и его работы над переводами Фрейда, закрепляется определенная, хотя и дебатируемая традиция использовать слово fantasy (начинающееся с буквы f) для обозначения продуктов произвольного и сознательного фантазирования и слово phantasy (через ph) – для бессознательной фантазии.

Как отмечает Стайнер, в немецкий язык слово die Phantasie, производное от французского fantaisie, попадает в XVI–XVII веках. Согласно братьям Гримм, знакомым Фрейду по их сказкам с ранних лет (Grimm, Grimm, 1889; цит. по: Steiner, 2003), в немецком существительное die Phantasie, так же как и глагол phantasieren, подразумевают «свободную» и часто «неизвестную» и «непроизвольную» форму ментальной активности (что делает это значение близким к понятию бессознательной фантазии и фантазирования у Фрейда). Но они также определяют содержание сновидений или бреда психически больных. Гёте, Шиллер, Гофман, Лессинг, Гейне и ряд других авторов, которых Фрейд читал и ценил с юности, также пользуются обоими этими словами при описании состояний творчества, сновидения, сумасшествия и влюбленности.

Почитаемый учителями Фрейда и самим Фрейдом Иммануил Кант в своей «Антропологии с прагматической точки зрения» (1798) определяет фантазию как непроизвольную активность, продуцирующую не вполне подконтрольные сознанию продукты воображения.

Использование Фрейдом терминов фантазия и фантазирование (например, «сексуальная фантазия») и близких понятий (таких, как «приватный театр», различение «правды» и «фикции») прослеживается до его «Исследований истерии» (Фрейд, Брейер, 1895/2005) и переписки с Флиссом в 1897 году (Steiner, 2003). В небольшой, но впечатляющей по своей глубине статье «Положения о двух принципах психического события» (Фрейд, 1911/2007) Фрейд показывает, что, как и другие самые ранние формы мышления, фантазии и само фантазирование остаются во власти принципа удовольствия и преимущественно бессознательными. Даже у взрослого такое фантазирование, проявляющееся в виде более или менее осознанных и контролируемых дневных грез, способно затормаживать появление и развитие подчиненных принципу реальности, но вызывающих неудовольствие представлений и вновь подчинять принципу удовольствия мыслительные процессы, уже ставшие рациональными. «Поэтому, – подчеркивает Фрейд, – так трудно отличить бессознательные фантазии от воспоминаний, ставших бессознательными» (Фрейд, 1911/2007, c. 10). Нюансы проблемы воспоминания в современном психоанализе обсуждаются в настоящем выпуске в разделе «Современные диалоги». Фрейд четко обозначает роль бессознательных фантазий в симптомообразовании и в психической жизни в целом, поскольку, с его точки зрения, они возникают как часть бессознательного процесса трансформирования инстинктивных потребностей в психические факты и события.

В своей концепции бессознательной фантазии и символической функции Мелани Кляйн подхватывает и развивает эту линию Фрейда. Так же, как и представители ее школы, особенно Ханна Сигал и Бетти Джозеф. Вклад двух этих выдающихся, недавно ушедших из жизни представительниц кляйнианской школы, в частности их взгляды на роль бессознательных фантазий и их активации в «здесь и теперь» аналитических отношений, обсуждаются в статьях британских психоаналитиков Джона Стайнера «Размышления о работе Ханны Сигал (1918–2011)», Дэвида Л. Белла «Разум и Страсть: в память о Ханне Сигал» и Дэвида Такетта «Бетти Джозеф 1917–2013» (см. в этом выпуске).

Общие идеи и отличия во взглядах и технических подходах Сигал и Джозеф, в частности к интерпретированию бессознательной фантазии в исторической перспективе («тогда и там») или в «здесь и теперь» аналитического сеанса, исследовались также в предыдущих выпусках «Ежегодника…» (Бласс, 2013; Такетт, 2013; Джозеф, 2014; О’Шонесси, 2014; Кадыров, 2013, 2014).

Как замечает Бриттон, и глубокое бессознательное Кляйн, и Ид Фрейда «понимаются как латентные образования, лишенные прямой связи с перцептивной и идеационной реальностью, за исключением связи через Эго» (Britton, 2003, p. 76). «И Фрейд, и Кляйн, – продолжает свою мысль Бриттон, – полагали, что это архаическое содержание может находить путь и проникать в Суперэго» (Там же). Кляйн, так же как Фрейд, дифференцирует маломодифицируемые содержания «глубокого бессознательного» и более поверхностные и модифицируемые в ходе развития латентные образования. И та и другая сфера рассматриваются ими в качестве главного резервуара психической жизни. Для Кляйн, как и для Фрейда, важнейшей чертой бессознательного является его вневременной и вездесущий характер: какими бы реликтовыми, архаичными и, казалось бы, глубоко инкапсулированными ни были населяющие глубокое бессознательное фантазии и образования, они сохраняют свою изначальную действенную силу и хотя бы потенциальную готовность к активизации в психической жизни «здесь и теперь».

Однако с точки зрения Кляйн, речь идет не столько о свободных и непривязанных влечениях Ид, сколько о заряженных влечениями внутренних объектных отношениях, которые с самого раннего младенчества аккумулированы и представлены в виде бессознательных фантазий.

С точки зрения Фрейда (Фрейд, 1915/2007), фантазии, как и другие психические продукты, могут быть сознательными. Они могут перемещаться в слой «предсознательного» и оттуда снова возвращаться в «сознание», как это происходит с дневными грезами и мечтами. Сознательные фантазии сформированы и управляются законами «вторичного процесса», то есть принципами системы Сз, хотя, как правило, мотивированы принципом удовольствия. Фантазии могут быть «намеренно» вытесненными в бессознательное, где «бывшие» дневные грезы пропитываются и связываются с влечениями и инстинктивными желаниями и подчиняются законам «первичного процесса», постепенно проникая в сновидения и другие бессознательные дериваты и образования (например, симптомы, ошибочные действия, ассоциации). Наконец, они могут быть изначально сформированы в Бсз, в сфере так называемого «невытесненного» бессознательного. Это фантазии, которые всегда и целиком были бессознательными. Фрейд предполагает, что они являются продуктами филогенеза, и называет их первичными фантазиями («Urphantasien»), к которым относит фантазии о первичной сцене, о кастрации, о соблазнении и некоторые другие. Как полагает Фрейд, первичные фантазии способны напрямую включаться в сновидения и в другие дериваты бессознательного (Фрейд, 1916–1917/1989). Эти фантазии могут не отражаться в «воспоминаниях» пациента, или ассоциативный материал пациента о них может быть очень скудными, однако благодаря знанию психоаналитиком основных принципов бессознательного символизма они могут быть отслежены в сновидениях, симптоматике, ошибочных действиях или в творческом процессе. Способность к символизации в мышлении, речи и, шире, в коммуникации (внешней и внутренней) признается сегодня одним из главных эволюционных и культурных достижений вида homo sapiens. Фрейд первым обратил внимание на роль, структуру и функции бессознательного символизма не только в сновидениях, но и в психопатологии, а также в психическом развитии в целом. Он считал, что законы бессознательного символизма универсальны, а сама способность к нему приобретена человеческим видом в ходе филогенеза (Фрейд, 1916–1917/1989), и подчеркивал тем самым тесную родственную связь между первичными бессознательными фантазиями и бессознательным символизмом.

Идеи Фрейда о символизме, о развитии символической функции и о ее нарушении в жизни и психоаналитическом процессе станут областью особого интереса для Кляйн и ее последователей (Klein, 1930; Segal, 1957, 1978; Steiner, 2007). Риккардо Стайнер установил, что ядро системы Бсз и бессознательной фантазии обозначается Фрейдом довольно рано – уже в 1897 году в его переписке с Флиссом (Masson et al., 1985; цит. по: Steiner, 2003). Фрейд подчеркивает, что это универсальное событие, связанное с событием раннего детства и присутствующее в психике взрослого. Это событие – влюбленность ребенка в свою мать и ревность к отцу. В том же письме впервые упоминаются трагедии – Софокла «Царь Эдип» и «Гамлет» Шекспира, а также открытия, сделанные Фрейдом в самоанализе. Стайнер также обращает внимание, что помимо прямого указания на центральное универсальное психическое событие в этой формулировке Фрейда содержится и имплицитное указание на универсальные аккомпанементы данного события – бессознательное чувство вины и ужасные фантазии об отмщении и наказании за эти чувства и желания. Эти чувства и фантазии образуют устойчивые во времени и присутствующие практически во всех культурах мотивы, питающие не только симптомы психических расстройств, но и творчество, породившее величайшие произведения европейского искусства и европейской литературы.

Для Кляйн бессознательная фантазия становится еще более центральным и вместительным понятием, чем это было у Фрейда. Можно сказать, что именно бессознательные фантазии и становятся в ее концепции главным «субстратом», носителем и средством выражения наиболее глубоких слоев бессознательного и влечений, аккумулированных в объектах и объектных отношениях. В отличие от Фрейда у Кляйн фантазия не рядоположна сновидению. Если у Фрейда понятие фантазии, подобно сновидению, характеризует скорее психическую активность по исполнению желания, то для Кляйн бессознательные фантазии лежат в основе не только сновидений, но всего мышления и, шире, всей психической деятельности – как креативной, так и деструктивной. Именно они активизируют объектные отношения и в аналитической ситуации, и в жизни. Кроме того, как я уже писал в другом месте: «Если воспользоваться идеей Фрейда об “эндопсихическом восприятии” (Человек-крыса), то фантазию можно понять как форму бессознательной мыслительной активности, которая в форме аффективно заряженных, готовых как к внутрипсихическому, так и поведенческому разыгрыванию сценариев репрезентирует психике ее собственную работу – репрезентирует влечения, тревоги, защиты, объектные отношения и т. д. Поэтому можно сказать, что конкретное содержание, динамика и внутренняя история доминирующих бессознательных фантазий человека накладывают глубочайший отпечаток на личность пациента и его отношения с другими» (Кадыров, 2014, с. 12).

И хотя многие из этих фантазий могут модифицироваться в ходе последующего развития ребенка, часть уклонившихся от развития и «нереконструированных» (Britton, 2003) фантазий сохраняется в их наиболее реликтовой или архаической форме в глубоком бессознательном. «Оттуда, – пишет Бриттон, – они могут вторгаться в Эго, когда оно обезоружено сном, наркотиками или делирием, сметено психозом или переполнено несчастьями. Когда они вторгаются, в эти моменты они переживаются не как фантазии, а как факты; другими словами, человек верит, что это – события. Эти архаические объекты могут представать в виде таких фигур, как монстры Хаоса… а также как фигуры сверхъестественной красоты» (Britton, 2003, p. 76). Когда бессознательные фантазии проникают и наполняют своим содержанием Супер-Эго, вторжение может переживаться в виде монструозных атак «свыше» – со стороны патологического и Эго-деструктивного Супер-Эго (Bion, 1959), узурпировавшего, если можно так сказать, во внутреннем мире одновременно и «трон», и «алтарь».

В процессе анализа и в жизни, в том числе при упомянутых выше обстоятельствах, ведущих к ослаблению или срыву в функционировании Эго, такие часто маломодифицированные психическим развитием и неассимилированные бессознательные образования (бессознательные дериваты в терминологии Фрейда или фантазии – в терминах Кляйн) – в зависимости от доступного уровня их символизации, а также от степени фигуративности их психической репрезентации – могут актуализироваться в форме симптомов (невротических, психотических, психосоматических и т. д.), в виде воспоминаний, в том числе в виде памяти без воспоминаний (см.: Ботелла, Хок, Хабермас, Скарфоне в этом выпуске) или в виде «памяти в чувствах» (в терминологии Кляйн, 1957).

Бессознательные фантазии и образования могут проявляться в психике пациента и коммуницироваться аналитику как в символической, так и в пресимволической (или, в терминологии Кристевой и Бронштейн, «семиотической») формах. В своей пресимволической форме бессознательные фантазии часто актуализируются в виде более или менее непосредственных, конкретно-телесных манифестаций, например в виде соматических состояний и симптомов. Различные аспекты активной в данный момент бессознательной фантазии, особенно с бедной символизацией, воплощаются на аналитическом сеансе в форме «разыгрываний» между пациентом и аналитиком.

Работы, которые мы публикуем в настоящем выпуске, посвящены разным аспектам описанной выше проблематики.

Раздел «Теоретические и клинические статьи» открывает работа «Обнаружение бессознательной фантазии на сеансе: распознавание формы» Каталины Бронштейн – кляйнианского психоаналитика и президента Британского психоаналитического общества. Она исследует формы, которые бессознательные фантазии приобретают на аналитическом сеансе, а также регистры их разыгрывания в отношениях переноса и контрпереноса. Используя детальный клинический материал, Бронштейн обращается к экспрессивной функции ранних, неассимилированных пресимволических фантазий, которые могут активизироваться и коммуницироваться психоаналитику одновременно с более зрелыми формами символизации. Применяя идеи Кристевой о семиотических и символических аспектах бессознательной коммуникации, она расширяет кляйнианский взгляд на формирование символа. Она также показывает, как в аналитическом процессе, благодаря работе аналитика с мощным контртрансферентным резонансом, вызываемым проекцией в него примитивных, в значительный степени телесных бессознательных фантазий, становится возможным переход пациентки к более зрелым уровням символического функционирования.

Проблема символизации в психоаналитической теории и практике, особенно самых ранних и архаичных аспектов процесса символизации у пациентов, не вписывающихся в рамки классической метапсихологии, пациентов со склонностью к аутистическим, меланхолическим, асоциальным и соматическим решениям, исследуется в статье Рене Руссийона «Введение в работу о первичной символизации». Рене Руссийон – член Парижского психоаналитического общества и профессор клинической психопатологии и клинической психологии в Лионском университете Люмьер. Развивая классические работы Оланье и Анзьё по психической репрезентации, а также опираясь на работы Биона и Винникота, он сосредотачивает внимание на вещественно-телесных, сенсомоторных и других ранних компонентах психического опыта. Он показывает, как в процессе анализа – с помощью работы по нахождению вещественных, вербальных, а также пластических означающих, с помощью процесса сценификации и других аспектов первичной символизации раннего опыта пациента во внутреннем опыте аналитика (с помощью также вербальной и пластической репрезентации этого опыта аналитиком на сеансе) – происходит важная психическая трансформация, помогающая пациенту присвоить собственный психический опыт и коммуницировать его другим людям.

Статьи Бронштейн и Руссийона показывают, как каждая из психоаналитических традиций, в которых работают эти авторы, – британская кляйнианская в случае Бронштейн и французская фрейдовская в случае Руссийона – оказывают взаимное влияние и обогащают друг друга, по крайней мере в области теоретического и клинического исследования процесса символизации очень раннего и архаического бессознательного опыта.

Рубрика «Психоаналитические дискуссии», представляющая собой площадку для обсуждения различных, нередко прямо противоположных теоретических и клинических позиций, продолжает исследование места и роли бессознательных фантазий, а также уровня и регистра их проявления и репрезентации в переносе и контрпереносе. Конкретно в этом разделе ставится и с разных теоретических и клинических позиций обсуждается вопрос: как и почему бессознательная фантазия и перенос определяют суть психоаналитической практики? Рэйчел Бласс – ведущая этой рубрики в «Международном журнале психоанализа», во введении к данной дискуссии объясняет: ее цель – создать условия для размышлений о том, что лежит в основе различий между взглядами разных современных аналитиков на психоаналитическое понятие бессознательного и бессознательной фантазии и почему одни современные психоаналитики и школы видят в них краеугольный камень психоанализа, а другие – нет. Для исследования этих вопросов редакция пригласила трех авторов, представляющих разные подходы.