Текст книги "Наиболее распространенные искажения церковной жизни. Их содержание и пути преодоления. Материалы научно-богословской конференции (Москва, 5–6 июня 2015 г.)"

Д. Гзгзян. Вопрос отчасти риторический. Поделюсь встречным соображением. Недавно я пересматривал один сюжет, связанный с о. Сергием Булгаковым, а именно с опытом его как бы «вторичного» обращения, фундаментальным для него, которому в немалой степени способствовало его столкновение с «Сикстинской мадонной». Я нарочно вспомнил про эту картину, чтобы тонкие материи иконы больше не затрагивать. Известно., она его так потрясла., что он к ней ходил несколько раз., подолгу молился, открыл для себя целый новый мир и т. д. Через несколько лет, уже в эмиграции, он испытал опыт колоссального разочарования, но не в вере, а в Сикстинской мадонне. И, казалось бы, для православного сознания на этом надо было бы ставить жирную точку: дескать, наша духоносная иконопись победила их душевную, чувственно окрашенную живопись!.. Но известно, что на этом история не заканчивается. Она имеет многоточие, потому что о. Сергий к этому образу вернулся и нашел-таки подлинный мир и с ним, и с самим собой, и с вдохновением Рафаэля, при том что для него эта картина больше не выступала в качестве иконы, он перед ней никогда не молился, но благодарность к ней восстановил.

Это я к тому, что на вопрос «как?» ответ дается целой жизнью. Я многократно бывал и продолжаю бывать в Третьяковской галерее. Я много к чему там привык (хотя плохо, когда привыкаешь к шедеврам иконописи). И приходится совершать усилие, чтобы опыт открытия обновился. Технология его мне неизвестна. Я просто знаю, что иногда это происходит, а иногда нет. Но когда случается, это трудно с чем-то спутать. В конце концов, жизнь наша состоит и из привычек, к сожалению, и из обновления. Наверное, это немощь, но это так. Я сам всю жизнь, признаюсь, побаивался и привычек, и обновления. Я в докладе выгляжу гораздо решительнее, чем в жизни. Но мне кажется, что главное условие – это внутренний мир и открытость новому опыту, в том числе и опыту разочарования в себе (а не как у о. Сергия – в Сикстинской мадонне, он потом в этом признался).

Императив: норма, закон, заповедь, приказ, порядок, дисциплина, власть. Онтотеологическая перспектива
Себастьян Молдован

В докладе обсуждаются проблемы., которые связаны с отклонениями от нормы церковной дисциплины. Эти проблемы коренятся в различных представлениях о норме и власти в церкви. Основание церковной дисциплины автор видит в двуедином характере христианства: с одной стороны., оно наследует и продолжает культуру номотетического типа; с другой, оно есть откровение примата Духа и Любви. Для рассмотрения этой коллизии автор привлекает обширную новозаветную и святоотеческую базу, в частности творения прп. Максима Исповедника. Итог сочетания двух указанных выше характеристик христианства, по мнению автора, может быть выражен следующим образом: цель покаянной дисциплины церкви, как и всей системы церковных и пастырских норм, – это усвоение, умножение и исцеление жизни через усилие любви.

Цель этого доклада – внести вклад в обсуждение тех проблем, которые связаны с отклонениями от церковной дисциплины. Для этого обратимся к вопросу, который представляется необходимым для начала любой дискуссии, а именно: в чем основание церковной дисциплины. То, что у церкви есть нормативная база, не самоочевидно, о чем свидетельствует полемика между легализмом и спиритуализмом, пронизывающая христианскую традицию от самых ее истоков в иудаизме до сего дня. Спаситель Христос был распят именем Закона (Ин 19:7), и именно вопрос о роли Закона стал одной из основных причин разделения различных исторических ветвей христианства (отделение от иудаизма, разделение внутри западного христианства (sola gratia[7]7
  «Одной (только) благодатью» (лат.) – один из пяти главных принципов первоначального протестантского богословия. Сама проблема восходит ко времени полемики блж. Августина с Пелагием (V в.). – Прим. ред.


[Закрыть]), а также различное понимание власти в церкви в православии и папизме). Даже восточную традицию не миновали подобные разногласия (например, между административным служением и харизмой).

В настоящее время целый ряд проблем, вызывающих споры и даже подрывающих единство и мир церкви, коренится в разных представлениях о норме и власти. Например, это касается церковного календаря, юрисдикций в диаспоре, применения канонов в пастырской практике, языка богослужения, экуменических диалогов или, в более общем плане, соотношения между традицией и обновлением.

Очевидно, что христианство наследует и продолжает культуру номотетического типа, которая находит свое выражение в достаточно обширном лексиконе юридического плана: diathesis, logos, nomos, enthole, kanon, horos, taxis, akolouthia, pedalion или regula fidei, lex orandi/credendi! operandi, or do и др.

С другой стороны, столь же очевидно, что христианство чаще всего определяет самое себя как культуру духа (по выражению свящ. Рафаила Нойка, монаха из Эссекса), прощения, любви. Притча о блудном сыне (Лк 15:11–32) красноречиво свидетельствует об этой особенности христианства. В этой притче Спаситель показывает нам не только то, как сын смог преодолеть свое падение, вызванное непослушанием, но и то, как было возможно принятие его отцом по возвращении вопреки суровым правилам родительского авторитета, характерным для древнего мира.

В этом докладе остановлюсь на соотношении между nomos и agape в том смысле, в каком они понимаются в нашей традиции. Как любовь может быть заповедью или императивом? Или каким образом может присутствовать императив в отношениях любви? Если сформулировать вопрос еще конкретнее, существует ли какой-либо императив в притче о блудном сыне? (Императив – то, как должно быть, в отличие от индикатива – того, что есть.) Несомненно, важность этого вопроса вытекает из того, как он находит свое отражение в различных аспектах церковной жизни, как, например., вышеупомянутые дисциплинарные вопросы.

Не стану подробно перечислять аргументы., полагая., что ряда ссылок на Священное Писание будет достаточно., чтобы обозначить основные смыслы этого понятия в нашей традиции.

1. Бог – живой (Мф 16:16; Ин 6:69; 2 Кор, также см.: Иез; 1 Тим; Евр; Откр passim) и дает жизнь (Пс 35:9; 84:6; 142:11; Ис 38:16; Неем (2 Ездр) 9:6; Ин 5:21, 6:33, 63; Откр 21:6).

Христос есть жизнь: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет людям» (Ин 1:4), «Я – путь и истина и жизнь» (Ин 14:6), «Я пришел, чтобы жизнь имели и в избытке имели» (Ин 10:10); «…когда будет явлен Христос, жизнь ваша…» (Кол 3:4); (Деян 3:15: ἀ ρχηγòν τῆς ζωῆς).

3. Жизнь характеризуется возрастанием (Быт 1:28; Ин 10:10; Деян 6:7; 12:24).

4. Церковь есть живой организм (Еф 1:22–23), а традиция есть поток жизни внутри поколений и из поколения в поколения: «О том, что было от начала., что мы слышали, что видели своими глазами., что мы созерцали и что руки наши осязали., о Слове жизни, – и жизнь была явлена, и мы увидели, и мы свидетельствуем и возвещаем вам жизнь вечную, которая была с Отцом и явлена была нам, – что мы видели и слышали, мы возвещаем и вам, чтобы и вы имели общение с нами» (1 Ин 1:1–3; «слова жизни»: Ин 6:68; Деян 5:20; Фил 2:16).

5. Церковь как Тело Христово обладает единством и согласованностью живого организма, который живет в Нем: «…из Него все Тело, скрепляемое и соединяемое посредством всяких живительных связей, при действии в свою меру отдельно каждой части, осуществляет рост Тела к созиданию себя в любви» (Еф 4:16); «…держась Главы, от Которой все Тело, суставами и связями живительно снабжаемое и слагаемое, растет ростом Божиим» (Кол 2:19).

На основании этой подборки можно утверждать, что Бог – один живой и один дает жизнь. Не существует другой жизни., кроме тощ что от Бога, и жизнь творения – это приобщение к Его жизни, совместное жительство/общение с Ним, принимаемое как дар.

Исходя из того, что жизнь Бога триипостасна, можно также утверждать, что жизнь по определению перихоретическая, основными свойствами которой являются общение, принесение в дар и возрастание. Свойства жизни Божьей (жизни от Бога) можно обобщить одним словом – «избыток» (ἐγὼ ἦλθον ἵνα ζωὴν ἔχωσιν καὶ περισσὸν ἔχωσιν, Ин 10:10).

На любой дар, а значит, и на дар жизни, можно ответить тремя способами: 1) благодарность и ответное принесение в дар (Евхаристия: «Твое из Твоего Тебе принося всегда и везде… Тебя благодарим…», как написано в наиболее древних рукописях), которые замыкают этот круг и умножают дар; 2) отказ от дара (самоубийство); 3) попытка заполучить его самостоятельно без общения с Дарителем (как бы «за свой счет»). Таким образом, дар жизни может быть усвоен (первый путь) или же потерян (второй и третий пути).

В одном из текстов св. Максима Исповедника (Ambigua. 10. 28; см.: Приложение), важном в свете нашей темы, раскрывается то, что, с одной стороны, наша жизнь – это непрерывное приобщение к единой жизни Бога («естественно всякой жизни поддерживаться свойственной ей и подходящей пищей»). С другой стороны, у нас есть возможность усваивать эту жизнь – либо через общение с ее Дарителем («пища же блаженной оной жизни есть Хлеб, с небес сходящий и миру жизнь дающий»), либо своевольно, как бы «за свой счет» («без Бога, прежде [повеления] Бога, и не по Богу иметь то, что суть Божие»). Во втором случае то, что мы на самом деле усваиваем, не есть подлинная жизнь, но жизнь смертная. Иными словами, жизнь, которая исчерпывается, потому что питается не от своего Источника, а за счет других существ, которые так же, как и человек, в самих себе не имеют жизни. (Здесь следует указать на понимание смерти не как прекращение жизни в момент физического умирания., а другой образ жизни, нежели общение с Богом.) Подобный взгляд можно найти в притче о блудном сыне: попытка воспользоваться наследством (т. е. жизнью) в отрыве от отца (Источника жизни) ведет к такому существованию, которое истощает человека («истратил все имение», Лк 15:14). Далее я буду использовать выражение «за свой счет» для обозначения этой попытки жить такой истощающей жизнью.

По-видимому, св. Максим себе противоречит, потому что одновременно с этим говорит о том, что усвоение жизни Божьей «невозможно». Действительно, принять жизнь с избытком без Бога невозможно. Без Него возможно лишь усвоить жизнь смертную как искаженный способ существования. Здесь мы, несомненно, видим восточное представление о зле, грехопадении и грехе. Они понимаются не просто как непослушание или преступление в юридическом смысле, а, скорее, как употребление жизненных сил в неверном направлении, иначе, чем было задумано Богом (в более широком смысле эти два определения зла можно найти в Прологе к «Вопросоответам к Фалассию» св. Максима Исповедника).

Причина этого «невозможно», а значит, причина провала, подчеркивается св. Максимом в другом месте через мысль о неком законе, существующем по Промыслу Божьему (Вопросоответы к Фалассию. 52). Несомненно, здесь мы имеем дело с законом, а значит, с императивом. Мы могли бы просто сказать, что императив есть воля Бога – абсолютная и вечная (Рим 12:2; Еф 1) passim). Однако здесь нам раскрывается логика, присущая этой суверенной воле: Богу угодно не только чтобы мы существовали (не только привести нас из небытия в бытие), но и то, чтобы дать нам жизнь с избытком (букв. «жизнь как жизнь»). В этой тавтологии жизнь, с одной стороны, независима от нас, ничем не обусловлена, свободна (природа есть «сотворенная благодать») – это жизнь как дар. С другой стороны, она все же зависит и от нас – это жизнь как принятие, усвоение дара. (Глагол «усваивать» означает «делать своим», «превращать в то, чем являешься ты сам». Отсюда и существительное «свойство».) Однако, как мы уже видели, мы также можем усваивать жизнь несвойственным ей образом, т. е. усваивать жизнь смертную. В этом смысле идея об императиве выражает то, что Бог дарит нам жизнь для того, чтобы мы ее усвоили. Однако усвоить ее как подлинную жизнь мы можем не всяким способом, но только через общение с Ним – это и есть жизнь Божья, жизнь от Бога.

В дополнение к простой мысли о том, что императив выражает волю Божью, следует заключить, что императив выражает дар жизни с избытком. Даруя нам жизнь, Бог не только нас побуждает к существованию, но создает неразрывную связь между Собой и нами.

Если сам по себе факт существования (Быт 1:3, Быт 1:26–27) заключает в себе первый императив или, вернее, первую форму/модальность императива, второй модальностью императива является общение с Источником жизни.

В дополнение к простой мысли о том, что императив выражает волю Божью, все вышесказанное свидетельствует о том, что императив выражает дар жизни с избытком. Бог не только приводит нас из небытия в бытие. Принося нам в дар Свою жизнь, Он тем самым призывает нас к ее подлинному усвоению.

Эта вторая модальность императива подчеркивается в другой, всеми известной притче Спасителя – притче о талантах (Мф 25:14–30). В этой притче ясно говорится о той причине, по которой господин требует отчета от своих слуг, которым он вверил таланты: не ради собственной выгоды («жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал», Мф 25:24), но ради блага самих же слуг («всякому имеющему будет дано, и у него будет изобилие», Мф 25:29). Господин настаивает на том, чтобы таланты были пущены в оборот и принесли прибыль, чтобы подарить своим слугам еще больше. Причем, умножающим таланты больше вверяется не потому, что они это заслужили, но потому что проявили способность разумно распорядиться данным им. Следовательно, господин может прибавить им – более того, он этому рад («в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего», Мф 25:21, 23). Таким образом, эта притча нам показывает, что императив умножения выражает не что иное, как намерение принести в дар с избытком. Умножение талантов есть их усвоение с избытком, а не просто хранение или использование («вот тебе твое», Мф 25:25).

Таким образом, любой императив (норма, закон, заповедь, приказ, порядок, дисциплина) побуждает к приобретению (или стремлению избежать потери). (С субъективной точки зрения, на это указывают другие слова Спасителя: «…где сокровище твое, там будет и сердце твое» (Мф 6:21).) Если обобщить, императив есть индикатив к приобретению.

Если приложить сказанное в притче о талантах к вышеизложенному пониманию жизни, мы можем лучше понять образ существования жизни как того, что постоянно возрастает, как изобилует в принесении даров (περισσὸν, Ин 10:10). Такую жизнь мы не можем усвоить иначе, как к этому призывает ее императив (δοθήσεται καὶ περισσευθήσεται, Мф 25:29). Усвоение жизни не изнутри присущей ей логики, а иным путем (через сохранение или расходование/истощение) есть самый большой парадокс, парадокс греха и смерти.

Что же означает этот императив жизни с избытком, предполагающей возрастание и умножение? В поиске ответов на этот вопрос нам могут помочь некоторые из речений Спасителя.

В Лк 6:38 («мерою переполненною» – ὑπερεκχυννόμενον) устанавливается принцип «настолько – насколько» (tantumquantum; см. параллельные места в Мф 7:2 и Мк 4:24). На первый взгляд, речь идет о вознаграждении за наши добрые дела. Не противореча этому аспекту, который может быть отнесен к естественному нравственному закону, принципу справедливости («как хотите, чтобы с вами поступали люди», Мф 7:12), мы можем здесь выявить еще один смысл, присущий нравственному закону Нового завета. Для этого сопоставим идею справедливости с учением Господа в стихах Мф 5:38–48. В Мф 5:47 это наставление обобщается простым вопросом: «что особенного делаете?» (τί περισσὸν ποιεῖτε). Здесь Господь призывает к преодолению не только талиона, закона возмездия, но даже и закона справедливости (Мф 5:46–47)! Не сводясь только к любви к врагам (ср. Мф 5:42 и Мф 5:39–41,44), высшая форма любви («совершенная», Мф 5:45, 48) дает нам герменевтический ключ к пониманию сформулированного здесь императива. Итак, у нас есть два пути, по которым мы можем пойти в ситуации противостояния: столкновение с противником в надежде на его поражение или же капитуляция из трусости. Однако обе этих стратегии на самом деле движимы одним и тем же мотивом – опасением потерять то, что кажется нам важным. Здесь Господь призывает нас прибегнуть к третьей стратегии: сделать больше, чем то, к чему нас принуждает наш противник (Мф 5:39–41)! Только то, что мы делаем «сверх», свыше принуждения (неизбежные потери) или интересов (отказ от чего-либо ради приобретения чего-то другого), только то, что мы делаем безоговорочно и бескорыстно, освобождает от страха это потерять («в страхе смерти, были всю жизнь подвержены рабству», Евр 2:15), но являет свободу, а значит, и подлинную любовь.

Когда Господь добавляет: «Не собирайте себе сокровищ на земле… но собирайте себе сокровища на небе» (Мф 6:19–20), Он говорит как раз о том, что мы приобретаем, если делаем выбор в пользу этой стратегии. Если «на небесах» означает награду от Отца («Который втайне», Мф 6:18), то речь идет, конечно, о вознаграждении в категориях жизни, следовательно, говорится об усвоении этой жизни. Иными словами, в этих отрывках Господь нас учит, что только то, что мы дарим – только то «большее» – и становится по-настоящему нашим и не отнимается у нас. С этой точки зрения, принцип «настолько – насколько» означает не только то, что, в человеческом плане, мы получаем обратно от других («настолько») в ответ на то, что мы дали первыми («насколько»). Это подразумевает также и то, что в наших отношениях с Подателем жизни мы оказываемся способны принять дар Его жизни лишь в той мере, в какой мы сами дарим другим.

Чтобы нагляднее проиллюстрировать этот принцип tantum-quantum, можно прибегнуть к аналогии с колодцем. Вода поступает в колодец из водоносных слоев – ровно в том объеме, какой начерпывается из колодца. Если же колодцем не пользуются, поток воды из водоносных горизонтов останавливается, и протоки в этих слоях земли забиваются. Тогда происходит заболачивание или пересыхание колодца. Этот принцип можно проследить и в эпизоде, описывающем встречу Христа с самарянкой у колодца Иакова. Так, можно провести аналогию между самарянкой и колодцем, тогда Господь Христос может быть уподоблен водоносному горизонту (Ин 4:5-26; ср. Ин 7:38).

Следовательно, мы можем усвоить жизнь от Бога лишь в той мере, в какой мы ее принимаем, умножая ее через принесение дара.

Этот императив (логика жизни) проявляется в личности Самого Спасителя, Который как Бог дарит человечеству Свою жизнь именно через принесение Себя в жертву. Если в логике жизни смертной выживание предполагает сохранность биологического тела, то в логике жизни с избытком принятие этого дара происходит только через «преломление» тела и «пролитие» крови ради целожизненного общения с другими людьми (ἐκχυννόμενον, Мф 26:28; Мк 14:24; ср. Лк 22:20).

Поскольку высшей формой принесения в дар является безусловная любовь (Ин 13:1), вплоть до самопожертвования (Ин 15:13), можно утверждать, что закон или логика жизни, которая есть возрастание и умножение, отождествляется с любовью. Сходную мысль высказал св. Николай Кавасила в своем известном труде «Жизнь во Христе»: «Что справедливее любви может быть названо жизнью?» (De vita in Christo // PG 150:725cd).

Обобщая все вышесказанное, в богословском плане то, что мы называем императивом, указывает на логику жизни как любви.

Из такого понимания императива можно вывести ряд положений, которые представляются важными для нашей дискуссии.

1. Вся жизнь Церкви зиждется на этой логике: чтобы истинною любовью «мы во всем возрастали в Того., Который есть глава, Христос; из Него все тело, скрепляемое и соединяемое посредством всяких живительных связей, при действии в свою меру отдельно каждой части, осуществляет рост Тела к созиданию себя в любви» (Еф 4:15–16; возрастание и созидание совершаются через любовь: τὴν αὔξησιν τοῦ σώματος ποιεῖται εἰς οἰκοδομὴν ἑαυτοῦ ἐν ἀγάπῃ). Или: «…будем внимательны друг ко другу, поощряя к любви и добрым делам» (εἰς παροξυσμὸν ἀγάπης καὶ καλῶν ἔργων, Евр 10:24).

2. Вся система норм Церкви – как заповеди ветхого Закона, так и Новый Закон – выражают именно этот императив: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. [Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего,] которые заповедую тебе сегодня, любить Господа Бога твоего, ходить по [всем] путям Его и исполнять заповеди Его и постановления Его и законы Его, то будешь жить и размножишься…» (Втор 30:15–16); «Если вы заповеди Мои соблюдете, вы пребудете в любви Моей, как и Я заповеди Отца Моего соблюл и пребываю в Его любви. <…> Это – заповедь Моя: да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Ин 15:10, 12).

3. Единственный смысл императива и выражающих его норм таков: жизнь с избытком усваивается через тот образ действия (мышление, душевное расположение, поведение), который мы называем любовью. Ср. у св. Максима Исповедника: «Каждый из них имеет свой образ жизни и соответствующее [жизненное] шествие, потому что обладает происходящим из него различным душевным расположением, соответствующим воле шествующих [тем или иным путем]. Ибо каждому закону присуще созидать определенное душевное расположение каждого [человека]» (Вопросоответы к Фалассию. 64); «Вся цель заповедей Спасителя та, чтобы освободить ум от невоздержания и ненависти и возвести его в любовь к Нему и ближнему., от которой рождается свет святого деятельного ведения» (Главы о любви. 4. 56); «Бог, обетовавший тебе вечные блага., и давшей в сердце твоем залог Духа, заповедал тебе пещись о своем житии., чтоб внутренний человек., освободясь от страстей, еще в настоящей жизни начал вкушать те блага» (Главы о любви. 4. 78; см. также: 1. 61, 79).

4. Эта мысль подтверждается и тем, что мы называем дисциплиной, или каноническим законодательством, церкви. Священные каноны являются «божественными» (τῶν κανονικῶν αὐτοῦ διατάξεων, VII Всел. 5) и направлены на «исцеление душ и избавление от страстей» (πρὸς ψυχῶν θεραπείαν καὶ ἰατρείαν παθῶν, Трул. 2). Язык канонов изобилует педагог ическими и лечебными оборотами, о чем, в частности, свидетельствуют 102-е правило Трулльского собора (см. также: Трул. 2, 41, 96), пастырское письмо св. Григория Нисского, 31-е Апостольское постановление, 8-е правило Эфесского собора, 3-е правило I и II Константинопольских соборов, а также Правила свт. Василия Великого (2; 3; 27; 29; 38; 74; 90). Например, в 96-м правиле Трулльского собора говорится следующее: «…отечески врачуем приличною епитимиею, руководствуя их, аки детей, и научая целомудренно жить…» (ἐπιτιμίῳ προσφόρῳ πατρικῶς θεραπεύομεν).

Таким образом, цель покаянной дисциплины церкви, как и всей системы церковных и пастырских норм, – это усвоение, умножение и исцеление жизни через усилие любви. В противном случае любой член церкви, сообщество или отдельный человек внутри нее, независимо от своего иерархического положения, оказывается на ложном пути!

Остается лишь добавить, что современные исследования вполне подтверждают значимость любви в нашей жизни. Так, в ходе одного исследования ученые из Гарварда изучали продолжительность жизни около 800 американцев на протяжении более 60 лет (с 1938 по 2009 г.), чтобы выяснить, какие факторы способствуют тому, чтобы старость была не в тягость. Вывод был таков: «Единственное по-настоящему стоящее в жизни – это отношения с другими людьми. Счастье значит любовь. Точка!» (George Е. Vaillant. Triumphs of Experience: The Men of the Harvard Grant Study. Harvard University Press, 2012).

Приложение

Св. Максим Исповедник. Амбигвы к Иоанну. 10. 28–29

Без сомнения, праотец Адам, не вперив душевное око в этот Божественный Свет, по справедливости [оказался] словно слепой во тьме неведения, обеими руками добровольно ощупывая [мусорную] кучу материи, [и] всего себя предал одному лишь чувству, склонившись [к нему], посредством коего прияв внутрь [себя] гибельный яд горчайшего зверя, даже и самим чувством не насладился как того желал, вознамерившись без Бога, прежде [повеления] Бога, и не по Богу иметь то, что суть Божие, чего делать не следовало, да и невозможно было. Ибо паче Бога прияв чувство, приявшее советником змия и предлагающее [ему] плод запрещенного древа (с которым, как он научен был прежде, была связана смерть) и соделав предложенное начатком пищи, он плодом [этим] изменил жизнь, создав себе самому живую смерть на весь срок настоящего времени.

Ибо если смерть является повреждением творения и всегда от притока пищи [при] бывающее тело естественно истлевает, будучи развееваемо течением, то через то, что полагал он жизнью, Адам со-делал себе и нам вечно цветущую смерть. Как если бы Богови паче, нежели сожительнице повиновался, то питался бы от древа жизни и не лишился бы данного [ему] бессмертия, всегда соблюдаемого причастием Жизни, поскольку естественно всякой жизни поддерживаться свойственной ей и подходящей пищей. Пища же блаженной оной жизни есть Хлеб сходяй с небесе и даяй живот миру, как это сказало о Себе в Евангелиях неложное Слово, Коим не восхотев питаться первый человек по справедливости отпал от Божественной жизни и ухватился за иную – родительницу смерти, сообразно которой приложив к себе образ бессловесных и помрачив преестественную доброту [жизни] Божественной предал все естество в пищу смерти. Отчего смерть живет на протяжении всего этого времени, соделав нас своей пищей, а мы не живем никогда, всегда снедаемые ею посредством тления.

Св. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. 52

Ведь Божественное установление и [Божественный] закон подлинно существуют по Промыслу [Божиему] в сущих, чтобы ими воспитывались, обращаясь к богомыслию, те, которые при благоприятном [течении жизни] проявляют неблагодарность [к Богу], и чтобы, [сообщив им] опыт противоположного, породить в них познание Божественной Силы – свершительницы [всех] благ. Ибо иначе, поддавшись самомнению, не подчиняющемуся при благоприятных обстоятельствах Промыслу [Божиему], мы впадаем в богопротивное расположение гордыни, считая, что стяжание добродетели и ведения присуще нам по природе, а не есть дар благодати. В таком случае оказывается, что мы пользуемся благом для рождения зла и через то, благодаря чему должно было укрепляться и пребывать нерушимым Божественное познание в нас, – через это мы совсем недолжным образом заболеваем неведением Божественного.

Св. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. 64

Однако в нашем изложении пропущено рассмотрение трех дней пути. Ибо [в Писании] говорится: «Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы» (Иона 3:3). Если будет позволено, то мы восполним этот недостаток. Путь на протяжении трех дней следует понимать как различные [виды] жизни и шествия по Богу, или [определенный] образ жизни, подобающий каждому из общих законов. А под этими общими законами я подразумеваю прежде всего закон естественный, затем закон писанный и наконец, закон благодати. Каждый из них имеет свой образ жизни и соответствующее [жизненное] шествие, потому что обладает происходящим из него различным душевным расположением, соответствующим воле шествующих [тем или иным путем]. Ибо каждому закону присуще созидать определенное душевное расположение каждого [человека]. Например, естественный закон, когда он не позволяет чувству предъявлять непомерные требования к разуму, без обучения склоняет [человека] с радушной любовью относиться ко всем [людям] как к сродным, соплеменным и имеющим то же самое естество; [таким образом этот закон] становится учителем, убеждающим помогать нуждающимся и желать для всех того, что каждый желает получить для самого себя. Этому научает и Господь, говоря: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними (см.: Мф 7:12; Лк 6:31). Ибо те, в ком естество руководится разумом, те, само собою разумеется, обладают и одним душевным расположением. А тем, у которых одно и то же душевное расположение, свойственно обладать как одним и тем же образом нравственности, так и единым способом шествия по жизненному поприщу. А те [люди], которые обладают этим единством, имеют, как это очевидно, то, что соединяет их друг с другом единой духовной связью [любви], ведущей их всех добровольно к единому смыслу естества, в котором совершенно отсутствует разделение, свойственное ныне [человеческому] естеству вследствие себялюбия.

А писанный закон, удерживая с помощью страха перед наказаниями беспорядочные порывы [людей] неразумных, приучает их [посредством постоянного] научения только к одному: [никогда] не терять из виду равное распределение [благ среди людей]; благодаря этому в них с течением времени укрепляется сила правды, делаясь их второй природой, которая медленно и постепенно превращает [такой] страх путем волевого устремления к добру внутренним расположением [души]. Это же расположение становится устойчивым навыком, очищаясь забвением прежних [грехов] и одновременно рождая взаимную любовь, соответственно чему она, будучи исполнением закона (Рим 13:10), гармонично сочетает всех друг с другом. Ведь исполнением закона становится взаимная связь по любви всех причаствующих [человеческому] естеству, увенчивая смысл [этого] естества [духовным] томлением [братской] любви – и добавлением этого томления светло украшается закон естества. Ибо закон естества есть естественный закон, который [своими] способами [бытия] делает подвластным [себе] чувство. Писанный закон, или исполнение писанного закона, есть естественный смысл, который присоединяет [к себе] духовный смысл, чтобы оказать помощь взаимной связи сродного. Поэтому [Господь] говорит: Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мк 12:31); но [Он] не говорит: «Принимай ближнего, как самого себя». Ибо одно указывает на [внутреннюю] связь [людей друг с другом] только для одного бытия, а другое означает Промысл [Божий] для благобытия.

Что же касается закона благодати, то он непосредственно научает тех, кто следует ему, подражать Самому Богу, Который столь возлюбил паче Себя нас, ставших вследствие греха (если позволительно так сказать) врагами [Его], что Он, будучи сверхсущественным образом превыше всякой сущности и всякого естества, непреложно пришел в нашу сущность, стал Человеком и возжелал быть одним из [нас,] человеков. Он не отверг того, чтобы наше осуждение сделать Своим, и настолько обожил нас по благодати, насколько Сам по Домостроительству стал по природе Человеком, чтобы мы научились не только быть привязанными друг к другу, как то [свойственно нам] по природе и любить друг друга духовно как самих себя, но и божественным образом заботиться друг о друге паче самих себя. И чтобы показать эту любовь друг к другу, мы должны быть готовы добровольно умереть друг за друга смертью, соответствующей добродетели. [Об этом] говорит [Господь]: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Пн 15:13).