Текст книги "Терапевтические факторы в психоанализе. Специфичность и не специфичность процессов трансформации"

Литература

Andrews G. (2001). Placebo response in depression: bane to research, boon to therapy.British Journal of Psychiatry 178, 192–194.

Arrigoni Scortecci M. (1987). La reazione terapeutica negativa (R.T.NL). Una revisione del concetto e considerazioni sul suo significato nel trattamento dei disturbi paranoid. Rivista di Psicoanalisi 33, 235–253.

Balint M. (1973). Introdjzione. In: Balint E. & Norell J.S. (a cura di) Sei minuti per paziente. Interazioni nella pratica medica generica. Tr. it Guaraldi Editore, Rimini-Firenze, 1975.

Baranger W., Baranger M. (1961). La situazione psicoanalitica come campo dinamico. In: La situazione psicoanalitica come campo bipersonale. Tr. it. Cortina, Milano, 1990.

Barale F., T cèlli S. (2001). Alle fonti delle concezioni psicodinamiche delle psicosi: Karl Abraham e la psichiatria del suo tempo. Rivista di Psicoanalisi 47, 693–709.

Berti Ceroni G. (1988). Compiti e funzioni del gruppo di lavoro in psichiatria. Gruppo e funzione analitica 9, 41–51.

Berti Ceroni G. (1998). La questione del consenso informato in medicina, psichiatria e psicoanalisi. Psiche 6, 209–217.

Berti Ceroni G. (2001). Introdjzione all'incontro dei soci e candidati che lavorano in Istituzioni di Cura o hanno compiti formativi in psichiatria e psicologia clinica. Notiziario della Sbcieta Psicoanalitica Italiana, n. 3, pp. 63–67.

Berti Ceroni G., Correale A. (a cura di) (1999). Psicoanalisi e psichiatria. Cortina, Milano.

Berti detoni G., Vescovi M. (2001). Gli interventi praticabili da parte dei MMG e i modi di implementarli o migliorarli. In: Psichiatria e Medicina di Base. Il progetto della Regione Emilia-Romagna. Editrice Compositori, Bologna, pp. 87-103.

Bearti Ceroni G., Ranci P., Berardi D. et al. (2002). Case review vs. usual care in primary care patients with depression. A pilot study.General Hospital Psychiatry, 24, 71–80.

Boccanegra L. (1997). La «poltrona vuota». L'elaborazione aontrotrans-ferale attraverso il gruppo di colleghi. In: Gaburri E. (a cura di) Emozione e interpretazione. Bollati Boringhieri, Torino.

Boccanegra L., Magrini M., Milella M. Autocredibilità insatura: l'apporto di un gruppo di colleghi all'elborazione controtransferale dell'analista impegnato con pazienti psicotici. In: L. Rinaldi (a cura di) Sitati caotici della mente, in pubblicazione.

Bolognini S., Mantovani M.C. (1999). Le attività di supervisione. In: Psicoanalisi e psichiatria, cit.

Boyle D. (2002). La rivolta dei contabili. Tr. t internazionale, 9, n. 430, 41–43.

Calabrò A. (2001). Frontiere. II Sole 24 ORE SpA, Milano.

Conforto C. (1999). Riflessione sull'incompiutezza della seduta analitica e sui luoghi ove tentiamo rimedi. Rivista di Psicoanalisi 45, 495–506.

Corneale A. (1993). La supervisione nei Servizi pubblici. In: Asioli F, Ballerini A., Berti Ceroni G. (a cura di) Psichiatria nella comunita. Bollati Boringhieri, Torino.

Cbrreale A., Rinaldi L. (a cura di) (1997). Qale psicoanalisi per le psicosi? Cortina, Milano.

Cbrreale A. (1999). II lavoro d'eqaipe. In: Psicoanalisi e psichiatria, cit

Correale A. (2002). Psicosi, percezione e attività interpretativa. Letto al Centro di Psicoanalisi Romano, 10 maggio 2002.

Del Vecchio G. (2000). Dialogo aliniab e la diagnosi. MEDIC 8, 38–44.

Esman A.H. (2000). Sigmund Freud and Isaiah Berlin. Concord and Discord. Psychoanalysis and Contemporary Thought, 23, 35–50.

Fiorentini G., Frangimi G., Melone P. et ai. (1995). Dalle regole del setting all'assetto mentale dell'analista. Rivista di Psicoanalisi. 41, 67–79.

Fonagy P. (2000). On the Relationship of Experimental Psychology and Psychoanalysis. Neuro-Psychoanalyi 2, 222–232.

Friendli K., King M.B., Lloyd M., Harder G. (1997). Randomised controlled assessment of non-directive psychotherapy versus routine general practitioner care. Lancet 350, 1662–1665.

Goretti G. (1996). La domanda dell'analista. Rivista di Psicoanalisi 42, 393–403.

Gori E.C. (1976). Resistenze e difese nella primitiva costituzione della reciprocita «mondo interno-esterno» nel paziente e nel medico, entro e fuori il rapporto analitico Rivista di Psicoa-alisi 22, 346–359.

Gorini M. (1995). II farmaco nella relazione medico-paziente. I fattori aspecifici della terapia farmacologia. Tesi di specializzazione in psichiatria, Lhiversita di Bologna.

Hautmannn G. (2000). ESicoanalisi, psicoterapia analitica, training. Rivista di Psicoaalisi 46, 149–156.

Herzhaft G. (1969). L'effet nocebo. L 'Ehcephale 58, 486–495.

hooks hell (1991). Elogio del margine. Giangiacomc Feltrinelli Editore, Milano, 1998.

Hyman S.E. (2000). The Millennium of Mind, Brain and Behavior. Archives of General Psychiatry 57, 88–89.

Kantrowitz JL (1999). Pathways to self-knowledge: private reflections and mutual supervision and other shared communications. The International Jcumal of Psychoanalyss 80, pp. 111–132.

Masciangelo P.M. (1987). Prolungamenti intrapsichici della linea di confine. Gli argonauti, n. 33, pp.105–118.

Marzi A. (2002a). Confidentiality and the psychoanalytic setting in Italy: some problematic issues. Presentato al Congresso della FEP a Fraga.

Marzi A. (2002b). Alcune rifLessioni sulla relazione fra psicoanalisi e deontologia. Relazione al Centro Psicoanalitico di Bologna, 23 maggio 2002.

Meissner W.W. (1999). The Self-as-Subject in Psychoanalysis. Psychoanalysis and Contemporary Thought 22, 383–428.

Meissner W.W. (2000). The Self-as-Relational in Psychoanalysis. II. The Self as Related within the Analytic Process. Psychoanalysis and Gon-temporary Thought, 23, 205–247.

Mulrow G.D., Williams J.W., Ghqette E. et al. (2000). Efficacy of newer medication for treating depression in primary care patients. JAMA 284, 1519–1526.

Murri A. (1918). Saggio di perizie medico-legali. Zanichelli, Bologna.

Muni A. (1985). Lezioni di clinica medica. Piccin, Padova.

Ponsi M. (2000). Therapeutic alliance and collaborative interactions. International Journal of Psychoanalysis 81, 687–704.

Pcntalis J-B. (1998). Limbo. Tr. it. Cortina, Milano, 2000.

Preta L. (a cura di) (1999). Nuove geometrie della mente. Psicoanalisi e bioetica. Laterza, Bari.

Quitkin F., Rabkin J.G., Gerald J. et al. (2000). Validity of clinical trials of antidepressants. American Journal of Psychiatry 157, 327–337.

Racalbuto A. (a cura di) (1998). Impasse in psicoanalisi epatologie narcisistiche. Dunod Masson, Milano.

Racalbuto A. (2001). Vivendo lungo il «Border». Rivista di Psicoanalisi 47, pp. 29–49.

Rinaldi L. (1997). Problemi e prospettive del lavoro in eqjipe. ln: Quale psicoanalisi per le psicosi? dt.

Rinaldi L. (1995). La srpervisione nel lavoro di eqjipe. In: Gorreale A, Neri C., Contorni L. (a cura di) Fattori terapeutici nei gruppi e nelle istituzioni. Borla, Roma.

Ripellino A.M. (1973). Praga magica. Einaudi, Torino.

Rossi P. (2002). L'immagine. Alcune considerazioni sulla darstellung. VI Colloquio Psiccanaliticc di Palermo, 26 aprile 2002.

Scrdell R., BLcmterg J., Lazar A. et al. (2000). Varieties of long-term outcome among patients in psychoanalysis and long-term psycho-therapy.The International Journal of Psychoanalyss 81, 921–942.

Scardavi A., Carta G., Scaramelli A.R., Sci Hi S. (1996). L'esperienza di training in tecniche di comunicazione medica. In: F. Asioli (a cura di) II medico di base e lo psichiatra. MS, Roma.

Scardavi (2001). Il training in tecniche di comunicazione medica. In: Psichiatria e medicina di Base. Il progetto della Regione Emilia-Romagna. Editrice Compositori, Bologna, pp. 105–119.

Scardavi A., Rucci P., Cask L. et al. (2002). Improving psydniatric interview skills of established general practitioners: evaluation of a group training course in Italy. Inviato per la pubblicazione.

Simon G.E., Ludman E. (2000). Lessons from recent research on depression in primary care. Epidemiologia e Psichiatria Sociale, 9, 145–151.

Smith R.C. (1996) La storia del paziente. Un approccio integrato all'intervista medica. Tr. it. Il Pensiero Scientifico, Roma, 1997.

Trussels J., Kazdin A.E., Antelman S.M. et. al. Fish J.M., Weissmann M.M. (interventi separati) (1999). Pills or placebo? Science 284, 913–915.

Turilazzi Manfredi S. (1978). Interpretazione dell'agire e interpretazione come agire. Rivista di Psicoanalisi 24, 223–240.

Vegni E., Maga E.A. (2000). La comunicazione nella visita medica. Raccogliere informazioni dal paziente. MEDIC 8, 74–80.

Ward E., King M., Lloyd M. et. al. (2000). Randomised controlled trial of non-directive counselling, cognitive-behaviour therapy, and usual general practitioner care for patients. British Medical Journal 1321, 1383-1388

Widlocher D. (1998). Quality of control, condensed analysis and ethics. The International Journal of Psychoanalysis 79, 1-11.

Психоаналитическая трансформация
Фернандо Риоло

 
У нас был опыт, но недоставало смысла,
А приближение к смыслу заменяет нам опыт
В иной форме, вне смысла…
Ибо прошлый опыт вновь оживает в смысле
 

Томас С. Элиот, Четыре Квартета

Первой в то утро пришла пациентка, недавно начавшая анализ. Она страдала бредовой обсессией: боялась заражения через фекалии.

Прежде, чем расположиться на кушетке, она вывалила содержимое сумочки на стол, чтобы проверить, не испачкалось ли там что-нибудь ненароком по пути из дома. Я обратил внимание на то, что в этот раз она не сняла туфли, а, напротив, согнула ногу и решительно вонзила каблук в кушетку. Я оценил это поведение как трансформацию в действии, как следствие отрицания ее собственной враждебности, и связал это обстоятельство с тем фактом, что на прошлом сеансе она без каких-либо эмоций говорила о своем умершем отце, бросившем семью с детьми, когда сама пациентка была еще совсем маленькой.

Пациентка некоторое время молчала, затем начала неожиданно плакать, вспомнив, по ее словам, сообщение в прессе о сгоревших на Ямайке детях (гиперболическая проекция исключенной эмоции). Затем она заговорила о своей старой домработнице-перуанке, очень нуждающейся женщине, нежной матери, которой с удовольствием дала бы денег (приближение проекции с первоначального расстояния), если бы на ней не «висел» этот анализ. Она добавила, что у нее нет ко мне никаких претензий и что она подсчитала, что весь анализ стоил столько же, сколько любая из тех шикарных машин, которые постоянно менял ее отец, когда был жив, в то время как семье он отказывал в самом необходимом (отрицание переноса). На этом этапе она принялась плакать, но уже не о детях Ямайки, она плакала от обиды за все те унижения, которые ей вместе с матерью и братьями приходилось терпеть от отца (принятие эмоции); «а в это время мой отец, старый и жирный, наслаждался жизнью с двумя подружками. В конце концов он умер от инфаркта, так ему и надо», – заключила она, убирая каблук с кушетки и вытягивая ногу.

Приведенная здесь последовательность описывает процесс трансформации, одним полюсом которой является выброс эмоции в форме действия и ее дистанционная проекция, а другим полюсом – ее интроекция и выражение. В промежутке между этими крайностями – обращение к переносу означает переход от отрицания эмоции (Verleugnung) к ее повторному допуску в сознание в форме отрицания (Verneigung).

Возможность описания этого процесса как клинической психоаналитической трансформации означает, что аналитик мог установить – на основании теории психоанализа – некую корреляцию между различными планами и содержаниями, являющимися объектом трансформации, т. е. теми событиями, которые вначале были представлены его восприятию как реальные факты: симптомы, туфли, фекалии, слезы, ужасная история о детях. В реальности они должны считаться репрезентациями тех же внутренних объектов, которые проявлялись в виде эмоций, сновидений и воспоминаний в ассоциациях пациентки; а в переносе – в интерпретациях и реконструкции, в описании аналитика.

На следующем сеансе пациентка рассказывает сон:

«В воскресенье я еду навестить вас вместе с Джанни (ее первая любовь, он трагически погиб). Вы живете в Аренелле, на берегу залива, в изумительном старинном особняке с большой верандой с видом на море, на вас одежда из белого льна, мебель в доме тоже белая. Вы принимаете нас запросто и приглашаете пройти на террасу, откуда можно наслаждаться потрясающей панорамой залива. Море прозрачно и переливается разными цветами, все сверкает».

Пациентка считает, что ей приснился наиболее радостный период ее жизни, может быть, потому, что вчера на сеансе она испытывала страдания. «Я сказала себе, что должна была суметь испытать к отцу положительные чувства. Я отдаю себе отчет в том, что, возможно, это отрицание, – добавляет она в ответ на мое удивление, – но мне это надо, чтобы понять и чтобы жить. Вчера после сеанса я все утро думала о моей террасе, я горжусь террасой, на ней все еще так много цветов, столько света, очень красиво… почти как на той террасе во сне» (ассоциация-инсайт).

Назавтра (третий по счету сеанс) ей снится совсем другой сон: какой-то молодой человек на смертном одре, весь грязный, небрежно одетый. Застиранные простыни пропитаны кровью и фекалиями. Очевидно, он умирает, более того, он уже почти труп: сухое, почерневшее тело без кожи, рук нет. Он обнимает ее своими культяпками, и она плачет от сострадания. Потом она принимается расчищать заваленную мусором комнату, поднимает с пола мятую бумагу, пластиковые пакеты вроде тех, что море выбрасывает на берег. Дом странный, что-то вроде старинной прачечной, с навесом над крыльцом.

Пациентка объединяет трагический случай с Джанни, ямайских детей с обгоревшими культяпками и воспоминание о запачканной фекалиями больничной койке, на которой умирал ее отец, и – по контрасту – сон первого дня анализа, где все белое и чистое. И потом этот странный домик.

Где похоронен отец? Я задаю этот вопрос без особого энтузиазма. «В Аренелле! – изумленно восклицает она, – на кладбище у моря». «Тот сон – полная противоположность вчерашнему», – добавляет она. «А вчерашний сон был противоположностью ненависти и боли, – говорю я, – таким образом, сегодняшний сон есть противоположность отрицанию ненависти и боли».

Интерпретация была выполнена самой пациенткой и касалась обоих сновидений, а также трансформации одного сновидения в другое: «Получается, что дом, куда я ходила вчера, – это могила моего отца. У меня он превратился в гробницу с террасой и видом на море».

Данный образ является конечным продуктом трансформации: изотопическое сгущение связывает местоположение в настоящем с местоположением в прошлом, внутреннюю реальность и анализ, эмоцию и ее смысл.

В каждом из этих коротких эпизодов сеанса, как и во всем комплексе сеансов, мы можем проследить аналитическую трансформацию в действии. Первое, что можно выявить, это то, что переход не является линейным: от действия к интерпретации, или от раскола к интеграции; это похоже на хождение пахаря по борозде или быка по пашне, т. е. равномерное колебание между инсайтом и отрицанием, между Ps и D (параноидно-шизоидной и депрессивной позициями).

Объект трансформации – это и есть область анализа, в которую входят репрезентации, необходимые пациентке, а также теории, в которых нуждается аналитик, и, кроме того, эмоции и действия, «которые говорят громче, чем слова». Трансформация такова, что невозможно исключить какой-либо из этих параметров. К этому я вернусь, а теперь немного истории, которая, как вы сейчас увидите, еще не совсем история.

В 1961 году в Эдинбурге проходил XXII Конгресс IPA (Международной психоаналитической ассоциации) на тему «Лечебные факторы в психоанализе».

Результаты Конгресса были достаточно скромными с научной точки зрения, но чрезвычайно поучительными с точки зрения нашей теперешней беседы. Мы присутствовали, а это было в те годы ритуальным, при не очень корректной полемике между кляйнианцами и прочим миром при большом перевесе кляйнианцев, которых представляли Ханна Сегал и Паула Хайман, а также присоединившийся к ним по этому случаю Перл Кинг. Новым было то, что с противоположной стороны на этот раз не было обычного противника: американец Максвелл Гительсон ограничился каким-то слабым возражением. Но от оппонентов выступил уважаемый представитель французской школы, Саша Нахт, прочитавший весьма тенденциозный доклад, в котором он «поженил» эго-психологию с представлением Ференци о лечении как об интроекции хорошего объекта. Не слишком ли дерзкая постановка вопроса? Не очень, ибо, как говорил Нахт, если цель лечения заключается в компенсации слабости Я пациента посредством идентификации с Я аналитика, определяющим лечебным фактором не может считаться ни интерпретация, ни перенос. Здесь важна личность аналитика, и в особенности глубина его любви к пациенту: если аналитика действительно не воспринимают как хороший объект (я здесь специально говорю «воспринимают», а не «назначают на должность»), то что может побудить пациента интроецировать или идентифицировать себя с ним? У Нахта хватило смелости не избегать слова «любовь»: «No one can cure another, unless he loves him» (человек не может вылечить другого человека, пока не полюбит его), – заключает он.

В своем выступлении Гительсон напрямую атаковал идею активной терапии (будь то в виде эмоционального корректирующего опыта или в форме инкорпорации хорошего объекта), которую считал операцией суггестивной или даже опасной. «Эта точка зрения на активную и целенаправленную терапию характеризует сегодняшнее положение дел в психоанализе». Это слова Гительсона, а вот еще одно его высказывание, которое производит сильное впечатление, когда перечитываешь его по прошествии почти сорока лет: «Акцент, который делается сегодня на межличностные и аффективные факторы в аналитической ситуации, есть по большому счету карикатура на то, что было когда-то их первоначальным смыслом… Мы, похоже, выпустили нашу науку из рук и блуждаем в поисках новых возможностей, некоторым образом парадоксальных…» (таких, как) акцент на объект-ориентированные процедуры, на необходимость разделять заботы пациента, на постоянное обращение к контрпереносу, на страстную и преданную терапевтическую заботу, доходящую до самопожертвования. «Разумеется, – говорит Гительсон, – иногда даже наблюдаются некие спонтанные признаки излечения как результат случайного воздействия добрых человеческих отношений».

Не все то золото, что блестит! В то время Гительсону и Американской психоаналитической ассоциации в Чикаго не давал покоя Александер. А Нахт? У Нахта был Лакан, который в том же году опубликовал в журнале «La Psychanalyse» свою статью «Направление лечения и принципы его воздействия», где он нападает на «обман независимого Я, свободного от конфликтов. Это было последнее переиздание затасканного миража, от которого отказалась даже академическая интроспективная психология». Это независимое Я было для Лакана этической концепцией по Гегелю: «образчиком измерения реального, способным служить поддержкой ложному чувству сущности субъекта». Рядом с Imposture du Moi (Самозванец-Я) находится la Comedie de l’Object (Комедия объекта), но это уже не объект-в-переносе, а объект-в-реальности, поэтому на вопрос об отсутствии-в-бытии бессознательного субъекта есть простой ответ: о приспособляемости Я к реальности. Это своего рода «армия Эго, призванная вывести американцев к горизонтам светлого будущего, не затрагивая при этом независимость эгоиста, заполняющую своими бесконфликтными округлостями Американский Образ Жизни».

Я пытался возродить полемический азарт, оживить яростную схватку этих лет; но мои попытки утонули в постмодернистской и плюралистской толерантности. Теперь всем уже безразлично, каких теорий придерживаться, и теории эти могут оказаться в одинаковой степени верными или ложными.

И все же эти разногласия порой выявляли неожиданные совпадения. Возьмем, к примеру, выступление Перла Кинга на Конгрессе в Эдинбурге. Установлено, – возражал он Нахту и Гительсону, – что то, что лечит, есть по сути качество отношений в анализе. Различие состоит в том, что отношение между аналитиком и пациентом отличается от любого другого вида человеческих отношений и не имеет ничего общего с отношением родитель-ребенок (модель, принятая Гительсоном). Да, конечно, два человеческих существа начинают анализ вместе, при этом один ожидает от другого лечения и разрешения каких-то вопросов. Но сходство рушится сразу же, так как все, что происходит в анализе: эмоции, влечения, мысли – не имеет ничего общего с потребностью в аффективном вознаграждении, столь обычной для любого общения. Нейтральная позиция аналитика, которую Нахт несправедливо приравнивает к дистанции, вовсе не означает, говорит Кинг, что аналитик не должен испытывать каких-то чувств к пациенту, она означает, что ему следует воспринимать чувства свои и пациента как знаменитое quid pro quo (взаимообмен), которое для Фрейда является вопросом техники: «проявление бессознательных конфликтов, из которых в ходе анализа возникает инсайт, а не вознаграждение или запрет».

Можно подумать, что обращение к quid pro quo, т. е. к символическому и трансферентному порядку отношений в анализе, восходит к Лакану. Скорее всего, нет. И все же то, что он пишет, не так уж специфично: «Мы чувствуем, что вырвались далеко вперед, когда звучит необычное утверждение: мол, психоанализ нужно изучать как ситуацию вдвоем, т. е. личность аналитика в том числе. Это было бы очевидным, не проявись в отношениях (претендующих на равенство со всеми прочими отношениями) этих двоих весьма неожиданный эффект: моя свобода оказывается отчужденной из-за раздвоения, которое в переносе претерпевает моя персона. Вот вам узы самоотречения, которыми анализ связывает аналитика: пациент видит в аналитике опору для своих фантазий. Слово аналитика поэтому будет всякий раз восприниматься так, словно исходит от Другого, от личности в переносе. Нужно ли потворствовать этой личностной ошибке? Если да, то чувства аналитика в этой игре займут единственно точное место: покойника; а если он решит ожить, игра продолжится, но уже никто не догадается, кто в ней ведущий» (Еасап, 1961).

Концепция механизма анализа как некой преобразующей системы обычно приписывается Биону.

В действительности ее формулировал еще Фрейд (в «Толковании сновидений») как центральный элемент теории сновидений.

Большая часть «Толкования сновидений» посвящена описанию работы со сновидением как с особой формой мышления, уполномоченной трансформировать психические смыслы: «…(такое мышление) есть нечто совершенно иное, нежели качественная оценка. не мысль, не расчет, совсем не оценка, а лишь трансформация (Umzumformen). вплоть до трансмутации всех психических значений».

Фрейд поставил в один ряд изучение сновидений как психического продукта ночи и описание формальных, логических, временных, аффективных и лингвистических характеристик, которыми пользуется мысль сновидения в своем процессе трансформации.

Он предложил правила функционирования первичного процесса, заложив таким образом основы теории сновидений как формы мышления и основы нового метода.

«Работа сновидения» (Traumarbeit) имеет для нас значение парадигматическое. Она лежит в основе метода, который применяется ко всему, что наблюдается: они становятся объектами анализа в той степени, в какой вырваны из их непосредственной – сенситивной, эмоциональной, фактической – реальности; их считают трансформациями бессознательных процессов, находящих выражение в речи и поведении, в переносе и реальных отношениях.

«Аналитический аппарат» можно определить поэтому как систему трансформации, посредством которой бессознательные психосоматические процессы становятся читаемыми и обретают способность репрезентироваться, связываться в мысли и выражать смыслы. Именно в этом и заключается символическая функция: то, что изначально являлось количеством, ощущением, эмоцией, действием, преобразуется в образы сновидений, в репрезентацию желания или тревоги, в слово или значение. Иными словами, сон являет собой особый механизм для наблюдения за «психической реальностью», а также для трансформации его «элементов» в «мысль» (Bion, 1965; Hautmann, 1977).

Это основополагающая теория для определения позиции аналитика: в месте пребывания сновидения, в точке перехода между реальным и символическим. Наше царство – это «междуцарствие» (Zwinschenreich), сновидение – это путь, пролегающий в нем.

Из этого следует, что объектом анализа является не сознание и не бессознательное, а переход отдельных элементов из одного состояния в другое» (Бион), т. е. досознательные процессы, изменения статуса, формирование и распад мысли, взаимодействие психики и тела, себя и Другого и, в особенности, интегрирующие и дезинтегрирующие сдвиги, посредством которых психическая реальность развертывается и терпит крах, выступает вперед или прячется, трансформируется или повторяется.

Готовясь к этому докладу и читая различную литературу, я спросил себя, не лежит ли в основе общей для всех нас нелегкой работы какой-нибудь скрытый, нерешенный вопрос, ответ на который стал бы таким фактором «изменения». Я говорю «нерешенный», ибо считаю, что, несмотря на прилагаемые усилия, у нас нет на этот счет удовлетворительной теории. Но направленность этих усилий оправдывает главное сомнение, суть которого – в том, что, несмотря на принципы, лежащие в основе аналитического лечения, например, в «talking cure», даже мы, аналитики, испытываем некоторое глубинное сомнение в трансформативной силе слова, в реальности символа, о которой говорил Винникотт, и поэтому ищем источник изменения в единственно другом возможном месте, которое к тому же подсказывает нам и здравый смысл: в реальности вещей. Я считаю, что даже при различной акцентировке данный путь является общим с американскими нео-интерперсональными течениями, а также с положениями, высказанными недавно представителями европейской школы.

Кроме того, как я писал несколько лет назад, мне кажется, что похожая ориентация засосет нас в «мир фактов», куда психоанализ уже заглядывал в поисках смысла. Отправной точкой вновь становится точка конечная: реальный ребенок, реальная история, лечение посредством реальных отношений» (Riolo, 1999).

Мы забыли, что слово является не антиподом предмета, а неким его «состоянием», его символическим статусом, вырастающим из отсутствия предмета во внешней реальности, заменяющим ее и наследующим ее связи и возможности в области психической репрезентации. Утверждать, что психическая трансформация не может быть не чем иным, как трансформацией символической, не означает присваивать ей в связи с этим неуклюжий статус декартовской res cogitans (вещи мыслящей).

«Слово – могущественный хозяин, – сказал философ Горгий более двух тысяч лет назад. – Его тело мало и незаметно, а дела сродни божественным: оно может уничтожить страх, снять боль, вызвать радость и пробудить сочувствие. Власть слова над гармонией душевной равна силе лекарства в отношении гармонии в теле. но власть слова больше, так как излучает силу без принуждения». (Горгий, «Похвала Елене»).

Я приближаюсь к кульминации моего доклада. В десятой главе «Трансформаций» Бион предлагает следующее определение: «Ясвязываю с названием «трансформация» некое постоянное сочетание элементов: реальную ситуацию (предполагаемую), некое эмоциональное состояние (также предполагаемое), репрезентацию (имя)».

Трансформация здесь заключается в «связывании», построении корреляции: план фактической реальности, план эмоциональной реальности и план символической реальности (репрезентация). Последняя, говорит Бион, – это носитель смысла, которому значения не хватает (meaningless): она получает значение из эмоции. Таким образом между элементами, вовлеченными в трансформацию, устанавливается тройственная взаимосвязь: репрезентация без эмоции «пуста» (лишена смысла), эмоция без слова «нема» (нет носителя смысла), опыт без смысла «слеп» (отсутствует мысль). Связь между опытом и эмоциями есть источник смысла, и однажды порожденный, этот смысл косвенно трансформирует-преобразует и опыт, и эмоции.

С этой точки зрения, периодическое критическое переосмысление инсайта или интерпретации, не являясь более обязательным инструментом аналитической трансформации, испытывает, как мне кажется, некоторую нехватку перспективы, возможно, даже интеллектуальной.

Утверждать редукционистски, что терапевтическое изменение не вытекает из простого запоминания или простой интерпретации, означает говорить «простые» банальности. Мы хорошо знаем, еще из Фрейда (Freud, 1914), что необходимо обратиться к повторению и переносу, чтобы «решить», какая проблема требует безотлагательного приложения интерпретации; чтобы устранить противоречивость носителя смысла, призванного в противном случае оставаться Uberstimmt, гипердетерминированным. Возможность его определения зависит от того, что происходит «здесь», у нас перед глазами; именно в этот момент и осуществляется перенос. Однако существует также наша аффективная реальность, ее атакуют слова и эмоции пациента; они, утверждает Бион, могут оттачивать нашу способность суждения, «как резец из закаленной стали вытачивает бальзаминовое дерево и рискует создать модель, которую невозможно ни устранить, ни исправить (Bion, 1977).

Использование, целенаправленное и не сиюминутное, этого аффективного и неспецифического участия аналитика (пусть так называются эмоциональный отклик, эмпатия, встреча или разыгрывание (enactment)) и есть собственно объект данной техники. Данная техника может применяться в той мере, в какой она может быть трансформирована из аналитического приема в специфический ответ. Речь идет о свободно распределенном внимании, ассоциациях, сновидческой мысли, мечтании (reverie) и, наконец, вербализации, интерпретации, (ре)конструкции.

В нашей теории лечения не существует противоречия ни между интерпретацией и пониманием, ни между аффектом и репрезентацией. Не имеет особого смысла противопоставлять интерпретации-декодификации, рассматривающей только репрезентацию, эмпатическое понимание, которое принимает в расчет аффект. Это бессмысленно по одной простой причине: эти два параметра не существуют по отдельности: наши объекты суть репрезентации, облеченные в аффект, а наши интерпретации представляют собой корреляции между аффектами и репрезентациями.

Но акт интерпретации всегда несет в себе, помимо опыта отождествления, также опыт различения. Опыт психической реальности и его смысл сосуществуют, но не мирятся друг с другом: их совместное «бытование» привносит каждый раз двойной избыток: избыток смысла и избыток не-смысла, что и представляет собой пространство для возможной трансформации. Иными словами, смысл никогда не совпадает с психическим опытом и никогда не может его насытить: интерпретация всегда чего-нибудь не договаривает и оставляет опыт частично невысказанным; но в то же время в чем-то другом интерпретация оказывается чрезмерной, и невысказанный опыт где-нибудь да «разместится».