Текст книги "С. Ю. Витте"

Неприятным сюрпризом для министра финансов и его курса стал мировой экономический кризис, разгоревшийся в 1899 году, и последовавший за ним экономический спад, который Россия пережила чуть позже и тяжелее, чем другие страны (он оказался осложнен Русско-японской войной 1904–1905 годов и революцией 1905 года). Прежние масштабные заимствования за границей исключались. Внутренних источников не хватало, С. Ю. Витте пришлось признать чрезвычайное напряжение платежеспособных сил населения, преимущественно крестьянства.

«Система Витте», заключавшаяся в идее не просто воздействия, а фактически управления экономикой с помощью формирования мощного государственного хозяйства, оказалась обоюдоострым оружием. Наряду с впечатляющими успехами она деформировала процесс естественного роста и развития частной инициативы. «Естественное» развитие капитализма в России упиралось прежде всего в необходимость политических перемен. Попытка С. Ю. Витте модернизировать страну при сохранении в неизменности самодержавного режима принесла успех только на короткое время, затем нерешенные проблемы лишь обострились.

С. Ю. Витте всегда стремился играть роль первого министра. Добиться такого положения ему удалось только к концу 1890-х годов, особенно после дискуссии с министром внутренних дел И. Л. Горемыкиным о земстве. Полемика, начавшаяся с вопроса о целесообразности введения земских учреждений в западных губерниях, была искусно повернута С. Ю. Витте к обсуждению совместимости самодержавия и самоуправления. Он отлично понимал, что в тогдашней атмосфере победу в подобном споре обеспечивает приверженность более правым взглядам, чем позиция его оппонента, и в обмене записками (по две с каждой стороны) министр финансов постарался выставить И. Л. Горемыкина сторонником земства и, следовательно, по логике С. Ю. Витте, врагом самодержавия. Это во многом способствовало тому, что министром внутренних дел стал Д. С. Сипягин – друг С. Ю. Витте. Через некоторое время министр финансов, как ни в чем не бывало, заявлял, что никогда не был противником земства[23]23
  См. фрагменты из воспоминаний Д. Н. Шипова в настоящем издании. С. 270–279.


[Закрыть]. Аналогичных примеров из его биографии можно привести немало, но действия такого рода хотя и приносили временный успех, но никогда не делали положение С. Ю. Витте прочным.

Он также вмешивался в любые вопросы: например, в еврейский[24]24
  См. воспоминания А. Бёрля в настоящем издании. С. 280–284.


[Закрыть]. Вел сановник себя самоуверенно, собеседникам даже казалось, что нагло или цинично. Он не стеснялся давать безапелляционные оценки, жестко настаивал на своих взглядах. Однако все это С. Ю. Витте позволял себе делать только за пределами царского кабинета. С Николаем II, несмотря на уничижительную характеристику его в мемуарах, он вел себя иначе, настолько, что это удивляло даже много повидавших придворных. «Всех нас поразила тогда манера С. Ю. Витте держаться при его величестве. В ней было слишком много подобострастного и ненужного. Странно было видеть статс-секретаря, бывшего председателя Совета министров, бывшего министра путей сообщения и финансов, члена Государственного совета, который держал руки по швам, все время низко кланялся, отвечал „так точно“ и „никак нет“, титуловал его величество всегда его полным титулом и т. п., что обыкновенно делали только новички при дворе, а никак не люди с таким положением»[25]25
  Фабрицкий С. С. Из прошлого. Воспоминания флигель-адъютанта государя императора Николая II. Берлин, 1926. С. 66–67.


[Закрыть]. Впрочем, напрасно: по свидетельству С. Е. Крыжановского, царь понимал неискренность поведения своего министра[26]26
  См. настоящее издание. С. 461–462.


[Закрыть].

С. Ю. Витте проявил себя и как стратег во внешней политике России. Для воплощения в жизнь своих планов завоевания восточных рынков для быстро растущей русской промышленности министр финансов создал в конце 1895 года Русско-Китайский банк при активном участии французского капитала, а в 1896 году настоял на заключении с Китаем тайного союзного соглашения, которое позволило осуществить строительство части Сибирской железной дороги (из Забайкалья до Владивостока) по территории Маньчжурии – КВЖД. Дорога и банк, формально являясь акционерными обществами, на самом деле находились под полным контролем Министерства финансов. Однако экономической мощи России явно недоставало для претворения в жизнь столь грандиозного проекта. С. Ю. Витте также недостаточно хорошо был знаком с дальневосточными реалиями. Он был абсолютно убежден, что «при проведении железной дороги через Монголию и Маньчжурию нельзя ожидать никаких опасностей, ни противодействия со стороны местного населения. Население это, находящееся, бесспорно, на низшей ступени культурного развития, тем именно и отличается, что ему совершенно чужды какие бы то ни было политические, национальные или даже религиозные идеалы и что оно заботится исключительно о своем прокормлении и преклоняется перед силою денег»[27]27
  РГИА. Ф. 1328. Оп. 3. Д. 505. Л. 124.


[Закрыть]. Эти утверждения, сделанные министром финансов на одном из особых совещаний в апреле 1898 года, были полностью опровергнуты спустя два года вспыхнувшим боксерским восстанием, в ходе которого КВЖД, и особенно строящаяся ЮМЖД до Порт-Артура, понесли колоссальный ущерб, исчислявшийся в десятки миллионов рублей. Упорство С. Ю. Витте, его нежелание признавать очевидное и настойчивость в проведении своей программы создали благоприятную почву для оппонирования такой политике (министр иностранных дел М. Н. Муравьев (1895–1900), военный министр А. Н. Куропаткин (1898–1904), наконец, безобразовцы).

Безобразовцами принято называть неофициальную группу лиц, выступивших в начале 1898 года против сворачивания активной русской политики в Корее, за что ратовал С. Ю. Витте после заключения договора об аренде Ляодунского полуострова (март 1898 года). Отставной гвардейский полковник А. М. Безобразов, его коллега В. М. Вонлярлярский, пограничный комиссар на Дальнем Востоке Н. Г. Матюнин, контр-адмирал А. М. Абаза и некоторые другие их сторонники предложили не только не уходить из Кореи, а резко усилить там русское присутствие, используя концессии. В частности, особую ставку они делали на право заготовки леса на корейском берегу пограничной реки Ялу, полученное владивостокским купцом Ю. И. Бринером. Благодаря близкому знакомству А. М. Безобразова с бывшим министром двора графом И. И. Воронцовым-Дашковым, новоявленные «концессионеры» сумели получить доступ к Николаю II, который дал ход частной инициативе. И все бы ничего, если бы дело ограничилось концессиями. Безобразовцы очень быстро поставили вопрос о смене всей дальневосточной политики России, с этого момента началась их борьба с С. Ю. Витте как главным ее приверженцем, за влияние. Царь, поддерживавший безобразовцев, долгое время не принимал окончательного решения. Первое время казалось, что С. Ю. Витте сможет без труда справиться со своими оппонентами. Однако после восстания боксеров и ввода русских войск в Маньчжурию (1900 год) позиции России в регионе становились все более неоднозначными. Против Петербурга выступили Англия, САСШ, Япония при молчаливом одобрении Германии и осторожном поведении Франции. Осенью 1902 года, в условиях назревающего конфликта, С. Ю. Витте совершил поездку на Дальний Восток[28]28
  См. воспоминания Н. А. Байкова в настоящем издании. С. 285–289.


[Закрыть]. По ее результатам он признал, что достижение первоначальных целей – господство на рынках Китая – на тот момент являлось невозможным, поэтому министр финансов рекомендовал царю свернуть русскую активность в регионе и довольствоваться защитой завоеванных позиций. Это предложение оказалось роковым для карьеры С. Ю. Витте: да, он был совершенно прав в своих рекомендациях, но разочарование Николая II оказалось настолько велико, что он принял сторону безобразовцев, советовавших не только не останавливаться на достигнутом, но и, наоборот, наращивать активность, сделав ставку на псевдочастные предприятия и вооруженную силу.

Отставка С. Ю. Витте 17 августа 1903 года была во многом результатом его неудачной стратегии на Дальнем Востоке. Затем последовала Русско-японская война 1904–1905 годов, которая подвела черту под всей политикой России в регионе за предшествовавшие ей 10 лет. Конечно, С. Ю. Витте всегда отрицал, что он виноват в вооруженном конфликте. Да, он был прав, когда образно обрисовал кризис дальневосточной политики еще до начала войны А. Н. Куропаткину: «Представьте себе, что я повел своих гостей в „Аквариум“, а они, напившись пьяны, попали в публичный дом и наделали там скандалы. Неужели я виноват в этом? Я хотел ограничиться „Аквариумом“. Далее тянули другие»[29]29
  Дневник А. Н. Куропаткина. Запись 3 декабря 1903 г. // Красный архив. 1922. № 2. С. 91.


[Закрыть]. Это стало предметом ожесточенной полемики, выразившейся в большом количестве газетных и журнальных статей и брошюр еще при жизни С. Ю. Витте. В этой полемике ему удалось одержать победу, но он так и не смог ответить на вопрос: направляясь в «Аквариум», неужели он не подозревал, что его гости затем пойдут дальше? Тогда зачем он повел их туда? Нельзя не признать, что своими плохо рассчитанными действиями С. Ю. Витте проложил дорогу безответственным решениям безобразовцев, следствием чего стала Русско-японская война. Это весьма убедительно показал в своих работах известный историк Б. А. Романов уже в советское время[30]30
  Романов Б. А. Россия в Маньчжурии (1892–1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928; Романов Б. А. Очерки дипломатической истории Русско-японской войны 1895–1907. Изд 2-е, испр. и доп. М.; Л., 1955.


[Закрыть].

Назначение председателем Комитета министров С. Ю. Витте справедливо воспринял как опалу: формально высший административный пост в империи означал, однако, отсутствие соответствующих полномочий и ограничивал участие в политике. Разумеется, С. Ю. Витте не сдался, он попытался придать этому учреждению больший вес. Его активность нашла выражение в царском указе 12 декабря 1904 года, адресованном Комитету министров, о подготовке и приведении ряда реформ. Правда, среди них не оказалось обещания ввести законосовещательное представительство из депутатов, чего так хотело общество. Пункт, предусматривавший призыв выборных в состав Государственного совета, был вычеркнут в последний момент по настоянию великого князя Сергея Александровича и С. Ю. Витте, продолжавшего создавать иллюзию защиты прерогатив Николая II и выхватившего благодаря этому инициативу проведения реформ из рук министра внутренних дел П. Д. Святополк-Мирского. Тем не менее это было совсем не то, к чему С. Ю. Витте стремился. По-настоящему он оживился с началом Первой русской революции.

После событий 9 января 1905 года, на фоне растерянности властей, председатель Комитета министров действовал особенно энергично, он часто и активно выступал на различных совещаниях с предложениями реформ – осторожных по содержанию, но предполагающих в будущем важные перемены. С. Ю. Витте никогда не был либералом, поэтому его интерес к учреждению народного представительства выглядит несколько неожиданным. Почему же все-таки он оказался в 1905 году не на стороне защитников неограниченного самодержавия? Ответ, по всей вероятности, прост: сановник связывал интересы своей будущей карьеры не с защитой «устоев», а с изменением политического строя. Революционное движение и тем более призыв выборных от народа, по его расчету, требовали от правительства невиданного единства перед лицом общества, то есть выстраивания единой и сильной линии из всех министров в противостоянии оппозиции, чего должен был добиваться настоящий полновластный глава кабинета, а не церемониальный председатель аморфного Комитета министров. Разумеется, в кресле лидера такого правительства С. Ю. Витте видел себя.

Эти представления оформились у него в первой половине 1905 года, когда власть нащупывала контуры необходимой политической реформы, решала вопрос о возможных вариантах призыва выборных от населения и одновременно вела дискуссию о формах правительственного объединения. С. Ю. Витте уловил тогда основную тенденцию: чем сильнее революционное движение и его давление на власть, тем растеряннее она выглядит и тем больше аргументов появляется у него лично, чтобы выступить за создание нового, по типу парламентского кабинета, правительства с собой во главе и тем спасти положение. Но реализация замысла прервалась на лето 1905 года, когда велись переговоры с Японией. Это объясняет, почему успех в Портсмуте был особенно важен для С. Ю. Витте: только успех на дипломатическом поприще открывал для него путь политического продвижения вверх.

С. Ю. Витте, в отличие от других сановников, с 1904 года выступил за немедленное прекращение Русско-японской войны. Однако и после падения Порт-Артура и после сражения при Мукдене в феврале 1905 года (когда он написал эмоциональное письмо Николаю II)[31]31
  Всеподданнейшее письмо статс-секретаря Витте от 28 февраля 1905 г. // Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. Приложения. М., 1960. С. 573–574.


[Закрыть] император оставался неумолим, продолжая надеяться на военный успех. Перелом в его позиции наступил лишь после гибели русского флота при Цусиме 14–15 мая 1905 года, когда стало ясно, что мирные переговоры неизбежны. С. Ю. Витте предпринимал отчаянные шаги, чтобы возглавить их, но первые приглашения были сделаны послам России в Париже А. И. Нелидову и в Риме Н. В. Муравьеву. С. Ю. Витте повезло: если бы они не отказались от предложенной им роли, С. Ю. Витте не бывать триумфатором Портсмута.

Разумеется, отказались первоначальные претенденты не случайно. Задача, стоявшая перед российской делегацией, выглядела колоссально трудной: заключить почетный мир по результатам, по сути, проигранной войны. С. Ю. Витте получил подробную инструкцию, подготовленную МИД, каждый пункт которой утверждал лично Николай II и где была дана весьма реалистичная оценка ситуации вместе с адекватными рекомендациями для ведения переговоров. К счастью для будущего графа, здравый смысл как в Петербурге, так и в Токио возобладал, и минимум требований японской стороны не перекрывал максимума уступок, на которые была готова идти Россия. Разумеется, заранее С. Ю. Витте об этом не знал.

Ситуация выглядела весьма напряженной. В европейских столицах многие полагали, что России придется обязательно заплатить контрибуцию, а это условие Николай II категорически отвергал. Многочисленные встречи главы российской делегации в Петербурге, а затем в Германии и Франции на пути в Портсмут были посвящены не только выяснению позиций европейских держав, но и поиску рычагов давления на царя через Берлин или Париж. Бесполезно: император остался непоколебим, но об этом С. Ю. Витте узнал лишь, когда ступил на американскую землю. Не обрадовал его и американский президент Т. Рузвельт, выступивший посредником: он тоже считал, что России придется платить. С. Ю. Витте был близок к отчаянию, он обдумывал, каким образом с выгодой для России прервать безнадежные переговоры. Правда, посол САСШ в Париже Р. Мак-Кормик подсказал российскому представителю действенное средство для давления на японцев – борьбу за американское общественное мнение, чтобы переломить его настроение в свою пользу[32]32
  С. Ю. Витте – В. Н. Ламздорфу 12 июля 1905 г. // ГАРФ. Ф. 568. Оп. 1. Д. 381. Л. 372–374.


[Закрыть]. С. Ю. Витте постарался воспользоваться этой идеей в полной мере, и, как мы можем судить по воспоминаниям (Б. А. Суворин, К. Д. Набоков), вполне преуспел. Мемуаристы рисуют поведение С. Ю. Витте и по дороге на американский континент, и в Портсмуте как подчеркнутое спокойствие, едва ли не беззаботность. Это была лишь видимость. Те, кто находился с ним рядом, ощущали колоссальное напряжение, неуверенность и стремление сделать все для успеха миссии. Надо отдать ему должное, С. Ю. Витте лучше, чем кто-либо в России, представлял сложность стоящей перед ним задачи, хорошо продумал свои действия и возможные пути к достижению успеха.

Переговоры в Портсмуте, как и ожидалось, оказались тяжелыми. От России потребовали не только отказа от Кореи, ухода с Ляодуна и вывода войск из Маньчжурии, но и контрибуции, передачи Японии Сахалина, унизительных обязательств по ограничению сил на Тихом океане и др. Получив японские условия 28 июля (10 августа) 1905 года, С. Ю. Витте тут же сформулировал принципиальный подход к заключению мира. Он исходил из того, что желание японской стороны максимально обессилить Россию на Дальнем Востоке для собственной безопасности ошибочно. Чем больше требовал Токио, тем больше в Петербурге росло стремление к реваншу. С. Ю. Витте сделал ставку на достижение прочного мира, чуть ли не союзнических отношений двух империй. И его позиция была принята японцами, хотя, конечно, идея сближения ими всерьез не рассматривалась.

В трудном торге С. Ю. Витте опасался не столько неуступчивости партнеров по переговорам, сколько позиции Петербурга, где могла возобладать «военная партия». Он хотел бы уступить японцам по многим спорным вопросам, неразрешимыми выглядели лишь судьба Сахалина и контрибуция. Здесь Токио пошел на уступки: японская сторона предложила вернуть северную часть Сахалина (до 50 параллели) России за 1,2 млрд иен (около 1,2 млрд руб.). Российский уполномоченный немедленно ухватился за это предложение и поспешил заручиться поддержкой в Петербурге. Однако царь занял твердую позицию, наложив в ответ на телеграмму российского уполномоченного 4 (17) августа по поводу Сахалина резолюцию: «Ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек»[33]33
  Резолюция Николая II на телеграмме С. Ю. Витте В. Н. Ламздорфу 4 (17) августа 1905 г. // Сборник дипломатических документов, касающихся переговоров между Россией и Японией о заключении мирного договора. 24 мая – 3 октября 1905 года. СПб., 1906. С. 137.


[Закрыть].

Опять отчаяние, демонстративные приготовления к отъезду. Делегации в случае неудачи было предписано прервать переговоры на вопросе о контрибуции, а не о Сахалине, так как Т. Рузвельт и «общественное мнение», по представлению Петербурга, поддержали бы Россию в этом вопросе[34]34
  В. Н. Ламздорф – В. Н. Коковцову 9 августа 1905 г. // ОР РНБ. Ф. 311. Оп. 1. № 3. Л. 77–78.


[Закрыть]. Правда, одну уступку Николай II все-таки сделал: он согласился отдать Японии южную часть Сахалина «на том основании, что она принадлежит России только 30 лет, а потому на нее можно смотреть как на Порт-Артур, а не как на исконную русскую территорию»[35]35
  Ч. Хардинг – Г. Ленсдоуну 13 (26) августа 1905 г. (перлюстрация) // РГИА. Ф. 1328. Оп. 2. Д. 5. Л. 92.
  Хардинг сообщал это со слов американского посланника.


[Закрыть]. В остальном царь считал, что он прав и народ поддерживает его.

Российская делегация в Портсмуте ожидала разрыва переговоров. Поэтому, когда на заседании 16 (29) августа было получено «полное согласие японцев», оказалось, что это «для всех здесь совершенная неожиданность, все было готово к отъезду». «Часов в одиннадцать Витте вышел из зала совещания, он был красен и улыбался. Остановившись среди комнаты, он взволнованным голосом сказал: „Ну, господа, мир, поздравляю, японцы уступили во всем“»[36]36
  Коростовец И. Я. Мирные переговоры в Портсмуте в 1905 году // Былое. 1918. № 3 (31). С. 74.


[Закрыть]. Это был час триумфа С. Ю. Витте. Своим успехом он воспользовался и в Америке, и на обратном пути в Россию. Сановник достиг важной договоренности, согласно которой банкирский дом Морганов поспособствует размещению русских ценных бумаг в САСШ, а в Париже подготовил заключение Россией большого займа. Удача в Портсмуте стала трамплином для дальнейшей политической карьеры С. Ю. Витте. После заключения мира ему был пожалован титул графа (правда, злые языки прибавили к нему язвительное прозвище – «граф Полусахалинский»).

Вернувшись в Петербург, С. Ю. Витте сразу окунулся в сложную политическую борьбу. Во время его отсутствия была проведена важная политическая реформа: 6 августа 1905 года вышел царский манифест об учреждении Государственной думы и объявлен закон о выборах. Несмотря на то, что народное представительство получало совещательный статус, это была важная политическая уступка обществу и новая реальность, к которой следовало готовиться. А как же объединение правительства? Этот вопрос как раз обсуждался в правящих сферах.

Началось все с анонимной (по-видимому, А. В. Кривошеина) записки 6 августа 1905 года о категорической необходимости образования единого правительства перед лицом будущей Думы. Оно виделось как кабинет с единой программой без отдельных всеподданнейших докладов министров (за исключением военного, морского, иностранных дел и двора)[37]37
  Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 204–205.


[Закрыть]. С. Ю. Витте хотел создать и возглавить такой кабинет еще с конца 1903 года. Царь долго не решался дать записке ход, лишь три недели спустя он передал текст в совещание под председательством многоопытного экс-председателя Государственного совета Д. М. Сольского. Ход дискуссий зафиксировал в дневнике А. А. Половцов, чьи записи приводятся в настоящем издании. С. Ю. Витте, по его свидетельству, всячески добивался увеличения полномочий исполнительной власти, пугая самодержца революционным движением. Царю предоставлялся выбор: либо учреждение кабинета вместе с уступками обществу (гражданские свободы), либо диктатура. Замысел графа изложил его литературный секретарь И. И. Колышко: необходимо побороть страх Николая II перед словом «конституция», которая, на самом деле, «глубочайший, не только государственный, но и всенародный переворот, с которого и государственная, и народная жизнь начинаются заново». На эту тему С. Ю. Витте и заказал И. И. Колышко записку, которую, по словам графа, следовало опубликовать «вместе с указом об учреждении Совета министров и должности его председателя, то есть премьера. И моим (С. Ю. Витте. – И. Л.) назначением на эту должность»[38]38
  Колышко И. И. Великий распад. Воспоминания. СПб., 2009. С. 151. Автор уточнял: «Я не ручаюсь за дословную точность приведенной беседы, но я ручаюсь за точность ее смысла» (С. 151).


[Закрыть].

Председатель совещания Д. М. Сольский поддержал С. Ю. Витте. Он сообщил царю о массовом недовольстве в России «многими сторонами существующего строя, к изменению которого принимаются недостаточно решительные меры». Автор имел в виду невозможность ограничиться созданием одного объединенного правительства. «Надо надеяться, что дарование русскому народу гарантий свободы в законных пределах, в которых ею пользуются все культурные государства, может еще привлечь на сторону правительства благонамеренные сферы. Опираясь на них, только и можно вывести Россию из того крайне опасного положения, в котором она теперь находится, обеспечив в будущем мирное, поступательное развитие» империи[39]39
  Всеподданнейший доклад Д. М. Сольского 17 октября 1905 г. // РГИА. Ф. 1544. Оп. 2. Д. 22. Л. 67–69.


[Закрыть]. Д. М. Сольский полностью повторил ход рассуждений С. Ю. Витте: надо уступить умеренным силам, что привлечет их на сторону власти. Как вскоре выяснилось, это заключение базировалось на ошибочных предположениях. Но в те дни казалось, что создание объединенного правительства открывает путь к компромиссу на основе «свобод».

История появления манифеста 17 октября 1905 года сейчас хорошо известна из работ Б. В. Ананьича, Р. Ш. Ганелина, А. В. Островского и М. М. Сафонова[40]40
  Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году. Реформы и революция. СПб., 1991; Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 204–228; Островский А. В., Сафонов М. М. Манифест 17 октября 1905 г. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. XII. Л., 1981. С. 168–188.


[Закрыть]. Парадоксально, что этот важнейший в истории России начала XX века документ явился побочным следствием борьбы С. Ю. Витте за премьерство. Несмотря на то, что решающая роль в появлении манифеста, несомненно, принадлежит настойчивости будущего премьера, у него в те дни были влиятельные конкуренты, которые предлагали иные способы разрешения политического кризиса: например, диктатуру (А. П. Игнатьев) или другой объем уступок (проект «консервативного» манифеста, составленный И. Л. Горемыкиным и А. А. Будбергом). Николай II весьма неохотно шел на уступки, колебался (хотя ситуация сложилась критическая: царь с семьей жил в Царском Селе и не мог даже ненадолго выехать в Петербург, а министр двора В. Б. Фредерикс держал наготове паровой катер, чтобы в случае опасности августейшая семья могла эвакуироваться на один из кораблей германского военного флота). С. Ю. Витте требовалось приложить колоссальные усилия, чтобы настоять на своем варианте документа, причем он ни в чем не мог быть уверен до последнего мгновения. Разумеется, многоопытный политик использовал самые разные приемы, например, устранение возможных противников (организовав для прибывшего экстренно в столицу великого князя Николая Николаевича как кандидата в «спасители отечества» встречу с рабочим М. А. Ушаковым, который уговорил его не принимать неблагодарную роль[41]41
  См. настоящее издание. С. 405–406.


[Закрыть]. За ее организацией стоял скандально известный князь М. М. Андроников – в те дни действовавший по поручениям С. Ю. Витте)[42]42
  Островский А. В. С. Ю. Витте, М. А. Ушаков. К истории манифеста 17 октября 1905 г. // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX–XX веков. Сборник статей памяти В. С. Дякина и Ю. Б. Соловьева. СПб., 1999. С. 364–374.


[Закрыть]. Напряжение было колоссальным.

Второй раз в течение 1905 года С. Ю. Витте одержал верх. Однако победа эта оказалась пирровой. Власть была уверена, что за рабочими выступлениями и всеобщей политической стачкой стоят либералы. Это не рабочие, а они подстрекали к массовым беспорядкам, они же и руководили революцией. С. Ю. Витте разделял этот взгляд, и как же он был изумлен, когда вместо восторженных благодарностей за манифест он столкнулся с новыми требованиями (в частности, от редакторов повременных изданий – упразднения цензуры) и с отказом лидеров «общественности» поддержать его участием в новом, «конституционном» правительстве.

Разочарованию С. Ю. Витте не было предела. «С общественностью я распростился. Кабинет будет из чиновников… Люди не хотят мне помочь. Власть к обществу, а общество от власти… Им подай Учредительное собрание, присягу!.. Даже во Франции этого поначалу не было»[43]43
  Колышко И. И. Великий распад. Воспоминания. СПб., 2009. С. 152.


[Закрыть].

В свою очередь, не менее сильное разочарование, но уже в фигуре самого С. Ю. Витте, испытал царь. Он жаловался своей матери, императрице Марии Федоровне, на нового премьера: «Он сам мне говорил еще в Петергофе, что как только Манифест 17 окт<ября> будет издан, правительство не только может, но должно решительно проводить реформы и не допускать насилий и беспорядков. А вышло как будто наоборот – повсюду пошли манифестации, затем еврейские погромы и, наконец, уничтожение имений помещиков!»[44]44
  См настоящее издание С. 444.


[Закрыть] Император, утративший неограниченность собственной власти, горько сожалел: «Я получаю много телеграмм отовсюду, очень трогательного свойства, с благодарностью за дарование свободы, но с ясным указанием на то, что желают сохранения самодержавия. Зачем они молчали раньше – добрые люди?»[45]45
  См. настоящее изд. С. 443.


[Закрыть]

Старый строй спасли монархисты и солдаты. Прежде всего, конечно, приверженцы самодержавия. Это они вышли на улицы многих городов после провозглашения свобод, справедливо расценив их как право защищать собственные идеалы, прежде всего – российскую монархию. Так, в Москве, как сообщал оттуда немецкий консул после разговора с генерал-губернатором П. П. Дурново, всеобщая стачка прекратилась, по его мнению, испугавшись реакции. «Студенты, которые еще 8 дней тому назад ходили по улицам с красными розетками в петлицах мундиров и с красными флагами, теперь боятся показываться на улицу в мундире и в большом числе покидают город». Интеллигенция, по наблюдениям генерал-губернатора, стала умереннее и начала «высказывать удовлетворение тем, что уже достигнуто»[46]46
  Донесение германского консула в Москве Кольгада фон Бюлову 26 октября / 8 ноября 1905 г. (перлюстрация) // РГИА. Ф. 1328. Оп. 2. Д. 6. Л. 88–89.


[Закрыть]. «Черная сотня» во многих городах и местечках России, часто при прямой поддержке местных властей, занялась избиением «интеллигентов», учащихся, не говоря уже о революционерах и евреях. Отпор «свободам» был кровавый, страшный. По подсчетам С. А. Степанова, погромы прокатились не менее чем по 358 населенным пунктам, в том числе – по 108 городам[47]47
  Степанов С. А. Черная сотня в России (1905–1914 гг.). М., 1992. С. 54–55.


[Закрыть]. Их жертвами в те дни по всей России стало порядка 4 тысячи человек, а пострадавших физически – до 10 тысяч[48]48
  Первая революция в России: взгляд через столетие. М., 2005. С. 324.


[Закрыть].

Подавление революции было делом рук не только правой части общества, но и правительства С. Ю. Витте, прежде всего министра внутренних дел в его кабинете П. Н. Дурново. Несмотря на то, что они сильно не ладили друг с другом, в деле борьбы с врагами самодержавия два сановника оказались едины. Премьер также столкнулся сразу же с колоссальным кругом других проблем, начиная с формирования кабинета и подготовки самых необходимых реформ, где успех и удача решительно отвернулись от премьера. Несмотря на «свободы», С. Ю. Витте не поддержала периодическая печать (воспоминания А. А. Спасского-Одынца). Создание правительства обернулось интригами, отказами, и все это происходило в обстановке, близкой к хаосу (воспоминания С. Д. Урусова), а первые шаги нового правительства демонстрировали растерянность С. Ю. Витте и многих его коллег (свидетельства Л. М. Клячко). Несмотря на огромный бюрократический опыт, во многих проблемах государственной жизни С. Ю. Витте проявлял поразительную наивность и неосведомленность, что не замедлили отметить искушенные современники (воспоминания В. И. Гурко, С. Е. Крыжановского). Демонстрируя на публике приверженность новым «свободам», в кулуарах при немногих свидетелях граф демонстративно защищал прерогативы самодержавия. К примеру, это он выступил перед царем еще в декабре 1905 года с инициативой ввести в России военно-полевые суды для расправ с революционерами, а не П. А. Столыпин, которому потом приписали их идею. Но Совет министров не поддержал своего главу, и с мнением министров согласился Николай II[49]49
  Королева Н. Г. Первая российская революция и царизм. Совет министров России в 1905–1907 гг. М., 1982. С. 63–64.


[Закрыть]. Эта метаморфоза нашла яркое отражение и в выступлениях графа на особых совещаниях, о чем убедительно повествуется в дневнике А. А. Половцова, также их участника. Такие свидетельства имеют огромную ценность хотя бы потому, что стенограмм их не велось, и лишь очевидцы зафиксировали для будущего позиции их участников и прозвучавшие там речи.

Отставка первого кабинета, о которой постоянно говорили чуть ли не с момента его формирования, тем не менее оказалась для его членов, в том числе и С. Ю. Витте, неожиданностью (это убедительно показано в мемуарах министра народного просвещения графа И. И. Толстого). Его свидетельство вместе с заметками вхожего в самые разные круги Л. М. Клячко (Львова) рисуют картину быстрого падения престижа и влияния графа, который при первом же удобном случае был отправлен Николаем II в отставку (это произошло 22 апреля 1906 года). Смена кабинета состоялась накануне открытия Государственной думы 27 апреля 1906 года, которая, как предполагалось, окажется революционной и создаст проблемы царскому правительству. Уж не потому ли император удалил с политической арены кабинет С. Ю. Витте в этот момент, что боялся, как бы граф не нашел общего языка с оппозицией, тогда сместить его было бы существенно сложнее?

Питали ненависть к С. Ю. Витте и крайне правые. История организации ими покушения на графа, уже после его отставки, получившая громкую известность в печати, представлена в этом сборнике в воспоминаниях Л. М. Клячко (Львова), изложившего их явно под впечатлением от рассказов самого С. Ю. Витте, обвинявшего во всем правительство П. А. Столыпина. Однако нехитрый рассказ журналиста об обстоятельствах этого покушения (бомбы были снабжены часовыми механизмами, которые не действовали, дворника предварительно оповестили о необходимости барину быть осторожным), а также история второго несостоявшегося покушения (точный день и едва ли не час которого знал только что не весь город) позволяют выдвинуть другую версию: это была не столько угроза жизни графу, сколько демонстрация того, что «измена» монарху будет караться «черной сотней». В противном случае трудно увязать все это в одну цепочку: покушение на жизнь царского сановника, которое демонстративно готовили ревностные защитники самодержавия, используя приемы революционеров, и вялое расследование полиции, отсутствие явного интереса у премьера П. А. Столыпина и самого Николая (похоже, они имели все основания не придавать этому большого значения).

Находясь в отставке, С. Ю. Витте не утратил популярности у журналистов. Разумеется, он сам прилагал к тому немало усилий, надеясь тем самым оставаться в политической жизни. Вообще отношению С. Ю. Витте с прессой, как отечественной, так и зарубежной, посвящено немало страниц воспоминаний самых разных авторов (А. Е. Кауфман, А. А. Спасский-Одынец, А. В. Руманов, И. М. Троцкий, Л. М. Клячко (Львов) и др.). Сановник всегда придавал исключительное значение печатному слову, через В. П. Мещерского и чуть позже через А. С. Суворина постоянно размещал в газетах заказанные им статьи. Он один из немногих в тогдашней России понимал, каким серьезным оружием в политике стали средства массовой информации, и преуспел в их использовании.