Текст книги "Джентльмены против игроков"

Новембер кивнул и пошел по следу, ведущему к ручью. Он остановился у кромки воды, рассматривая камни, недавно сдвинутые с места, а затем начал переходить по ним через поток.

– А где была его лодка? – спросил я.

Новембер добрался до большого плоского валуна, на несколько футов возвышавшегося над водой, и внимательно осмотрелся по сторонам. Затем подозвал меня. Как я уже говорил, камень был большой и плоский. Новембер указал на царапины у дальнего его края. Царапины были глубокие, но неравномерные. Я присмотрелся к ним, но их вид ничего мне не подсказал.

– Это не похоже на отметины от лодки, – рискнул предположить я.

– Не похоже, но этот парень здесь изрядно потрудился, – ответил он.

– Но как и зачем?

Новембер рассмеялся.

– Я пока не знаю ответа. Но обязательно расскажу. Ограбление произошло между двумя и тремя часами ночи.

– Почему ты так решил?

Новембер показал на березовую рощу на ближнем берегу ручья.

– Вот по этим деревьям, – ответил он и, заметив мое недоумение, добавил: – Это не верзила весом в двести фунтов, а невысокий худой парень, и у него не было лодки.

– Тогда как же он ушел? Пешком по воде?

– Может быть, и пешком.

– Если так, то он должен был где-то выбраться на берег! – воскликнул я.

– Конечно.

– Тогда ты сможешь отыскать место, где он вышел из воды.

– Мне это не нужно.

– Почему?

– Потому что я уверен в этом человеке.

– Но кто же он такой? – не смог удержаться я от бесполезного вопроса.

– Скоро узнаете.

– Это тот же человек, что ограбил Дэна Майклза?

– Да.

Этим мне и пришлось удовольствоваться. Был уже поздний вечер, когда мы подплыли к лагерю Си. Быстрая река скалилась темно-коричневыми и белыми зубами камней, Новембер греб и греб вперед, а в ушах у нас стоял рев порогов. Но когда мы причалили к берегу за лагерем, то сразу услышали взволнованный шум. Мы спрыгнули на берег и молча отправились прямо к конторе, где обитал управляющий. Вокруг собралась толпа, а двое лесорубов стояли возле двери. Одним из них был верзила Томпсон.

– Привет, Нов! – крикнул он. – Можешь больше не беспокоиться, мы его поймали.

– Кого вы поймали?

– Ублюдка, который нас ограбил.

– Отлично! – сказал Новембер. – И кто же это?

– Полюбуйся на него!

Томпсон пинком открыл дверь и показал на управляющего. Клоуз сидел на стуле у огня и выглядел слегка помятым.

– Мистер Клоуз? – изумился Новембер.

– Да, не кто иной, как наш босс!

– Есть доказательства? – спросил Новембер, уставившись на Клоуза.

– А как же! Его никто не видел с вечера до самого рассвета. И мы нашли ботинки в коробке из-под печенья, на полке прямо над его кроватью.

– Дурачье! Я всю ночь сводил счета! – крикнул Клоуз. Новембер не обратил на него внимания.

– Кто нашел ботинки? – спросил он.

– Поваренок, когда убирался в доме! А еще он нашел пузырек со снотворным – почти пустой! – наперебой выкрикнули сразу несколько лесорубов.

Новембер присвистнул.

– Молодец поваренок, – сказал он и кивнул на Клоуза: – Он признался? Это ваши ботинки, мистер Клоуз?

– Да, – проревел управляющий.

Новембер многозначительно посмотрел на лесорубов.

– Но он не признается в ограблении! – раздраженно добавил Томпсон.

– Разумеется, не признаюсь! – огрызнулся Клоуз.

– Давайте посмотрим на его ботинки, – предложил Новембер.

– Ребята отнесли их в барак, – сказал Томпсон. – Послушай, Нов, как подумаю, что он одной рукой платил нам, а другой нас же и грабил, так прямо…

– Прекрасно! – заметил Новембер деловым тоном, продолжая смотреть на Клоуза.

Тот наконец поднял голову, и я готов поклясться, что темные ресницы Джо Новембера на мгновение опустились.

В управляющем произошла внезапная перемена.

– Убирайтесь отсюда! – в гневе закричал он. – Убирайтесь, вместе с вашим лесным детективом!

А затем из-за захлопнувшейся двери до них долетело еще несколько необычайно теплых слов.

В бараке собрались десятка три лесорубов, куривших табак и обсуждавших происшествие. Новембера встретили шутками и даже насмешками, но скоро все они улеглись сами собой, когда достали ботинки.

Новембер принялся рассматривать их, а вокруг сгрудились ограбленные и другие лесорубы.

– Семнадцать на одном каблуке, и пятнадцать на другом, – сосчитал Крис. – И кожа воловья. Готов поклясться, именно такие ботинки носил тот, кто нас ограбил.

– Я тоже могу поклясться, – согласился Новембер.

– Добавь к ним снотворное, – продолжал Крис, – и грабителя станет видно не хуже, чем черно-бурую лису среди рыжих. Правда, Новембер?

– Вы уже послали за полицией?

– Нет еще. Мы ждали, когда ты вернешься. Сейчас пошлем.

– И чем скорей, тем лучше, – одобрил Новембер. – Тот, кто пойдет, должно быть, встретит в сторожке у моста Тайдсона четверых парней из лагеря Би. Им приказали разобрать дом, снять крышу и отнести печку в лагерь Би.

Я искренне надеялся, что ничем не выдал своего удивления, услышав от Новембера эти странные новости. Черт возьми, что за игру он задумал?

– Вызывайте полицию, парни, и побыстрей, а то у нас могут быть неприятности. Кто пойдет?

– Я могу, – вызвался Крис. – Прямо сейчас и пойду. Чем быстрей мы отправим мистера Клоуза в тюрьму, тем лучше.

Мы проводили Криса взглядами, а затем нас увели в барак, где разговоры и споры продолжались еще час. Новембер впал в обычную молчаливую задумчивость. Но когда он наконец заговорил, слова его подействовали, как взрыв бомбы.

– Между прочим, парни, – со значительным видом заявил он, – не пора ли выпустить вашего управляющего?

Все дружно повернули к нему головы.

– Выпустить? – перепросили не меньше десятка человек. – До приезда полиции?

– Так будет лучше, – мягко ответил Новембер. – Понимаете, парни, это не он вас ограбил.

– Кто же тогда? Новембер встал.

– Пойдемте, я вам покажу.

Наконец мы вчетвером – Томпсон, Женатик Чарли, Новембер и я – сели в большое каноэ и отчалили. Это было незабываемое путешествие. Новембер стоял на корме, Чарли – на носу, а мы с Томпсоном сидели между ними бесполезным грузом. Наша лодка мчалась по пенящимся порогам, берега мелькали мимо, и за поразительно короткое время мы добрались до места, оставили каноэ и направились в лес.

В темноте я уже совсем перестал понимать, куда мы идем, пока перед нами не появился берег ручья, неподалеку от моста Тайдсона. Мы переправились по нему и все вчетвером спрятались в тени большой скалы в двухстах ярдах от сторожки. Новембер предупредил нас, чтобы мы следили за домом и сохраняли тишину.

Казалось, прошел не один час, прежде чем в неверном лунном свете мелькнула крадущаяся тень. Обо всем, что случилось дальше, у меня сохранились весьма смутные воспоминания. Новембер чуть шевельнулся в бледных предрассветных сумерках, затем послышался хруст сломанной ветки и чьи-то шаги по мосту. Синяя тень осторожно двигалась вдоль берега, останавливаясь после каждого шага, но постепенно приближаясь к сторожке, пока наконец не скрылась в ней. Сквозь разбитое окно я увидел, как вспыхнула спичка. Спустя еще немного времени дверь снова скрипнула и из нее выскользнула темная фигура.

Я протянул руку к Новемберу, но тот исчез.

Тем временем выскочившая из дома тень направилась по тропе к дороге, но ее уже догоняла вторая, с вытянутыми вперед руками. Я узнал мощную фигуру Новембера.

Затем руки опустились и раздался крик. Почти вопль.

Когда мы подбежали, Новембер прижимал к земле брыкающегося Криса.

– Обыщите его, парни, – велел Новембер. – Деньги должны быть при нем.

Здоровенная рука Томпсона нырнула Крису за пазуху и возвратилась с пачкой банкнот.

– Хитрая бестия! – зашипел Крис на Джо Новембера.

Дальше нас ожидали несколько очень напряженных часов, и только вечером следующего дня, когда мы вернулись в хижину-шанти Новембера, я попросил его дать обещанные объяснения.

– Рассказанная Томпсоном история сразу заставила меня задуматься, – начал он. – Помните, какими четкими были следы грабителя? Размер, заплатка, точное количество гвоздей. Если разбойник выходит на большую дорогу в таких ботинках, то он либо полный дурак, либо собирается оставить ложные следы.

– Понятно, – сказал я.

– Осмотрев следы, я убедился, что они и в самом деле ложные. Парень очень хотел, чтобы их было хорошо видно, и для надежности прошел по мягкому грунту не один раз.

– Затем ты решил, что это не мог быть тяжелый человек, – вставил я.

– Почему я подумал, что он легкий? Вы ведь помните те камни, которые я вам показывал? Он положил их в заплечный мешок или что-то еще в этом роде и нес на себе, чтобы оставить глубокие следы. На месте ограбления я понял, что это сделал один из шестерых.

– Но как?

– Дело вот в чем. Я заподозрил, что это был кто-то из лагеря Си, еще после случая с Дэном Майклзом. А теперь вспомните пять прошлогодних ограблений. Все они случились не дальше десяти миль от лагеря Си. Это показывает, что грабитель, кем бы он ни был, не мог действовать вдали от лагеря. Затем это же подтвердило и отравление. Вы ведь помните, что в чайнике ничего не оказалось?

Я хотел было ответить, но Новембер предупреждающе поднял руку.

– Нет, я знаю, что Томпсон не наполнил его, но и не мыл тоже. Мы, лесные парни, всегда оставляем чайные листы в чайнике, чтобы заварить еще раз. Поэтому мне показалось странным, что кто-то решил вымыть чайник. Если бы грабителем был кто-то посторонний, он не стал бы этого делать. Он сбежал бы прежде, чем кто-либо подумал о чайнике. Нет, этот вымытый чайник ясно говорит, что грабителем был один из шестерых. Когда я понял это, – продолжал Новембер, – дальше уже было проще. А когда я увидел царапины на валуне, все встало на свои места – Крис подлил снотворное в чай и, как только все уснули, забрал их деньги. Затем он отправился к ручью, взяв с собой чайник, большие ботинки и мешок, в который можно было положить камни. Он добрался по воде до того большого плоского валуна, вымыл чайник, наполнил мешок камнями и переобулся в ботинки управляющего. После этого ему нужно было только пройтись до сторожки и обратно, чтобы оставить ложные следы. Дальше он снова залез на камень, чтобы не оставить лишние следы, и снова надел свои мокасины. А потом вернулся в дом и лег спасть.

– А царапины на валуне? Откуда они взялись?

– От гвоздей на ботинках. Крис подтянул ноги к себе, чтобы завязать шнурки, и гвозди слегка оцарапали камень.

– А время, Новембер? Ты сказал, что ограбление произошло между двумя и тремя часами ночи. Как ты это узнал?

– По березам. Надевая ботинки, он повернулся к свету, а луна поднимается над деревьями только после двух часов ночи. До этого времени валун находился в тени.

– А камни в мешке?

– Каблуки отпечатались очень четко. Вы сами отметили, что этот парень ставил ногу с каблука.

– Да.

– Это и была подсказка. Такие следы обычно оставляет человек с тяжелым мешком за спиной. А когда я увидел, что грабитель собрал камни со дна ручья, стало ясно, что это легкий человек. Насколько я мог судить, это сделал один из двоих – либо Крис, либо Билл Мейвер, оба они уродились небольшими. Итак, я знал, что это кто-то из них. Но что он сделал с деньгами?

– Забрал с собой или спрятал, – предположил я, видя, что Новембер ждет от меня ответа.

– Я обдумал это и решил, что он их спрятал. Потому что в лагере могли возникнуть какие-нибудь споры или неприятности, его могли обыскать, а если бы нашли деньги, то ему бы, конечно, не поздоровилось. Следующий вопрос: где он их спрятал? Возможностей было много: в скалах, на берегу ручья, в сторожке. Но это же деньги, для них нужно сухое место; поэтому я выбрал сторожку. Верно, мистер Куоритч?

– Ничего лучше я придумать бы не смог, – улыбнулся я. Новембер кивнул.

– Итак, мы отправились в Си и увидели, что наши простаки обвинили во всем управляющего. Крис вернул ботинки на полку и подложил туда же снотворное. Старые обиды заставили его так поступить. Но я в тот момент еще не знал, кто из двоих мелких парней это сделал. Поэтому я расставил для них ловушку, соврав, будто бы сторожку собираются снести, и Крис в нее попался. Он понимал, что если дом разберут, то деньги обязательно найдутся. Можно сказать, земля горела у него под ногами, и он вызвался привести полицию – это он-то, самый ленивый парень в Си! Как только он предложил свою помощь, я уже не сомневался, что поймаю его.

– Ты все еще считаешь, что Дэна тоже ограбил Крис?

– Я это знаю. В пачке, которую у него нашли, оказалось на сто двадцать семь долларов больше, чем должно быть; и ровно сто двадцать семь долларов мистер Клоуз заплатил Дэну.

Перевод Сергея Удалина

Джозеф Конрад

Польский шляхтич Юзеф Теодор Конрад Наленч-Коженевский, он же английский писатель Джозеф Конрад, родился под Бердичевом, умер в графстве Кент, ходил по всем морям и по нескольким великим рекам, обо всех них оставил литературные произведения, получил от английского короля рыцарское звание, но отказался принять его, потому что уже имел фамильный шляхетский герб. Этот образ Конрада, конечно, грешит схематичностью, но чтобы обрисовать его в деталях, потребуется целая книга.

Писатель он был выдающийся, и прижизненное признание не обошло его стороной. Тем не менее как автора детективов Конрада обычно не воспринимают. Прежде всего его считают мастером высокой приключенческой литературы: собственно, Конрад был одним из первых (и по сию пору немногих!), кто сумел поднять этот прежде низкий жанр до уровня большой прозы. Кроме того, его творчество соприкасается с хоррором и даже фантастикой: ни того, ни другого в чистом виде он не писал, но вряд ли случайно, что его мрачная колониальная повесть «Сердце тьмы» легла в основу нескольких фантастических историй, созданных впоследствии другими авторами, литераторами и кинематографистами. А конрадовские имена и названия из романа «Ностромо» появляются как в знаменитом голливудском цикле «Чужой», так и в игровой вселенной «Вархаммер»…

Тем не менее детективы Конрад все же писал, пусть и достаточно нетипичные: прежде всего шпионские и морские. Вот и этот рассказ, увидевший свет в 1917 году (так что читатели, безусловно, даже слишком хорошо узнавали в нем реалии Первой мировой войны), совмещает морскую тематику со шпионской.

История

За большим одинарным окном медленно угасал тусклый свет, создавая квадратный проблеск, резко выделявшийся в сгущающемся мраке длинной узкой комнаты.

Ночь неотвратимо надвигалась, заглядывая в самый дальний ее угол, где тихий мужской голос, то прерываясь, то возобновляясь с прежней страстью, казалось, спорил с ответным шепотом, полным бесконечной грусти.

Наконец шепот прекратился. Мужчина медленно встал с колен возле глубокой, едва различимой в темноте кушетки, на которой виднелись призрачные очертания полулежащего женского тела. Роста он был немалого, а в этой комнате с низким потолком казался еще выше. На фоне его черного мундира резко выделялся белый воротник и проблески медных пуговиц.

Секунду он стоял неподвижно, будто живое воплощение мужественной загадочности. Потом опустился на стул. С этого места ему был виден лишь едва различимый в полутьме овал обращенного к потолку лица женщины и вытянутые поверх черного платья бледные руки, которые он только что покрывал поцелуями. Сейчас эти руки, казалось, были слишком слабы, чтобы шевельнуться.

Мужчина не решался издать ни звука, в повседневной стороне существования проявляя такую же робость, которая свойственна всем представителям сильного пола. Как и всегда, первой смелости набралась женщина. Сначала прозвучал ее голос – почти обыденно, хотя все ее существо было охвачено противоречивыми чувствами.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила она.

Темнота скрыла его удивление, а затем и улыбку. Разве он совсем недавно не поведал ей все, что того стоило, – и не в первый раз!

– Что же мне рассказать тебе? – спросил он с похвальным спокойствием, чувствуя благодарность за решительный тон ее просьбы, который ослабил длящееся напряжение.

– Может быть, какую-нибудь историю?

– Историю! – Он был по-настоящему удивлен.

– Да, а почему нет?

В словах ее слышалось легкое раздражение – капризное и вместе с тем обезоруживающее: проявление волевой сути женщины, которая твердо знает, что любима, и чувствует себя всегда вправе стоять на своем.

– Почему бы и нет? – повторил он с легкой насмешкой в голосе, словно бы она попросила достать ей луну с неба. Впрочем, сейчас он был немного сердит на нее за женское непостоянство, избавляющееся от переживаний легче, чем от роскошных нарядов.

Он услышал, как она говорит чуть дрожащим голосом, подобным трепету крыльев бабочки:

– Когда-то ты… так хорошо… рассказывал свои… свои незатейливые… служебные истории. Достаточно хорошо, чтобы заинтересовать меня. У тебя был… особый талант в этом… раньше, до войны…

– Ты думаешь? – ответил мужчина, невольно помрачнев. – Но, видишь ли, война еще идет, – продолжил он таким мертвым и безразличным голосом, что женщине почудилось, будто по ее плечам пробежал холодок. Но она не отступила. Ведь нет в мире ничего более непоколебимого, чем женский каприз.

– Это может быть история о каком-то ином мире, – объяснила она.

– Хочешь услышать об ином, лучшем мире? Для этого тебе придется вызвать души тех, кто уже там.

– Нет, я не это имела в виду. Другой мир… любой другой. Во всей вселенной, не на небесах.

– Ты меня успокоила. Но не забывай, у меня увольнительная только на пять дней.

– Да, как и у меня. Пять дней отдыха от… моих обязанностей.

– Мне нравится это слово.

– Какое?

– «Обязанности».

– Это ужасно… временами.

– Потому что тебе кажется, будто они незначительны. Но это не так. На самом деле за ними открываются бесконечные возможности…

– Не говори ерунды!

Он не обратил внимания на презрительный тон:

– Возможность прощения, например. Что до других миров… Кто отправится на поиски такого мира и его историй?

– Ты, – произнесла она со странной, почти резкой уверенностью.

Он принял ее ответ с поклоном, и даже сгустившаяся темнота не смогла скрыть иронии этого жеста.

– Как пожелаешь. Так вот, давным-давно в том, ином мире жили Командир и Скандинав. Заметь, оба с заглавной буквы, ибо других имен они не имели. Это был мир морей, континентов и островов…

– Как и наш, – с горечью прошептала она.

– Да. А чего ты ожидала, посылая человека, вскормленного нашей простой многострадальной землей, на поиски новых миров? Что еще он смог бы отыскать? Такое, что бы ты смогла понять, или чему сострадать, или просто поверить в его существование? Знаешь, в этом мире были свои радости и утраты.

– Все как и у нас, – пробормотала она.

– Да. И поскольку во всей вселенной я смог найти лишь то, что являлось смыслом всего моего существования, значит, и в том мире также была любовь. Но про нее мы говорить не будем.

– Нет, не будем, – ответила она безразличным тоном, прекрасно скрывавшим ее облегчение или же разочарование. Помолчав, она добавила: – Это будет забавная история?

– М-м-м… – Он тоже задумался. – Да, отчасти. Но скорее зловеще смешная. Это будет человеческая комедия и, конечно же, только о том, что лежит на поверхности, как и в любой смешной истории. И без лишнего шума. Никто в ней не будет стрелять, почти никто – подносить к глазам подзорные трубы.

– Ах, значит, никто не будет стрелять! И позволь спросить, где же они не будут стрелять?

– В морском бою. Ты ведь помнишь, что в мире, о котором мы говорим, были моря. В нем шла война. Что за забавное и ужасное действо! Война шла на земле и на воде, под водой и в небе, даже под землей. И молодежь, сидя в кубриках и кают-компаниях, говорила… Прости меня за грубость, они говорили: «Это чертовски скверная война, но лучше так, чем без войны». Звучит легкомысленно, не правда ли?

Он услышал раздраженный вздох нетерпения, но, не останавливаясь, продолжал:

– Однако не все так просто. В подобных фразах гораздо больше мудрости, чем кажется. Легкомыслие, как и комедия, – по сути, лишь видимое глазу первое впечатление. Тот мир был не очень мудро устроен, да, но его обитателям хватало здравого смысла, который в основном демонстрировали нейтральные страны. Их здравомыслие проявлялось в различных обстоятельствах, явным и скрытым образом… и за ним приходилось зорко следить. Уж поверь, очень зорко.

– Могу себе представить, – прошептала она со знанием дела.

– Есть ли что-то, что человек не может себе представить? Внутри тебя самой – бесконечная вселенная… Но давай вернемся к нашему Командиру, который, конечно же, командовал каким-то кораблем. Мои истории, как ты верно заметила, чаще всего можно назвать «служебными», и потому они никогда не изобилуют лишними подробностями. Так что я просто скажу, что этот корабль когда-то был украшением флота, грациозным и роскошным. Да, когда-то! Представь себе красавицу, внезапно нацепившую на себя грубую мешковину и заткнувшую за пояс револьверы. Но шел он легко, быстро и в целом был очень хорош.

– Так считал Командир? – спросил голос с кушетки.

– Да. Он часто ходил на нем к неким берегам выслеживать… то, что мог выследить. И порой он имел какую-то предварительную информацию, а порою и нет. Но это было не важно. Все равно что пытаться определить положение облака в небе и в каком направлении оно будет плыть дальше – или положение призрака, появляющегося то здесь, то там… Призрака, схватить которого все равно невозможно.

Эта история случилась в первые годы войны. Поначалу Командира восхищала неизменная водная гладь, не дружелюбная, но и не враждебная. В погожие дни голубая поверхность искрилась на солнце; то тут, то там вдали виднелся дымок, и было невозможно поверить, что знакомый чистый горизонт очерчивает границу одной большой западни.

Невозможно, пока однажды не увидишь, как корабль вдруг словно бы взмывает на волне взрыва, а потом уходит в клокочущую воду, прежде чем ты успеваешь понять, что произошло. Не твой, а другой, выполнявший задание вместе с твоим… но в таких случаях всегда ощущаешь, что легче пойти ко дну самому. Вот тогда ты начинаешь верить во все, связанное с западней. И впредь твоя главная работа – наблюдать, и ты делаешь ее, не сомневаясь: однажды ты погибнешь от того, что не смог разглядеть кое-что на поверхности моря. И в конце дня ты завидуешь солдатам, вытирающим пот и кровь с лица, подсчитывающим павших, смотрящим на опустошенные поля и взрытую землю, которая, кажется, корчится от боли и кровоточит вместе с ними. Ты завидуешь предельной жестокости, вкусу примитивных страстей, животной искренности удара, нанесенного чей-то рукой; завидуешь открытому вызову и такому же ответу. Что ж, от моря ты такого не получишь, оно притворяется, будто в мире ничего подобного не происходит.

Она зашевелилась:

– О, да! Искренность, прямота, страсть – три твои прописные истины. Как они мне знакомы!

– Но подумай! Разве они не общие для всех нас? – взволнованно спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Именно это чувствовал Командир. Когда ночь расползалась по морю, скрывая то, что выглядело как лицемерие старого друга, наступало облегчение. Ночь ослепляет тебя без притворства, дневной же свет иногда бывает таким же гнусным, как ложь. Ночь другая.

Ночью Командир мог позволить своим мыслям отправиться в иное место, не скажу какое. Туда, где единственный выбор – между правдой и смертью. Но облачная погода такой возможности не давала. Мгла коварна, мертвенное свечение тумана действует на нервы. Кажется, что ты просто обязан что-то увидеть.

Одним пасмурным, ненастным днем корабль шел невдалеке от опасного скалистого берега, резко выделявшегося, словно нарисованного тушью на серой бумаге. Вскоре к Командиру обратился старпом. Ему показалось, будто он увидел что-то в воде.

– Возможно, какие-нибудь обломки?

– Но здесь не случилось никакого кораблекрушения, сэр, – отметил старпом.

– Не случилось. Последние субмарины, о затоплении которых была информация, пошли ко дну гораздо западнее. Впрочем, никогда не угадаешь: с тех пор могли появиться и другие, которых не видели и о которых не сообщалось. Они тоже могли пойти ко дну… со всей командой на борту…

С этого-то все и началось. Курс корабля был изменен, чтобы пройти поближе к объекту. Требовалось как можно лучше рассмотреть его, подойти ближе, но не задеть: ведь неразумно вступать в контакт с непонятным плавучим предметом. Да, подойти ближе, не останавливаясь и даже не сбавляя скорости: в такие времена глупо подолгу задерживаться на одном месте – даже не подолгу, а лишь на мгновение.

Скажу тебе сразу: сам предмет не представлял никакой опасности, и потому нет нужды его описывать. Это могла оказаться, например, всего лишь бочка – не важно, какой формы и цвета. Важен был лишь был сам факт того, что она находилась там.

Легкая носовая волна приподняла предмет, словно бы хотела, чтобы его было лучше видно, а затем корабль равнодушно оставил его позади, в то время как двадцать пар глаз на борту следили за поверхностью моря, пытаясь хоть что-нибудь заметить.

Командир и старпом со знанием дела обсудили объект. Для них он был почти бесспорным доказательством деятельности представителей одной из нейтральных стран. Подобная деятельность нередко заключалась в пополнении припасов вражеских подлодок – в этом никто не сомневался, даже если не знал этого наверняка. Во всяком случае, тогда, в те первые годы войны, все указывало именно на такую деятельность. Предмет, который пристально рассмотрели и миновали с видимым безразличием, не оставлял сомнений: именно нечто подобное и случилось неподалеку.

Предмет сам по себе был довольно подозрителен. Но тот факт, что столь явная улика оказалась до такой степени на виду, поднимал и другие вопросы. Уж не было ли это сделано нарочно с какой-то дьявольской целью? Дискуссия вскоре зашла в тупик. Наконец два офицера заключили, что, вероятнее всего, предмет оказался за бортом случайно, из-за внезапно возникших затруднений. Например, из-за необходимости срочно убраться с этого места.

Обсуждение велось краткими взвешенными фразами, которые прерывались долгими задумчивыми паузами – а глаза при этом оглядывали горизонт: почти машинально, но с прежней внимательностью. Старпом подытожил:

– Итак, перед нами доказательство. Именно оно, а не иначе. Доказательство того, в чем мы и так были уверены. И очень явное…

– И какой нам от него прок? – резко ответил Командир. – Противник в милях отсюда: субмарина вообще черт знает где и уже готова убивать, а благородное нейтральное судно улепетывает в восточном направлении, и капитан его готов, если придется, соврать без запинки!

Старпом чуть заметно улыбнулся озабоченности Командира. Однако он понимал, что капитану нейтрального судна особенно и не придется лгать. Такие, пока их не схватишь за руку, чувствуют себя в полной безопасности. Они-то могут позволить себе не легкую улыбку, а злорадную ухмылку. Возможно, именно это и делает сейчас тот малый. Вполне вероятно, он уже давно не новичок и его совсем не заботит какая-то мелкая улика, оставленная позади. В игре подобного рода опыт делает тебя дерзким и удачливым.

На губах старпома вновь появилась едва заметная грустная улыбка. Но Командиру было не до смеха: все в его душе восставало против скрытных и кровавых методов, против жестокого и бездушного пособничества, казалось, осквернявшего всю глубину чувств и благородных поступков человека. Так извратить все представления о жизни и смерти! При мысли об этом Командир испытывал почти физическое страдание…

Голос с кушетки перебил рассказчика:

– Как же хорошо я его понимаю!

Мужчина чуть наклонился вперед:

– Да, я тоже. В любви и на войне все должно делаться открыто. Быть ясным как день. Ведь и любовь, и война – это зов идеала, который так легко, так ужасно легко низвергнуть во имя победы.

Он помолчал, а затем продолжил:

– Не знаю, насколько глубоко сам Командир тогда мог проанализировать свои чувства. Но страдание в нем сочеталось со своего рода грустью, разочарованием в человечестве. Возможно, что он даже заподозрил и самого себя: например, в безрассудстве. Человек так многолик. Но у него уже не было времени на подобный самоанализ, потому что с юго-запада на корабль надвигалась стена тумана. Клубы его обтекали, окутывали мачты и дымовые трубы, отчего казалось, будто они тают. А затем все исчезло.

Корабль остановился, все звуки стихли, и даже сам туман безмолвствовал, лишь становясь плотнее, и казался твердым в своей поразительной молчаливой неподвижности. Люди на борту потеряли друг друга из виду. Шаги были еле слышны; редкие голоса, безликие и отдаленные, беззвучно замирали. Беспросветное белое безмолвие охватило весь мир.

Казалось, что туман уйдет нескоро. Не хочу сказать, что в плотности своей он совсем не менялся. Изредка туман мистическим образом редел, открывая команде призрачные очертания ее корабля. Несколько раз перед их взором сквозь дрожащее большое белое облако, висящее над водой, даже проглянула мрачная тень берега.

Пользуясь этими редкими моментами, корабль направлялся все ближе к берегу. Оставаться на рейде в такую ненастную погоду было бессмысленно. Команда знала всю береговую линию назубок и считала, что кораблю будет безопаснее в известной им бухте. Места там было немного, но достаточно, чтобы судно встало на якорь. Переждать, пока туман не сойдет, там было бы гораздо проще.

Медленно, с безграничной осторожностью и терпением они подкрадывались все ближе и ближе, видя перед собой не утесы, а лишь их тающие мрачные очертания, окруженные узкой полоской бушующей пены. Когда был отдан якорь, туман достиг такой плотности, что прибрежные утесы оказались столь же неразличимы, как если бы находились в тысячах миль. Но безопасность земли уже ощущалась. В воздухе стояла особая тишина. До команды доносился еле слышный, едва уловимый шум волн, плавно накатывающихся на берег.

Якорь лег на дно, лоты были спущены. Командир спустился в каюту, но провел там совсем немного времени: голос снаружи потребовал его присутствия на палубе. Он подумал: «Ну что там еще?», уже чувствуя легкое раздражение, поскольку осознавал – вот-вот опять придется выйти в этот изнуряющий туман.

Впрочем, туман за эти минуты немного поредел и приобрел темноватый оттенок из-за прибрежных скал, не имевших ни формы, ни очертаний: он скорее напоминал занавес из теней, опустившийся на корабль, в котором светилось лишь одно яркое пятно – выход в открытое море. Офицеры смотрели в ту сторону с мостика. Увидев Командира, старпом еле слышно прошептал: «В бухте стоит еще один корабль».

Остальные только что заметили это. Чужак стоял почти у самого входа – едва различимое в тумане пятно: Командир и сам смог увидеть его, лишь пристально вглядевшись, куда указывает старпом. Несомненно, это было невоенное судно.