Текст книги "Храни меня, мой талисман!"

 
Вспышки света дальнего зарниц,
Где-то тихий гром бормочет,
Еле слышен в гнёздах шорох птиц —
Сказочнее нету ночи…
 
 
Припев:
В ту июньскую ночь
Мы под клёном встречались,
Всю короткую ночь
Мы с Тобою ласкались.
 
 
Волновали чувства наших душ
Те волшебные зарницы,
Словно небо нам играло туш,
Словно в полночь пели птицы.
 
 
Припев:
В колдовскую ту ночь
Мы на крыльях летали,
В незабвенную ночь
Жар любви испытали.
 
 
Мир любви прекрасен и велик,
Он для нас – звезды сиянье.
Дорог встреч заветных каждый миг,
Страсти полон и желанья.
 
 
Припев:
В романтичную ночь
Мы о счастье мечтали,
В ту зарничную ночь
Клятву верности дали.
 
 
…Мы сидим под клёном вновь с тобой,
Жизни путь пройдя счастливый.
Сполохи зарницы красотой
Манят нас неповторимой.
 
 
Припев:
В эту летнюю ночь
Небо туш нам играет,
В эту чудную ночь
Песнь любви нам слагает.
 

Алексей Дмитриев
Москва

 
Укрыла ночь дороги дня,
и путь домой туманно-млечен,
когда меж безднами двумя
храм жизни творчеством отмечен.
Обрушил дождь воздушный фронт,
и поезд мчит за горизонт,
где за окном деревьев бег
и родина – двадцатый век.
 

 
Трава мерцает изумрудом,
и белоснежна высь небес,
а горы, словно злата груды,
тень навели на хвойный лес.
То эйфория мирозданья.
В воздухе чистые ветра.
Виновно в том одно созданье.
Не спится с ночи до утра
 

 
Мой ангел немой,
так не просто войти
в десятку златую из ста.
При гордости злой
я ношу на груди
звездное древо креста.
 

 
Можно сказать, что Бог есть,
а можно промолчать, что Бога нет.
Жизнь противоречива.
 

 
В воспоминаньях не исчез
дом многолюдный – древний идол.
Шумит багряно-желтый лес
в краю отсутствия друидов.
 

 
Я помню ковш Медведицы огромной
над серебром заснеженной реки.
Там на кладбищах тихих подмосковных
спят с чистой совестью до утра старики.
 

 
Пора пришла, оседлан бледный конь,
и плоски души над российскою травой.
Ликует пар, пока горит огонь,
заворожен читатель мертвой красотой.
Воюет мир с талантливым твореньем,
которое пророчит Воскресенье.
 

 
Вторым Творцом не объявлю
талант поэта и витию.
Я целомудренно люблю
Премудрость Божию Софию.
 

 
В душе царит истома.
Я забыл дневные звуки, лица.
Пусть тишина – жена моя
в дому пустынном водворится.
 

 
«Закат Европы» —
ржавый меч.
Трещит мороз
в российском мире.
А снежный смерч —
полет валькирий.
 

 
Иконы старинной таинственный вид,
а в сердце живет несказанное имя.
Погасшие окна луна серебрит,
а небо ночи – ледяная пустыня.
 

 
На браке в Кане Галилейской
шесть водоносов каменных
есть символ бытового соглашения.
Но превратив обыденность в вино,
Христос возвел любовь
в божественную тайну —
вершину единенья человеков.
 

 
Мы после храма: ты одна,
а я «одни», и гаснут монастырские огни.
Земля и небо родственны точь-в-точь.
Славянский логос – женственная ночь.
 

 
Мечты о горах все сильней год от года
в каморке безрадостных мест.
Христос освятил человека и воду,
и воздух, взошедши на крест.
 

 
На мир наложено таинственное вето.
Глубокие и, вместе с тем, простые притчи.
Упанишадами суммируются Веды.
Загадка выражения Да Винчи.
Читают хиппи книгу Даосизма,
и ворожат писанья Кастанеды.
 

 
Молчание входит в обитель.
Я буквами тишь не нарушу,
где огненный Ангел-хранитель
согреет замерзшую душу.
 

 
«Тебя люблю»,
«Тебя жалею» —
меж двух синонимы-слова.
И сострадание к Распятью
дало Руси надежду, веру.
Ведь русский дух не богослов
вселенной-женщины брюнетки,
он бьет поклон душевным мукам
Марии тихой у Креста.
Сикстинская мадонна
Непостижима, скромна и проста
по облакам ступает красота
неброская и, тайну сохраняя
прежних лет,
в пространстве неизменчивого рая —
Премудрости божественной портрет.
 

 
Глотни заветной воли
и небом завладей.
Цветы на рыжем поле
есть царская постель.
Но чувствуешь в окружье
немое существо —
насмешливая дружба
есть благодать Его.
 

Вера Дмитриева
Москва

 
Идут века, течет смола событий,
вбирая, обволакивая миг,
становится историей. Взгляните
янтарный камень из смолы возник.
То золотом червонным отливает,
то зеленеет от морской волны,
и в нем тысячелетья оживают,
ему ключи к истории даны.
 
 
Он мне несет покой и облегченье,
я погружаюсь в теплый желтый свет.
Сияет камень. Странное свеченье…
Не знаю – я проснулась или нет.
Не понимаю, что меня сковало,
так тихо – шевелиться не хочу.
Я, кажется, в историю попала,
в ее смолу, сейчас я закричу.
 
 
Но нет, не получается, однако,
не только крикнуть даже рот открыть.
Душа светла, очищена от шлака,
и не решать мне быть или не быть.
И потекут столетье за столетьем.
И времена, что нынче на дворе,
и годы торжества, и лихолетья —
все в солнечном застынут янтаре.
 
 
Другие у грядущего законы,
а мы утонем в прошлом, нам пора.
А рядом и жуки, и скорпионы,
и бабочки, и просто мошкара.
И кто-то в камень с любопытством пялясь,
по времени в реальности иной
наденет перстень с янтарем на палец
с какой-то мошкой, может быть со мной.
 

 
Жила в отдаленном селенье
девчонка, чиста, как слеза,
красивая на удивленье,
желанная. Только глаза
окрашены как-то нелепо —
приснится ж такое во сне —
один голубой, словно небо,
другой, – как трава по весне.
И парни, хотя и не трусы,
боялись сверкающих глаз,
и щедро дарили ей бусы,
и кольца, и серьги не раз.
Дары принимала, но все же
никто из парней не любим,
зеленым следит за Сережей,
на Васю глядит голубым.
Не шли ей каменья по цвету,
Не мил ей никто из ребят,
но где-то ведь ходит по свету
тот, что поразит ее взгляд.
 
 
Однажды дорогою пыльной
вошел незнакомец в село,
в лохмотьях, но статный и сильный.
Что парня сюда привело —
не знаем. Но он ту девицу
приметил и вмиг полюбил.
И ей стал тот юноша сниться,
так был он глазам ее мил.
Надолго б остался с ней парень,
но надо идти за судьбой.
Любимой оставил свой камень
заветный, такой голубой.
Храни его, милая, помни,
Не даст он столкнуться с бедой,
Надеждою сердце наполнит.
И снова сведет нас с тобой.
И дальше пошел потихоньку
в далекий, неведомый путь.
С тех пор не узнать ту девчонку,
томленье теснило ей грудь.
Все смотрит на камень заветный,
и плачет. И камень устал,
как небо, прекрасный и светлый
от слез зеленеть уже стал.
 
 
Темнеет, но нет, не сдается,
остался в нем блеск голубой.
И кажется, шепчет: «Вернется,
ты жди, он придет за тобой».
Девчонка живет недотрогой,
глаза даже ночью не спят,
и оба глядят на дорогу,
а не на окрестных ребят.
И вот, из пыли придорожной —
карета, а в ней силуэт.
И вспыхнули цветом тревожным
глаза: это он или нет.
Узнала, метнулась навстречу…
А он словно принц разодет,
высокий, широкие плечи,
смеется любимой в ответ,
счастливый, веселый, влюбленный,
недаром ходил за судьбой.
Целует сначала зеленый
глазок, а потом голубой.
Девчонка в объятиях млеет,
и светятся счастьем глаза.
Теплеет и вновь голубеет
в руках у нее бирюза.
 

 
Гений морской, развлекаясь, фигуры
лепит из светлых податливых вод.
Море волнуется, волны-скульптуры
миг существуют и падают. Вот
в южную ночь, беспокойную, страстную
из океанских выходит глубин
дева лазурная, дева прекрасная —
непостижимая Аквамарин.
 
 
Он ее вылепил не на мгновение,
чтоб не распалась скульптура-вода,
он гениальным своим повелением
в камень ее превратил навсегда.
Гений морской ее просит упрямо
чтоб полюбила его хоть на миг.
Только таится в глуби океана
город потерянный, древний, как мир.
 
 
Там, во дворце, в белокаменном зале
каменный юноша гордо стоит.
Аквамарин, обливая слезами
статую, тихо ему говорит
об одиночестве каменной девы,
и о любви, и о грустной судьбе.
Слышит ли он? Ведь уста его немы.
Как же понять его, дева, тебе?
 
 
Гений морской появился внезапно
понял он все, видя бусинки слез.
Ожил вулкан, ослепительным залпом
вдребезги каменный город разнес.
И покатились осколки цветные,
нет больше девы и юноши нет,
лишь белоснежные да голубые
камешки, не потерявшие цвет.
 
 
В пекле вулкановом перемешались,
будто бы кто-то нарочно творил.
«Снежные знаки» навеки остались
в камне по имени Аквамарин.
Тот, кто спускался в подводные замки,
кто бороздит океаны, моря,
верит в тот камень, и носят русалки
как талисман его. Видно не зря.
 

 
Тишь, морозное мерцанье,
запорошен млечный путь.
Старость склонна к созерцанью.
В небо зри, коль не уснуть.
В душу зри! Там тоже звездно,
но не так красиво, нет.
И пока ты жив, не поздно
душу вывести на свет.
Зимний вечер шел по крышам,
нес хрустальную звезду
в мир подлунный «Им вся быша».
Я за ней к Нему иду.
 

Елена Егорова
Литобъединение «Угреша»

Памяти воина Христова

Фомы Данилова († 1875)

 
Нательный крестик – знак Христа,
Любви и веры в Бога.
Он греет душу неспроста —
Хоть мал, но значит много.
И простецы, и короли
За христианский символ
На смерть и истязанья шли —
Господь давал им силы…
И в Туркестанскую войну
Страдал Фома Данилов
У Мурат-бека во плену,
Но крест не снял. Казнили
Жестоко кипчаки его,
Хоть мужеству дивились.
И слава подвига того
По всей Руси катилась.
Он в вере укрепил людей,
Сердца наполнил скорбью…
Двадцатый век всем тьму скорбей
Готовил, но не сгорбил
Тех, кто Христа не предавал,
Кто в ужасах ГУЛАГа
Святую веру сохранял,
Терпенье и отвагу,
Тех, кто крестил своих детей,
Не слушаясь запрета,
Кто не искал простых путей
И шёл дорогой Света.
 

Памяти моей бабушки

Надежды Ивановны Дудиной († 1979)

 
Крестила бабушка меня
В одной церквушке дальней.
Но дома крестик кто-то снял,
Чтоб всё хранилось в тайне.
Висел мой крестик в глубине
Под детскою кроваткой.
Надеть его хотелось мне —
Но нет, нельзя! Украдкой
Я залезала под кровать
И на него глядела.
Потом так сладко засыпать
Мне было. Тихо пела
Молитвы бабушка на сон.
Лампадка над божницей
Дрожала звукам в унисон,
И тени, словно птицы,
Летали плавно по стене,
По потолку и шторам.
И ангелы, казалось мне,
Небесным пели хором.
Креститься бабушка меня,
Малютку, научила,
Но, от гонений дом храня,
В храм без внучат ходила.
Я с ней молитву «Отче наш»
Читала утром вместе.
Чернильный помню карандаш —
Им рисовала крестик…
 
 
Той детской веры свет угас:
Что Бога нет в природе,
Учили в школе строго нас.
«Пусть даже не заходит
Никто из любопытства в храм.
Туда идут невежды, —
Учителя твердили нам. —
На Бога нет надежды.
Придуман тёмными людьми
Он был для утешенья…»
Поверили наивно мы
Неправому ученью.
И речи бабушки родной
Мне слушать стало скучно.
Крестильный крестик с глаз долой
Был убран равнодушно.
Потом и вовсе в суете
Его я затеряла…
Но тяга к горней высоте
В душе не исчезала:
Я любовалась на кресты
В монастырях-музеях,
От непостижной красоты
Смущаясь и немея.
Евангелие мне прочесть
Вдруг стало интересно.
Задумывалась: может, есть
Мир высший, бестелесный?
 
 
Когда гонений времена
Прошли, душа очнулась
От летаргического сна
Безверия. Коснулась
Её ушей Благая весть.
У раки Серафима
Я ощутила явно: здесь
Господь! Мы Им любимы!
Стояла долго у дверей
В Елоховском соборе
И благодатью от мощей
Дышала. Тёплым морем
Она лилась тогда кругом.
Так старец из Сарова
Вернул заблудших в Божий дом,
Вдохнул в нас веру снова.
Купила крестик золотой
Я в лавочке церковной.
И он теперь всегда со мной —
Ношу его любовно.
 
 
Как больно было вспоминать
Мне крестик – тот, крестильный!
Не знала, где его искать,
Но Богу всё посильно!
В шкатулке старенькой одной —
О, радость! – крест нательный
Нашла на Пасху. Он простой —
Латунный, самодельный.
Знакомый с детства! У икон
Храню его доныне.
Мне несказанно дорог он —
Души моей святыня.
 

Памяти воина Христова

Евгения Родионова († 1996)

 
Гонений больше нет в стране,
Но всюду неспокойно.
Окажемся ли мы вполне
Креста Любви достойны?
 
 
Есть вдохновляющий пример
Достоинства и чести!
В плену был юный воин смел —
Не снял нательный крестик.
Пытал чеченский изувер
Его, но непреклонно
Соблазны адские отверг
Евгений Родионов,
На «эшафот» взошел с крестом,
Как встарь, был обезглавлен…
(За подвиг веры он потом
Людской молвой прославлен).
Найдя захороненье, мать
Поруганное тело
Смогла по крестику узнать:
Так ярко заблестел он
В луче прожектора… Хоть прах —
В родной земле, в могиле,
Душой Евгений жив, поправ
Смерть крестиком крестильным.
 
 
Тот скромный крестик – знак Христа,
Любви и веры в Бога —
Нам греет души неспроста:
Хоть мал, но значит много
 

Мария Иванова
Жуковский

 
Ах, как хочется жить!
Поприветствовать утро раннее,
За окошком просторы бескрайние,
Прикоснуться к родному плечу,
Посылая улыбку лучу.
Знаешь, так хочется жить!
Все дороги успеть обойти,
И планету свою найти,
Дотянуться душой до любви
И услышать: «Себя сбереги!»
Очень хочется жить!
Окунуться в ночную волну
И достать в отраженье луну.
Пробежать босиком по песку,
И на спор – переплыть реку.
Веришь? Так хочется жить!
На ладони мечту удержать,
Громко-громко от счастья молчать.
И росинкой умыться в лугу,
Надышаться в душистом стогу.
Боже! Как хочется жить!
И Тебя за все благодарить.
Не рядить, не судить, не грешить.
Отдавать, помогать и любить.
Боже! Так хочется жить!..
 

 
Седина на висках серебрится,
Под глазами морщинки смеются.
Быстрокрылые годы-птицы
Улетают, не смогут вернуться.
Пусть походка помедленней стала,
Будто некуда больше спешить.
Уступи нам дорогу, старость.
Мы по-прежнему любим жить.
И в глазах столько жизни и нежности,
Отраженье былой красоты!
Красота никуда ведь не делась —
Светит нам она изнутри.
В наших внуках любимых, надежных,
Мы как будто себя узнаем.
Вспоминаем с любовью о прошлом,
В настоящем с надеждой живем.
О душе пришло время подумать,
Поразмыслить – и в храмы сходить,
На ступеньку приблизиться к Богу
И прощенья за всё попросить.
Пусть не пугают нас седые волосы.
Мы будем жить и радоваться.
Я говорю о седине вполголоса,
А громче надо было бы….
 

 
Вот долгожданная весна
Влетела смело в наши окна.
И снег под натиском тепла
Сбежал в овраг, земля промокла.
 
 
И пар струится над рекой,
Дрожит над пашней чистый воздух,
Лазурь над ивою седой
С утра с высот небесных смотрит.
 
 
Вот солнца луч к земле прижался,
Ласкает нежно и любя.
Он по земле истосковался.
Взаимностью ответила земля.
 
 
Листва зеленая пробилась
И дерево одела в свой наряд:
Весенний, липкий и душистый.
Что расточает аромат.
 
 
И птиц веселых перезвоны
Природа слышит, замирая.
Ликует, празднует свободу
Весной земля моя родная.
 

 
Дождь, дождь, дождь,
Скользкие ступени.
У окна сидишь и ждешь
В жизни изменений.
И подруга за стеной
Тоже сердцем мается.
Солнце выглянет порой
И опять скрывается.
На душе тревога – сныть,
Затянула сыростью.
Как хочу я попросить
Вновь у Бога милости!
Пусть хандра моя пройдет,
Станет легче думаться.
Что болело – заживет:
На судьбу не дуются.
Выйду в сад я погулять,
Встречу птичку певчую.
Захочу опять летать,
Как Икар – над вечностью.
Ну и пусть погода плачет,
Но душа-то лечится!
Туча солнышко не спрячет,
Хоть по небу мечется.
Солнце сердце отогреет,
Улыбнется с высоты.
И душа вдруг посветлеет,
Вновь с гармонией на «ты».
 

 
Я не умею истово кричать,
Любимого надрывно возвращать…
Когда мне трудно, я в отчаянье…
Я верю тихой мудрости молчания.
Порой в молчанье больше мысли,
Чем в бурном потоке слов.
Если ты хочешь услышать —
Услышишь без лишних слов.
Моя душа молчанью рада:
Пусть будет мудрость во главе.
Хочу, чтоб молчаливым взглядом
Все понимал ты обо мне.
Я не умею истово кричать,
Когда в слезах обида тонет.
Важнее просто промолчать,
Душа и так безмерно стонет.
Я не хочу, чтоб ранил ты
Словами, их ударной силой.
Чтобы знакомые черты
О том напомнили, что было.
Я не умею истово кричать,
Любимого надрывно возвращать.
Когда мне трудно, я в отчаянье…
Я верю тихой мудрости молчания…
 

 
Исповедь с болью рвется из сердца:
Каждое слово пронизано верой в спасенье.
Жизнь научила с раннего детства
Верить в чудо – Христово воскресенье.
Все мы куда-то идем: кто бегом, кто неспешно.
Кто-то богат, а кто-то, по сути, нищий.
Часто грешим, ведь каждый из нас – грешник.
Видит нас всех, как ладони, Всевышний.
В храм потянуло, а значит, приблизились к Богу.
Воздух здесь ладаном пахнет, горящей свечой.
Знаю и верю, что эту дорогу
Выбрали мы не случайно – душой.
Всему на свете есть предел,
Как есть предел у дня и ночи.
С надеждою стою перед Тобой:
Прошу Тебя, о, Господи, помочь мне!
 

 
Я Россией своей горжусь:
Не упала она на колени.
Стародавняя милая Русь,
Терпеливо твое поколенье.
Много прожито бед и невзгод.
И куда нас теченье несёт?
Но уверена: русский народ
И себя и соседей спасёт.
Опрокинет беду и раздор,
Сбросит ношу тяжелую с плеч.
Он любовь принесет, не позор
И забудут народы про меч.
Расцветет пышным цветом земля,
Заволнуется спелая рожь.
Глядя вдаль на леса и поля,
Ты, народ, свою песню споешь.
Колокольный звон на Руси
Своей музыкой души спасет.
Мой народ, потерпи, не грусти,
Ведь на помощь Господь к нам идет.
 

 
Не хочет осень отдавать свои права,
Хотя зима в затылок дышит.
Летит с деревьев желтая листва,
А буйный ветер ветками колышет.
Пугает в тучах небо грозовое,
Дождем холодным моросит.
К обеду солнце золотое
Наряд осенний золотит.
В природе всё закономерно.
Сопротивляться ни к чему.
За осенью грядет зима бессменно,
И наряжают ель в дому.
Весна журчит ручьями смело,
Шумит родившейся листвой.
Цветы сирени красной, белой
Пленяют свежей красотой.
А летом радость и раздолье:
Природа празднует, ликует,
Художник, видами довольный,
Пейзажи красками рисует.
С луною солнце – друг за другом —
Спешат – и год слагают дружно,
Всё время движутся по кругу,
Плетут совместно года кружево.
И кто-то там, в небесной выси,
Для всех времён придумал краску.
Мы разгадать секрет не в силах,
Но очень любим эту сказку.
 

 
О, язык! Ты и врач, и надежда,
Ты убийца и ярый защитник,
Ты оратор и злобный невежда.
От людей ты очень зависим.
Язык поэта многогранен,
Возвышен, нами не забыт.
Наш Пушкин был словами ранен,
Затем Дантесом был убит.
Язык поэта – нам наука.
Он дивной музыкой звучит.
Но, Боже мой, какая скука
Услышать то, что нам претит!
Как больно ранит словом – врач,
Как метко – прямо в сердце!
Я не хочу, чтоб было так.
От зла захлопну дверцу.
Словам благим душа открыта,
В них верность, сила, уваженье.
Пусть это будет нам привито.
Пусть станет твердым убежденьем.
 

 
Мой город, тихий и родной,
Какие видишь сны?
Всегда в полете над Землей
Паришь, как птица, ты.
Красив рассвет в твоих лучах
И отблеск крыльев пред полетом,
А на церковных куполах
Играет солнце позолотой.
Детишки в школу по утрам
Как ручейки стекаются,
Их звонкий смех то тут, то там
С тобой перекликается.
И вот опять над головой
Парит красавец самолет,
Как самый верный символ твой,
Зовёт тебя вслед за собой в полет.
 

У подножья обелиска я стою,

А в руках гвоздика красно-белая.

Вижу я погибших воинов в строю:

Молодых, безусых, смелых.

Юные, желавшие любви,

Жить хотели много-много лет,

Но под пули бросились они,

Оставляя жизнь в расцвете лет.

И не только за свою страну

Погибали парни русские в бою.

Отстояли мир на всей земле.

Низко кланяюсь, солдат, тебе!

Из кармана я платок достану

И смахну слезу скупую.

Подарю цветы солдатам,

У обелиска постою я.

Людмила Иванова
Москва

 
Война. Блокадный Ленинград.
Давно профессора тревожит
Жены Елены грустный взгляд —
Она больна и встать не может.
 
 
Построить лучший в мире мост
И возвести его «до звёзд»,
Профессор всё сложил к плите,
Сказав: «За хлебушком пойду,
А после затоплю плиту».
 
 
Ушёл, тайком часы забрал.
Их в дар когда-то принимал
От тех, кому кумиром стал.
Футляр почистил, подновил,
Цепочку взять не позабыл.
 
 
Ему к заслуженной медали
Ещё часы презентовали
От разных лет ученики,
Его друзья-мостовики.
Доценты ВУЗов, аспиранты
 
 
И все любимцы, и таланты.
«Тик-так» с теплом «влетело» в дом,
Услышав «бом!» и снова «бом!»
Дед величал часы – «куранты»
И добавлял при том: «Живём!»
Ему завидовали франты —
Не описать презент пером!
Так модно было в той поре:
Часы от фирмы «Поль Буре»
Во славе были и в цене.
 
 
Как потемнело серебро,
Давно не чищено стекло,
Но с ними всё ж надежде быть —
Немного хлеба раздобыть.
В блокаду дед почти ослеп,
Жена Елена – умирала,
Он взял часы менять на хлеб,
Она о том и не узнала.
 
 
Окоченев под чёрным небом,
Земля «стонала» но жила.
Старик-профессор брёл за хлебом,
Жена с надеждою ждала.
 
 
На старой Охте дед бывал,
С трудом, но адрес отыскал,
Пять хлебных карточек забрал.
Достались карточки не даром,
А за серебряный металл,
За благодарственный подарок.
 
 
Темно на улицах, мороз.
Не только люди – камни стыли,
Покрыты льдом из «моря» слёз.
Спешил профессор, ноги «ныли»,
Пять «па́ек» хлеба в дом принёс,
А Лену – саваном накрыли.
 
 
То был мой дед. Он много лет
До самых первых дней войны,
До самой светлой седины
Служил «делам путейских сфер»:
Дорог железных инженер,
Мостов строитель, землемер,
Наград и званий кавалер,
Проектных дел специалист,
Профессор, «пламенный» марксист.
 
 
Но всё же чудо есть на свете!
(В послевоенном лихолетье
Такие случаи бывали).
В комиссионке, в душном зале,
Где все и всё и вся меняли
И чем придётся – торговали,
В луче рекламной полосы
Дед разглядел свои часы.
 
 
Заплакал дед, как плачут детки…
Пришёл за ними третьим днём,
За две японских статуэтки
Часы вернул в карман жилетки
И упокоился при том.
 
 
На Серафимовском кладби́ще
Промозглый норд дискантом свищет.
Я редко к деду прихожу.
Приду – прощения прошу,
Что дней для встреч не нахожу.
 
 
Теперь пришла. В тени сижу
Куста раскидистой ракиты,
Часы с волненьем завожу.
Нет! Дни блокады не забыты!
«Тик-так» – те звуки сторожу,
За стрелкой дрогнувшей слежу…
 
 
И вдруг столетние пружины
Взорвали звуком тишину,
Кусты кладбищенской калины
Затихли разом на ветру.
Но всё слышней и чётче так
Часы поют «тик-так», «тик-так».
 
 
И вот послышался, как гром:
«Бим-бом!» и снова «Бом!»
Как этот бой мне был знаком —
Он мне казался чудным сном.
 
 
Нет, то не сон и не обман.
Сквозь невский сумрачный туман
Мне знак защиты дедом дан —
Мой драгоценный талисман!