Текст книги "Историческая эпистемология. История, онтология, эпистемология"

Сборник статей
Историческая эпистемология – история, онтология, эпистемология

© Авторы статей, 2019

© Л. В. Шиповалова, ред., 2019

© Фонд развития конфликтологии, 2019

Предисловие

Представляемый читателю сборник статей был подготовлен на основании докладов, прочитанных авторами на Круглом столе «Историческая эпистемология – история, онтология, эпистемология» 23 ноября 2019 года в рамках международного научно-культурного форума Дни философии в Санкт-Петербурге. Статьи сборника отражают многообразие подходов, объединяемых общим именованием «историческая эпистемология». Первый раздел включает публикации участников работы по проекту «Историческая эпистемология: теоретические основания и исследовательские перспективы» и отражает не окончательные результаты, но те темы и проблемы, которые оказались в фокусе внимания на втором этапе реализации проекта. Второй раздел представляет общую тематику Дней философии в Санкт-Петербурге, посвященных философским проблемам цифровых трансформаций современности в их соединении с исторической эпистемологией. В третьем разделе представлены публикации, фокусирующиеся на отдельных философских и эпистемологических темах, которые могут быть конструктивно проинтерпретированы в контексте исторической эпистемологии.

Безусловно, данная публикация не претендует на то, чтобы репрезентировать полный спектр исследований, в том или ином смысле связанных с исторической эпистемологией. Однако она демонстрирует как некоторые собственные проблемы этого направления, представленного во французской традиции XX века и в трудах современных историков науки, определяющих свои работы этим же именем, так и потенциал этого подхода в качестве основания исследования различных научных тем и объектов. То есть историческая эпистемология рассматривается в сборнике с точки зрения ее генезиса, развития и применения.

Нельзя не подчеркнуть, что неоднозначность исторической эпистемологии, представленная в сборнике, не должна быть понята как недостаток, связанный с периодом «взросления», который может быть преодолен в движении к зрелой теории. Напротив, ее следует оценить как существенную характеристику данного направления, освобождающую эпистемологию от догматизма, пробуждающую способность воображения, ведомую задачей формирования общности в истолковании актуальных вопросов философии науки и совместного поиска ответов на них.

Раздел I

Философская ретроспектива и трансцендентальный аргумент
Столярова О.Е.

Аннотация: В докладе рассматривается «коперниканская революция» Канта как объект философской ретроспекции. Высказывается предположение о том, что «коперниканская революция» Канта может быть понята в отношении условий ее возможности в рамках регрессивного трансцендентального аргумента. Регрессивный трансцендентальный аргумент приравнивается к универсальному философскому методу, который носит круговой характер: начиная с фактов опыта, он заключает о необходимых условиях возможности данного опыта и сопоставляет эти условия возможности с тем, что дано в опыте. Показано, что при таком подходе неизбежна фальсификация исходных предпосылок кантовского проекта, которые сталкиваются с результатами естествознания нашей эпохи. Показано, что содержание этой фальсификации является по сути диалектическим. Фальсифицируя трансцендентальный проект «коперниканской революции» в целом, мы ставим под вопрос проведенную Кантом «раз и навсегда» границу между эпистемологическими предпосылками («идеализмом») и онтологическими основаниями («реализмом»).

Ключевые слова: онтология, метафизика, трансцендентальный метод, история мысли, «коперниканская революция» Канта, идеализм, реализм, скептицизм.

Благодарности: Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, грант № 18-01100281 А «Историческая эпистемология: теоретические основания и исследовательские перспективы».

A Philosophical Retrospective and Transcendental Method

Stoliarova O. E.

Abstract: The paper deals with Kant's Copernican Revolution as an object of philosophical retrospection. It is suggested that Kant's Copernican Revolution can be understood in terms of the conditions of its possibility within the framework of a regressive transcendental argument. The regressive transcendental argument is equated with the universal philosophical method, which is circular in nature: starting with the facts of experience, it concludes about the necessary conditions for the possibility of a given experience and compares these conditions of possibility with what is given in experience. It is shown that in the framework of such an approach, falsification of the initial premises of the Kantian project becomes inevitable. It is shown that the character of this falsification is essentially dialectical. By falsifying the transcendental project of the “Copernican revolution” as a whole, we question the “once and for all” boundary drawn by Kant between the epistemological premises (“idealism”) and ontological foundations (“realism”).

Keywords: ontology, metaphysics, transcendental method, history of thought, Kant's Copernican revolution, idealism, realism, skepticism.

Acknowledgements: The study was funded by RFBR according to the research project № 18-011-00281 “Historical Epistemology: Theoretical Foundations and Research Perspectives”.

Причины, предпосылки, условия возможности, основания, истина, мнения, концепции, опыт – что именно раскрывает/утверждает трансцендентальный аргумент, и какую роль он играет в истории мысли? В докладе я собираюсь обсудить данный вопрос, привлекая некоторые результаты обширной дискуссии по поводу трансцендентального аргумента, которая развернулась в аналитической философии во второй половине XX в.

Выяснение и анализ предпосылок той или иной философской доктрины, или системы мысли (выяснение того, что она обязательно предполагает, на что опирается, что ее непосредственно или опосредованно предваряет, каков ее теоретический контекст и т. п.) – это совершенно обычный элемент историко-философского исследования. Философ, осуществляющий ретроспекцию, совершает своего рода «трансцендентальный маневр»: принимая за наличные данные определенные факты мысли, он задает вопрос об условиях их возможности и, отвечая на этот вопрос, стремится к согласованию выдвинутой им концепции условий возможности с теми фактами мысли, с которые он принимает за наличные.

Можно сказать, что любой философ, который претендует на создание универсальной, систематической философии, выступает в роли историка философии, включая предшествующий познавательный опыт в те наличные данные, которые являются отправным пунктом его философских построений. Начиная с этих наличных данных, философ совершает регрессивное движение к условиям их возможности, причем экспликация этих условий может иметь как оправдательный, так и разоблачительный характер по отношению к наличным данным. Разоблачительный характер она принимает в том случае, если выявленные предпосылки объявляются ложными, т. е. такими, которые, в конечном счете, проигрывают на следующем витке трансцендентального аргумента – на очной ставке с фактами.

Такова в общих чертах стратегия Канта, когда он объясняет в «Критике чистого разума» неудачу Юма, который остановился на полпути и не смог осуществить «коперниканский переворот». Квалификация этого несомненного факта как «неудачи» возможна только по отношению к иному факту – факту наличия «чистой математики и общего естествознания», условия возможности которого Юм оказывается не в состоянии раскрыть. Кант предлагает альтернативу решению Юма, т. е. выдвигает удовлетворительное с его точки зрения объяснение факта наличия «чистой математики и общего естествознания» (факта наличия объективного знания).

Альтернативное решение Канта и составило содержание «коперниканской революции». По прошествии времени сама «коперниканская революция» Канта становится объектом философской ретроспекции, задача которой объяснить данный феномен посредством раскрытия предпосылок/причин, обеспечивших решение Канта (т. е. задача которой ответить на вопрос: какие объективные основания были у «коперниканской революции Канта и были ли они вообще?).

В докладе будет рассмотрена «коперниканская революция» Канта как объект философской ретроспекции. Если «коперниканская революция» является фактом мысли, как, например, естественные науки для Канта были несомненным фактом мысли, из которого он исходил и которому он искал объяснение, то можно ли задать вопрос об условиях возможности самой «коперниканской революции»? С одной стороны, этот вопрос является избыточным, так как «коперниканская революция» состоит в выявлении универсальных условий возможности мысли и сама не может быть подвергнута тому способу рассмотрения, который она практикует в отношении всех прочих фактов мысли. Иными словами, критический подход сам не может стать объектом критического подхода. С другой стороны, специфика философии как системного мышления состоит в том, что она включает свое прошлое в те наличные данные, которые она объясняет. Это приводит к тому, что она пересматривает свое прошлое, и «коперниканская революция» Канта не является исключением, которое было бы свободно от такого пересмотра.

Допустим, что задача философа, осуществляющего историческую ретроспекцию «коперниканской революции», состоит в том, чтобы применить к ней тот же способ рассмотрения, который она применяла по отношению к своему данному, т. е. тем фактам мысли, которые она объясняла. Этот способ рассмотрения мы вслед последователями и исследователями Канта назовем трансцендентальным аргументом (ТА). Обратимся к тому, как устроен трансцендентальный аргумент и что именно он раскрывает (показывает). На сегодняшний день мы имеем две парадигмальные трактовки ТА. Первая восходит к П. Стросону [1; 2], вторая – к К. Америксу [3]. Стросон полагает, что ТА носит прогрессивный характер, Америкс – что регрессивный.

Прогрессивный ТА движется «снизу вверх»: он принимает за точку отсчета опыт (самосознание) скептика и дедуктивно движется к установлению объективного знания о мире: основное значение кантовской Трансцендентальной дедукции, пишет Стросон, состоит в том, чтобы «установить, что опыт необходимо включает знание объектов в полном смысле» [2, p. 88]. С точки зрения Стросона, трансцендентальный аргумент у Канта принимает следующую форму: если Х, то У, где Х – это опыт, признаваемый скептиком (опыт скептика, о котором скептик осведомлен как о своем собственном), и У – онтологические суждения о мире, которые должны быть приняты скептиком, если опыт, признаваемый скептиком, существует (поскольку опыт скептика позволяет различать внутренний порядок репрезентаций и их содержание как внешнее по отношению к этому порядку).

Регрессивный ТА, начиная с объективного знания, движется в обратном направлении, или «сверху вниз» – от наивысшего познавательного результата (объективного знания) к условиям его возможности. В такой трактовке трансцендентальный аргумент представляет собой не доказательство существования объективного знания о мире, но объяснение существующего объективного знания посредством отнесения к его необходимым условиям [3, p. 59]. В первом случае (прогрессивного аргумента) цель аргумента определяется как прямое опровержение скептицизма. Это опровержение достигается за счет того, что аргумент приводит к заключению об объективном знании, которое скептик изначально отрицает, но, признавая наличие самосознания и следуя за аргументацией, вынужден в конце концов признать. Во втором случае (регрессивного аргумента) цель аргумента состоит в объяснении наличествующего опыта посредством раскрытия априорной концептуальной структуры, которая этот опыт порождает, а не в доказательстве существования объективного знания. Опровержение скептицизма во втором случае может быть признано только косвенным опровержением, или побочным продуктом данной аргументации.

Проблема прогрессивного прочтения ТА состоит в том, что его сторонник может сказать следующее: Кант утверждает, что скептик уже знает о мире нечто, мыслит о нем нечто, до того как делать скептические заключения. То, что скептик знает, существует, так как то, что мы мыслим, существует, и ничего сверх этого не существует. Это, по сути, идеалистическое утверждение. Если Кант выдвигает такое утверждение против скептика, то это обезвреживает его анти-скептический аргумент. Скептик может не волноваться, ведь скептик сам так и считает, а именно, что не существует ничего сверх того, что мы мыслим [4, p. 167]. Допустим, мы примем прогрессивное прочтение ТА и применим так понятый ТА к объяснению «коперниканской революции». Мы скажем: Кант занимает антиметафизическую позицию (запрещающую познание объектов как они есть на самом деле, независимо от познающего, или конструирующего, их субъекта), исходя из того, что он уже знает нечто об объектах. Однако даже если трансцендентальный аргумент способен снабдить нас знанием об условиях возможности нашего опыта, он не способен убедить нас в том, что эти условия принадлежат миру, а не нашим представлениям о мире. Для того, чтобы тот или иной опыт был возможен, необходимо и достаточно заранее полагать нечто о мире [5]. Таким образом, ТА приобретает характер веро-ориентированного (а не миро-ориентированного) [6]. Но прогрессивно понятый ТА не способен убедить нас и в том, что условия возможности познания принадлежат субъекту, а не миру самому по себе [7]. Если ТА вскрывает условия, предваряющие опыт/самосознание/знание, но не указывает прямо на субъективный характер этих условий, то остается непонятным, почему в случае Канта мы имеем дело с «субъективистским» («коперниканским») переворотом, с эпистемологическими, а не онтологическими условиями возможности опыта. Иначе говоря, каковы условия возможности кантовской «коперниканской революции»? Или поставим вопрос так: почему Кант не выбрал реализм? [6].

На наш взгляд, регрессивно понятый ТА позволяет ответить на этот вопрос. Регрессивный трансцендентальный аргумент приравнивается к универсальному философскому методу, который носит круговой характер: начиная с фактов опыта, он заключает о необходимых условиях возможности данного опыта и сопоставляет эти условия возможности с тем, что дано в опыте. При таком подходе неизбежна фальсификация исходных предпосылок кантовского проекта, которые сталкиваются с результатами естествознания нашей эпохи. Будет показано, что содержание этой фальсификации является по сути диалектическим. Фальсифицируя трансцендентальный проект «коперниканской революции» в целом, мы ставим под вопрос проведенную Кантом «раз и навсегда» границу между эпистемологическими предпосылками («идеализмом») и онтологическими основаниями («реализмом»).

Литература

1. Strawson P. F. Individuals: An Essay in Descriptive Metaphysics. London: Methuen, 1959. 255 p.

2. Strawson P. F. The Bounds of Sense: An Essay on Kant's Critique of Pure Reason. London: Methuen, 1966. 296 p.

3. Ameriks K. Interpreting Kant's Critiques. Oxford: Oxford University Press, 2003. 351 p.

4. Stroud B. The Significance of Philosophical Scepticism. Oxford: Oxford University Press, 1984. 294 p.

5. Stroud B. Transcendental Arguments // Journal of Philosophy. 1968. Vol. 65. P. 241–256.

6. Stern R. Transcendental Arguments and Scepticism: Answering the Question of Justification. Oxford: Oxford University Press, 2000. 261 p.

7. Guyer P. Kant and the Claims of Knowledge. Cambridge: Cambridge University Press, 1987. 481 p.

Историческое a priori Элен Метцжер и современные концепции априорности
Соколова Т.Д.

Аннотация: Доклад посвящен анализу концепции исторического a priori Элен Метцжер, предложенной ей в 1930-х гг. Данная концепция, с одной стороны, находится в русле дискуссий представителей исторической эпистемологии данного периода, а с другой – представляет собой альтернативу преобладающему в рамках этого направления взгляду на природу априорного и методологии историко-философских исследований науки. В первой части доклада я реконструирую понятие исторического a priori в его наиболее важных теоретических аспектах. Во второй части я вывожу следствия из этой концепции для методологии истории и философии науки. В качестве вывода я предлагаю рассмотреть тезис о том, что историко-философские исследования науки Элен Метцжер, в отличие от башляровской версии истории науки, сохраняют за философией ведущую роль в теоретическом осмыслении познавательного процесса.

Ключевые слова: a priori, историческое a priori, историческая эпистемология, история исторической эпистемологии во Франции, история науки.

Благодарности: Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, грант № 18-01100281 А «Историческая эпистемология: теоретические основания и исследовательские перспективы».

Hélène Metzger's Historical A Priori and Contemporary Theories of Apriority

Sokolova T.D.

Abstract: The talk is devoted to the analysis of the theory of historical a priori by Hélène Metzger, proposed in the 1930s. This theorie, on the one hand, is within the discussion line of the historical epistemology representatives of this period, and on the other, it demonstrates an alternative to the prevailing view of the nature of a priori and methodology of historical and philosophical research of science. In the first part of the talk, I reconstruct the concept of historical a priori in its most important theoretical aspects. In the second part, I derive certain consequences from this theory for the methodology of the history and philosophy of science. As a conclusion, I propose to consider the thesis that the historical and philosophical studies of science by Hélène Metzger, in contrast to the Bachelardian version of the history of science, retain a leading role for philosophy in the theoretical understanding of the cognitive process.

Keywords: a priori, historical a priori, historical epistemology, history of historical epistemology in France, history of science.

Acknowledgements: The study was funded by RFBR according to the research project № 18-011-00281 “Historical Epistemology: Theoretical Foundations and Research Perspectives”.

Характерной чертой для практически всех представителей «французского стиля» в исторической эпистемологии являлось неприятие классического (кантовского и нововременного в широком смысле слова) понятия a priori. Классическое a priori, по их мнению, представляло собой жесткую нормативную конструкцию, которая была вполне применима на ограниченном этапе развития научного познания, однако впоследствии, напротив, только препятствовала этому развитию (причем не только научному, но и философскому). Поэтому здесь выделяются два отношения к a priori: (1) предложенное Гастоном Башляром, где от понятия a priori следует отказаться, а ученым «вернуть рационалистическим a priori их подлинный апостериорный вес» [1, с. 42][1]1
  В русском переводе в этом месте допущена неточность, поэтому мы ссылаемся на оригинал.


[Закрыть] и (2) релятивизация классического понятия a priori и его адаптация к изменяющимся научным и философским практикам. В последнем случае наиболее ярким и последовательным теоретиком такого подхода, безусловно, является Элен Метцжер. Именно ее концепция исторического a priori, а также ее работы по истории химии во многом повлияли на Томаса Куна и привели к историческому повороту в эпистемологии. Если историческая эпистемология во Франции ХХ века находилась, по отношению к другим академическим философским дисциплинам, в маргинальной позиции [см. 2, часть 2, гл. 8], то Элен Метцжер была маргинальным мыслителем среди маргиналов (подробнее о причинах такого положения см. [3, с. 477–489]).

В целом концепцию исторического a priori Метцжер можно охарактеризовать как первую систематическую попытку релятивизации понятия a priori на исторических основаниях и в связи с историческими исследованиями непосредственной научной практики. Подход к исследованию истории науки Элен Метцжер был в большей степени историческим, в отличие от философского подхода ее коллег: «Она четко показала, что в ее намерениях не было использования истории науки в качестве хранилища примеров для доказательства философских теорий» [4, с. 113]. В то же время, история науки сама по себе, в отрыве от философского осмысления научного развития, не может претендовать на полноту рефлексии природы научного познания, поэтому одной из задач Метцжер видела теоретическое обоснование «срединного пути» между историей и философией науки, в котором «история науки <…> может по меньшей мере прояснить размышления философа, создающего теорию познания» [5, c. 5].

Основной сложностью в исследованиях исторического a priori представляется то, что если классическая (кантовская) концепция предлагает четкое определение априорного, то здесь предлагается принципиально иной подход: a priori в истории научного знания должны быть выявлены историком (причем, историком философствующим) науки на основании их роли в развитии той или иной научной дисциплины. При этом для того, чтобы выявить такие a priori, историку науки нужно принять два важных постулата:

(1) Каждый ученый, приступая к своим исследованиям, руководствуется определенным набором априорных положений, которые он принимает в качестве истинных (по крайней мере, пока не доказано обратное). Любое научное исследование, таким образом, отталкивается от такого типа априорных положений, потому что в противном случае у ученого не было бы никаких теоретических оснований или отправной точки для начала исследований.

(2) «Постулат, который невозможно ни верифицировать, ни отбросить: человеческий дух в своих фундаментальных характеристиках похож на самого себя», и поэтому все многообразие внешних проявлений человеческой ментальности может быть сведено к вполне ограниченному набору характеристик, на основании которых возможно создание «каталога (пусть и неполного) возможных установок, с помощью которого можно создать рабочую классификацию некоторого количества гипотез, которые без изменения повторяются в науках и различных эпохах развития человечества» [6, с. 206].

Согласно концепции Метцжер «a priori не являет собой уже готовые и предшествующие опыту понятия, на которых основывается описание опыта, напротив a priori представляет собой фундаментальные тенденции, которые порождают такого рода понятия» [7, с. 33]. Продолжая свое рассуждение, Метцжер утверждает, что не все a priori эксплицитно принимаются в качестве таковых: «к a priori в действии мы можем добавить a priori потенциальное и латентное, которое, при контакте с повседневным (а не только научным) опытом принимает форму a priori в действии» [7, с. 33]. Таким образом, a priori ученого непосредственно связано не только с его актуальными научными изысканиями и развитием научной дисциплины, но и с тенденциями исторической эпохи, его личным жизненным опытом и убеждениями, и являются элементом сложной конструкции, не ограничивающейся ни философской теорией, ни историческим документированием результатов научных исследований.

A priori в науке, в отличие от классического определения априорного, не являются чем то раз и навсегда установленным, а находятся в постоянном процессе динамических трансформаций, переплетаясь с опытом, определяя его и корректируясь в зависимости от новых эмпирических данных и теоретических открытий: «Первичные понятия, на которые опирается наука в каждый момент своего развития, не являются абсолютно данными; хотя некоторые из них в некотором смысле продиктованы нашим знанием чувственного мира, они являются в определенной мере пластичными, они могут изменяться, чтобы гармонировать с совокупностью наших знаний, или наоборот, они могут изменять нашу спонтанную систему мира» [6, с. 215], а потому «не существует единственного a priori, но множество отличных друг от друга, иногда гетерогенных и несопоставимых a priori» [7, с 33]

Такой взгляд на природу априорного можно охарактеризовать как радикальную релятивизацию a priori, которая, в свою очередь, ограничивается введением второго постулата. Будучи продуктом развития человеческого духа, a priori в научном развитии подчиняются более фундаментальным законам, которые еще предстоит выявить представителям таких гуманитарных дисциплин как антропология, социология, психология и теория познания. Поэтому многообразие a priori, присущее историческому развитию научного познания, все же носит ограниченный характер и потенциально подлежит научному (историческому) исследованию и классификации.

В то же время такое понимание a priori накладывает определенные обязательства на философствующего историка науки, который, вслед за ученым, не должен скрывать или отказываться от априорных предпосылок своего исследования. История науки, стоящая на философских основаниях, по мысли Метцжер, противостоит «хронологическому эмпиризму» [6, с.204] классического исторического подхода, который в его крайней версии воплощается в виде хронологического документирования исторических текстов, фактов и открытий.

В той версии истории науки, которую отстаивает Элен Метцжер, история науки – это история научной мысли, неотделимой от мыслящего ее ученого, но вполне автономная от всего того, что принято считать историей науки в классическом историческом подходе. Метцжер пишет: «Когда я говорю об истории наук, я говорю об истории научной мысли, и только о ней; все остальное в науке, включая наблюдение, эксперимент, измерение, вычислительные процессы и технику создания лабораторного оборудования, либо вовсе не имеет к ней отношения, либо играет лишь вспомогательную роль для [научной] мысли или зарождения этой мысли» [6, c.205].

И точно так же как ученый, начинающий исследование неизвестного ему феномена, принимает в качестве отправной точки те или иные априорные постулаты, историк науки должен отталкиваться от тех же постулатов в своем исследовании: «Я постулирую a priori то, что считаю истинным, и по мере возможности я это верифицирую» [6, c. 209]. Вместо того, чтобы отказываться от априорных убеждений ученых прошлого, Метцжер предлагает выявить их и исследовать не только с сугубо исторической точки зрения, но и дать им философскую интерпретацию, для того, чтобы лучше понимать структуру рациональностей прошлого, внутренние нормы, которым следовало научное развитие [8, c. 306].

Несмотря на то, что выбранная Элен Метцжер терминология в ряде случаев представляется довольно архаичной, она имеет, на наш взгляд, довольно высокий методологический потенциал для историко-философских исследований науки, особенно в рамках антикваристского подхода. Если для версии исторической эпистемологии, предложенной Башляром и его последователями, одной из основных задач исторического исследования было составление своего рода иерархической модели ученых прошлого, так как «история науки в сущности является историей, подлежащей суждению» [9, c. 224], то из принятия «гетерогенных и несовместимых друг с другом» исторический a priori (то есть, по сути, систем рациональности) следует невозможность маркировки ученых прошлого как хороших или плохих, а научного познания как исключительно направленного на прогресс. Тем не менее, именно такой подход к анализу истории науки, как это заметила Кристина Кимиссо [8, c. 305] оставляет приоритет в исследованиях познавательного процесса за философией (теорией познания), а не за историей.