Текст книги "Бессмертный полк. Истории подвига"

Рина Зеленая
Война

Когда началась война, наш театр гастролировал по Союзу. Мы не были никуда эвакуированы, а выполняли план гастролей, согласованный с Министерством культуры. Война продлила поездки нашего театра. Когда же наконец, закончив все, мы возвращались, то, еще не доехав до Москвы, в Куйбышеве встретились со всеми москвичами и актерами театров столицы, выехавшими оттуда 16 октября.

На улицах Куйбышева москвичи бросались друг другу на шею, рыдали и спрашивали:

– Куда вы?

– Откуда вы?

– А вы-то куда?

Самые чужие и самые близкие люди неожиданно находили здесь друг друга. Эти дни были очень страшными.

Разместили нас в Куйбышеве с большим трудом: наехало много народу. Есть тоже было негде.

Встретилась на улице с Сергеем Владимировичем Образцовым и его женой Ольгой Александровной. Они тоже ехали с гастролей. Выяснили, что в городе есть одна столовая, куда пускают только иностранцев. И мы с Сергеем Владимировичем решили пройти туда, изображая иностранцев. Так и сделали. Громко разговаривая по-английски, направились к двери и беспрепятственно прошли мимо милиционеров. Я услышала, как один милиционер сказал другому:

– Смотри, Рина Зеленая с Образцовым обедать пошли!

Так наш театр на этот раз и не попал в Москву, а повернули его в другую сторону, на новые гастроли, куда-то в Казахстан. Однако 7 ноября мы еще выступали в Куйбышеве на праздничном вечере и слушали по радио парад на Красной площади.

Я читала рассказ Леонида Ленча. Героиня рассказа – добрая, милая женщина, прачка. Она рассказывала, как началась война и как она теперь работает медсестрой, и про встречу свою в госпитале со старшиной Смирновым – как он спас товарищей и как его спасли и ногу не ампутировали. И теперь во время массажа, когда все кричат от боли, он один терпит молча. А потом, в конце, старшина объясняет ей, что не кричит потому, что ему нисколько не больно: он всегда другую ногу дает массировать, не больную.

И столько было в этом монологе и печального, и смешного, и человечного, такая вера в победу, что я, читая этот рассказ и глядя в зал на штатских и военных, видела, как глаза улыбаются в ответ на простую, бесхитростную речь настоящей русской женщины, кроткой и храброй. И когда она в конце монолога обращалась к залу:

– Поверьте мне, дорогие, я столько грязного белья перестирала, и я вам говорю, что очистим, смоем с нашей земли эту коричневую грязь, – верилось, что так и будет, что уничтожим коричневую чуму.

Л. Ленч, прекрасный автор, чувствующий современность, много писал для нашего театра, главным образом для М. В. Мироновой и А. С. Менакера. Эти сцены М. Миронова и А. Менакер всегда играли мастерски и нравились публике. М. Миронова, тогда молодая, очаровательная женщина, соединив свою личную и творческую жизнь с А. С. Менакером, навсегда осталась на эстраде, и вместе создали они еще одного прекрасного актера – Андрея Миронова.

Конечно, работа на эстраде за всю нашу жизнь так и не была вполне усовершенствована – я имею в виду порядок и систему управления. Начать с того, что каждые сорок пять минут (гипербола) менялись директора. Каждый раз неизвестно почему назначался новый человек, которому нужны были год-два, чтобы хоть как-то ознакомиться с составом артистов, с законами жанра, со спецификой работы эстрады по всему Советскому Союзу, но который немедленно вносил новшества, повергавшие в ужас компетентных людей. Если же приходил человек сообразительный, который быстро начинал понимать обстановку и пытался наладить работу, его через год повышали, а в эстраду сажали нового руководителя, который начинал все разваливать со свежими силами, а затем, видя, что ему с этим не справиться, уходил куда-нибудь, тоже повыше, стараясь забыть обо всех эстрадных делах. Надеюсь, что сегодня положение изменилось.

А тогда пианисты-гастролеры могли быть направлены в города, где не было ни одного рояля (после войны). В городе могли расклеить афиши с именами одних актеров, а прислать туда совершенно других. Возникали страшные скандалы в местных филармониях; денег нередко артистам не платили не только в поездках, но и в Москве, где на кассу эстрады за долги налагался арест. Бывали совершенно трагические положения, когда никто ни за что не отвечал. И нужны были огромные деловые и творческие усилия, чтобы вызволить эстраду из этого страшного финансового провала. Количества ревизий и проверок за все годы не счесть.

После того как наш театр не вернулся в Москву и продолжал гастролировать, я просила Министерство культуры отозвать меня для работы во фронтовых бригадах. Театр не отпускал. Но вот наконец приказ – меня отозвали.

В Москве концертов было мало. Составлялись небольшие бригады, которые обслуживали санбаты, выезжали под Москву, в Волоколамск, подо Ржев. Ведало этим Министерство культуры, иногда – отдел эстрады по военно-шефской работе. Потом театры стали сами организовывать фронтовые бригады. К этому времени многие наши товарищи побывали на фронте. Были и трагические судьбы. А бригады все ехали и ехали. Слава богу, все дальше и дальше от Москвы, а то ведь можно было до линии фронта пешком дойти.

В Тулу мы ехали на машинах. С нами был один из замов председателя Комитета по делам искусства – Попов. Выступали в городе, в офицерском клубе. В концерте участвовали певцы из театра Немировича-Данченко (Гольдина, Хромченко), из оперетты (Регина Лазарева) и другие актеры. После работы всех повезли ужинать в гарнизон. Поесть-то надо: ведь война, еды нет.

Мы вышли после концерта последними – я, Гольдина и Регина Лазарева. Машина стоит. Мы сели. Кругом темно. Куда нам ехать? Шофер тоже не знает. Мы решили ждать – авось кто-нибудь вспомнит, что нас забыли.

Пока мы раздумывали, издалека послышался гул самолетов.

– Вылезайте из машины, бегите в дом, – сказал водитель.

Темнота. Куда бежать? Взялись за руки, вбежали в какой-то подъезд. Темно. Встали рядом. Гул так близко, прямо над головой. И вдруг отвратительный визг летящей вниз бомбы. Через секунду – удар. Все дрогнуло. Сейчас будет взрыв. Мы обнялись, прижались друг к другу, стоим. Взрыва нет. А мы все стоим и ждем. И вдруг в тусклом свете, упавшем из окошка, выходящего в подъезд, видим на полу множество маленьких белых котят. Они сидели, ползали около наших ног, как будто им с нами не так страшно.

Потом, когда нас нашли, так никто и не объяснил, отчего не взорвалась наша бомба. Оказывается, так бывает. А мы были здорово испуганы. И только присутствие белых котят ободряло нас. С тех пор много лет, встречаясь друг с другом, мы вспоминаем эти минуты в темном подъезде с белыми котятами.

Иногда я, как старый солдат или как поэтесса Юлия Друнина, хочу надеть свои медали или знаки отличия, которые товарищ Гречко всегда давал мне за шефскую работу, и рассказать что-либо страшное о том времени, вспомнить о чем-то значительном, произвести впечатление. А в памяти встает осенний день, приезд в Брянск, вернее, перелет из авиационной части, где мы выступали накануне.

На небольшом военном аэродроме БАО, который перегонял свои машины в Брянск, нас погрузили в самолет, и мы благополучно прибыли в город. Это было почти на другой день после освобождения Брянска нашими войсками.

Когда мы с аэродрома подъезжали на машине к Брянску, меня поразила открывшаяся взору картина. Еще недавно к городу вела длинная аллея стройных тополей. Сейчас по обе стороны дороги торчали пни и лежали нежно-зеленые круглые стволы деревьев, аккуратно спиленных на одном уровне и упавших ровными рядами, как столбы. Я потом узнала у шофера: когда шло наше наступление, деревья мешали немцам бить из орудий по наступающим, и аллея упала, срезанная, как косой.

Из книги Рины Зеленой «Разрозненные страницы» (Издательство ACT)

Сражение за победу
родственники вспоминают

Иван Андреевич Соболев
«Мы стреляли в упор…»

Мой дедушка Иван Андреевич Соболев родился в марте 1917 года, в большой деревенской семье. Трудовой стаж – ровно 50 лет на одном рабочем месте, на комбинате Московского художественного фонда РСФСР. В трудовой книжке у него всего один перерыв в работе – с 1937-го по 1944 год. Он ушел по комсомольскому спецнабору в моряки Балтийского флота.

Восемь лет его ждали дома! В ноябре 1939 года началась война с белофиннами. Дед сражался в лыжном отряде особого назначения, вел разведку в тылу врага. Много друзей его погибло, но он остался жив. А в июне 1941 года, хоть срок службы заканчивался, домой не вернулся. На полуострове Ханко около Эстонии, где он служил после финской войны, войска находились в полной боевой готовности. Отлично работала разведка, и о предстоящей войне с фашистами все на полуострове знали.

Дедушка тогда был старшиной. С 22 июня по 2 декабря 1941 года, когда фашисты уже были у Москвы, гарнизон полуострова Ханко не сдавался, фашисты не могли победить опытных в боях моряков, которые использовали все средства, чтобы нанести гитлеровцам максимальный урон. Такими были быстрые катера, на которых воевал мой дед.

В начале Великой Отечественной немецкое командование не придавало большого значения маленьким русским катерам, охранявшим Финский залив. Ведь они не могли повредить броню фашистских миноносцев. Однажды, когда три наших катера вынырнули из-за острова и строем пошли в атаку на миноносец фашистов, капитан огромного судна подумал, что это дело несерьезное, и спокойно подпускал катера все ближе. Миноносец дал залп, но быстрые катера ускользнули от снарядов и с очень близкого расстояния по команде открыли огонь из своих малокалиберных пушек – стреляли в упор по палубам и мостику миноносца. Большая часть экипажа врага в считанные минуты была уничтожена. Когда капитан фашистов очнулся, катера уже исчезли в «мертвой зоне».

К зиме все сложнее стало обеспечивать гарнизон Ханко боеприпасами и горючим. Началась эвакуация гарнизона. В ней участвовали 88 кораблей и судов, из них погибли 25 (в том числе 3 эсминца, 1 сторожевик, 5 тральщиков, 2 ледокола, 5 торпедных и 7 сторожевых катеров), главным образом на минах. Потери на переходе составили около пяти тысяч человек, в том числе 500 моряков. На одном из подорвавшихся судов находился мой дедушка. Его выбросило в декабрьскую ледяную воду, и он потерял сознание. В госпитале почти месяц не ясно было, выживет ли? Но Иван Соболев выжил, хотя весил в это время всего 38 килограммов!

О своем герое рассказал Иван Сергеев

Павел Сергеевич Алдошин
«Вокруг лежали тела погибших»

Отчим моего отца (мой дедушка) Павел Сергеевич Алдошин (1909–1979) в РККА[1]1
  Рабоче-крестьянская Красная Армия. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть] служил с 1939 года. Он не любил вспоминать о войне из-за боли, которую она вызывала. Ведь очень много его боевых товарищей погибло, особенно на Курско-Орловской дуге. Помню, только раз дед рассказал о том, как ехал в танке, а вокруг лежали тела погибших и объехать их было невозможно. Кровь на гусеницах, хруст костей и горящие танки.

Павел Сергеевич на Курской дуге и сам горел в танке. У него половина лица была страшно изуродована – обгорела. Это осталось напоминанием о войне на всю жизнь.

После войны дед служил на Кавказе. Демобилизовавшись, вернулся в Мытищинский район Московской области, где жила моя бабушка. Работал в колхозе имени Сталина, сначала бригадиром, а затем председателем колхоза. Я помню дедушку как трудолюбивого, скромного и доброго человека, с сильной волей и обостренным чувством справедливости. Он был настоящим коммунистом, в лучшем понимании этого слова. Наотрез отказывался от привилегий, которые полагались. Говорил, что его привилегия – это жизнь.

О своем герое рассказала Анжелика Зуева

Лукьян Викторович Зубатов
«Мы отбили все 27 атак…»

Мой дедушка Лукьян Викторович Зубатов родился в 1926 году в Курской области, Борисовский район, село Никитьевское. Когда началась война, ему было всего пятнадцать. Но, как и все его сверстники, рвался на фронт. Прибавлял себе годы, но тяжело было «пробиться» через бдительных работников военкомата.

Мать, конечно, не хотела отпускать сына в столь юном возрасте на бой с опытными и отлично экипированными на тот момент солдатами и офицерами фашистской армии. Но мой дед был по сути своей Героем, отважным человеком, тем, кто всегда считал своей Родиной семью и родную землю. И он убеждал мать: «Там немцы наших убивают, разве я могу дома сидеть?» И упорство в итоге победило. И в марте 1943 года Лукьян становится командиром отделения разведки 38-го гвардейского стрелкового полка.

О войне Лукьян Викторович рассказывал мало. Как и все воевавшие люди, не любил вспоминать, только самые запомнившиеся эпизоды: «Вот представь, сидишь в окопе, идет атака немцев… Они пьяны, поют песни, орут и хаотично стреляют из автоматов. Психическая атака… А впереди – тяжелая техника, танки, бронетранспортеры, которые не дают возможности поражать гитлеровцев. И мы отбили все 27 атак…»

Еще из его рассказов помню такое: «Обед. Кушать очень хочется, и принесли котлеты. Не успели мы начать кушать, как начинается атака немцев. Мы отбивали атаку, потом пошли в наступление, котлета эта упала на землю, в песок, но я ее потом все равно ел, потому что был очень голодный. Все трещало на зубах, но другой еды все равно не было».

Мы спрашивали у деда по детской наивности: «Дедушка, а ты убивал?» Он просто отвечал: «Не знаю… Стрелять – стрелял, а убил кого-то или нет, я не знаю…» Но воевал он храбро, это я знаю точно, потому что был ранен и контужен, лежал в госпитале. А его, боевой путь отмечен боевыми орденом и медалями, которые бережно хранятся в нашей семье.

О своем герое рассказал Клим Зубатов

Сергей Абрамович Малахов
Это был ад

Мой прадедушка Сергей Абрамович Малахов (1912–1975) родился в Курске. В 1941 году ему было 29 лет, у него было трое детей, и он работал на стекольном заводе. С началом войны завод эвакуировали в Кемерово для выпуска военной продукции. Сергей имел бронь, но пошел на фронт добровольцем, по-другому поступить не мог.

Он писал домой, что война ненадолго и что скоро враг будет разбит. Но война затянулась. С Красной Армией сержант Сергей Малахов дошел до Кенигсберга. Прадедушка рассказывал, что день и ночь шли ожесточенные бои, казалось, горели земля и небо, зарево пожарищ было видно на десятки километров. Грохот танков, взрыв снарядов, гарь, копоть, крики и стоны раненых. Это был ад. Люди устали, их лица были черны, а руки и ноги кровоточили от ран. Но атака шла за атакой…

В одном из боев сержант Малахов был тяжело ранен, от взрыва снаряда лишился левой ноги. Долго лежал в госпиталях, но после войны смог вернуться к мирной жизни.

О своем герое рассказала Аня Раева, ГБОУ ЦТР и МЭО «Радость»

Сергей Дмитриевич Мамонов
Страшные бои

Мой отец Мамонов Сергей Дмитриевич родился в 1926 году, в 17 лет добровольцем пошел в армию. Был курсантом Объединенной школы военно-морского флота в городе Энгельс Саратовской области. Оттуда уже попал в белорусский Пинск, где формировалась Днепровская флотилия, а дальше – на фронт, где он стал командиром орудия 1271-й плавбатареи.

…Граница между Польшей и Германией проходила по реке Одер, что являлось серьезным препятствием на пути наших солдат, прорывавшихся к Берлину. Стоял апрель 1945 года. Продвигаться по Одеру большие корабли просто не могли, и тут на выручку пришли бронекатера (были оборудованы пушкой от танка Т-34 и зенитными орудиями) и полуглиссеры. Их задачей была переброска солдат, техники на другой берег реки. Немцы ожесточенно сопротивлялись на этом участке. Много советских воинов навсегда осталось на этой земле…

Те бои были страшными. Дым от взрывов стоял такой, что не было ничего видно. Рев снарядов. Многие бронекатера были подбиты. Ледяная вода… Отец даже не помнил, как выбрался на берег. Он был единственным из экипажа катера, кто выжил…

Помню в детстве смотрела с отцом фильм о войне, там кто-то из героев подписывал снаряды: «За Родину! За Сталина!». Я тогда спросила: «А правда, что так делали?» Он сказал: «Нет! Каждый писал кого-нибудь из своих погибших на войне. Вот я и написал: «За Веньку!».

Папин старший брат Вениамин был командиром минометной роты. Сухая формулировка извещения «пропал без вести» – вот все, что получила семья с фронта… Отец после войны пытался разыскивать, но тщетно. Единственным источником информации о Вениамине было письмо, полученное от человека, знавшего его сослуживца. На блиндаж, где находился Вениамин, прямым попаданием упала бомба. Это было под Ржевом.

О своем герое рассказала Татьяна Емашкина

Игорь Семенович Глазков
«Будем жить!»

Мы, правнуки, хотим рассказать о своем Герое, о нашем прадедушке – Игоре Семеновиче Глазкове. Родился в Таганроге в 1921 году. Был худеньким и очень болезненным мальчиком. Но работал над собой: подъем в 6 утра, пробежка, холодный душ, школа, занятия в авиамодельном, планерном кружках, затем аэроклуб. Свой первый полет наш прадедушка совершил в 16 лет на самолете У-2. После окончания аэроклуба окончил авиашколу в Херсоне, стал летчиком-истребителем.

Когда началась война, молодой лейтенант, обладая отличной техникой пилотирования, готовил летчиков для фронта. Шли бои за Ростов, было очень страшно за Москву. А в блокадном Ленинграде у него остались мама и сестра. Летчик-инструктор Игорь Глазков писал рапорт за рапортом с просьбой отправить его на фронт. Но тщетно. Впрочем, не было бы несчастья, да горе помогло. Самолеты в авиашколе поизносились, и поэтому вышел приказ о запрете высшего пилотажа для курсантов. Но Глазков сознательно шел на нарушение приказа потому, что прекрасно понимал: без этого летчику на фронте просто не выжить. В итоге: за нарушение дисциплины инструктор был строго наказан и отправлен на фронт, но в пехотный штрафбат. Теперь нужно было учиться воевать на земле.

Штрафников бросали на самые сложные участки. И тот последний бой в штрафбате запомнился навсегда. Огонь немцев был плотный. Сильный удар по каске, острая боль пронзила тело, и все звуки перестали существовать для Игоря Глазкова. Очнулся от того, что хотелось пить. Снег был какой-то кислый, то ли от пороховой гари, то ли от того, что смешался с кровью. Лицо разбито, пробита левая нога. Он прополз метров сто под градом пуль и приблизился к пулемету врага. Вскочив, бросил в немцев одну за другой две лимонки. Стало тихо. В рассветной мгле на снегу печально темнели неподвижные тела штрафников. Бой закончился. В живых остался один Глазков…

В госпитале получил приказ о восстановлении в офицерском звании и направление в 5-й гвардейский истребительный полк 1-го Украинского фронта, где с 1943 года воевал сначала рядовым летчиком-истребителем, а затем командиром звена. Полк прошел большой героический путь: Москва, Курск, Сталинград, принимал участие в освобождении Польши, Чехословакии, во взятии Берлина. В полку воевали 22 Героя Советского Союза. Летчиками было сбито 729 самолетов противника.

Известный певец Леонид Утесов подарил полку два самолета-истребителя, один Ла-5 был передан нашему прадеду. Потом было много жестоких схваток с фашистами. На боевом счету прадеда 5 самолетов противника, сбитых лично, и 9 – в группе.

О 5-м гвардейском истребительном авиационном полке снят художественный фильм. Мы всегда его смотрим в канун Дня Победы по телевидению. Называется он «В бой идут одни старики». «Будем жить!» – часто говорит герой фильма, и так же называется книга, которую написал наш прадедушка. Она о войне, о боевых товарищах и о летчиках-испытателях. Написана она душой и сердцем для тех, кто помнит войну, и для тех, кто будет хранить память о ней, а значит, и для нас – его правнуков.

О своем герое рассказали Андрей и Татьяна Марковы

Дмитрий Стефанович Дёминов
Живая история нашей семьи

Мой дедушка Дмитрий Стефанович Дёминов родился в 1930 году в селе Смородино Борисовского района Белгородской области. Когда началась война, ему было 11 лет. Иногда дедушка начинает рассказывать о войне, и тогда я и мой брат замираем, вслушиваясь в его слова. Ведь это живая история нашей страны, нашей семьи.

Война пришла в село в 12 часов дня 22 июня 1941 года. Дедушка вспоминает, как все сельчане в воскресный день собрались у сельсовета, а вместо концерта, который они хотели услышать из висящего на здании репродуктора, послышалась страшная весть. На фронт из села ушли 600 человек, а не вернулись 232 человека. Среди них был и мой прадедушка – Стефан Романович Дёминов, 1905 года рождения. До войны он был секретарем сельсовета. Воевал на Калининском фронте, под Ржевом, у хутора Лаптево, был командиром взвода.

15 октября 1941 года в его родное село Смородино пришли немцы. Почти два года, по 7 августа 1943 года, семья дедушки жила в захваченном немцами селе. Дедушка всегда плачет, когда рассказывает об этих страшных днях оккупации. В большом доме, где раньше жила семья, поселились 4 немецких офицера. А дедушку с его мамой, сестрой и братом выгнали в сарай. Бабушка и дедушкина сестра должны были готовить и кормить немцев, стирать для них. Дедушка с братом кололи дрова. Так же жили и все односельчане. 17 человек из села были угнаны в Германию.

В селе была немецкая карательная комендатура, которая размещалась в здании семилетней школы. Здесь пытали партизан, активистов, всех, кто мог быть с ними связан. В мае 1942 года в соседнем селе Пороз немцы задержали дедушкиных знакомых ребят, с которыми до войны он учился в школе. Школьники и совсем маленькие дети пасли в поле коров. Их поймали и обвинили в повреждении телефонной линии. С 20 по 28 мая 1942 года они находились в подвале комендатуры, а потом были расстреляны в селе Смородино в урочище Послово.

В 1943 году через село два раза проходила линия фронта. Наши войска сначала освободили Смородино на две недели. А потом его вновь захватили немцы. Только 7 августа 1943 года село окончательно было освобождено солдатами 100-й стрелковой дивизии. В дом дедушки попала авиабомба, и он был разрушен.

Когда фронт отступил от села, пришло извещение, что глава семьи – Стефан Романович Дёминов – пропал без вести. Уже после войны его односельчанин Иван Захарович Ищенко, вернувшийся после фашистского плена, рассказал, что прадедушка погиб на его глазах в наступлении под Ржевом.

В память обо всех жертвах войны в парке на братской могиле советских солдат, погибших при освобождении села, стоит памятник. Это память не только о фронтовых бойцах, но и о замученных и расстрелянных в комендатуре, обо всех односельчанах, в том числе и о моем прадедушке.

О своем герое рассказала Екатерина Басова, 14 лет, ГБУ СОШ № 1143