Текст книги "Запад против Востока. 2500 лет первой битве"

88. Итак, первая выгода дня для Артемисии была та, что она избежала гибели, вторая – что этим коварным поступком она стяжала себе от Ксеркса высочайшее уважение. Как говорят, царь, наблюдая за битвой, видел, что ее корабль напал на другой, причем кто-то из приближенных сказал ему: «Видишь ли, государь, как доблестно сражается Артемисия и как она затопила неприятельский корабль?» Царь спросил, действительно ли это сделано Артемисией, на что те отвечали утвердительно, ибо хорошо знали отличительный знак ее корабля, а погибший корабль приняли за неприятельский. Как сказано выше, все случившееся послужило к ее благополучию, и то, между прочим, что с калиндского корабля не спасся ни один воин, который мог бы обличить Артемисию. Говорят, на замечание приближенных Ксеркс заметил: «Мужчины стали у меня женщинами, а женщины мужчинами». Вот что, говорят, сказал Ксеркс.

89. В этом сражении пал военачальник Ариабигн, сын Дария, брат Ксеркса; пало много и других знатных персов, мидян и прочих союзников; из эллинов пали только немногие. Так как эллины умели плавать, то те из них, у которых корабли были повреждены и которые не погибли в рукопашном бою, переплывали на Саламин; напротив, большинство варваров не умело плавать и потому гибло в море. С того времени, как первые корабли варваров обратились в бегство, они погибали в огромном числе. Дело в том, что задние ряды воинов пытались пройти на кораблях вперед, желая также отличиться перед царем каким-нибудь подвигом, и сталкивались с убегающими кораблями своих же воинов.

90. В этом смятении случилось еще следующее: несколько финикиян, корабли которых были уничтожены, явились к царю и обвиняли ионян в том, что через их предательство они потеряли свои корабли; однако случилось так, что вожди ионян не были казнены, а оклеветавшие их вожди финикиян получили возмездие. Пока обличители еще говорили, на аттический корабль напал корабль самофракийский; аттический стал тонуть, а быстро подоспевший эгинский корабль затопил самофракийский. Но самофракийцы были искусны в метании копий; ударами копий они сбили воинов с тонувшего корабля, потом взошли на него и так завладели им. Этот-то случай и спас ионян. Действительно, когда Ксеркс увидел столь славное дело их, он в сильнейшем гневе и с ругательствами обрушился на всех финикиян, затем велел отрубить им головы, чтобы не клеветали на храбрецов, будучи сами трусами. Ксеркс сидел у подошвы горы, которая возвышается против Саламина и называется Эгалеос, и всякий раз, когда замечал, что кто-либо из его воинов отличается в морской битве, расспрашивал о нем, а писцы записывали имя начальника корабля вместе с названиями отца его и города. Несколько причастным к такой судьбе финикиян был и перс Ариарамн, друг ионян, присутствовавший при этом. Палачи обратились к финикиянам.

91. Когда варвары, спасаясь, пустились бежать к Фалеру, эгинцы устроили на них засаду в проливе и совершили замечательные подвиги. Тогда как афиняне в общем смятении разбивали те из кораблей, которые оказывали им сопротивление или убегали, эгинцы повреждали корабли, отплывавшие к Фалеру; несколько раз корабли, убегавшие от афинян, попадали на пути своем в руки эгинцев.

92. В это время случайно повстречались корабли Фемистокла, преследовавшего неприятельский корабль, и эгинца Поликрита, сына Криоса, напавшего на тот самый сидонский корабль, который захватил было корабль эгинский, стоявший на передовом посту у Скиафа. На этом корабле находился сын Исхеноя Пифей, которого персы изрубили и из удивления к его храбрости держали на корабле. Сидонский корабль, везший Пифея, взят был в плен вместе с персами, так что Пифей живым доставлен был на Эгину. При виде аттического корабля, Поликрит по особому знаку признал его за судно начальника, громким голосом вызвал Фемистокла, глумился над ним и с укоризной напоминал о «сочувствии эгинцев мидянам». Поликрит укорял в этом Фемистокла после того, как напал на неприятельский корабль. Между тем варвары, корабли которых уцелели, бежали и прибыли в Фалер под защиту сухопутного войска.

93. В этой морской битве наибольшую славу из эллинов стяжали себе эгинцы, потом афиняне, а из отдельных воинов эгинец Поликрит и афиняне – Евмен, сын Анагирунта, и Аминий из Паллены, который преследовал и Артемисию. Если бы Аминий знал, что Артемисия была на этом корабле, то не перестал бы преследовать его до тех пор, пока не захватил бы корабля или сам не был бы взят в плен. Так приказано было начальникам афинских трирем; кроме того, назначена была награда в десять тысяч драхм тому, кто захватит Артемисию живой, ибо они сильно негодовали на то, что женщина пошла на войну против Афин. Но она, как мы сказали выше, убежала; в Фалере же укрылись и прочие варвары со своими уцелевшими кораблями.

94. По словам афинян, коринфский вождь Адимант, лишь только корабли сразились, немедленно в страхе и ужасе велел снять паруса и бежал; коринфяне при виде бегства начальнического судна также отступили. Когда, убегая, они находились подле святилища Афины Скирады, что на Саламине, встретилось им, продолжают афиняне, по божескому соизволению быстроходное судно, которого, как оказалось, никто не посылал; при встрече с судном коринфяне ничего еще не знали о том, что сталось с флотом. Что это было делом божества, коринфяне заключили из следующего: приблизившись к кораблям, находившиеся в судне люди сказали: «Ты, Адимант, повернул назад свои корабли, покинул эллинов и обратился в бегство, а они теперь одерживают такую победу над неприятелем, какой сами желали». Так как Адимант не верил известию, то они снова сказали, что готовы отдаться ему в качестве заложников и принять смерть, если эллины не окажутся победителями. Только после этого Адимант и прочие коринфяне повернули назад свои корабля и явились в стоянку эллинов, когда все кончилось. Такая молва о коринфянах идет от афинян; сами они отвергают этот рассказ и утверждают, что в морском сражении они были в числе первых; согласно с ними свидетельствует и остальная Эллада.

95. Сын Лисимаха афинянин Аристид, о котором я упоминал недавно как о наилучшем человеке, поступил следующим образом во время битвы при Саламине. Взял с собой много тяжеловооруженных воинов из числа расставленных вдоль саламинского берега, афинян по происхождению, и высадился с ними на остров Пситталию; они перебили всех персов, находившихся на этом островке.

96. Когда сражение кончилось, эллины вытащили на Саламин все находившиеся еще там обломки кораблей и приготовлялись к новой морской битве в уверенности, что царь снова употребит в дело уцелевшие корабли. Между тем западный ветер подхватил множество корабельных обломков и понес их к берегу Аттики, к так называемому мысу Колиада. Так целиком исполнилось не только то изречение оракула об этой морской битве, которое приписывается Бакиду и Мусею, но и те слова относительно вынесенных сюда обломков кораблей, которые за много лет до того произнесены были афинским прорицателем Лисистратом в изречении, остававшемся непонятным для всех эллинов, а именно:

 
Колиадские женщины будут жарить на веслах.
 

Это и должно было исполниться по удалении персидского царя.

97. При виде поражения Ксеркс боялся, как бы кто-либо из ионян не посоветовал эллинам или же как бы не вздумали они сами плыть к Геллеспонту для разрушения мостов; он боялся гибели, если будет отрезан в Европе, и потому стал помышлять о бегстве. Желая скрыть это намерение от эллинов и собственных воинов, он велел делать насыпь к Саламину, связать вместе финикийские суда, чтобы они служили мостом и стеной, и готовился к битве, как бы собираясь дать новое сражение на море. Видя такое поведение Ксеркса, все были вполне убеждены, что он серьезно решил оставаться и вести войну; только Мардоний, как наилучше знавший его характер, ничем этим не обманывался.

98. В то же время Ксеркс послал в Персию гонца с известием о постигшем его несчастье. Среди смертных существ нет такого, которое достигало бы места назначения быстрее персидского вестника; так искусно это устроено персами. Рассказывают, что на сколько бы дней ни тянулся весь путь, на всем его протяжении расставляется столько лошадей и людей, чтобы на каждое расстояние в один день пути приходилось по одной лошади и по одному человеку. Ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночь не могут воспрепятствовать тому, чтобы каждый из них совершил предлежащий путь с возможной быстротой. Первый гонец передает возложенное на него поручение второму, второй третьему; и так все дальше поручение передается от одного другому, подобно тому как у эллинов совершается ношение факела на празднике Гефеста. Эту почту на лошадях персы называют «ангарейон».

99. Первое полученное в Сузах известие о том, что Ксеркс взял Афины, привело в такой восторг остававшихся дома персов, что они все улицы усыпали миртами, воскуряли фимиам, приносили жертвы и предавались пиршествам. Напротив, второе пришедшее к персам известие так потрясло их, что все они разорвали на себе одежды и разливались в бесконечных воплях и жалобах, причем Мардония считали виновником бед. Так вели себя персы не столько из горя о гибели кораблей, сколько из страха за Ксеркса, и это продолжалось все время до тех пор, пока появление самого Ксеркса не успокоило их.

100. Когда Мардоний увидел, как тяжко удручен Ксеркс исходом морской битвы, он подозревал, что царь замышляет бежать из Афин. Сообразив, что должен будет понести наказание за то, что склонил царя идти войной на Элладу, Мардоний решил, что для него выгоднее попытать еще счастья в битве, в надежде или покорить Элладу, или кончить жизнь с честью в борьбе за великое дело. Впрочем, он больше рассчитывал на покорение Эллады. Обдумав все это, Мардоний обратился к царю с такой речью: «Не печалься, государь, и не огорчайся слишком тем, что случилось. Ибо состязание не бревен, а людей и лошадей решит для нас исход войны. Ни один из народов, которые воображают, что все уже кончено, не дерзнет, сойдя с кораблей на сушу, противостать тебе, равно как не решится на это ни один с этого материка: те, которые сопротивлялись тебе, понесли наказание. Если тебе угодно, мы теперь же нападем на Пелопоннес, а если хочешь подождать, можно сделать и потом. Не теряй бодрости духа! Ибо эллинам нет спасения; они должны стать твоими рабами и заплатить за то, что учинили теперь и прежде; лучше всего поступи таким образом. Если же ты решишься уйти сам и увести с собою войско, у меня готов другой совет, соответствующий и такому решению. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов: персы не причинили тебе никакого ущерба, и ты не можешь сказать, что мы народ трусливый; если трусами оказались финикияне, египтяне, киприоты и киликийцы, то в этом несчастии персы вовсе не повинны. Итак, персы не виноваты перед тобой, а потому послушай меня: если не угодно тебе оставаться здесь, возвращайся в свои владения с большей частью войска, а я с отборными тремястами тысяч воинов обязуюсь поработить тебе Элладу».

101. Ксеркс выслушал это с удовольствием и радостью, насколько можно было радоваться после таких несчастий, и сказал Мардонию, что обсудит положение дела и ответит, то ли он сделает или другое. Когда он совещался с приглашенными персами, то решил позвать на совещание и Артемисию, потому что раньше она одна, как оказалось, понимала, что следовало сделать. Когда Артемисия явилась, царь отпустил всех персов советников и копьеносцев и сказал ей следующее: «Мардоний советует мне остаться здесь и напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско ничуть не виноваты в поражении и что они охотно дадут доказательство своей невиновности. Поэтому он советует мне или так поступить, или выражает желание самому покорить моей власти Элладу с отборными тремястами тысяч войска, предлагая мне с остальным войском возвратиться в мои владения. Так как ты давала мне тогда благой совет относительно морской битвы, а именно удерживала от нее, то и теперь посоветуй, то ли мне сделать или другое, чтобы выбрать лучшее решение».

102. Ксеркс спрашивал совета, а Артемисия отвечала ему так: «Трудно, царь, найти мне самый полезный совет для тебя, но при настоящих обстоятельствах мне кажется, что тебе самому следует возвратиться домой, а Мардония, если он хочет и дает такое обещание, оставить здесь, с кем он пожелает. Ибо, во-первых, если он сделает такие завоевания, о каких мечтает, и если осуществятся замыслы, которые он высказывает, то, государь, это будет твоим делом, потому что исполнят его рабы твои. Во-вторых, если бы случилось противное желаниям Мардония, то большого несчастья не будет, потому что уцелеешь ты и могущество дома твоего. Ведь если уцелеешь ты с домом твоим, то эллины многократно и часто должны будут бороться за свое существование, а для Мардония не важно, если бы что и случилось с ним. Потом, если бы даже эллины одержали над ним победу, то еще не были бы победителями, потому что они сокрушили бы твоего раба. Ты сжег Афины, ради чего и предпринят тобой поход, и возвратись домой».

103. Советом Ксеркс остался доволен: Артемисия в своем ответе советовала то, что он и сам думал. Действительно, я полагаю, Ксеркс не остался бы здесь даже в том случае, если бы оставаться советовали ему все мужчины и все женщины: до такой степени он оробел. Поэтому Ксеркс похвалил Артемисию и поручил ей отвезти сыновей его в Эфес: несколько незаконнорожденных сыновей Ксеркса следовали за ним в походе.

104. Вместе с сыновьями Ксеркс послал стража Гермотима, по происхождению педасейца, который среди царских евнухов занимал первое место. Педасейцы живут севернее Галикарнасса. У этих педасейцев, как рассказывают, случается следующее: когда жителям окрестностей этого города угрожает в близком будущем какое-нибудь несчастье, тогда у тамошней жрицы богини Афины вырастает большая борода. Это случалось у них уже дважды.

105. Из среды этих-то педасейцев и происходил Гермотим, который за нанесенную ему обиду отомстил больше всех известных мне людей. Дело в том, что он был взят в плен неприятелем и продан. Купил его житель Хиоса Панионий, который поддерживал свое существование нечестивейшим ремеслом: покупал красивых мальчиков и всех оскоплял, потом отвозил их в Сарды и Эфес и там продавал за большие деньги, ибо у варваров евнухи за их верность во всякого рода делах ценятся дороже, нежели неоскопленные мужчины. Панионий многих подверг уже оскоплению, потому что жил с этого, и, между прочим, Гермотима. Однако Гермотим не во всем был несчастлив: изСард он явился к персидскому царю с различными подарками и спустя некоторое время приобрел у Ксеркса из всех евнухов наивысший почет.

106. Когда царь с персидским войском шел на Афины и находился в Сардах, в это время Гермотим по какому-то делу отправился в Мисийскую область, которую занимают хиосцы и которая называется Атарней, и там встретил Паниония. Он узнал его, говорил с ним долго и ласково, причем прежде всего перечислил все блага, какими благодаря ему пользовался теперь, а потом обещал Панионию сделать ему за это много добра, если он переселится в Атарней со своими родственниками и будет жить там. Панионий с радостью принял предложение и переселился с женой и детьми. Когда Гермотим захватил Паниония со всей семьей, то обратился к нему с такой речью: «Ты, приобретающий себе средства к жизни нечестивейшим занятием, что дурного я сделал тебе, сам я или кто-либо из моих предков, тебе или кому-либо из твоих? За что ты из мужчины превратил меня в ничто? Ты воображал тогда, что скроешь свои деяния от богов? Но боги по закону справедливости предали тебя за твои нечестивые деяния в мои руки. Поэтому не жалуйся на кару, какая последует тебе от меня». Когда после этой грозной речи приведены были к нему сыновья Паниония, сему последнему приказано было отрезать детородные части родным детям, которых было четверо, что он и вынужден был сделать. Потом, когда Панионий исполнил это, Гермотим принудил сыновей совершить оскопление над своим отцом. Такая месть постигла Паниония от Гермотима.

107. Когда Ксеркс поручил Артемисии отвезти сыновей в Эфес, тогда позвал Мардония и приказал ему выбрать себе воинов, каких желает, и постараться совершить дела, достойные речей его. Так прошел этот день, а на следующую ночь вожди, согласно распоряжению царя, направились со своими кораблями из Фалера обратно к Геллеспонту с возможной для каждого быстротой, дабы охранить мосты для перехода царя в Азию. Подплыв близко к Зостеру, где к морю тянутся небольшие мысы эллинского материка, варвары приняли их за неприятельские корабли и отбежали на далекое расстояние; только со временем, узнав, что это не корабли, а мысы, они собрались снова и продолжали путь.

108. С рассветом эллины видели, что сухопутное войско остается на том же месте, и полагали, что флот по-прежнему находится подле Фалера. Они ждали, что варвары возобновят морскую битву, и потому готовились к отражению. Когда же узнали, что корабли ушли, немедленно решили преследовать их; они гнались до Андроса, но флота Ксерксова не видели и по прибытии к Андросу устроили совещание. Фемистокл предлагал направить корабли между островов и в погоне за флотом плыть прямо к Геллеспонту, чтобы разрушить там мосты. Еврибиад высказал противное мнение, говоря, что если они разрушат мосты, то этим повергнут Элладу в величайшее несчастье. Ибо, говорил он, если персидский царь, будучи отрезан, вынужден будет оставаться в Европе, то он постарается не бездействовать, потому что при бездействии никакой успех не будет для него возможен, невозможным сделается и самое возвращение домой, а войско его погибнет от голода; напротив, если он будет действовать неустанно, то все в Европе может перейти к нему, город за городом, народ за народом; они или будут взяты силой, или еще раньше заключат с ним мирный договор; пропитание варварам непрерывно будут доставлять ежегодные сборы плодов у эллинов. Однако ему кажется, что после поражения на море царь персидский не останется в Европе и следует дать ему бежать, пока он не укроется в свою землю; тогда-то, предлагал Еврибиад, следует вести с ним борьбу уже за его владения. Прочие вожди пелопоннесцев присоединились к этому мнению.

109. Заметив, что не может убедить большинство собрания плыть к Геллеспонту, Фемистокл обратился от пелопоннесцев к афинянам, так как эти последние больше всех огорчены были тем, что варвары убегают, стремились плыть к Геллеспонту, хотя бы одним, если не пожелают того прочие эллины. Фемистокл сказал им: «Я сам был уже свидетелем множества таких случаев и еще большее число их знаю по слухам: когда народы, доведенные поражением до крайности, снова поднимались на борьбу и прежнее поражение заглаживалось. Мы, спасшие неожиданно и себя самих, и Элладу, отразившие такие полчища людей, не станем преследовать бегущих. Ведь не мы совершили это, но боги и герои, им ненавистно было, чтобы над Азией и Европой владычествовал один человек, нечестивый и преступный, тот самый, который одинаково обращался с храмами и частными жилищами, сжигал их и низвергал кумиры, который бичевал море и опустил в него оковы. Теперь, когда совершилось все это, для нас выгодно остаться в Элладе и позаботиться о себе самих и о своих домашних; пускай каждый восстановит свой дом и займется усердно посевом, после того как враг будет окончательно отражен. А с весной мы поплывем к Геллеспонту и Ионии». Фемистокл говорил это для того, чтобы на будущее время обеспечить себе милость персидского царя и иметь убежище на случай, если бы от афинян постигла его какая беда. Так действительно и случилось.

110. Говоря это, Фемистокл обманывал афинян, а они верили ему, ибо и прежде он считался человеком умным, а теперь ум его и проницательность подтвердились на деле, почему афиняне с полной готовностью последовали его совету. Лишь только они согласились на это, Фемистокл немедленно отправил на судне доверенных людей (он был уверен, что они не откроют даже под пыткой того, что он велел им передать царю). В их числе опять был и слуга его Сикинн. По прибытии к берегам Аттики все остались на судне, а Сикинн поднялся к Ксерксу и сказал ему: «Меня послал Фемистокл, сын Неокла, вождь афинский, из всех союзников достойнейший и умнейший, объявить тебе, что афинянин Фемистокл с целью оказать тебе услугу удержал эллинские корабли, желавшие преследовать тебя и разрушить мосты на Геллеспонте. Теперь возвращайся совершенно спокойно». Сказав это, эллины отплыли обратно.

111. Когда решено было не преследовать дальше варварских кораблей и не плыть к Геллеспонту для разрушения переправы, эллины расположились кругом Андроса, чтобы взять остров; ибо жители Андроса были первые из островитян, к которым Фемистокл обратился с требованием денег и которые ему в том отказали. Когда Фемистокл объявил им, что явились афиняне с двумя сильными божествами, Увещанием и Принуждением, и что поэтому деньги должны быть непременно даны ему, жители Андроса отвечали на это: «Афины наверное велики и богаты, потому что имели богов полезных, тогда как андросцы бедны землей в высочайшей степени и два бесполезных божества не покидают их острова, но всегда охотно живут на нем, Бедность и Беспомощность, и обладающие такими божествами андросцы денег не дадут, ибо могущество афинян ни за что не осилит их немощи». Так отвечали андросцы и не дали денег, а потому были осаждены.

112. Фемистокл не унимался в своем корыстолюбии, и тех самых послов, которые посылались к царю, отправлял и на прочие острова с угрозами и с требованием денег, причем объявлял, что, если они не дадут требуемого, он пойдет на них с эллинским войском, осадит и завоюет их. Такими речами Фемистокл собрал большие суммы денег от каристян и паросцев. При известии о том, что Андрос за сочувствие мидянам подвергся осаде, и зная, что Фемистокл из всех полководцев пользуется наибольшим значением, жители этих островов посылали ему деньги, опасаясь такой же участи. Я не могу сказать, давали ли деньги и какие-нибудь иные острова, но полагаю, давали не эти одни, но и некоторые другие. Однако это нисколько не отвратило беды от каристян, а паросцы умилостивили Фемистокла деньгами и тем избежали нападения. Отправляясь от Андроса, Фемистокл собирал деньги с островитян тайком от прочих военачальников.

113. Между тем войско Ксеркса, выждав несколько дней после морской битвы, двинулось тем же самым путем обратно в Беотию. Ибо Мардоний решил, во-первых, что царя следует провожать, а во-вторых, что время года для войны было уже неудобное, что лучше перезимовать в Фессалии, а потом с весной сделать нападение на Пелопоннес. По прибытии в Фессалию Мардоний выбрал для себя из персов прежде всего всех так называемых бессмертных (кроме вождя их Гидарна, так как сей последний решил не покидать царя), потом из прочих персов тех, которые были в панцирях, тысячу человек конницы, а также мидян, саков, бактрийцев, индийцев, пехотинцев и конников. Эти народности он взял целиком, а из прочих союзников выбирал понемногу, именно таких, которые выделялись красивой наружностью или которые, как он слышал, совершили что-нибудь замечательное. Из выбранных им отдельных народностей персы были наиболее многочисленны, за ними следовали мидяне. Эти последние были не малочисленнее персов, но уступали им в силе. Таким образом, всех вообще воинов вместе с конницей было у Мардония триста тысяч человек.

114. В то время как Мардоний делил войско, а Ксеркс находился в Фессалии, лакедемоняне получили из Дельф изречение оракула, повелевавшее требовать от Ксеркса удовлетворения за смерть Леонида и принять то, что он предложит им. Спартанцы со всей поспешностью послали глашатая, который нашел еще все персидское войско в Фессалии, предстал пред Ксерксом со следующими словами: «Лакедемоняне и Гераклиды из Спарты требуют от тебя, царь мидян, удовлетворения за смертоубийство, потому что ты умертвил царя их, когда он защищал Элладу». Ксеркс рассмеялся и долгое время ничего не отвечал, наконец, указывая на Мардония, который случайно находился подле него, произнес: «Вот пускай Мардоний даст им подобающее удовлетворение». Глашатай принял это замечание и удалился.

115. Ксеркс оставил Мардония в Фессалии, а сам поспешно направился к Геллеспонту и прибыл к месту переправы через сорок пять дней, можно сказать, совсем без войска. Куда и к какому народу варвары ни приходили, везде грабили плоды и питались ими; если же плодов не находили, то собирали вырастающую из земли траву, сдирали кору с деревьев, обрывали листья как домашних, так и диких деревьев и ели все без остатка. К этому вынуждал их голод. Кроме того, войско постигли и истребляли чума и кровавый понос. Заболевавших воинов Ксеркс оставлял по городам, через которые проходил, и приказывал жителям ухаживать за больными и кормить их; так, некоторых оставил он в Фессалии, других в Сирисе, что в Пеонии, третьих в Македонии. Там же покинул он и священную Зевсову колесницу, когда шел на Элладу; на обратном пути он не взял колесницы, потому что пеоны отдали ее фракийцам, а на требование Ксеркса отвечали, что кобылицы паслись на лугу, когда были похищены верхними фракийцами, обитающими у истоков Стримона.

116. В то время царь бисальтов и Крестонийской земли, фракиец, совершил чудовищный поступок. Он объявил, что добровольно не подчинится Ксерксу, и поднялся на вершину горы Родопы, а сыновьям воспретил идти на войну против Эллады; они же не обратили внимания на запрет или, быть может, ими овладело желание взглянуть на войну, и они отправились в поход вместе с персидским царем. Когда сыновья, все шестеро, возвратились невредимыми домой, отец за этот поступок выколол им глаза. Так они были наказаны.

117. Между тем персы по выходе из Фракии прибыли к проливу и со всей поспешностью переправились в Абидос на кораблях, ибо оказалось, что мосты не были больше протянуты; буря разрушила их. Здесь варвары замешкались и, располагая бо льшим количеством съестных припасов, чем в дороге, наедались без всякой меры, вследствие чего, а также и от перемены воды значительная часть уцелевшего войска погибла. Остальные вместе с Ксерксом прибыли в Сарды.

118. Есть, впрочем, и другой рассказ об этом, гласящий следующее: выступив из Афин, Ксеркс прибыл в Эион, что на Стримоне, но отсюда не шел больше сухим путем, а поручил Гидарну отвести войско к Геллеспонту, сам же сел на финикийский корабль и возвратился в Азию. Во время плавания захватил его сильный, бурный ветер со стороны Стримона. Буря все усиливалась, а корабль был так переполнен, что множество персов из числа сопровождавших Ксеркса помещалось на палубе. Царь в испуге громко спросил кормчего, можно ли как-нибудь спастись. «Государь, – отвечал кормчий, – нет спасения, если только корабль не будет освобожден от большинства плывущих на нем». Говорят, услышав это, Ксеркс сказал: «Теперь, персы, вы должны доказать свою любовь к царю, потому что спасение мое, кажется, в ваших руках». Так сказал царь, а персы благоговейно преклонились перед ним и соскочили с корабля в море; облегченный таким способом корабль благополучно достиг Азии. Лишь только Ксеркс сошел на берег, рассказывается далее, как поступил следующим образом: кормчего за то, что спас жизнь царю, наградил золотым венком, а за то, что погубил многих персов, велел обезглавить.

119. Таков другой рассказ о возвращении Ксеркса, но я не верю ему вовсе, в особенности в той части его, которая касается гибели персов. Ведь, если бы действительно так отвечал кормчий царю, то – из десяти тысяч человек ни один не станет возражать против моего мнения – царь в таком случае поступил бы так: заставил бы тех, что были на палубе (а именно знатнейших персов), сойти в нижнюю часть корабля, а стольких гребцов-финикиян, сколько было персов, велел бы выбросить в море. Однако царь, как сказано выше, пошел сухим путем вместе с остальным войском и возвратился в Азию.

120. Важным свидетельством этого служит также следующее: известно, что на обратном пути Ксеркс прибыл в Абдеры, вступил с ними в союз гостеприимства и подарил им золотой меч и шитую золотом тиару. Как передают только жители Абдер, чему я, однако, вовсе не верю, Ксеркс после бегства из Афин распоясался здесь впервые, потому что был уже в безопасности. Абдеры расположены ближе к Геллеспонту, нежели к Стримону и Эиону, где, говорят, царь сел на корабль.

121. Между тем эллины, будучи не в состоянии взять Андрос, обратились против Кариста, опустошили его землю и возвратились на Саламин. Здесь, прежде всего, отделили из добычи первинки победы, в том числе три финикийских триремы; одну из них пожертвовали на Истм, где она была до моего времени, другую – на Суний, а третью – на Саламин и посвятили Эанту. Потом разделили добычу между собой и отборную часть отослали в Дельфы; из них сделан был кумир величиной в двенадцать локтей с корабельным носом в руке; он стоял в том же месте, где и золотое изображение македонянина Александра.

122. Отослав первинки в Дельфы, эллины от имени всех спрашивали божество, достаточны ли и приятны ему полученные дары. Божество отвечало, что от всех эллинов приношения приятны, но не от эгинцев, и требовало от них награды за победу в морской битве у Саламина. Услышав об этом, эгинцы пожертвовали три золотых звезды, которые стоят на медной мачте в углу очень близко к чаше Креза.

123. После раздела добычи эллины поплыли к Истму, чтобы воздать победную награду достойнейшему из них в этой войне. По прибытии туда военачальники у алтаря Посейдона подавали голоса с целью указать первого и второго из числа всех их; при этом каждый давал свой голос себе самому, потому что достойнейшим всякий почитал себя, а вторым большинство единодушно признало Фемистокла. Таким образом, все прочие начальники получили по одному голосу, а Фемистокл далеко превзошел их по числу голосов, присуждавших вторую награду.

124. Из зависти друг к другу эллины не желали оставить так вопрос о первенстве и, признав дело нерешенным, возвратились по своим городам. Однако по всей Элладе гремела слава о Фемистокле как об умнейшем из всех эллинов. Так как он не был награжден теми эллинами, которые участвовали в битве при Саламине, хотя и был победителем, то вскоре после этого явился в Лакедемон, желая получить там награду. Лакедемоняне приняли его прекрасно и наградили высокими почестями. Еврибиада они наградили оливковым венком за мужество и такой же венок дали Фемистоклу в награду за ум и проницательность; кроме того, подарили ему колесницу, самую лучшую в Спарте. После того как он был превознесен многими похвалами, на пути из Спарты провожали его триста отборных спартанцев, тех самых, которые именуются всадниками, до тегейской границы. Это был, насколько нам известно, единственный человек, которого так провожали спартанцы.