Текст книги "Все-все-все лучшие смешные рассказы и истории"

Митя и конец света

Спросил как-то Митю на перемене Женька Петров:

– Ты куда сегодня после уроков?

Тот отвечает:

– К бабушке Вере. У нас дома воды нет, насосная станция поломалась. Бабушка говорит: конец света! Ни руки помыть, ни цветы полить.

– Жаль, – сказал Женька. – Думал к тебе напроситься. У соседей ремонт, шумят сильно. У них зверь домашний завёлся – шиншилла высокогорная. Так ей нельзя, чтобы жарко было: перегреется, помереть может. Кондиционер ставят для неё специально – представляешь?

Митя сказал:

– Представляю, чего там. С белым медведем ещё хуже было бы. Морозильник бы в ванную ставить пришлось.

А Женька пошёл Валерку Вакуева спрашивать – что он вечером делает. Про шиншиллу ему рассказал и про то, что у Мити воды дома нет. А без воды – вообще конец света. То есть – плохо. Особенно – белым медведям. Они плавать любят.

Валерка у мамы по телефону спросил: можно ли Женьке к ним вечером в гости? А то у соседей шиншилла с кондиционером. Ну и у Печёнкина – конец света и белый медведь.

Валеркина мама нисколько не возражала:

– Пусть приходит, конечно. Скажешь тоже: конец света и белый медведь. Это что ж, в зоопарке зверей по домам раздают? Кормить нечем? Ладно, пока, мне работать пора. Говорить неудобно – коллегам мешаю.

Как уроки закончились, пошёл Женька к Валерке, в настольные игры играть.

А Митя к бабушке Вере отправился. Приходит – а та в магазин собирается, с сумками и тележкой.

– Не разувайся! – говорит. – Только тебя дожидалась. Бежим, пока все продукты не раскупили, а то завтра подорожают. Мне в маршрутке одна женщина достоверную информацию сообщила: неурожай ожидается и конец света. В зоопарке зверей уже нечем кормить! По домам по-тихому раздают: кому по моржу, кому белых медведей. Может, потому у вас воду и отключили: моржам не хватает. Надо бы в ванну налить, пока есть, – на всякий случай.

Пришли в магазин – а там бабушек целая очередь. Гречку с овсянкой тележками тащат, соль, сахар, спички, муку, макароны и тюбики с кетчупом.

– Сама видела, – говорит одна бабушка, – тучу чёрную на горизонте. Саранча, не иначе!

Другая подхватывает:

– Жара ожидается – пятьдесят градусов!

– Да не жара, а мороз! Минус семьдесят!

– Засуха!

– Заморозки!

– Метеорит!

– Наводнение!

– Конец света!

– Стая летающих крокодилов!

Купили Митя с бабушкой голубцов консервированных три банки, матрас надувной – наводнение пережидать, да полтележки стаканчиков одноразовых: больше не было ничего. Побежали домой – воду в ванну набирать. А с небес солнышко ласково светит, птички поют – красота. Ни жары, ни мороза, ни нашествия зомби.

Вечером по телевизору мэр выступал. Нет, мол, для паники никаких поводов. В зоопарке все звери на месте: не верите – приходите, пересчитайте. В магазинах продуктов – полный запас. И насосную станцию починили, с водой нет проблем. Конец света в текущем квартале не запланирован.

Так ничем дело и кончилось. Бабушка Вера потом ещё долго сердилась:

– Знать бы, кто эти слухи по городу распускает! Уж я б его за уши отодрала!

А Митя все голубцы съел и бабушке абажур сделал на лампу, из стаканчиков одноразовых. Надо же их куда-то девать?

Из надёжных источников

Как-то раз по природоведению задали сообщение. Это когда дома подготовиться надо, а потом в классе рассказать на заданную тему. Ничего, в общем, сложного: нашёл в интернете да выучил. Одна беда: не было Мити с Женькой на прошлом уроке, когда сообщение задавали. Они кабинет технологии отмывать помогали. Сначала, конечно, помогали пачкать: без них бы не справились, особенно с потолком. А всего-то – горсть мятных конфет и бутыль с газировкой.

В общем, не подготовились. А Наталья Сергеевна Митю возьми и спроси. То есть не сразу Митю – Сашу Лискину первой. Саша про дальневосточного леопарда рассказывала – интересно, со слайдами на компьютере. Потом Стас отвечал про какую-то каракатицу, с распечаткой из Википедии. Стоит, глаза в парту уткнул, в бумажку подглядывает. Ну а после Стаса – Мите выкручиваться пришлось.

– Есть, – начал он, – такой зверь… такой редкий зверь… очень редкий, почти вымирающий…

А сам на часы смотрит: сколько ещё до звонка? Пол-урока – не дотянуть.

Саша Лискина Мите подсказывать принялась. Или, может быть, обзываться: их, девчонок, разве поймёшь? «Длиннохвостый дикобраз», – шепчет.

Митя и говорит:

– Блиннохвостый дикобраз!

А Наталья Сергеевна:

– Да? Хорошо, расскажи нам о нём.

Митя давай рассказывать:

– Блиннохвостый дикобраз – редкий зверь. У него сзади хвост такой круглый, как блин. Когда за ним гонится хищник, дикобраз этот хвост раз – и отбрасывает, как ящерица. Хищник, само собой, отстаёт – потому что хвост вкусный, мясистый. Грызёт его, грызёт, а на дикобраза даже внимания не обращает…

– Очень убедительно, – сказала Наталья Сергеевна. – А дикобраз ещё спрашивает, наверное: вам блин с каким сиропом подать? Шоколадным? Клубничным?

Тут Митя обиделся:

– Не верите, что ли? Ну и зря! Чем мой дикобраз хуже Стасовой каракатицы? Кто её, каракатицу, вообще видел? Стас, ты видел?

Стас признался: не видел. Зато в интернете читал. И бумажкой потряс, с фотографией каракатицы.

Митя сказал, что такую статью он и сам в интернет может выложить. И что блиннохвостые дикобразы, наверное, в Стаса тоже не верят – про него же статьи в Википедии нет.

А Наталья Сергеевна Мите велела садиться. Но «два» не поставила. И на литературном чтении похвалила – за освоение дополнительного материала. Хотя про переписку Пушкина с Хансом Кристианом Андерсеном Митя всё выдумал, если честно.

Выпускной

В конце мая четвёртый «А» праздновал. Учебный год кончился, а с ним и начальная школа. Родители выпускной заказали – всё как у больших – в детском клубе. Артиста Фёдорова из театра музыкальной комедии пригласили – детей развлекать. И почётного гостя – Наталью Сергеевну. В следующем году у пятого «А» классный руководитель другой будет, а ей – опять первоклашек учить. Вроде и рядом, этажом ниже и вправо по коридору, а всё равно вроде как расставание – грустно.

Сидит Наталья Сергеевна во главе стола, вспоминает:

– Помнишь, Митя, как ты в первом классе оркестр погремушечников организовал? А твои, Женя Петров, сочинения я хранить буду, бережно. Придёшь потом взрослый – вместе перечитаем.

Саша Лискина спрашивает:

– А мои?

– И твои, Сашенька. Про мир клеток особенно.

Саша в прошлой четверти по природоведению одну тему не выучила, про мир клеток. А Наталья Сергеевна раз – и контрольную письменную по ней провела. Саша думала, думала – и про зоопарк написала. Ну и что! Зоопарк – тоже мир клеток. А когда два льва в одной клетке сидят – значит, они одноклеточные.

Тут все вспоминать принялись. И как магию изучали – превращали соль в сахар. И как в мушкетёров играли, дуэли устраивали – на компотах, кто больше выпьет: на линейках сражаться Наталья Сергеевна запрещала. И как на урок технологий друг к другу ходили: девочки к мальчикам, мальчики – к девочкам. Стас Якименко тогда себя к стулу пришил, не нарочно. А Печёнкин с Петровым в жидком тесте отлично смотрелись, как два пирожка. И ещё Митя всех убедил, что физрук Андрей Александрович – снежный человек, только бритый.

Весёлые выдались четыре го да!

Да и дальше, пожалуй, не скучные будут. Вон, артисту Фёдорову кто-то в гримёрке реквизит к выступлению перепутал. Только он вовсе не растерялся. Вышел как есть: шляпа с перьями, сзади крылышки, на боку ножны болтаются.

– Я, – говорит, – герой ваших любимых книжек. Всех сразу! Девочкам фею Динь-Динь надо было, а мальчикам – д'Артаньяна. Разрешите представиться: фея Динь'Тартаньян!

Вынул из ножен волшебную палочку и Наталье Сергеевне отсалютовал – в знак большого к ней уважения.

А четвёртый «А» ему хлопал и радовался. То есть – уже пятый «А». Но об этом – совсем другая история.

Митя и балет

Решила однажды классный руководитель Наталья Сергеевна, что пора третий «А» сводить на балет. А то ведь большие уже. Планшетами пользуются. Музыку на телефонах включают. Только вот про Чайковского представления не имеют. Пора, пора ситуацию исправлять. Культурными становиться, пока не поздно.

Билеты купили – недорогие, на распродаже для ветеранов культуры. Софью Прокофьевну, учителя музыки, пригласили. И поехали. На трамвае.

Ну, то есть не сразу поехали. Трамвай ждали. Места занимали. Билеты приобретали. Потом искали Печёнкина. Он сначала не в тот вагон сел – во второй. Потому что на первом вагоне реклама майонеза нарисована, а на втором – «Туры по всему миру» написано. К майонезу Митя спокойно относится, а мир посмотреть – интересно.

До театра ехать – порядочно. Шесть остановок. Надо чем-то заняться.

– А давайте, – говорит Катя Сухина, – в слова поиграем – И первая начала: – Бутерброд!

Потому что позавтракать не успела.

– Динозавр, – сказал Стас Якименко.

– Рожь, – сказала Наталья Сергеевна.

– Жук, желток и желание, – сказал Женька Петров. Не смог выбрать.

Проголосовали. Решили: пускай будет жук.

Оля сказала:

– Котёнок.

Валерка Вакуев – «коньки».

Саша Лискина – «иллюстрация».

Илья – «язь». Он рыбачить любит.

А Софья Прокофьевна – «занавес». Она уже до театра доехала, мысленно. В гардеробе разделась, туфли переобула, место нашла, очки с близи на даль поменяла – и на сцену глядит. Ждёт спектакль.

– Стюардесса – сказала кондуктор Галина Васильевна. Потому что всегда мечтала быть стюардессой. И даже вагоновожатого называла пилотом.

А Митя Печёнкин сказал:

– Остановка.

И чуть двойку по русскому не получил. Ведь «остановка» – на «о», не на «а». Только он, оказалось, вообще в слова не играл. Просто – к театру приехали. И пора выходить.

Посмотрел Митя – место знакомое. С мамой ходили на детскую оперу «Три поросёнка».

– Ничего себе, – говорит. – Мы, Наталья Сергеевна, театр перепутали! Это – оперный! Тут поют. А у нас сегодня – балет. Надо ехать в балетный, пока на спектакль не опоздали.

Но Наталья Сергеевна его успокоила.

– Для нас специально – станцуют. А вообще, это театр оперы и балета. Два в одном. И ещё тут концерты проходят, эстрадные. Так что не нервничай.

В гардеробе всем предлагали бинокли напрокат. Театральные, маленькие, в бархатных потёртых чехольчиках. Митя хотел было взять, но Стас достал свой. У него дедушка – капитан дальнего плавания. И бинокль – дедушкин. Чёрный, длинный. С театральными рядышком – будто слон против Моськи. Театральный после такого – ничуточки не интересно. А Стас – он не жадный. Поделится.

В коридоре продавали программки. Катя Сухина себе купила. На память. И чтобы знать – про что танцевать будут. А то ведь без слов непонятно.

В зал зашли: а там сплошь третьи классы. Или четвёртые. Пришли приобщаться к культуре. И один иностранец, с переводчицей. Русиш классик балет посмотреть.

По местам сели – Наталья Сергеевна по головам посчитала: вроде все, вроде не опоздали. Стали программку читать. Катя прочла – говорит, про любовь. Мальчики сразу сникли, интерес потеряли. Хорошо, Илья догадался: попросил у Кати программку.

– Нет, – говорит. – Ничего она не поняла. Добрый принц против злого волшебника – кто кого! С поединком и молниями. Как в кино.

Тут третий звонок прозвенел, и всех попросили выключить телефоны. Свет стал гаснуть. Оркестр заиграл: красиво, заслушаешься. Открыли занавес. И на сцене все танцевать начали.

Стас в бинокль смотрел, смотрел.

– Не пойму, – говорит, – кто тут наши? И где этот, волшебник, со своей бандой?

Митя сказал:

– В театре враги всегда в чёрном. Тут все пока – наши. Здесь у них штаб. Вон тот, видишь, – принц.

Тут Софья Прокофьевна шикнула: тихо, мол! Слушать мешаете!

Взял Митя у Стаса бинокль, стал сцену разглядывать. В морской бинокль – всё видно, до мелочей. Принц совсем старенький оказался. Ветеран сцены. И друзья принца с подругами – все под стать. Танцуют себе осторожненько, чтобы спину не потянуть. Пуантами цокают, словно кони копытами: топ-топ-топ! Глаза закрыть – так и кажется, будто конница.

Закрыл Митя глаза. Музыка плывёт, конница скачет… Вдруг – колдун на драконе! И орки – хуррагх! И наши на бронепоезде – бах-бах-бах! И Стас:

– Просыпайся! Антракт!

Жаль, не дал досмотреть. Бронепоезд всё-таки – это вещь! А антракт – это скучно. Просто ходили в буфет. Ничего интересного: бутерброды и очередь. Только Оля перепила газировки и стала икать на весь зал.

А там и второе действие началось:

Тааа-та-та – ИК! – та-та – та-та – та-та – ИК! – тата-тата-тата!

Снова все заплясали.

– Вон, смотри! – сказал Стас. – Одна бабушка – во всём чёрном! Ниндзя, наверное. Подкрадывается! Эй, принц, берегись!

Но принц недогадливый оказался. И придворные – глупые. За явись к Мите на бал такая бабуля, он перед ней ногами не стал бы вертеть. Сразу бы стражу позвал. Жаль, Митя не принц.

Потом лебеди танцевали, и буря была. За сценой гремело, прожектор мигал – как бы молния. Вот нисколько не страшно!

Затем вдруг всё стихло. Музыка замолчала. Только Оля икает. И кто-то на сцену как выскочит! В маске, в чёрном плаще!

Митя его сразу узнал:

– Бэтмен! – кричит.

Тут весь зал повскакал. Все третьи-четвёртые классы.

– Бэтмен! Бэтмен!

Увидали хоть что-то знакомое, радуются. Один иностранец сидит серьёзный, как филин, – смотрит. Думает, так и надо. Русиш классик. Переводчица не переводит – не может. Смехом давится.

Кое-как успокоились. Принц по-быстрому Бэтмена победил, но и тот его тоже достал. Кончилось, в общем, вничью. Занавесом.

А третий «А» с той поры стал культурный. В телефоны Чайковского закачал – песню про Бэтмена. Тааа-та-та – та-та – та-та – та-та – тата-тата-тата!

В. Драгунский

Тайное становится явным

Я услышал, как мама в коридоре сказала кому-то:

– Тайное всегда становится явным.

И когда она вошла в комнату, я спросил:

– Что это значит, мама: «Тайное становится явным»?

– А это значит, что, если кто поступает нечестно, всё равно про него это узнают, и будет ему очень стыдно, и он понесёт наказание, – сказала мама. – Понял?.. Ложись-ка спать!

Я почистил зубы, лёг спать, но не спал, а всё время думал: как же так получается, что тайное становится явным? И я долго не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал завтракать.

Сначала я съел яйцо. Это было ещё терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.

– Ешь! – сказала мама. – Безо всяких разговоров!

Я сказал:

– Видеть не могу манную кашу!

Но мама закричала:

– Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь. Ты должен поправиться.

Я сказал:

– Я ею давлюсь!..

Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:

– Хочешь, пойдём с тобой в Кремль?

Ну ещё бы… Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле Царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И ещё там очень много интересного. Поэтому я быстро ответил маме:

– Конечно, хочу в Кремль! Даже очень!

Тогда мама улыбнулась:

– Ну вот, съешь всю кашу, и пойдём. А я пока посуду вымою. Только помни – ты должен съесть всё до дна!

И мама ушла на кухню.

А я остался с кашей наедине. Я пошлёпал её ложкой. Потом посолил. Попробовал – ну невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал… Ещё хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю.

А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил её. Тут я взял и долил в кашу кипятку. Всё равно было скользко, липко и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно. Ужасно обидно! Ведь в Кремль-то хочется!

И тут я вспомнил, что у нас есть хрен. С хреном, кажется, почти всё можно съесть! Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я, наверное, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу. Потом сразу вернулся и сел за стол.

В это время вошла мама. Она посмотрела на тарелку и обрадовалась:

– Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идём на прогулку в Кремль! – И она меня поцеловала.

В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошёл милиционер. Он сказал:

– Здравствуйте! – и подошёл к окну, и поглядел вниз. – А ещё интеллигентный человек.

– Что вам нужно? – спросила мама.

– Как не стыдно! – Милиционер даже встал по стойке «смирно». – Государство предоставляет вам новое жильё, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость в окно, на людей!

– Не клевещите. Ничего я не выливаю!

– Ах, не выливаете?! – язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: «Пострадавший!»

И к нам вошёл какой-то дяденька.

Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.

На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой брючине. Он, как вошёл, сразу стал заикаться.

– Главное, я иду фотографироваться… И вдруг такая история… Каша… мм… манная… Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то… жжёт… Как же я пошлю своё… фф… фото, когда я весь в каше?!

Тут мама посмотрела на меня, и глаза у неё стали зелёные, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.

– Извините, пожалуйста, – сказала она тихо, – разрешите я вас почищу, пройдите сюда!

И они все трое вышли в коридор.

А когда мама вернулась, мне даже страшно было на неё взглянуть. Но я себя пересилил, подошёл к ней и сказал:

– Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!

Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:

– Ты это запомнил на всю жизнь?

И я ответил:

– Да.

Слава Ивана Козловского

У меня в табеле одни пятёрки. Только по чистописанию четвёрка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы всё равно соскакивают. Просто чудеса какие-то!

Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть – настоящая пятёрочная страница. Утром показал её Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера её не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю…

А так у меня одни пятёрки. Только по пению тройка. Это вот как получилось.

Был у нас урок пения.

Сначала мы пели все хором «Bо поле берёзонька стояла». Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич всё время морщился и кричал:

– Тяните гласные, друзья, тяните гласные!..

Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал:

– Настоящий кошачий концерт! Давайте-ка займёмся с каждым инди-виду-ально.

Это значит с каждым отдельно.

И Борис Сергеевич вызвал Мишу.

Миша подошёл к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу. Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Миша тихонечко запел:

 
Как на тоненький ледок
Выпал беленький снежок…
 

Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котёнок Мурзик, когда я его засовываю в чайник.

Разве ж так поют?

Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся.

Тогда Борис Сергеевич поставил Мише пятёрку и поглядел на меня.

Он сказал:

– Ну-ка, хохотун, выходи!

Я быстро выбежал к роялю.

– Ну-с, что вы будете исполнять? – вежливо спросил Борис Сергеевич.

Я сказал:

– Песня гражданской войны «Веди ж, Будённый, нас смелее в бой».

Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил.

– Играйте, пожалуйста, погромче! – сказал я.

Борис Сергеевич сказал:

– Тебя не будет слышно.

Но я сказал:

– Будет. Ещё как!

Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как гряну во всю мочь свою любимую:

 
Высоко в небе ясном
Вьётся алый стяг…
 

Мне очень нравится эта песня. Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьётся алый стяг.

Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:

 
Мы мчимся на конях туда,
Где виден враг!
И в битве упоительной…
 

Я хорошо орал, наверно, было слышно на другой улице:

 
Лавиною стремительной!
Мы мчимся вперёд!.. Ура!..
Красные всегда побеждают!
Отступайте, враги! Даёшь!!!
 

Я нажал себе кулаками на живот, вышло ещё громче, и я чуть не лопнул:

 
Мы вррезалися в Крым!
 

Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.

А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи…

Я сказал:

– Ну как?

– Чудовищно! – похвалил Борис Сергеевич.

– Хорошая песня, правда? – спросил я.

– Хорошая, – сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.

– Только жаль, вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, – сказал я, – можно бы ещё погромче.

– Ладно, я учту, – сказал Борис Сергеевич. – А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел по-другому?

– Нет, – сказал я, – я этого не заметил! Да это и неважно. Просто надо было погромче играть.

– Что ж, – сказал Борис Сергеевич, – раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание.

Как тройку?! Я даже опешил. Как же это может быть? Тройка – это очень мало! Мишка так тихо пел и то получил пятёрку…

Я сказал:

– Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну я ещё громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю ещё одну песню. Когда я её дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.

– Это какая же? – спросил Борис Сергеевич.

– Жалостливая, – сказал я и завёл:

 
Я вас любил…
Любовь ещё, быть может…
 

Но Борис Сергеевич поспешно сказал:

– Ну хорошо, хорошо, всё это мы обсудим в следующий раз.

И тут раздался звонок.

Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошёл Борис Сергеевич.

– Ну, – сказал он, улыбаясь, – возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-либо боксёр, но в одном могу заверить вас абсолютно твёрдо: славы Ивана Козловского он не добьётся. Никогда!

Мама ужасно покраснела и сказала:

– Ну, это мы ещё увидим!

А когда мы шли домой, я всё думал:

«Неужели Козловский поёт громче меня?»