Текст книги "Жизнь на всю оставшуюся жизнь: настольная книга человека"

Как-то одной пациентке привезли из дома ее кота. Она по нему очень скучала, а он, как собачка, всегда был при ней, а на прогулках, не отходя далеко, сопровождал ее. Кота звали Германом. Потом Германа увезли домой как память о дочери и сестре…

А спустя ровно год одна из наших медсестер рассказала о коте, который оказался на улице. Вот уж она его нахваливала: какой красивый, как похож на Германа, какой чудесный и всеми во дворе любимый, как ему одиноко и скоро станет совсем холодно жить на улице, как дружит со всеми котами и кошками, а они, выгонявшие всех чужаков, его приняли. Было понятно, что она очень хочет, чтобы мы его взяли в хоспис.

Я была обескуражена: вспомнила все контраргументы и решила даже не думать всерьез об этой затее. Но однажды медсестра просто пришла в хоспис с котом в переноске, занесла его во двор через проходную, приговаривая: «К нам вернулся Герман» и делая вид, что это вовсе не чужой кот, а уж Германа-то все обратно примут. Я поняла, как сильно она хочет, чтобы он жил у нас, в нашем большом доме.

Поставили переноску во дворе, открыли дверцу, я взяла кота на руки, и все вокруг в один голос защебетали:

– Посмотрите, Дилноза, как он урчит, он вас уже полюбил и признал в вас хозяйку. Всё, теперь это ваш кот. Филя! Посмотри! Как тебе тут будет хорошо!

Ну, имя у него будет другое, решила я про себя. И, уже не выпуская его из рук, поднялась в кабинет, немного оглушенная всем случившимся: ведь мы даже не согласовали появление кота в хосписе ни с сотрудниками, ни с руководством…

Я положила кота в кресло и задумалась: как пройдет его первая ночь у нас? Взять его домой было исключено, и он остается один в незнакомом месте…

На следующий день, придя на работу, я осторожно открыла дверь, боясь увидеть разрушенный кабинет. Но всё, как и сам кот, было ровно так, как я оставила перед уходом.

Кстати, только позднее мы увидели, что он урчит с каждым, кто к нему прикасался. Но лукавить не буду, у нас с ним сложились действительно особенные отношения.

Так Филя поселился у нас в хосписе. А наша Анна Леонидовна, которой сто четыре года, внимательно разглядев его, сказала:

– Черный. Ну ничего, ничего.

* * *

Многодетная мама маленького Вити, пациента детского хосписа, приехала с сыном издалека. Один из благотворительных фондов оплатил им дорогу, волонтеры встретили маму с ребенком и доставили в стационар. Витя лежал у нас какое-то время, и теперь они с мамой возвращаются домой.

– Знаешь, я тебе сейчас всё расскажу. Нас к вам сюда отправили на поезде – целое купе. И мы в нем с сыном одни. Проводница, представляешь, всю дорогу от нас не отходила: чай, кофе, в туалет сбегать – всё помогала. А в Москве уже на вокзале знаешь что? Нас встретили на машине, человек незнакомый, просто так. Вещи донес, просто так донес. Свое время потратил, совсем просто так.

Сюда нас привезли, расскажу тебе, – я два дня плакала. А ко мне все заходят, разговаривают. Абсолютно все. Пол моют – и то разговаривают. А я три года уже почти ни с кем не разговаривала. А здесь все мне рады.

Хотела памперсы купить, а мне дали просто так. Как памперсы кончаются, так мне новые дают. Видела? Пачка за два дня ушла, ой, мне так неудобно, это же деньги! А мне новую принесли. И салфетки принесли.

А потом Костя, нянь, пришел, представь, улыбается, а сам с булками стоит. Целая тарелка – и всё нам. А вечером приходит с клубникой.

Приятно, представляешь?

Мне никто в больнице клубнику не приносил.

Я тебе всё расскажу – купать пришли Витю, надо мне отойти – медсестры приходят. Чудеса просто.

Сестра-хозяйка пришла, говорит: дай вещи постираю, грязное же не повезешь с собой. И знаешь что? Постирала и погладила. А в пакет положила бумагу туалетную, в поезд. А я ж не просила, мне нужно, конечно, но как она догадалась? Представь только!

А врач мне питание принес для Вити. Это прямо домой можно забрать? Всю коробку?

И в дверь мне стучат, представь. Стучат – прежде, чем зайти. Да где такое видано?

А я ехать боялась. Мы люди простые, мы всё сами да сами. Нам такое и не снилось, а мне здесь все улыбаются.

Ты вот целую сумку подарков принесла, да на всех детей. Я тебе всё расскажу – мы таких подарков никогда не видели. Это же дети мои скажут: мама, еще раз в Москву уезжай, привези нам подарки.

А ты вот москвичка? Настоящая?

Ой, ну смотри, сынок, смотри, вот как настоящий москвич выглядит!

* * *

Пожалуй, эта пациентка оставила во мне самое сильное впечатление о том, каким легким и светлым может быть уход из жизни. Она провела у нас в хосписе свой последний месяц. Ее взгляд всегда был полон любви и сострадания ко всем. Она жалела сестер и волонтеров, восхищаясь их работой, поддерживала соседок по палате, а еще обожала мерить шляпки.

Я была еще не очень опытна и всегда торопилась – мне казалось, что куча дел и задач требуют немедленного решения, поэтому заходила к ней в палату, думая и о других пациентах, которым что-то обещала, и о волонтерах, которые должны прийти, и о благотворителях, которым нужно перезвонить…

А она ловила мой взгляд, смотрела с любовью, просила присесть и рассказывала мне о рыбках в аквариуме, с которыми она общалась; о птицах в саду, которые так чудесно поют; о том, как приятно пахнут наши садовые цветы, какого интересного мужчину она встретила на утренней прогулке… И я останавливалась и погружалась в настоящее.

Приходила к ней, чтобы помочь и чем-то порадовать, а выходило, что я сама получала от нее духовную помощь, она была наша святая!

За день до смерти она стала особенно нежной с окружающими, подолгу смотрела в глаза, держала за руку и говорила, как сильно она всех любит.

Она попрощалась со всеми и скончалась во сне…

* * *

Тоже хочется рассказать что-нибудь интересное из нашей повседневной жизни, получается как-то коряво, но попробую. К нам вчера новый пациент поступил, и медсестра стала его с хосписом знакомить: «Вон там чайный уголок, чтобы чаю попить, а еще у нас “тележки радости” бывают и концерты», а он в шутку ее спрашивает: «А коньяк наливают?»

Ну, медсестра, не поняв шутки, подходит ко мне и говорит, что вот, мол, новый пациент коньячку хочет. И я, такая вся деловая, согласовала всё с лечащим врачом, прихожу к пациенту торжественно с рюмкой и шоколадкой, мол, добро пожаловать к нам в хоспис, а он в этот момент по телефону разговаривал с женой, видит меня и такой в трубку очень удивленным голосом:

– Тут коньяк принесли…

Кладет трубку, я ему говорю:

– Вы коньяку хотели?

А он:

– Да я вообще-то совсем не пью…

Ну, в общем, мы смеялись сегодня с ним и всей палатой… Кажется, ему у нас быстро начало нравиться!

* * *

Волонтер-парикмахер стрижет детей в детском хосписе. Вообще-то это сродни замысловатой художественной гимнастике: она стрижет лежа, сидя, стрижет тех, кто мотает головой, и тех, кто кричит, и кто молчит, и у кого куча трубок в самых разных местах.

Но самый высший пилотаж – это подстричь Петю. Он так-то улыбается, рад тебя видеть. Но стоит прикоснуться к волосам хоть рукой – Петя поднимает такой крик, что просто уже негуманно стричь ребенка, хотя волосы ему мешают, он постоянно моргает глазами из-за нависшей челки.

Мастер подходит к кровати, достает ножницы и ласково говорит: я не сделаю тебе больно, ну же! И Петя внезапно успокаивается, отвлекается, заинтересованно смотрит, как я показываю ему игрушки.

И мастер почти неощутимыми движениями стрижет Пете волосы, быстро и четко. Волшебница!

* * *

Ему восемьдесят пять лет. Он бывший летчик-истребитель, у него десятки орденов и медалей.

Петр Сергеевич – пациент выездной службы хосписа. В стационар он приезжает по делам, а иногда и просто в гости на праздники. Например, на пикник в саду 9 мая. А в этот раз он попал на фотосессию «Один прекрасный день». И очень кстати: в эти дни с супругой Ольгой Николаевной они отмечают годовщину свадьбы – тридцать шесть лет вместе.

Во время стрижки и пока супруге делали укладку, маникюр и макияж, Петр Сергеевич делится:

– Я не боюсь умереть. Знаете, смерти вот совсем не боюсь. Чего ее бояться-то? Да и возраст у меня уже такой… Больше всего боюсь не успеть сделать то, что хочу, что запланировал. Когда всё сделаю, тогда уже и уходить можно. А пока нет. Вот мы сейчас дом строим. А как я жену оставлю с домом недостроенным? Нет. Так не пойдет. Снаружи я уже всё сам сделал, только крышу нам по заказу делали. А так всё сам. Теперь надо внутри доделать.

* * *

Сегодня вернулись с Ильей из деревни как настоящие дачники. С ведром малины, с ведром огурцов, корзиной смородины, с редиской, крыжовником, черносмородиновым вареньем. Пройти с этими дарами мимо хосписа не смогли. Половина пациентов были на улице. Все своей жизнью жили: кто курит, кто гуляет, кто капризничает, кто кроссворды разгадывает, кто на журчащую в фонтане воду смотрит.

Мы ходили от одного к другому и всех угощали, клали кому в рот, кому в руку, кому на простыню, некоторые родственники сгоняли за тарелочками в палаты. Кто-то только блаженно нюхал лесную малину, один молодой человек попросил разломить огурец, потом еще один. Хотел послушать, как хрустит. Почувствовать запах огуречной свежести…

Короче, всех немного порадовали. Потом еще в стационаре оставили негуляющим немного. Домой донесли сильно меньше половины.

Но как же приятно видеть удивление в глазах пациентов: нам? из леса? сегодня собирали для нас?

Ведь если человек сам не может выехать на дачу и порадоваться своей смородине, мы можем порадовать его прямо в палате – запах лета принести в палату можно всегда.

* * *

Проживали у нас как-то два лежачих пациента в одной палате, оба армяне, оба по-кавказски темпераментные, оба с одинаковыми отчествами – Арменовичи, оба поначалу объявили, что хотят уединения, и их кровати и ширмы поставили так, чтобы они друг друга не видели. При этом они постоянно вели беседы – обсуждали политику, экономику, армянские блюда, а иногда очень темпераментно спорили друг с другом.

И вот когда одного из них вывозили на улицу на прогулку, он попросил подвезти его к своему соседу – и они наконец встретились лицом к лицу!

Это была настоящая теплая армянская встреча: они держали друг друга за руки, гладили друг друга по голове, приговаривая: «Ой, дорогой мой!» – целовались и смеялись над лысыми головами друг друга – так успели сродниться за время этих бесед.

А еще, благодаря нашим героям, в хосписе часто случались большие теплые пикники – с хашламой на костре по фирменному рецепту, хашем и долмой. Рядом с Арменовичами всегда были их жены, дети, друзья, внуки, и они с радостью угощали всех пациентов и сотрудников, делая хоспис еще больше похожим на большой теплый уютный дом. А когда похолодало, то небольшая палата в выходные наполнялась едой, детьми, смехом и часто слышалось «цавт танем» – что по-армянски означает «заберу твою боль». И говорят это дорогим и близким людям как выражение любви и благодарности.

В это же бурное время мы решили исполнить заветную мечту Гагика Арменовича. Всю свою жизнь он писал рассказы и страстно мечтал о том, что когда-нибудь они будут изданы, о чем сообщил в первый же день пребывания в хосписе. Наша волонтер, филолог, предложила помочь с редакторской правкой, и в течение трех месяцев каждый день из палаты то и дело слышались обсуждения, дискуссии и споры до хрипоты – шла работа над будущей книгой. Одно из дружественных издательств согласилось издать книгу, и после эмоциональных согласований иллюстраций и обложки книга наконец вышла. Из типографии получилось забрать ее совсем поздно вечером, и до утра все, кто участвовал в этом процессе, не могли заснуть – волновались и переживали, понравится книга автору или нет.

И вот наступило утро, книга была вручена автору, и это был один из самых трогательных, ярких и запоминающихся моментов пребывания Гагика Арменовича у нас в хосписе. Он держал книгу дрожащими руками, нежно гладил ее обложку, нюхал ее, прижимал к щеке, мокрой от слез.

Он оставит ее своим детям, чтобы память о том, каким он был и как прожил эту непростую жизнь, осталась с ними надолго. А еще о том, как важно иметь мечту и верить в нее до конца.

И как говорили врачи, похоже, именно работа над книгой продлила ему жизнь на несколько месяцев.

* * *

Каким она видит мир, я вряд ли пойму. Что она думает? Любит ли кого-то? Скучает? Что чувствует? Чего хочет?

Ее мир состоит из страха.

Когда я подхожу к кровати, Марина заметно пугается. Крутит головой и настороженно смотрит. Я – чужая и поэтому страшная? Или я – в халате и страшна процедурами, которые обещает этот халат? А если я – чужая, то есть ли кто-то свой, которому она верит, радуется, ждет?

Сажусь рядом и бодрым голосом предлагаю почитать книгу. Открываю «Сказку о рыбаке и рыбке», начинаю читать, с выражением, как в школе. Марина открывает рот и плачет: «Ыыыыыы-эээээээ-ээээээ-эээээээ».

Значит, в ее мире есть неудовольствие.

Но есть и удовольствие, только как понять – какое?

Под одеялом замечаю кукольную ногу. Это необычная кукла, она мягкая, а это значит – не больничная. Если кукла у Марины – возможно, она ее любит. Кукла – друг? Тогда ее мир состоит из дружбы. А может, куклу просто сунули в Маринины вещи случайно. Тогда в ее мире нет друзей.

– Маринка, – говорю, – не бойся, я пришла поиграть с тобой. Можно погладить твою руку?

Провожу по руке – замирает. Слушает. Боится. Мир состоит из рук и ощущений, но никто не гладит Марину по рукам.

Отхожу за кровать и зову:

– Марина, Марина.

С трудом водит глазами, ищет, кто же ее зовет. В ее мире есть имя, вот это да!

– Эх, – говорю, – ну как тебя утешить? А давай я тебе спою!

И я затягиваю про изумрудный город. Я звонко и красиво пою. А Марина вдруг улыбается во всю ширь и начинает хохотать.

В ее мире, оказывается, есть счастье. И музыка.

Я пою целый час. Глажу Марину по руке, делаю смешной массаж, «котики» и «паучки» бегают у Марины повсюду: по волосам, по груди, по ногам. Марина так заливисто смеется!

А потом я уйду домой и унесу музыку и «паучков». И радость.

Что останется? Останется холодная кожаная подушка, которая загораживает Марине окно. И в окно видно, как возле лужи скачет дрозд-рябинник, собирает веточки для гнезда. Но Марина глядит только на гладкий бок подушки. Останется тишина, иногда прерываемая больничными звуками – хлопнула дверь, провезли каталку. Останется белый потолок и тоска. Ровная, как потолок, на который она смотрит.

А еще, я верю, останется мой голос, воспоминания о смешных играх, останутся прикосновения и странный яркий луч тепла. Я вернусь к Марине еще раз, чтобы этот луч не погас. Чтобы раскрасить ее жизнь красками, ярче белой.

* * *

Поразительно, как недавно поселившийся у нас кот Филя, эти четыре килограмма, покрытые мехом, не лишенные интеллекта, лени и очарования, так непринужденно изменил нашу жизнь в хосписе!

Как можно научить сотрудника любого медучреждения ходить с блаженной улыбкой по коридорам и холлам и с лаской заходить в палату к пациентам? Никак. Это ощущения и чувства. Их можно только испытывать и переживать.

Вот лежит это чудо, ничего не делает, просто постоянно спит, а каждый и улыбнется, и что-то ему скажет доброе, и погладит. А наш медбрат, завидев кота на диване, попросит подождать сопровождаемую пациентку и остановится:

– Светлана Витальевна, минутку… Это очень важно. – И уткнется коту в живот, и просто будет вдыхать теплое и любимое существо.

Как вы думаете, обиделась ли Светлана Витальевна от того, что ей пришлось подождать 15 секунд и она могла наблюдать эту сцену? (Ситуация была не экстренная, пациентка и медбрат просто возвращались в палату после прогулки.)

А одна из наших медсестер рассказала мне: «Вообще-то я не очень-то… кошек. Но вот что со мной произошло. Сегодня ночью умерла пациентка. В хосписе она пожила совсем недолго, так как поступила в очень тяжелом состоянии. Родственники тяжело перенесли эту весть. И у меня на душе словно камень. Я стала убирать палату, мыла шваброй пол и повернулась почему-то к окну, в отражении я увидела себя, а на фоне моей фигуры стала видна мордочка Фили. Он смотрел на меня какими-то мудрыми глазами. Конечно, это моя фантазия, но я почувствовала самую настоящую поддержку. И не поверите, но мне стало спокойно и даже хорошо, поэтому я решила вам рассказать. Так что Филя меня тоже покорил…»

* * *

В одном из хосписов наши волонтеры придумали «коробку желаний» и попросили пациентов написать свое заветное желание и опустить бумажку в коробку.

На другой день мы разбирали эти записки с мечтами, и когда в одной из них прочли: «Познакомиться с Николаем Цискаридзе», то сразу поняли, кто это написал, – наша пациентка Алла очень любила балет и восхищалась Николаем Максимовичем.

Наш волонтер сделала в своем Фейсбуке пост о том, что у одной из пациенток есть такая мечта… Я помню, что в тот момент очень скептически к этому отнеслась. А через два дня волонтер сообщила, что с нею связались и попросили телефон сотрудника хосписа, где лежит эта пациентка.

Николай Максимович приехал с букетом цветов, Алла об этом не знала, это был для нее настоящий сюрприз! Собрался весь персонал хосписа, было много фотографов, но после небольшой торжественной части мы оставили их поговорить наедине.

Мечта Аллы исполнилась. А на следующий день Алла ушла.

* * *

У нас лежал молодой пациент Саша, и у него была одна мечта: набить татуировку, и чтобы обязательно это была сова с символом «инь/ян».

Мама его была не слишком рада, но всё-таки разрешила, понимая, что Саше уже восемнадцать и это его мечта.

Нашли татуировщиков, которые готовы были помочь набить довольно сложный рисунок на руку, – мы боялись, что это будет долгий процесс, но ребята справились за один день.

И хотя Саше из-за болезни было тяжело долго находиться в сидячем положении и он часто засыпал, но парень стойко просидел много часов, ел пиццу, которую привезли мастера тату, смеялся, с удовольствием общался и не просил дополнительного обезболивания.

После завершения все приходили посмотреть на его тату: и медсестры, и даже главврач.

А еще с Сашей была такая история. Дело было перед Новым годом. Саша оказался фанатом чурчхелы, и мы попросили одну благотворительницу вместо традиционных мандаринов привезти немного этого лакомства.

Думали, что будет пара штук, но женщина, добрая душа, привезла огромную коробку свежайшей и с разными начинками чурчхелы.

Мы порезали эти сладкие ароматные палочки и повезли по палатам угощать всех пациентов и, конечно, специально для Саши – две полные тарелки.

Однако ему надолго не хватило, и уже через несколько дней Саша всё умял… Но мы ребята запасливые и приберегли для него еще немного к празднику.

Новый год Саша встречал с любимым лакомством.

* * *

Помню, как я впервые пришла в паллиативное отделение. Сотрудники выдохнули: «Иди к Коле!»

Прихожу. Николай Сергеевич. Пациент после инсульта, лежачий, шестьдесят три года, внятно не разговаривает, но пытается… пытается! А когда совсем ничего вразумительного сказать не получается, тогда у него со злобой вылетает четкое, внятное: «Б…я!!!»

Я сначала, честно говоря, не понимала, как к нему подойти, что говорить, чего вообще делать-то… Стало ясно, почему с таким «выдохом» меня к нему направили: видимо, никому не было понятно, что делать.

Но я упорно к нему приходила. Узнала, что Николай Сергеевич преподавал в вузе английский язык, владел шестью языками. Как-то попросила его поговорить со мной по-датски, так его речь полилась ручейком – в отличие от русской. Мне, конечно, не проверить правильность, но очень заметна была разница, такая была легкость…

Раз прихожу в обед покормить Николая Сергеевича: там гречка с говядиной, гречка суховата, говядина жестковата, он жевал-жевал, а потом как плюнет с уже хорошо известным мне бойким, четким словом! И отказался есть вообще.

Так обидно мне за него стало: думаю, взрослый мужчина, образованный человек, а насущную потребность вкусно пообедать – никак ему не организуем! Принесла бутерброды с колбасой и маринованным огурчиком. Съел! Показалось, что даже улыбнулся… и не ругался! Потом как-то клубнику привезли, я его угощаю, смотрю в ожидании, а он: «Вкусно! Как хорошо!»

Предлагала ему погулять, но он всегда отказывался. Так мы общались месяца два, и я никогда не могла предугадать, как сложится день: пошлет он меня или смилостивится.

А потом у меня у самой случилась тяжелая история – умирала любимая собака. Отвезла пса утром на диагностику, сама приехала в отделение. И вдруг поняла, что забыла дома ключ от комнатки, где у меня хранятся все материалы и угощения. Катастрофа! Ни чаем пациентов напоить, ни поделки предложить помастерить, ни конфетку в руку подсунуть: НИ-ЧЕ-ГО! Закрыто! И так настроения никакого, из-за собаки глаза на мокром месте, да еще и ругаешь себя, что такая «расклеенная» на работе.

Делать нечего, решила возвращаться домой за ключом, но прежде, думаю, загляну к Николаю Сергеевичу, посмотрю, как он. Захожу, спрашиваю: «Может, погуляем?» – а он мне… кивает! В первый раз!

Я скорее медсестер позвала, одели его, в кресло пересадили, и мы пошли. Гуляем по парку. Лето. Не жарко. Небо чистое. Легкий ветерок. Я качу коляску, что-то рассказываю, потом предлагаю присесть на лавочку, Николай Сергеевич кивает. Мы останавливаемся. До этой остановки он не видел моего лица, я же качу кресло позади пациента, а теперь мы садимся друг напротив друга. Я расстроенная, это чувствуется, как бы я ни старалась скрывать.

Он внимательно смотрит мне в глаза (заинтересованно, что редкость) и вопросительно так дергает головой, мол: «Что с тобой?» Я, еще надеясь не потерять самообладания, отвечаю: «У меня собака болеет».

И всё! В тот самый момент слезы хлынули уже бесконтрольно. Николай Сергеевич изменился в лице. Взгляд стал очень участливым и выразительным, он смотрел на меня с большим сочувствием, а потом медленно поднял тяжелую руку и тыльной стороной ладони аккуратно вытер мне слезы…

Это было очень важное единение! Это было очень по-человечески. В тот самый момент ослабленный и во многом беспомощный человек был сильным и уверенным: думаю, он был собой!

Через несколько дней Николая Сергеевича не стало, но в памяти у меня – тот летний дворик с сочной зеленью, легким ветром и сильным Человеком…

* * *

В одной из палат лежит бывшая сотрудница индустрии красоты. Придирчиво выбирает на «тележке радости» кремы. Нужного не находит. Снисходительно берет ночной крем для век. В этой палате мы всех женщин надушили разными ароматами: я принесла с собой чудесные запахи пачули, жасмина, мимозы.

Тут всё совсем по-другому. Одна демонстрирует, что ей болезнь нипочем, о себе всегда надо заботиться; другая специально от всего отказывается и говорит: у меня всё есть, спасибо, мне дочка всё-всё приносит, что я прошу. Ясное дело, та-то, которая из красоты, она без детей. А третья лежит ко всему безучастная и так лениво соглашается на всё, что предлагаешь. А четвертая вообще аккуратненько так пару кремов и помаду гигиеническую с «тележки радости» взяла и под одеялко положила.

Прекрасная очень женская и очень живая палата…

* * *

Иногда ты очень хочешь побыть ребенком и вернуться в детство.

Я спрашиваю Ольгу: а что ты хочешь посмотреть? Она говорит, что не против посмотреть сериал про известную техногенную катастрофу.

Я говорю: хорошо, давай, у меня он есть на жестком диске, я принесу.

А еще, говорит Оля, сейчас в кино идет «Король Лев», я его очень любила в детстве, есть ли возможность и его посмотреть?

Были варианты: поехать в кино или просто посмотреть старый мультик на диске, но мир не без добрых людей, и вот прошло две недели, и в палате собралась вся Олина семья: сестра, мама, папа, муж и Олин любимый кот, которого она нашла на улице и выходила.

И все вместе смотрят на большой экран, а на нем виды Африки, и звучит прекрасная песня «Круг жизни», а потом смех, слезы и снова смех на всю палату…

* * *

Новый пациент Игорь Иванович.

– Доброе утро, Игорь Иванович, меня Надей зовут.

– Ну здравствуй, что тебе?

– Хотела с вами познакомиться.

– Когда я молодой был, я еще знакомился, а сейчас-то чего… Ну пошли знакомиться.

Берет меня за руку, идем в зимний сад. Сел за рояль и играл минут сорок по памяти.

– Сложно сейчас, болезнь плохая, пальцы совсем не слушаются. Всю жизнь играю. В сорок пятом мама достала пианино, посадила нас с братом: играйте. Брат-то мой не захотел, а я вот всю жизнь… Жизнь начал с пианино, с ним и закончу.

* * *

Андрею тридцать пять. При поступлении к нам он практически не говорил и всё время пытался куда-то бежать, выбраться из кровати. Документов у него не было, что случилось – не помнит, да и вообще мало что помнит.

В особые дни и моменты просветления мог очень тихо и невнятно что-то ответить. Сказал, что есть мама, братья, и очень хорошо выговаривал и повторял: Стерлитамак.

Внешний вид суровый и неприглядный. В один из дней угощаю арбузом, кормлю. Спрашивает: твой арбуз? Рассказываю, что у нас есть такие люди – благотворители, которые за свои деньги покупают и привозят нам угощения, чтобы порадовать болеющих людей. Андрей слушает, а на глазах слезы. И стало понятно, что за суровой внешностью – душа чувствующая.

В общем, решили искать родных. На помощь пришли ребята из «Лиза Алерт». Запустили ориентировку, и уже через несколько дней получили отклики. Андрея нашел его друг детства – Сергей. Они пять лет как потеряли связь. Последний раз виделись в городе Стерлитамаке. Сергей давно уже живет в Москве, у него семья.

Он и рассказал, как рос Андрей: папа погиб, когда сын был еще школьником, Андрей его очень любил. Мама выпивала и мало интересовалась сыном, а тот тянулся к своим друзьям, много читал.

Серёжа рассказал, что Андрей очень хороший человек, но так сложилась жизнь и он не смог устоять, отчаялся, начал выпивать. Мама умерла, и брат выписал Андрея из квартиры. Друзья как могли помогали ему: устроили в реабилитационный центр, но он сбежал оттуда. А потом и вовсе потерялся.

Попросила Серёжу прислать фотографии. Показываю Андрею.

– Кто это? Узнаёшь?

– Нет.

Задаю наводящие вопросы, так и эдак. Нет. Не помню, и всё. Говорю: это друг детства твой, Серёжа.

– Не помню.

Показываю фото мамы Сергея, она помогала Андрею с документами и знает его с детства.

– Это его мама, – говорит Андрей.

– Кого – его?

– Ну его, Серёжкина.

– Так ты вспомнил? Серёжу вспомнил?

– Да.

– Давай позвоним ему.

– Нет.

– Почему?

– Я хочу, чтоб его жизнь была без меня.

Пауза. Вижу, очень волнуется.

– Мне нужно выйти.

– На улицу? Хочешь покурить? Не хочешь говорить об этом?

Утвердительно кивает головой.

В коляске вывожу на улицу. Не спрашиваю больше ничего, просто молча даю сигарету и прикурить.

– Я урод, – говорит Андрей, – я урод.

– А Сергей сказал мне, что ты очень хороший человек. И он хочет тебя увидеть, поговорить с тобой.

– Нет.

Мы заговорили о том, как сложилась его жизнь, почему так всё случилось. Его речь, на удивление, стала понятной и осмысленной. И в какой-то момент он говорит мне:

– Позвони ему. Набери сейчас.

Я позвонила Сергею. Встреча двух друзей случилась, но пока виртуально.

Потом мы с Андреем проехались вокруг хосписа, и он при виде каждого встречного приветственно поднимал руку и говорил: «Ко мне память вернулась!»

– У тебя случился второй день рождения, – говорю я.

– Да, у негодяя второй день рождения, – ответил он.

– Как думаешь, Сергей хороший человек? – спрашиваю я.

– Безусловно.

– А стал бы хороший человек дружить с негодяем, да еще и радоваться, что тот нашелся?

Молчит.

– У тебя хорошие друзья. Это нужно ценить!

– Это сначала нужно понять, а потом ценить, – ответил Андрей.

Позже я созвонилась с Сергеем, мы долго говорили.

И теперь он и Павел, общий их с Андреем друг детства, хотят навестить его и принять посильное участие в его судьбе. «Лиза Алерт», спасибо, искали родных – родных и нашли. Роднее у него нет.

* * *

Выходя с работы за полночь не в первый раз за эти пару недель, я убедилась: а Филя-то, наш хосписный кот, двойную жизнь ведет. Если я прихожу в хоспис к семи утра, то наблюдаю, как кот заявляется «домой» только около восьми (!) со своей биркой-галстучком на плечике.

Вот почему потом днем и вечером спит тряпочкой на любых коленках и в немыслимых позах. Что он, интересно, делает? Он же ведь на стул еле запрыгивает. Потуги взобраться на дерево до сих пор не увенчались успехом…

А в начале рабочего дня Филя нас внимательно контролирует. Каждое утро заходит за нами в каждую палату и наблюдает, как мы делаем свою работу.

Ежеутренняя конференция в хосписе всегда начиналась, когда ровно в девять утра к уже собравшемуся персоналу последним входил главврач. Теперь последним, как руководитель всея и всего, приходит Филя и ложится ровно на центр ковра.

И мы понимаем, что всё в порядке и можно начинать и конференцию.

* * *

Валентина Петровна вчера на прогулке: «Знаете, дорогая, вот эти двое пожилых людей, идущие за руку (говорит о пожилом пациенте и его жене, которые прогуливаются медленно нам навстречу), возможно, одна из самых красивых вещей, которые вы увидите в жизни. Вы обязательно позже вспомните мои слова и со мной согласитесь. Разве может быть что-то дороже, чем родное плечо рядом, близкий человек, идущий рука об руку с тобой в столь преклонном возрасте! Мне иногда очень больно и обидно, что молодые люди переоценивают себя, свои силы и будущее и недооценивают жизнь! Часто люди думают, что бессмертны, но это не так».

Днями в ЦПП (Центр паллиативной помощи) проводилось благотворительное мероприятие компании Universal Music с участием золотого голоса России Николая Баскова. Спасибо им огромное! Так вот, пациенты, узнав о концерте, отказывались выписываться. Пациенткам из дома принесли нарядную одежду, заказывали парикмахеров, маникюр, педикюр. Был аншлаг. Пациенты, медперсонал, родственники, знакомые, волонтеры – всех едва удалось вместить.

Это был потрясающий день и праздник! А ведь у некоторых это последний Новый год! Знаешь, я не перестаю удивляться, как простые, банальные вещи приобретают другой смысл в этих стенах, музыка звучит иначе, и ни в каких самых крутых концертных залах мира нет таких благодарных слушателей, как в хосписе[13]13
  Аэроэкспресс, Юрий Шумило: «Когда нет “потом”».


[Закрыть].

Татьяна Друбич,

сопредседатель Попечительского совета Благотворительного фонда помощи хосписам «Вера»

* * *

Нина наблюдается выездной службой хосписа почти год, что для наших паллиативных пациентов долго-долго, ведь обычно это – всего несколько недель. Только. Или целых? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему… Но – чем больше времени, тем больше можно успеть.

За этот трудный год мы с Ниной стали близкими, практически родными людьми. Ей сорок два года, она не разговаривает уже полгода. И не может есть, потому что – рак языка. Была выполнена операция, но гастростома (отверстие с трубочкой для кормления) получилась проблемная, и только благодаря заботе медицинской сестры хосписа кожа перестала невыносимо болеть и мокнуть. Со сложной и сильной болью во рту мы тоже справились. Но Нина очень переживает за дочь, которой всего пятнадцать. Как поговорить о важном, если невозможно говорить? Как сказать о том, что ее мама много думает и переживает о будущем дочери? Нина спросила об этом в сообщении, поделиться решилась, а я рассказала о другой молодой женщине, маме четверых детей, тоже нашей пациентке, которая подготовила каждому своему ребенку по письму. Дети прочтут их, когда им будет по восемнадцать лет.