Текст книги "Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12"

Ни водитель, ни старший машины не могли сказать, на сколько километров они углубились в степь. Никто на одометр на приборной доске не посмотрел с началом движения, но время в пути составляло примерно полтора часа. Скорее всего, автомобиль проехал километров пятьдесят.

«На посошок» была употреблена еще одна бутылка водки и съедено по одному бутерброду. В машине оставили три бутылки в качестве платы за бензиновую помощь, если она придет, портфели. На группу из четырех человек осталось четыре бутерброда, две небольшие колбасные «коляски» с хлебом, примерно полтора литра чая и два ружья.

С первых же шагов пешеходов ожидал очередной сюрприз. Ровная плоская поверхность, видимая из высокой пожарной машины, оказалась не такой уж ровной и плоской. Вокруг высилось бесконечное количество маленьких бугорков. Они как миниатюрные домики соседствовали с норками, вырытыми сусликами и тушканчиками. Огромным колесам они не были преградой, но для Володиных хромовых сапог и обуви его спутников это было серьезной помехой в движении. Так что охотники, встав по двое в колею, двинулись в путь.

Часы показывали восемь часов утра. Начало движения сразу же показало, что и колея не самый лучший вариант, потому что внедорожный с высоким рисунком и мощными грунтозацепами колесный протектор пожарной цистерны выдавил на почве соответствующий неровный рельеф, очень неудобный для ходьбы. Но группа уверенно шла вперед, беседуя на разные темы.

Сразу же нашли положительное в том, что так быстро закончился бензин – не успели уехать дальше, чем по факту. А ведь каждый год в сезон охоты обязательно бесследно пропадал кто-нибудь из охотников, не помогали даже поиски с помощью вертолетов.

Сначала наши охотники постоянно прислушивались и периодически оглядывались назад в надежде услышать или увидеть большую спасательную красную машину. Но время шло, а вокруг была лишь звенящая, чуть морозная тишина, в которой слышалось только шуршание песка под ногами.

В полдень решили сделать привал. Понимая, что пройдена лишь малая часть пути, во время которой в обратной пропорциональности росло убеждение, что весь путь придется преодолеть пешим порядком, стали рассчитывать имеющуюся еду и питье.

Следующие четыре часа пути дались еще труднее, темп движения заметно замедлился. Не привыкший к таким дальним переходам начальник стал жаловаться на усталость и остановки становились все чаще и чаще. На юге темнеет рано и быстро, даже летом, а тут декабрь…

Чай закончился еще на первом привале, а к исходу дня и от еды оставались крохи.

В быстро наступавших сумерках все труднее было различить колею. Но на востоке вдруг появилась тонкая и почему-то короткая линия зари. Уставшие, измотанные жаждой и голодом (мизерное питание не добавляло физических сил), многокилометровым переходом, путники не сразу поняли, что это – отсвет городского освещения. С наступлением темноты совершенно выбившийся из сил начальник отказался идти дальше. Посовещались и решили разделиться: впереди должен двигаться Володя в возможном быстром для него темпе, а Рома и Абугали тащить на себе начальника.

Владимиру вручили ружье… с двумя патронами, ко второму ружью, перекинутому через плечо у Абу, прилагалось пять патронов. С трудом сдерживая раздражение от очередного сюрприза в виде такой подготовки к «охоте», «авангард» решительно шагнул в темноту напрямую к еле различимой на горизонте линии света.

Тяжело было передвигаться по колее, но с первым же шагом в сторону от нее Володина нога провалилась в невидимую в темноте ямку-норку. С трудом вытащив носок сапога из препятствия и сделав очередной шаг, Владимир запнулся о кочку около другой норки. Днем можно было видеть, куда ступить, но ночью…

Так, ежеминутно проваливаясь и чертыхаясь, перенапрягая стопы и икры ног, выдерживая периодические удары ружья по спине, которые, казалось, были с каждым разом все сильнее и больнее, Володя уходил от товарищей. Но силы придавало понимание того, что идущим за ним еще тяжелее: начальник уже не ступал на землю и, закинув его руки себе за спины, двое других, также проваливаясь и спотыкаясь, медленно тащили его, продвигаясь вперед.

Владимиру казалось, что он оторвался далеко, но, периодически перекликаясь, он хорошо слышал ответные звуки. Это означало, что и он шел все медленнее и медленнее.

Через четырнадцать часов почти беспрерывного движения в этих жутких условиях все были измотаны до крайности. Володя скорее почувствовал, чем услышал крик в спину: «Привал!». А может быть ему это просто хотелось услышать. Он остановился, прислушался и, повернувшись, ответил тем же. В ответ прошелестели нечленораздельные звуки. Они все равно принесли успокоение. Оптимизму добавляло и все разгорающееся на небе зарево. Нет, строений видно не было, кривизна земного шара не позволяла это сделать, но далеко в ночи, изредка, то влево, то вправо быстро передвигались мерцающие огоньки. Звуков с той стороны не было слышно, но было очевидно, что шоссе уже близко. Оно было единственным в этой части пустыни, а значит, именно с него сегодня ранним утром так неосмотрительно съехала пожарная машина с практически пустыми бензобаками.

Володя даже удивился, когда подумал, что это было сегодня. Время растянулось, превратившись в многокилометровое пространство. Он поднял голову к небу, поймав себя на мысли, что сделал это впервые за время перехода, когда все внимание занимали попытки подошвами сапог нащупать более или менее плоскую поверхность. Звезды были высоко и также далеко как его цель. Равнодушно и холодно небо тысячами сверкающих глаз смотрело на четырех путников из последних сил медленно ползущих по черной холодной земле. Лишь изредка небо прочерчивала светящаяся точка, движущаяся с большой скоростью. Володя знал, что это пролетел очередной спутник и позавидовал летевшему, движению которого не препятствовал даже воздух из-за его отсутствия.

– Я пошел! – крикнул он в густую черную темноту. Тяжело вздохнул, также тяжело поднялся и решил, что больше останавливаться не будет, пока не доберется до шоссе.

Владимир не стал ждать ответа, а, сняв ружье, загнал в ствол патрон. Проверил, не выронил ли последний, похлопав по карману куртки. Подумав, переложил его для верности в карман брюк-галифе, продлив, таким образом время отдыха. Собрав всю волю в кулак, вновь зашагал по норам и кочкам. Мелькнула мысль о том, как в отличие от человека, разумно устроена природа: создала препятствия на земле, но пространство вокруг свободное – ни кустарников, ни деревьев.

– Вряд ли добрались бы за такое время так близко к цели. Или далеко еще? – подумал он, уже автоматически переставляя ноги. – Город же по-прежнему не виден.

Уверенный, что найдет группу товарищей после выхода к дороге, Володя, насколько мог, ускорил (или ему уже так казалось) шаг. Вскоре вместо огоньков он стал различать лучи света от автомобильных фар. Они появлялись с большими интервалами. Стало понятно, что приближался поворот в сторону города, потому что желтый цвет фар в один из моментов исчезал, и в сторону зарницы двигались уже едва различимые рубиновые огоньки задних огней. А от движущихся автомашин из города огоньки фар при повороте превращались в узкие полоски света и уплывали вправо, все сокращаясь в длине.

Володя уже слышал приглушенный отдаленный звук мотора от двух желтых огоньков неожиданно высветившихся со стороны города. Этот автомобиль быстро приближался к повороту, и упустить его было нельзя.

Во время учебы среди курсантов Владимир был признанным спринтером, навык быстрого передвижения сохранила и офицерская служба, в которой время и скорость были существенными факторами успешных действий. Вот и сейчас, собрав остатки сил, он бежал по нескончаемым дырам и кочкам к дороге, слегка освещаемой далекими отблесками в почти кромешной темноте. Ему казалась, что такую скорость он не показывал и на ровной спортивной рекортановой дорожке.

Рот разрывал крик «Стой!». Володя на ходу лихорадочно сдернул с плеча ружье, взвел курок и выстрелил вверх. Тяжело дыша, на мгновение остановился, перезарядил ружье и снова с отчаянием обреченного бросился бежать. Автомобиль повернул налево, обозначив полоски света, наперерез которым и бежал Владимир. Автомобиля не было видно, даже силуэта, потому что он выехал из зоны света от зарницы. Трудно было определить расстояние до дороги, но звук мотора в ночной тишине уже был слышен хорошо.

Володя, продолжая бежать, выстрелил последний патрон, когда автомобиль почти поравнялся с ним… Лучики света фар сжались и пропали – автомобиль проехал не останавливаясь. И было что-то трагическое в удаляющемся красивом свете задних фонарей. Но стрелок продолжал бежать к дороге, не переставая кричать, все еще на что-то надеясь.

Вот и обочина. Володя рухнул на нее, жадно глотая холодный черный воздух пустыни. Сил больше не осталось даже на то, чтобы повернуть голову в сторону удаляющейся машины.

Но слух вдруг уловил изменение звука двигателя: из приглушенного он звучал все явственнее и стало понятно, что это приближается автомашина.

Надежда вновь придала силы и, поднявшись, Володя увидел, как проехавший мимо автомобиль задним ходом приближается к нему. Электронные наручные часы показывали двадцать три часа десять минут.

Легковой автомобиль «УАЗ» с брезентовым тентом вместо кузова остановился, открылась передняя дверь и из «бобика» или «козла», как любовно называли эту замечательную машину в народе, вышел… Вася! В грязном измученном ночном путнике он в ночи сразу узнал «охотника» в военной лейтенантской форме, видимо, единственного в его практике.

Как оказалось, не так уж и далеко Володя ушел от группы. Все-таки сказывалась военная подготовка выпускников, которые практически на руках несли начальника последние километры.

По пути домой Вася успел рассказать, что буквально через два часа удалось привлечь внимание какой-то колонны, ему одолжили бензин, и он группу… не нашел. Вернувшись в город, он взял машину начальника и несколько раз проехал по шоссе к месту съезда и обратно, провел переговоры с вертолетчиками на воскресные поиски.

Измученные семнадцатичасовыми приключениями «охотники», оставшиеся без охоты, не задавали вопросов, а просто наслаждались возможностью не двигаться.

Остается загадкой, почему так произошло, ведь Васю предупреждали о движении точно по колее. На какую «колею» на следующий день выводил пришедший в себя начальник своего водителя, осталось для Володи неизвестным.

Да это и не важно. Важно то, что трое друзей после душевых процедур вдыхали чайный запах от большого количества заваренного чая, заполнявшего небольшую кухню.

Но мысленно возвращаясь вновь и вновь к недавно пережитому, Владимир нашел в происшедшем подтверждение старой истины – «доверяй, но проверяй». Вниманию ко всем обстоятельствам предполагаемого дела его учили в военном училище. Участие в серьезном деле в качестве приглашенного не освобождает последнего от неприятностей. Так что всегда можно найти способ тактично включиться в контроль и помощь в ходе подготовки. И только в этом спасение от подобных «охотничьих» приключений…

…А чай был не просто хорошим, он был великолепным!

Зимнее одиночество

Татьяна Михалкова

… Короткий зимний день клонился к вечеру. Таня прошла на кухню, привычным движением включила электрический чайник, достала из холодильника утренний бутерброд, присела на табурет, задумалась. Зима в этом году стояла нехолодная и почти бесснежная. В окно стучал мелкий противный дождичек – и так весь день. Сегодня даже не вышла погулять.

Таня предалась размышлениям, какие здесь у них в Воейково, бывали зимы – с хрустящим под ногами снежком, с сугробами у калиток, с сосульками, свисавшими с крыши. Катались с ближайших холмов на лыжах, бегали по лыжне, далеко в лес, аж до самого «Домика лесника», детишки устраивали на пруду каток, малышня съезжала со склонов на саночках. Весело щебетали возле дома синички, красногрудые снегири сидели в саду – они облепляли кусты черной смородины, поклевывая сморщенные ягодки. Довольно часто Таня видела, как белочка перебегала с дерева на дерево прямо на приусадебном участке, лес-то ведь был близко. Струйки дыма устремлялись из печных домов-срубов прямо в небо и медленно растворялись в синей ночи. Где-то брехал «ничейный» пес, идя вечером по дороге к Котельной, можно было слышать, как в сараях копошится скотина. Сельские улочки-проезды, заметенные снегом, были пустынны, труднопроходимые узкие тропочки меж сугробов слабо угадывались в быстро наступавшей ночи – селяне ложились рано. Перед сном Таня всегда подходила к окошку в своей маленькой комнатке с жарко натопленной бабушкой выбеленной печкой, приоткрывала штору и глядела на звезды… И ей становилось очень-очень грустно и светло, будто она предвидела это свое зимнее одиночество, которое наступит еще через много десятилетий. Затем Таня целовала на ночь бабушку, залезала под ватное, стеганое одеяло, из которого делала «конверт», в ногах устраивался кот Кишай… Таня погружалась в сон, завидную беззаботность которого не могли уже нарушить никакие звуки извне.

Таня улыбнулась своим воспоминаниям: она помнила свое детство так, как если бы оно было вчера. Это было счастливое детство.

Куда все девалось? Шестьдесят лет пролетели незаметно, особых достижений в Таниной жизни не было, помнить ее будут недолго.

Чайник отключился со щелчком. Таня взяла было свою обычную простую кружку, но передумала, вернулась в комнату и вынула из «горки» очень красивую чашку в японском стиле – ее подарила Тане подруга, когда стукнул «полтинник». Да, и те годы еще были счастливыми, были живы родители, сын был внимателен, часто приезжал, жизнь Тани скрашивали и милые зверушки – дворовый пес Кузик и полукровка Кешик. Но – все имеет свое начало и свой конец. А все же – как это страшно: жить прошлым счастьем.

Таня положила в «японскую» чашку пакетик чая «Майский», добавила листик сушеной мяты, заварила. «Жаль, что я не курю», – подумала она, – «Сигаретка бы сейчас не помешала». Таня раскрыла свежий номер журнала «ЗОЖ» – вчера взяла на почте, пролистала. «Опять про одиночество», – невесело усмехнулась она, – «Похоже для «ЗОЖ» – это вечная тема. А что пишут? Вот женщина потеряла мужа, с которым прожила почти шестьдесят лет, живет в далеком поселке, просит откликнуться, оставляет свой адрес. Написать что ли? А в самом деле – мысль не дурная».

Таня принесла блокнот, вырвала лист и стала писать:

«Уважаемая Александра Степановна! Я хочу дать Вам один простой совет: как спастись от одиночества. Не думать. Ни о прошлом, ни о будущем. Жить только настоящим. Это очень важно. Я потеряла всех и все. Даже зверики мои перемерли. У сына своя семья, и он живет в городе, а я, как и Вы, в небольшом поселке. Распределяю свое время: домашняя работа, чтение, прогулки». Таня остановилась: для чего она все это пишет, той женщине ее «советы» не помогут, она все это и без Тани знает. Тогда для кого же письмо? Для себя?

Таня вдруг почувствовала, что ей непереносимо тяжко в четырех стенах, и, хоть время было уже позднее, и погода не лучшая, она быстро оделась и уже стала закрывать дверь веранды на ключ, когда услышала у калитки шорох – почти бесшумно подрулила машина – серебристое «Ауди», Таня вздрогнула: сын! Она еще боялась верить, так и стояла на крыльце с ключом в руках, шарф размотался, и дождь хлестал по голой шее.

Кирилл рывком открыл калитку, быстрым шагом пошел матери навстречу. Он что-то нес, похожее на большую коробку, вот он уже в полосе света, господи – это же огромный букет цветов! Белые розы. Ее любимые.

Таня не могла ни говорить, ни плакать. Она даже не могла взять в руки, протянутые ей цветы… «Что ж ты не звонишь, мать? И, мобильник отключила». «Разве?» – Таня слабо улыбнулась. «Уже целую неделю». Помолчали. «А я ведь не видела тебя два месяца, Кирюша», – Таня старалась говорить спокойно, – «Хотя ты и живешь от меня в часе езды на машине». Сын отвернулся, неловко шмыгнул носом: «Сама могла бы приехать». «Я не хочу вам мешать, у вас своя семья. Но – спасибо тебе, что ты здесь». Таня обняла сына. Прошли в дом. «Раздевайся. Хочешь кофе? (она помнила, что сын никогда не пьет чай – только кофе и только черный). Сын сделал нетерпеливый жест: «Да я на минутку». «Понимаю, понимаю, дела», – засуетилась Таня, – «Вот, возьми на дорожку», – она быстро сунула ему что-то, не то конфету, не то пряник. «Спасибо за цветы». Немножечко помедлила, потом добавила: «Такие ты подарил мне почти десять лет назад, на «круглую дату». Сын довольно улыбнулся. «Я знаю, ты еще любишь «Рафаэлло», но сейчас не получилось». «Пустяки, пустяки, у меня ведь и не день рождения вовсе». «Это не имеет значения… Ну все, мать, бывай. И смотри – не кисни тут. Скоро лето – мы приедем опять». Таня подумала: «Что мне теперь до лета ждать, полгода?» Ей хотелось сказать: «Приезжай почаще». Но вместо этого она просто прижалась к его груди, вдруг почувствовав себя очень маленькой. Сын замер в напряжении, видно, ему дорога каждая минута.

… Таня вышла провожать Кирилла на веранду, в темноте ощущая всем нутром, как он идет по тропинке, вот открывает калитку, хлопнула дверь машины, задний ход, разворот и – мелькнули красные огоньки за поворотом.

… Таня вернулась в дом. Не спеша, сняла пальто. Повесила на вешалку. Прошла на кухню. Букет был такой большой, что занял почти весь кухонный стол, чуть не опрокинув недопитую чашку чая. Таня аккуратно высвободила ее из объятий белых роз, убрала в мойку, затем взяла букет и погрузила в него лицо – глубоко в облачный плен. Аромат был чудесный, не сильный, но очень нежный. Очень похожий на тот, которым пахло «за ушком» у сыночки, когда он был еще грудничком. «А ведь не заметишь, ему уже и сорок будет», – подумала Таня и улыбнулась. «Интересно, что бы ему подарить на этот его юбилей? Такое, чтоб запомнилось?»

Мысли Тани от грустных и тягучих, как сметана, перетекли в веселые и легкие, как первые снежинки. И действительно, машинально выглянув в окно, в едва различимой тьме, Таня увидела, что, кажется, пошел снег. «Наконец-то зима», – подумала Таня с облегчением. «Можно будет опять совершать долгие прогулки к Горскому озеру, кормить птичек, а может, еще тряхну стариной, надену лыжи, да и махну до «Домика лесника». Таня включила радио – пусть звучит музыка, но сегодня не та, классическая, грустная, которую любит она, а современная, веселая, которую любит Кирилл. Таня достала с «горки» большую стеклянную вазу, купленную в ИКЕА (подарок еще одной подруги) и занялась розами. Она очень любила обрабатывать цветы так, чтобы они подольше стояли, и делала это ловко и умело. Неожиданно Таня поймала себя на том, что подпевает в такт какой-то очень бодрой мелодии. Она усмехнулась: «А все-таки правильно я посоветовала той женщине из «ЗОЖ», главное – направить мысли в нужное русло».

… Снег падал ровными, правильными хлопьями, спокойно расстилая на земле невинное ажурное кружево. «Зимы ждала, ждала природа», – вспомнила Таня пушкинское и подумала, что ей очень хочется перечитать «Евгения Онегина».

Что мы сделаем для России?
Рассказ географа

Вера Скоробогатова

Аудитория представлялась ему пенистым прибоем у скал. Поначалу, считая студентов взрослыми, молодой и уверенный в себе педагог объявлял: «Меня зовут Егор Владимирович. Мы с вами постигнем новые технологии…» Но, оказалось, есть задачка сложнее: воспитывать подопечных. Иначе не получить плодов от занятий. Да и грош цена преподавателю, который не вложит хоть что-нибудь важное в душу студента. Только вот что? Хотелось умолкнуть и удалиться. Когда-то самого Егора спасли от дурных веяний лишь географические карты и книги. Он плохо учился, прогуливал уроки. Однако отказался от выпивки, пропустил мимо ушей сладкие россказни наркоторговцев – лишь потому, что в библиотеке ожидало нечто более интересное.

«Ну и что теперь могут дать своим дичкам-отпрыскам выжившие дети анархии? – сокрушался Егор. – Воспитание для них – либо игра, либо истерика и обуза. Дички достаются мне – недозрелому дяденьке из того же растерянного поколения!». Ситуация казалась Егору нелепой: какие из его сверстников родители? Какой из него самого воспитатель? – Это как журавль начнет воспитывать летучую мышь. Или лиса – медведя. «Что дать юнцам, если самому, кажется, не дотянуть до учителей и родителей?»

* * *

А читаете ли вы географические карты, как книги? Немного сноровки, и через плоские линии, мёртвые точки, ни о чем не говорящие имена вдруг чётко проступают дела дней минувших.

Взгляните. В Северном Ледовитом океане, в забитом плавучими льдами Карском море есть вытянутый островок. Его видно лишь на картах очень крупного масштаба. – Остров Колчака.

«Как, – спросите вы, – тот самый Александр Васильевич?! Адмирал, предводитель белого движения, Верховный правитель России?! Тот, о ком сняты фильмы и написаны стопки работ?» Кто-то преклоняется перед ним, другие ненавидят. Слишком много крови было пролито с обеих сторон во время жуткой Гражданской войны. Однако, не случись революции, Колчак оставил бы только добрую память – как военный моряк и как учёный.

Иной вопрос: зачем он забрался в этот медвежий или, вернее сказать, беломедвежий угол – Карское море?

В девятнадцать лет Александр Васильевич окончил Морской корпус и отправился на крейсере «Рюрик» в кругосветное плавание. По возвращении в Петербург молодой человек загорелся мечтой о полярной морской экспедиции: занялся гидрологией и магнитологией, прошёл курс в физической обсерватории и стажировку у небезызвестного Нансена.

В 1900 году 42-хлетний барон Эдуард Васильевич Толль замыслил невиданный поход – вдоль всего северного побережья России. Чтобы разыскать, наконец, в Северном Ледовитом океане «остров-призрак» – мифическую землю Якова Санникова. Этот опытный зверопромышленник, добывавший песцов и мамонтовую кость, якобы узрел её век назад. Не верить его словам причин не было: ранее Яков уже открыл острова Столбовой и Фаддеевский.

Учёные и любители приключений упорно искали указанные им «обширные земли с высокими горами и тёплым климатом». Как же иначе? Птицы здесь летят не на юг, а на север, и возвращаются с потомством. Ясно, что пернатые не могут выводить птенцов в ледяной пустыне. Значит, в той стороне есть тёплая земля.

«Почему эти птицы на север летят, если птицам положено только на юг?» – сложилась позднее песня о «земле Санникова».

В глубине души Толль и сам верил, что где-то на севере таится неоткрытый континент – Арктида. Потому выписал из Норвегии в Кронштадт парусно-моторный зверобойный барк, готовый к плаванию в тяжёлых льдах. Судно получило имя «Заря». Экипаж составили военные моряки, которыми командовали три морских офицера – Коломейский, Матиссен и 25-летний лейтенант Колчак. Именно в Карском море Александр впервые прославился, снискав прозванье «Колчак-полярный».

Уже имея опыт исследования морских течений, он стал гидрографом экспедиции: определял скорость движения воды, ее солёность и температуру, опускал в глубины Северного океана батометры – ёмкости для отбора проб воды с разных уровней. Наблюдал за образованием и дрейфом плавучих льдов. Позднее на основе этих работ получился трактат «Льды Карскаго и Сибирскаго морей» – по сути, первый научный труд, из которого выросла вся северная гидрология. Основа ледовых прогнозов, необходимых для плавания судов по Северному морскому пути.

А пока, туманным июльским утром, шхуна «Заря» покинула Невский яхт-клуб, чтобы пройти вдоль северного побережья Таймыра. Путь оставался неведомым: карты ещё были неточны и неполны, берега пустынны. Ближайшие села лежали в тысячах вёрст к югу.

В первый год плавания «Заря» не сумела обогнуть мыс Челюскин – самую северную точку Евразии. Корабль вмёрз в лёд в проливе архипелага Норденшельда в Карском море. Это коварное место путники издавна прозвали «ледяным мешком». Зимовка тянулась долго – «Заря» освободилась от плена лишь летом 1901 года. За это время Толль с Колчаком сделали несколько дальних вылазок на собачьих упряжках, что далось тяжело: собаки гибли от холода и нагрузок, да и люди еле выдерживали. Однако эти маршруты имели – кроме абстрактного научного – и самый насущный смысл – найти устье реки Нижней Таймыры, чтобы отправить по ней в обитаемые места своего посланца. Тот дал бы телеграмму в столицу: «Доставить к июню в низовья Лены топливо для паровой машины «Зари» – три тонны каменного угля».

В одном из таких походов Толль и Колчак наткнулись на новый остров: шириной около трех километров, длиной – почти шестнадцать. Сначала из-за своей формы он показался материковым мысом, но большая земля лежала в тридцати милях к югу. Барон назвал открытую сушу «остров Колчак», увековечив имя преданного соратника и время их общего странствия. Ещё не представляя, что ждёт впереди.

В августе 1901 года «Заря» достигла координат земли Санникова, однако её встретили бескрайние ледяные поля. Корабль угодил в плотный туман и шторм. Уголь для паровой машины снова кончался. Полярникам пришлось вернуться к Новосибирским островам и устроить вторую зимовку.

В начале лета 1902 года, потеряв терпение от бездействия, барон Толль с астрономом Фридрихом Зеебергом, промышленником Василием Гороховым и Николаем Протодьяконовым на собачьих упряжках, а потом и на каяках – легких лодках, обтянутых парусиной – добрались до острова Беннета – клочка скалистой суши к северо-востоку от места стоянки.

Взгляните на карту: необитаемый якутский остров Беннета схож с треугольником.

Первооткрыватель Джордж Де Лонг назвал юго-восточный мыс в честь своей жены – мысом Эммы. Он дал бы её имя всему острову, но отблагодарил Джеймса Гордона Беннета за финансирование экспедиции. Ведь кому-то дано выдерживать нечеловеческие нагрузки, а кому-то – обеспечивать материальную сторону. Ни один человек со всем одновременно не справится. Как душа без тела не живёт на земле, так и экспедиция без мецената осталась бы лишь фантазией.

Во время зимних походов Толль и Колчак увековечили имена своих любимых: северо-восточному мысу дали имя жены барона, Эмеллины, а юго-западному – имя Софии, невесты Александра – Софьи Омировой.

Дополненную карту Колчак издаст по возвращении в Петербург.

Теперь же, устав ожидать потепления, Эдуард Толль решил добраться с острова Беннета до искомой земли Санникова. Или хотя бы рассмотреть её со скалы…

По плану, высвободившаяся из тисков «Заря» должна была забрать оттуда барона. Но Александру не удалось провести шхуну через тяжёлые льды. Команда ждала, однако никто из оторвавшейся группы не подумал вернуться. На остатках угля «Заря» достигла бухты Тикси.

Покинув корабль, выжившие путники двинулись вверх по Лене. После длинного, трудного странствия они добрались до столицы.

Судьба начальника экспедиции была неизвестна. Лейтенант Колчак, не желавший оставлять соратника в беде, предложил дерзкий план: вернуться в бухту Тикси, снять с «Зари» вельбот, – большую, тяжелую шлюпку, – перевезти на нартах по льду на Новосибирские острова, и оттуда – под парусом и на веслах, через ледовитое море – пытаться попасть на непокорный остров Беннета. Заодно уточняя данные научных исследований.

На заседании Русского географического общества доклад Колчака впечатлил лишь одного человека – будущего классика научно-популярной фантастики Владимира Обручева. В 1926 году выйдет в свет роман «Земля Санникова», начинающийся со строк о «смелом офицере», который на вельботе преодолел покрытое льдами море…Не смотря на то, что в советской республике упоминать Колчака даже вскользь было рискованно, писатель остался верен своему замыслу.

Даже самые отчаянные сорвиголовы сочли план Колчака безумием. Тем не менее, летом 1903 года Александр с командой из шести бесстрашных матросов достиг своей цели. Он едва не сгинул, провалившись под лёд, в промоину, но всё же отыскал походную избёнку барона Толля и прошлогоднюю записку! Тот сообщал, что все здоровы и идут дальше. Значит, позднее упрямцы погибли в пути. Обнаружить их не представлялось возможным. Таинственная тёплая суша тоже осталась ненайденной. А полярные птицы спешат на другие необитаемые острова – гнездиться на скалах, круто обрывающихся к морю.

* * *

Дальше Александра Колчака ждали войны, адмиральский чин, революция, титул верховного правителя России, предательство союзников. Громкие события растушевали добрый след моряка. Но это – другая история.

В 1939 году власть хватилась: на географических картах стоит имя врага. «Остров Колчак» был спешно наречен островом Расторгуева – казака и каюра, другого участника экспедиции Толля. Никто не вспомнил, что возле устья реки Пясины уже есть один остров Расторгуева – так же открытый во время зимовки.

В 2005-м к островку вернулось родное название, пусть и не точное: «остров Колчак» стал «островом Колчака». А в 2009-м на северном мысу появился бронзовый барельеф – в память о том, что Александр Васильевич сделал для России.

Ещё раз приглядитесь к географической карте… Молчит ли она теперь?

* * *

Морским прибоем у скал вновь казались Егору сплетённые пальцы, вытянутые вдоль пола ноги студентов, гримасы наивных лиц, широко распахнутые глаза… Кружение месива, переменчивого, будто водоворот, остановил чей-то тихий вопрос: «А мы что-нибудь сделаем для России?»