Текст книги "Сказание о жизни у чудесах блаженного старца Иоанна Оленевского"

Дядя Росаковой Евдокии, Сергей Фролович, возил батюшку на службу в Князевку, когда не было в Соловцовке церкви. Молился старец тайно.

* * *

Дуня Кучарова рассказывает.

Стоит ночью на молитве и плачет, плачет с рыданием, и остановить его невозможно. Беспрерывно делал поклоны земные, хотя ноги плохо ходили, а поклоны делал легко и много». «А ты, Дуня, никому не рассказывай и сама молись тайно, чтобы люди не доказывали и не смеялись. Людей на грех не наводи». Из-за того что ему надо было скрыть свои ночные подвиги, он никого ночевать не пускал к себе, отправлял к кому-нибудь, и ночевальщики всегда были довольны, и хозяйки удивлялись его прозорливости. Угадывает, бывало, кто-то нуждается в помощи, и посылает к ним. Ночевальщики им помогут, и сами хорошо переночуют.

Однажды старушка Наталья мучается с дровами, сама перепилить не может, а мы попали к ней ночевать по батюшкиному благословению. Как взялись втроем пилить да колоть. Живо стопа высокая дров оказалась. Наталья благодарит и Бога, и батюшку, и нас. А потом уж и не знает, где нас положить. Если бы была у нее царская постель, положила бы на нее.

Пришли в церковь три слепых женщины. Одна из них пела басом. Батюшка прошел в алтарь, снял со скорбящей Божией Матери крест, подошел к одной из них, Аннушке (а она крест дома забыла), дает ей крест и говорит: «Аннушка, одень крест. Ты слепая, не отдавай этот крест, он тебе пригодится: лето подходит, а ты будешь бояться». Через неделю мать слепой Аннушки умерла, она стала бояться жить одна и утешалась батюшкиным крестом.

* * *

Приходил Иван Васильевич в церковь первым, уходил последним. Все время жил в Оленевке, а когда его преследовали, жил один год в Пензе. С детства в алтаре прислуживал. Селиванов, барин, начальник губернии, впоследствии хотел его в диакона произвести, но он был незаконнорожденный.

По праведной жизни-то достоин, а незаконнорожденному не положено в дьяконы.

* * *

Однажды Иван Васильевич говорит Анисье, старой деве:

– Меня хотят в попа, как думаешь?

– Не советую, – отвечала она.

– Но я все-таки умирать буду священником…

Двоюродная сестра его умерла, остались у нее три дочери и сын. Иван Васильевич помогал им и делами, и хлебом, и деньгами. Он работал в церкви до старости лет. Последнее время его почти недвижимого возил в церковь татарин Борис Донюшин. Помогали ему юноши Леня и Саша. Каждый, кто бы ни встретился в чем-либо со старцем в любом его возрасте, все поражались его чудесной прозорливости.

* * *

У Поли, моей сестры, корова пропала, мы все обыскали. Наконец прибежали к батюшке. «Идите в этот бок», – махнул рукой. Мы пошли, и там она пасется спокойно, а до посещения батюшки и в этом месте искали…

* * *

Краснопольская Дарья говорила, что когда у нее глаза болели, она явилась к батюшке.

– Тебе я не помогу, иди на операцию.

– Я боюсь.

– Чего бояться, тебе как картошку облупят.

Оказалось бельмо. Его сняли, и она прозрела.

* * *

Пришла к старцу Анастасия просить благословение ехать на работу, далеко от матери и родных. Старец кротко, смиренно и кротко сказывал: «Здесь найдется», – по своему обыкновению присоединяя руку к губам для поцелуя. И действительно, работа тут же оказалась близко, и девушке ехать не пришлось.

* * *

Женщина Феодосия, жительница села Кевды, съездила к старцу и попросила у него благословения ехать жить к другой дочери куда-то далеко. Батюшка не благословил, но Феодосия, вернувшись в Кевду, начала складывать чемоданы в дорогу. И со своими чемоданами она сидела на станции Белинской три дня, но не могла купить билет. И вернулась в Кевду. До сих пор живет там.

* * *

Ярочкин Егор из Краснополья без вести пропал, был в плену. Семейные обратились к батюшке Иоанну: «Жив, жив, жив, вернется», – ответил о. Иоанн. И Ярочкин вскорости вернулся домой. И до сих пор живут, уже пожилые с женой.

* * *

Анастасия говорит:

– Ныне масленица, надо к старцу сходить.

Навязала она узел, а муж увидел и спрашивает строго, громко:

– Чего-то у тебя в узлу-то?

– Это к батюшке иду.

– Эх, по этакому узлу будете носить, целый дом ему построите.

Явилась Анастасия к старцу, а он, как и муж ее, закричал, и голос сделал, точно, этакий, как муж ее кричит:

– Это что у тебя в узлу-то?

– Маслица тебе привезла, а это…

– Эх, по этакому узлу будете носить, целый дом мне выстроите, – перебивает ее батюшка.

* * *

В одно время выхожу из церкви, стоит старушка:

– Кто через Московскую, доведите меня.

Я подошла, повела ее.

– Давно что-ль ослепла-то?

– Нет, недавно, пропали два сына у меня. Я к батюшке поехала. А он: «Ивана отпой, а Дмитрия не надо». Прошло 12 лет. Я в больницу легла. Утром дочь пришла. «Мама, Димка вернулся». Вернулся контуженный, глупый. Его держали, не пускали, он убегал за горы, молчал. Отвезли его в сумасшедший дом. Я завопила. Меня выгнали из больницы. Я плакала, плакала, взяла его к себе.

Мучилась с ним, и ослепла…

* * *

Одна старушка поехала к батюшке спросить, жив ли ее сын, пропавший без вести. По дороге она вспомнила, что вчера мылась и крест забыла на себя одеть.

И как только зашла к старцу:

– Крест я дома оставила, Батюшка, – чуть ли не со слезами подходила под благословение.

– На тебе крест, что ты ко мне?

Старушка пошарила пальцами около шеи и говорит:

– Нет, батюшка, дома оставила.

– На тебе крест. Ну, что ты ко мне, говори.

– Сын у меня пропал без вести.

– Жив и здоров, – коротко отрубил батюшка, благословил и дал руку поцеловать. – Ступай!

Старушка приехала домой, рассказала старику:

– Как он говорит: крест на мне? Нет его на мне.

Лег спать старик, старуха позднее села к нему спиной на кровать, начала снимать кофту…

– Эх, старая дура, вот он крест-то, болтается на тебе.

Сзади висел крест, на лямочке держался.

* * *

Однажды пришла к нему женщина с обманом:

– Батюшка, у меня корова сдохла, что делать?

– Шкуру сдай, а тушу в овраг… Ступай.

Думает женщина:

– А говорят, он прозорливый. А вот и не знает, что корова-то у меня жива.

Приехала домой, а корова дохлая валяется. Так и пришлось: шкуру сдать, а тушу в овраг.

* * *

Рассказывает Анна.

Еду к батюшке, а мне свекровь дает 5 штук яиц. Я еще украла у нее десяточек…

– Батюшка, я привезла тебе яиц.

– Положи 5 в печурку, а 10 отвези домой.

* * *

Рассказывает Галина Алексеевна, жительница Пензы.

Батюшка Иоанн был чудный старец. Я к нему ходила и ездила с малых лет. Жили мы в Кучках, недалеко от Оленев-ки. Как меня мама пошлет, я с радостию бежала в Оленевку к любимому старцу. Однажды брат мой купил конфет, а я их насыпала в бокал и понесла к батюшке, и подумала: «Отдам с бокалом, он все равно треснутый». Подаю тете Наташе бокал с конфетами, а старец с кровати: «А бокал-то отдай обратно, он треснутый».

Другой раз бегу. До оврага добежала, а в овраге лежит мужик здоровый и спит. Испугалась, и, наконец, решила бежать мимо него. Он не проснулся, и я пробежала. Прихожу к батюшке, а он мне с улыбкой: «Бежала, боялась, а мужик-то в овраге не проснулся-а-а-а», – протянул, благословляя меня.

Еще как-то пришла к нему голодная, не успела дома поесть, да и вообще был голод в войну. Прихожу, а он мне: «Не поела, голодная пришла. Наташа, дай ей булочку». И та дала мне большую, круглую и очень пышную белую булку. Я ее на обратной дороге не стала есть, решила оставить всем, как просфорочку, а дорогой меня зазвали знакомые и накормили жареной картошкой с хлебом. Принесла домой и булку, и сама сыта.

Еще как-то пришли мы с мамой, а он: «Скорей, скорей, скорей идите домой. И к монашкам опять зайдите». А мы к ним заходили, когда шли к батюшке. Послушались, опять зашли, и они вместе с нами удивлялись, как это он все знает. Монахини дали нам икону. Пошли домой с иконой. По дороге в селе вдруг видим один дом загорелся, а хозяйка сидит, прядет, и не видит. Мы закричали людей и сами помогли ей вытаскать вещи. Все было спасено. Вот он почему гнал нас скорее идти домой и вот почему монахини по его молитве дали нам икону, с которой мы обошли дом кругом, и он был спасен от пожара вместе с вещами.

А брат мой попросил благословение купить корову. «Нет, не благословляю, ты пьешь молоко и будешь пить». И действительно, у него всегда в семье обилие молока. И его товарищ попросил благословения купить корову, но батюшка не благословил. Однако он все же не послушался и купил корову, которая вскоре издохла.

* * *

Рассказывает Соня из села Волхон-Умет, что за Кондолем.

Шли мы с Мотей к батюшке. Шли лесом: ягод, ягод! Мы не рвали, потому что шли к святому человеку и думали: грех будет отвлекаться на ягоды. Я пожаловалась батюшке, что у мужа нога гниет несколько лет, полечить, что ли, мне еще или уж бесполезно? И братишка долго не пишет с фронта, без вести пропал, я хотела его отпеть.

– О здравии молись.

– Мужа-то полечить, что ли, еще или бесполезно?

– Полечи, полечи, полечи.

Мотя тоже побеседовала с ним. О чем? Не знаю. Так вот поговорили с ним и хотели домой возвращаться, а батюшка нам: «Не ходите домой, останьтесь ночевать, идите к Ксении, она вас пустит». Нам рассказали, где она живет, и мы к ней попросились ночевать. Она оказалась сильно больна и лежала, волновалась, кто ей поможет убираться. Мы ей все прибрали: корову подоили, теленка напоили, все дела переделали и утром также все сделали. А она удивлялась, как батюшка узнал о ее болезни и каких людей прислал ей. Она, как заболела, никому не говорила о своей болезни и ни с кем не виделась, а батюшка провидел без людей. И послал-то нас не помочь больной, а просто ночевать, чтобы скрыть свою прозорливость. Так заботился батюшка о больных. И нога у мужа выздоровела без лечения.

* * *

Муж был в армии, долго не возвращался и не писал: пропал без вести. Я хотела уехать жить к матери, поехала к батюшке: «Я хочу уйти из семьи мужа». Перебивает: «Нет. До осени поживи». Дожила до осени, а осенью пришел муж мой домой.

* * *

Собралась я к старцу, говорю матери: «Налей молока из вчерашнего горшка». Парное-то пожалела, детям оставила. А он мне говорил: «Молоко-то неси домой, детей корми». И как он провидел все?.

* * *

Из Вадинского района жена Павлова Ивана поехала к батюшке:

– Благословите, муж мой без вести пропал.

– Жив, жив, жив, придет, жить будет с вами.

Вернулась Мария и говорит детям:

– Не хочет, видно, батюшка меня расстраивать, говорит, вернется отец, жив, а как можно в такой войне живому остаться?

И через три месяца вдруг народ кричит: «Отец ваш вернулся, встречайте». И он идет. И не ранен остался…

* * *

Мы жили в 1945 году в Андреевке Кондольского района. Мой Василий Иванович купил ворованное зерно и смолол: кто-то донес и моего мужа посадили. Моя дочь побежала к батюшке: «Не будет сидеть», – коротко ответил старец. Суд сразу был. И присудили ворам по 10 лет, а моему мужу два года. Мне предложили хлопотать о нем через взятки. Я на свидание побежала, сказала об этом мужу. Муж любил Ивана Васильевича: «Иди к Ивану Васильевичу, что скажет». Я к нему, а дорогой в голову лезут грязные мысли о нем: за что оклеветала самого батюшку? Я молюсь, но мысль эта никак не уходит… Провидел батюшка мои грязные мысли и меня не пустили к нему:

– Пришла жена Василия Ивановича.

– Ну, что же.

– Василию Ивановичу присудили ему два года.

– Ну, что же.

– Она спрашивает, хлопотать деньгами или…

Сказал:

– Не будет сидеть, пусть домой идет.

Я и пошла домой. Иду и уже вижу: по улице пляшут. Война кончилась! И отпустили моего мужа с другими вместе. И не пришлось ему сидеть.

* * *

Однажды собиралась я идти к старцу. Мне мать и говорит: «Танюша, ты возьми поменьше кусочек мыла, а побольше себе оставь». А я взяла побольше. Пришла к старцу: «Ты зачем побольше кусок принесла, ты бы мне поменьше». И удивил, и устыдил.

* * *

Рассказывает Татьяна, старая дева, живет в Соловцовке.

Мы с сестрой Анной задумали продать дом, но никак не могли на это решиться. Покупатели приходили и деньги на стол клали. Побежала я к старцу попросить благословение. «Погодите немножко, потом продадите». Мы и остановились. И последним покупателям отказали. А тут через две недели вдруг реформа денег. При обмене за 10 рублей давали рубль. Если бы мы тогда не послушались старца и продали дом, то остались бы и без дома, и без денег. Потом мы его продали нормально…

* * *

Мой Коля учился в ремесленном училище. Ему оставалось до армии два месяца. Я его не хотела пускать в армию. Пошла к батюшке. «Почему он сам не пришел?» – говорит старец. «Да он стесняется», – ответила я. Благословил его и дал ему крест, и велел с этим крестом ехать в армию. Коля с этим крестом не расставался нигде, благополучно отслужил в армии, вернулся и крест принес. Тут я его женила без батюшкиного благословения, и он у тещи потерял крест и очень жалел о нем. 30 лет прожил с женой и умер.

* * *

Мой Лёня собирался во Львов, а я к батюшке.

– Благослови сына моего ехать во Львов.

– Благословляю, но жить он там не будет.

Я сказала Лёне. Но он не послушался и уехал. Две недели там побыл и вернулся обратно. Тогда там было убийство. Люди не надеялись, что живы будут сегодня. Даже Лёнин двоюродный брат не пригласил его на чашку чая.

* * *

Журавлев Кузьма Семенович, житель Кевды, рассказывает.

Жена моя, Марфа, ездила к батюшке спросить благословение жить в Кевде.

– Благословляю, поезжайте. (Трижды.)

– Возьмите подарочек маленький, – и подает ему рыбу, завернутую в бумагу.

– Положи мне на грудь, – (он принимал полулежа).

А с ней приехала Матрена. Собираясь ехать, она стала насыпать сахарный песок, а дети его пожалели: «Ты уж высыпи весь песок и вези к нему». Стала Матрена давать старцу песок, а он ей: «Не надо, вези детям». Как он узнал, что у меня дети есть и что они пожалели, когда брала песок?

* * *

Идет женщина к старцу и думает дорогой: «Зачем я несу деньги, купила бы кренделей ребятишкам и накормила бы их». Пришла, калякала, калякала с ним, и он отвечал и крестил ее при каждом ответе.

– Батюшка, я тебе деньжонок принесла.

– Мне не надо. Пойди, купи кренделей ребятишкам и накорми.

* * *

Рассказывает бабушка Анна Ивановна Кочеткова, жительница села Кевда-Мельситова Каменского района, 90-летняя старица.

В войну 1914 года мой мужик, Тихон Кочетков, пропал без вести и от него не было слуху 3 года и 7 месяцев. Услышала я о том, что в Оленевке есть старец, который все знает. Уговорив свою племянницу, Марию Васильевну, поехала к нему. У племянницы тоже муж без вести пропал на этой же войне. Доехали мы с ней до Пензы, там на автобусе переехали от Пензы-1 до Пензы-3 и на Сердобском поезде доехали до Оленевки. К Ивану Васильевичу шло нас человек пятнадцать. Кто с каким горем. Все мы поместились в сенях и ожидали, когда батюшка примет. По очереди нас впускала женщина. Старчик сидел на своей лежанке. Стены избенки почти все были наполнены образами. Я подошла, спросила:

– Я страдаю. Мне от мужа никакого слуху нет уже три года. Бог его знает, может, и не живой.

– Живой, живой, живой, придет, будет известие.

А Марии Васильевне сказал:

– Нету живого, не жди.

А передо мной женщина обратилась к нему:

– Нету слуху о моем муже, давно уж, с войны.

А он замахал руками и повысил голос:

– Скорей, скорей, скорей к поезду ступай. Стой у поезда и дожидайся.

От старца мы пошли все вместе на станцию. Эта женщина подошла к поезду, который только что подошел, а мужик ее с поезда слез, узнал свою жену, кинулся к ней, поцеловал и они пошли в вокзал…

Ездила я к старцу в мясоед, а к Вербному воскресению пришло письмо, от мужа моего, но обратного адреса не было: «Я жив, здоров, нахожусь в городе Тироль». Стояли тут у нас австрийцы и сказали мне, что этот город Тироль у них столичный и что обратного адреса не велят указывать.

На нашей улице вдруг пришел из плена Сергей Пчелинцев. Я к нему побежала. «Тебе привет от Тихона, – говорит мне. – Мы все в строю стояли. Тихон от меня через 5 человек. Вдруг меня назвали: “Пчелинцев Сергей” и отпустили домой. А Тихон меня окликнул, мы с ним поговорили. Тетка Анна, скоро и он придет, жди». И пред Николой вешним пришел мой мужик, после слов старца месяца через три.

* * *

Рассказывает Петр.

Зовет меня товарищ:

– Пойдем, съездим к батюшке! А я ему отвечаю:

– Что мне там, любоваться на него?

– Он молитвенник сильный, попросишь о себе, да и благословение на какое-либо дело попросишь.

Я все-таки поехал, хотя без желания. Входим, товарищ подошел благословиться к батюшке, а я стою у дверей. И вдруг старец неожиданно обратился ко мне и говорит:

– Ну вот, теперь и любуйся на меня!

Опешил я, обличенный своим ограниченным понятием о великих Божиих людях. С той поры я стал к нему ездить, и каждый раз он поражал меня силой исцеления, силой прозорливости и силой духовного воспитания.

* * *

Моя сноха просила отделить ее от семьи, а отец не позволяет. Говорю ей:

– Ступай, сходи к батюшке.

Вот приходит моя сноха к батюшке и говорит:

– Я хочу отделиться, а меня не отделяют…

Батюшка смиренно, кротко ей тянет:

– Чужие дети не помеха, как бы твои не помешали!

Приходит сноха домой, а я ее спрашиваю:

– Ну, как он сказал?

– Чай и он за вас! – буркнула она. Но все-таки ее отделили.

Через год она умерла в одночасье: днем ездила на рынок, и там скрутил ее аппендицит. К свету умерла. Только успела приехать домой, но не успели ее доставить до больницы. И двое детей остались на руках тех, от кого она отделялась…

* * *

Антонина рассказывает.

Я много раз ходила к батюшке. Первый раз иду и думаю: «Говорят, он прозорливый, а может быть, он ничего не знает». Пришла, спросила кое-чего, он ответил, а потом и говорит:

– А ты в Борисовке не заблудишься?

– Нет, отец диакон, я все дороги знаю.

Еще поговорили, а он опять:

– А в Борисовке ты не заблудишься?

– Да нет, что блудить, все дороги на виду, – говорю ему.

Опять о чем-то поговорили, и он в третий раз:

– А в Борисовке ты не заблудишься?

Тут уж я ему ничего не ответила, сама думаю: «В Москве не заблудилась, а тут заблужусь! Чего он мне глупости говорит». И молчу.

– Ну ступай, ступай, ступай, – смиренно сказал отец диакон и благословил рукой.

Пошла я по Борисовской дороге. Иду бодро, шустро, и все думаю: «А еще говорят, он прозорливый, а вот ничего нет в нем». Шла-шла и пошла в какие-то репьи, крапиву, канаву. И сюда пойду: репьи, канава, крапива; сюда пойду: опять то же. Что же это значит? Тут мне дорога известная и никакой канавы, крапивы нет. «Вот он какой прозорливый!» Повернулась лицом в его сторону, да и взмолилась: «Старчик, прости меня, я ведь слукавила, я ведь тебя осудила, помоги мне выбраться». И тут же увидела дорожку рядом, и куда исчезли крапива, канава. «Нет, не показалось, – думаю я, – это старчик предсказал, что заблужусь там, где никогда нельзя заблудиться».

* * *

Девица Анна захотела уехать жить в Среднюю Азию к сестренке, спросила на это разрешение у матери, та ей сказала: «Надо съездить к батюшке, если благословит, то поедешь». Дочь согласилась. Приехавши к старцу, она попросила у него благословение на поездку.

– Не-е-ет, не благословляю, живи с матерью.

Дочка, очень огорченная, решила обмануть мать и, приехав домой в Пензу, сказала:

– Мама, батюшка благословил.

– Ну, собирайся, поезжай с Богом, – ответила мать и начала собирать дочь в дорогу. Анна уехала. Там она с великим трудом нашла себе работу, а через месяц у нее безо всякой причины отнялись ноги. Лежа в постели с онемевшими ногами, она со слезами писала матери: «Мамочка, возьми меня домой, у меня ноги отнялись». Мать послала за ней другую дочь. Привезли ее в Пензу, и она с рыданием призналась, что обманула мать. «Ну, не плачь, дочка, я поеду к батюшке и попрошу у него прощения». Так и сделала: упала ему в ноги и просила простить неразумную дочь. Старец ответил:

– Бог простит, Бог простит, Бог простит, выздоровеет.

Благословил мать и дал больной водички. Смиренный старец никогда не упрекал и не знал ни на кого никакой обиды, хотя его обижали многие… Вернувшись домой, мать увидела дочь уже шагающей по комнатам своими первыми неуверенными шагами. Вскорости она совершенно выздоровела. В этот же день ноги Анны стали чувствовать, а через несколько дней она поехала к нему здоровая благодарить его и просить прощения и благословения на работу. Вот так угодник Божий был силен своим благословением.

* * *

Из села Кевда-Мельситово приезжает к старцу Шура, женщина лет 40, и просит его:

– Батюшка, благослови за вдовца замуж.

– Нет, за него не благословляю. Вот твой жених, вези и венчайся, – быстрым движением руки старец показал на слепого, стоящего у двери, которого Шура никогда не видела. Подошел и слепой под благословение. Батюшка не дал ему ничего сказать, опередил:

– Благословляю, иди венчайся.

Вышли они на улицу и начали узнавать друг о друге. Слепого привезла дальняя родственница. Он жил сиротой у сестры, сестра умерла, ему уже было 50 лет. Поехал он к старцу, взять благословение: жениться, что ли? С кем же жить-то теперь? А Шура ехала взять благословение идти замуж за вдовца. Вот он их и благословил. Повенчались, жили хорошо 15 лет. Шура его похоронила. Лет через шесть и она умерла.

* * *

Рассказывает Росакова Евдокия.

Явилась я к батюшке с девочкой, которая осталась от сестры. Народ меня сбивает: «Отдай ее в детдом».

– Батюшка, меня сбивают отдать ее в детдом, а мне жалко, ей еще только 9 месяцев.

– Нет, пускай у тебя поживет немножко…

И девочка года не прожила – умерла.

Сама я ходила в шоболах, за мужа получала, картошку продала и захотела корову купить. Зову кое-кого поехать со мной в Кондоль, а никто не соглашается. Иду к батюшке:

– Батюшка, собираюсь корову купить, говорят в Сердобске дешевые.

Перебивает:

– Ну-у-у, поведут и купишь…

Иду домой и думаю: «Кто поведет? Откуда поведут? Где я буду покупать?» И месяца через два бегут ко мне: «Дуська, идем к нам, привели корову, ведут в Пензу продавать. Она тяжелая, к Рождеству отелится». Я ее купила. И хорошая корова была.

* * *

– Батюшка, хочу опять на работу устраиваться дояркой. Я раньше работала тут и уехала, а теперь вернулась, хочу опять на нее…

– Иди, Иван Августович пришел.

Так звали директора совхоза.

И благословил, дал руку поцеловать, а по его благословению все будет хорошо!

* * *

Один раз пришла в церковь и, побыв в ней, побежала к батюшке, не дожидаясь окончания службы. А его уже привезли домой по немощи. Пришла к нему, а он мне:

– Ты все-то не лови! – благословил, и я ничего не смогла спросить.

– Ступай…

* * *

Одна женщина приехала к нему со своими горестями. Он ей ответил и дает ей 100 рублей денег (старыми).

– Батюшка, мне не надо, у меня есть.

– Надо. Чтобы не роптала…

Приехала она домой, сунулась в сундук, где лежала ее сотня, а сотни-то нет. Знать, квартирантка-ученица утащила. И вспомнила она батюшкины слова: «Чтобы не роптала». И без ропота положила батюшкину сотню в сундук вместо своей.

* * *

90-летняя старица обещалась дать старцу 50 рублей. Пришла к нему и дает:

– Зачем? Не надо!

– Нет, нет, я обещание давала.

– А-а-а-а… Ну-у-у-у… – И взял.

* * *

Одна женщина говорила, что сын ее потерялся на фронте: «Ни слуху, ни духу». Она принесла его белье отцу Иоанну. Он замахал рукой:

– Мне не надо. Иди на станцию сейчас же, этими ногами же иди, не останавливайся нигде.

Она пошла, торопится, белье несет и горюет: «Почему не взял белье?» Пришла на станцию, стоит у линии и ротозейничает. Вдруг пришел какой-то военный поезд, во всех вагонах военные торчат: где спорят, где поют, а многие просто разглядывают кучу женщин. Вдруг знакомый голос кричит: «Мама! Мама! Мама!» Волосы дыбом, оглянулась, а это ее сын. Поезд несколько минут стоял, и она передала ему белье в окно. И узнала, что он не ранен, и обливаясь слезами махала уходившему поезду, в котором уезжал от нее ее кровный сыночек. По молитвам старчика он вскорости был сильно ранен, немного поправился и его отправили домой к матери.

* * *

Рассказывает Матрена Маркина, живет в Пензе.

Жила я в войну с пятью детьми, а муж хотел меня бросить, уж собрался и ушел. Я к батюшке поехала, плачу:

– Муж меня бросить хочет, ушел куда-то…

– Не бросит, придет. Будете жить до гроба.

И после моего возвращения от батюшки вернулся муж мой и жили хорошо все годы. Потом его парализовало, год лежал и умер… Слова старца: «Будете жить до гроба», – сбылись. Великая молитва старца перед Богом. Он, подобно святителю Николаю Чудотворцу, никому ничего не отказывает и все у Бога вымаливает, о чем бы ни пожаловался человек.

* * *

Мария Ивановна, жительница Соловцовки, рассказывает.

У нас проводили электролинию. Один молодой человек из Одессы и приткнись женихом ко мне. Мать согласилась отдать за него. Идем к батюшке:

– Милая моя, он тебе не жених. Он тебя завезет и бросит.

Пришла я домой и начала повторять:

– Не пойду, и не пойду. Не пойду!

И отказала. А потом выяснилось, что он женатый и с детьми…

Накануне Благовещенья поехали мы к батюшке. Думали в этот же день вернуться и побыть в праздник в Пензенской церкви, где Владыка служит. Только зашли, а он сразу нам:

– Идите в церковь Соловцовскую. Ступайте!

И мы не успели ничего спросить. В церкви отпускал нам грехи сидя, а мы перед ним на коленях, и никому не давал сказать грех. Кто вздумает заикнуться о своем грехе, сразу перебивает: «Знаю!» И закрывает фартучком. Только на второй день после праздника попали мы к нему.

* * *

Все поражались прозорливости старца, который читал в сердцах людей как в открытой книге. Блаженный батюшка всех ободрял, всех подкреплял, утешал, наставлял и всеми руководил, и никто не осмеливался ослушаться старца, так как все сделанное по его благословению выходило хорошо, а ослушание влекло за собой дурные последствия. За свою святую жизнь отец Иоанн получил от Господа величайшую награду целить больных людей одним прикосновением своей святой руки.

Он был целитель телесный и духовный для людей и помощник в болезнех скоту. Достаточно было ему пожаловаться, и болезнь исчезала.

* * *

Елизавета, жительница хутора, что около станции Олене вка рассказывает.

Врачи у нее признали аппендицит и быстро доставили в Пензенскую больницу, но когда ей объявили, что будут делать операцию, она заявила, что без благословения батюшки-старца она не решается на операцию. По настойчивой просьбе ее выписали домой. Она послала племянницу к старцу взять благословение на операцию.

– Не благословляю на операцию, – коротко ответил старчик и дал святой воды. Пила Елизавета эту воду в течение трех дней и выздоровела. С тех пор прошло 27 лет. Уже 25 лет старец лежит в могиле, а Елизавета никакой боли в животе за эти годы не ощущала.

* * *

Соленков Александр, работник разъезда Оленевка, рассказывает.

У меня приключилась болезнь с желудком. Проходил курс лечения в больницах и на курортах, но лечению моя болезнь не поддавалась. Были приступы, которые у меня вызывали рвоту: доходило до того, что все, что ни поем возвращалось обратно рвотой. И продолжалось все это в течение 13 лет. Врачи мне не помогли. Обратился я к отцу Иоанну, а он не дал мне рассказать до конца свою болезнь, перебил и спросил у меня пустую бутылку. Я ему дал, он налил воды, благословил и сказал: «Выпьешь, и все пройдет!». Я сделал так, как он сказал. С этого времени все прошло: желудок стал работать нормально, болезненных ощущений больше не чувствовалось. С той поры прошло 27 лет, и я не болею. Да и душу-то мою он переменил: я стал верующий и прилепился к церкви и, получив пенсию, пою на клиросе…

* * *

Евфросиния, живущая в Манчжурии, рассказывает.

За 9 лет до смерти старца Иоанна была уже три года на учете у врачей: признали рак обеих грудей и назначили меня на операцию. Я поехала за благословением к старцу. Захожу…

– О-о-о! – с какой скорбью, с горем-то каким протянул старец, болезненно морщась.

Кинулась к кровати его, стала на колени перед ним, сложила руки под благословение:

– Батюшка, благословите меня на операцию: рак обеих грудей признают, три года у врачей…

Не дал договорить, крестит, дает руку для поцелуя и тянет:

– Не-ет, не благословляю. Спаси тебя, Господи, помилуй и спаси! – и начал меня крестить.

Я почувствовала, будто пролазаю я в какую-то узкую щель или угольное ушко. Сверху дошло до грудей и как шкура с меня слезает. Слезло все – стало легко. Явилась домой дочка, захлопотала о грелке.

– Не надо, доченька, все сделано уже, не болит: батюшка исцелил одним прикосновением.

Через несколько дней опухоль на грудях размягчилась, а вскоре и совсем исчезла. К врачам я не шла. Они за мной прислали на операцию.

– Я не болею, у меня ничего нет, – заявила я им. Послали к врачу, врач удивляется, а сказать, что это батюшка исцелил, я постеснялась.

За свою девственную святую жизнь старец награжден от Господа силой сверхъестественного врачевания. Даже рак, который у врачей неизлечим, лечил святой старчик молитвой и святой водой уничтожал бесследно.

* * *

Я, Анюта, упала в погреб: нельзя было ни дохнуть, ни лечь, ни сесть, ни тряхнуться – все болело, а бок особенно. Подошла я в церкви к миропомазанию и говорю старцу, который помазал сидя:

– Нога болит и бок. Он помазал мой лоб и говорит:

– С Богом…

Отошла – и вся боль исчезла. Домой прихожу, и хоть за водой беги: ни нога, ни бок, ничего не болит, как будто и не падала я в погреб.

Не было случая, чтобы человек отошел от старца ненаселенный, он врачевал любую болезнь.

* * *

Наташа, старая дева, маленькая ростиком, худенькая, с острым носиком, всегда в юбках до пят, глубоко верующая живет в Кевде, напротив школы, с племянницей Пелагией. Наташа рассказывает о батюшке.

К нам зашли женщины. Шли они из Каменки пешком (автобусы не ходили тогда), попросили попить. Я дала водицы и хлебца, а одна из них говорит:

– Как я хотела поесть хлебца и прихлебнуть водичкой! Спасибо тебе, дорогая.

Я спросила, откуда они и куда идут. Оказалось, они из-под Чембара, а ездили на благословение к старцу Иоанну в Оленевку. И стали они рассказывать, какие он чудеса творит: исцеляет, прозорливый, постник, мудрый, воспитатель и врач духовный… До двух часов ночи пересказывали святые дела старца. С той поры я задумала тоже поехать к нему. Я была очень больна, несколько лет у меня продолжались сердечные припадки: заколотится сердце, начну задыхаться, тоска какая-то нападет, душит меня, душит, и я кричу и все на себе рву. Такие припадки повторялись почти каждую неделю. Вся взмокну, волосы прилипнут, а потом в сон ударит, и сплю долго. Просыпаюсь, и опять вроде здорова. Вот и задумала я поехать к батюшке. Поля согласилась меня везти. Пришел день ехать, а я ни в какую: «Не поеду! И все тут». И моя Поля Курилка насильно меня собрала, а я кричу, вырываюсь, мучаюсь:

– Не дойду я, не доеду.

– Дойдешь, давай, давай, давай, собирайся.