Текст книги "У каждой строчки свой мотив"

Лес действительно был диким и нехоженым. Тропинка, по которой я шёл, быстро оборвалась, словно нитка в руках неумелой пряхи. И мне пришлось продираться сквозь плети дикого винограда, шиповника и ползучих лиан.

«Бездельники! – раздражённо думал я о местных работягах. – Со страху штаны обмочили. Тигрицу выдумали! Нет бы эти заросли в порядок привести. А то мнутся на опушке, как гуси со связанными лапами».

Звери вокруг были непугаными, и казалось, они впервые видят человека. Оленья ланка выглянула из-за самшита и тоненько свистнула. На её зов на поляну выбежал оленёнок, весь в солнечных пятнышках. Моя рука сама потянулась за стрелой. Но мать была начеку. Свистнув тревожно, она метнулась в сторону, распушив белую «салфетку». Малыш бросился за ней, и только сбитая с травы роса указывала, что здесь были олени.

Лес был невероятно богат на звуки, цвета и запахи. Пахла земля – чем-то странным, не таким, как в других краях. Словно смешали полынную горечь, старую ржавчину, добавили еловой живицы и чуть-чуть мускуса. Потом вплелась нотка сандала и совсем неожиданно – аромат молока. Земля была похожа на раздобревшую мать, кормящую всех, кто припадал к её соскам. Я набрёл на небольшой водопад, неспешно спускающийся по уступам. Кроны деревьев нависали над ним и дарили ему свои убегающие отражения, кусочки коры и разноцветные листья. Камни поблёскивали слюдой и перемигивались друг с другом через поток. Всё было невероятно живым, сочным, наполненным силой и при этом открытым. Распахнутым, точно ворота в праздничный день, когда ожидаешь желанных гостей.

Эта странная доверчивость и щедрость природы пробудила во мне страх. Я привык, что жизнь прячется, чтобы не стать жертвой. Убегает в дупло белка, в камышах скрываются утки, даже тигр «смывает» свой след в ручье.

Тигрица! Околдованный лесом, я совсем забыл о ней. Но никаких следов грозного зверя я не нашёл. Не было отпечатков лап, «затёсов» на стволах – никаких признаков, что в дебрях живёт опасный хищник. День уже начал угасать, когда я набрёл на небольшую хижину.

«Видать, отшельник», – решил я и ошибся.

Дверь хижины приоткрылась, и на пороге появилась женская фигура. Тонкое нежное лицо из тех, что в народе называют «дынное семечко». Чёрные волосы спадали на плечи и текли волной почти до земли. Никаких гребней и сложных причёсок! Но незнакомка была так хороша, что я замер, словно лис, услышавший голос крови.

Итак, в маленьком доме посреди таинственного леса жила прекрасная девушка. Она пристально смотрела на меня и молчала. Молчал и я. Я всегда был волен в отношениях с женщинами, но сейчас что-то сковало меня. Ощущение было таким же, как в далёком детстве, когда дед учил меня плавать и вытолкнул беспомощным кутёнком из лодки. Я пошёл ко дну, захлёбываясь и замирая. Старик вытащил меня на берег, бросил на песок и сел рядом, ожидая, когда я приду в себя. Через два дня он повторил свой урок. Я научился плавать, но чувство странного оцепенения запомнилось.

Девушка подняла повыше масляный фонарь, который держала в руке, и осветила им моё лицо. Должно быть, я произвёл на неё хорошее впечатление. Кончики её губ чуть приподнялись, намекая на улыбку. Она повернулась и ушла в хижину, оставив дверь приоткрытой. И я решил последовать за ней.

Убранство дома было очень простым, но при этом изящным. Не висели свитки с изречениями мудрецов. Не было обязательного для каждого дома алтаря. Вазы и статуэтки не украшали собой жилище. Но оно было невероятно живым. Стены были расписаны искусным художником. Казалось, что цветы и листья покачиваются под каплями дождя. И я вновь почувствовал странный запах, тот, которым одаривала сегодня земля.

Хозяйка поставила на низенький стол тарелки с едой и взглядом пригласила меня. Голодный, я подобрал всё до последней рисинки. И тут меня осенила мысль: «Неужели красавица – немая?» Девушка откинула волосы со лба и, словно слыша мой вопрос, ответила:

– Теперь, когда ты принял из моих рук еду, я поняла, что могу доверять тебе. Ведь ты доверился, не зная меня. Кто ты, странник?

– Можешь называть меня Охотником.

– Охо-оот-ник, – она произнесла моё имя нараспев, словно прислушиваясь к каждому звуку.

– А как зовут тебя?

Девушка улыбнулась, и я подался вперёд, ловя отсвет от её лица.

– Меня зовут Лепесток Лилии. Мой отец считал, что один лепесток может сказать больше, чем целый сад, заросший цветами.

– Твой отец был прав. Намного интереснее разгадывать тайну, чем получать готовое. Это как идти по следу за зверем: то ты идёшь за ним, то он за тобой.

Её глаза внезапно осветились синей вспышкой. Но спустя миг всё было по-прежнему. И я подумал, что виноваты тени от фонаря. Она постелила на циновки мягкие, пушистые ткани и вновь взглядом позвала меня.

– Ты слишком напряжён, – сказала девушка, прикоснувшись к моему плечу. – Хочешь, я помассирую тебе спину? Тебе ли, как охотнику, не знать, что сила – в расслаблении.

Я лёг. Лепесток Лилии развела малый огонь под чашей с благовониями. Аромат поплыл по комнате, и я поплыл вместе с ним, качаясь на волнах удовольствия. Тонкие пальцы девушки побежали по моей спине, едва касаясь её. Она снимала давнюю закостенелость, словно медный панцирь. К прежним ароматам прибавился сладкий запах сандала. Нежные ладони поглаживали, нажимали и вновь порхали бабочками. А потом мне показалось, что я слышу внутри себя гул барабанов. Он нарастал… Да, чаровница играла на мне, как на пустоте, обтянутой кожей Дракона. Это я гремел на всю Вселенную, возвещая Богам о своём счастье. СЧАСТЬЕ!

Лепесток Лилии затихла, а затем я почувствовал, как её пальцы проникают в старый шрам, уродующий моё плечо. Я вздрогнул.

– Лежи, – её голос вновь успокоил меня. – Это…

– Это лапа тигра, – приглушённо ответил я. – Десять лет назад он кинулся на меня из засады, когда я шёл по его следу. Удивительно, что зверь не сожрал меня тогда. Два месяца я провалялся на лавке у знахаря. Шрам остался как напоминание, что…

Я остановился.

– … что… – Она хотела слышать продолжение.

– Напоминание, что кто-то оказался умнее меня.

Шрам начал гореть, словно его раскалили на жаровне. Я терпел. Девушка положила ладонь на плечо, и боль исчезла.

Мы легли спать рядом, на одной циновке. Лепесток Лилии быстро уснула, а от меня же сон сбежал. Красавица была под стать земле, на которой рос лес. Такой же щедрой и распахнутой. При этом даже тень вульгарности не касалась её чистой души. Я потихоньку встал, достал из колчана стрелу и положил между нами.

Я смотрел на цветок. Вернее, на гигантский бутон, натуго спеленавший сам себя. Необъяснимая сила притягивала к нему, и в то же время что-то глубоко внутри меня кричало: «Берегись! Опасность!» Мои пальцы коснулись гладкой поверхности и тут же отпрянули. Бутон ожил. Края лепестков зашевелились и начали расходиться в стороны. Я почувствовал зверька в их тесноте и мраке. Он копошился, ворочался и потирал свою мордочку. Меня влекло туда, словно лягушку в пасть змеи. Глухой рокот послышался за спиной. Я оглянулся и увидел тигрицу. Она стояла совсем близко, но я ощущал только синее пламя, горевшее в её глазах. Я отскочил от цветка и выхватил стрелу. Тигрица исчезла. Лепестки вновь сомкнулись кольцом.

Я лежал на циновке.

«Это был лишь сон», – разочарованно подумал я и привстал.

Хижина была пуста. Кроме меня и обрывков моих видений в ней не было больше никого. На столе меня ожидал завтрак. Я вышел из дома и улыбнулся. Никогда раньше я не улыбался столь искренне. Может быть, лишь в раннем детстве. Потом улыбка превратилась в усмешку, в оскал защищающегося зверя.

Я улыбался каплям молока, падающего из груди ланки на землю. Оленёнок глазел на меня, позабыв сосать мать. Я замер, и малыш вновь зачмокал, нетерпеливо подталкивая носом грудь.

Сквозь закрытые веки в меня проникало тепло солнца, согревая моё сердце. Казалось, замёрзшее навсегда. Земля обхватила меня, как ребёнка, и стала покачивать, напевая. Я услышал голос своей матери, угасший, спрятанный в самый дальний уголок памяти. Мне было всего три года, когда она умерла. Дед, сумрачно поводя бровями, говорил, что от тоски. И вот сейчас её ладони снова гладили меня по голове, возвращая в прошлое.

«Фу, – стряхнул я с себя морок. – Совсем раскис! Того гляди обрыдаюсь! Пора за дело браться. Тигрица показалась, значит, она совсем близко».

Моя рука по привычке легла на покалеченное плечо, чтобы растереть шрам. Но кожа была ровной. Рваные края давней раны исчезли. Потрясённый, я стоял истуканом, скосив глаза себе на спину.

«Чаровница! – ошеломлённо думал я. – Такого мастерства я ни у одного знахаря не встречал. Где же она? Надо поблагодарить за помощь».

Забыв о завтраке, я отправился на поиски. На траве, облитой росой, явственно выступали следы. Я почувствовал себя охотничьим псом, ловящим в воздухе тени запаха. Лес звенел птичьими голосами, постукивал и шумел, капал и взвивался визгом, урчал и стрекотал, смеялся и плакал – в общем, жил. И от этого тоже хотелось жить, распластываясь в почти бесшумном беге.

За кустами мелькнуло светлое пятно, и я выбрался на берег ручья. Совсем немного, и его можно было бы назвать речкой. Но, как говорят, нос не дорос. На другом берегу, на лобастом камне, сидела Лепесток Лилии. Она задумчиво покачивала босой ногой, что-то напевая. Непонятно почему, но я шмыгнул обратно. Девушка скинула с себя одежду и медленно вошла в ручей. Она плескала воду себе в лицо и на нежную грудь, улыбаясь от удовольствия. А ручей вокруг неё играл солнечными бликами, озоровал, прикасаясь к смуглой коже, подпрыгивал белыми бурунчиками. Я подался вперёд, и тут подо мной хрустнула сухая ветка. Я увидел, что девушка смеётся заливисто и откровенно. Сломанные кусты предательски показали мой обратный путь.

Я вернулся в хижину и стал дожидаться хозяйку.

На дне плетёного сундука хранилась флейта, обёрнутая белым шёлком. Лепесток Лилии развернула ткань, и флейта, тихо вздохнув, легла на её колени.

– Она принадлежала моему отцу, – сказала девушка, гладя инструмент. – А к нему попала от бродячего монаха.

Неожиданно она протянула флейту мне:

– Хочешь услышать, как она поёт?

Я усмехнулся:

– Дед говорил, что девять обезьян толклись на моих ушах. Для меня что гром барабана, что визг флейты – одинаково.

Девушка улыбнулась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:

– Кто играет на ЭТОЙ флейте, тот слышит свою душу. Попробуй.

Я взял длинную дудку и приложил к своим губам. Сдавленный хрип, стон и странное мычание выползли из горла флейты. Я досадливо бросил её обратно на колени хозяйки.

– Говорил же, что не умею играть! Зачем ты меня заставила? Ты что, хочешь доказать мою никчёмность?

Маленькая ладонь легла поверх моего сжатого кулака:

– Я не хотела тебя обидеть. Просто в этом лесу человек становится самим собой или… не становится. Ты действительно услышал то, что прячется в тебе, что сковывает тебя, что мешает твоей душе петь вольготно и открыто. Ты можешь уйти сейчас или же…

Мой гнев растаял, словно иней под весенними лучами.

– Я выбираю или. Охотник никогда не бегает от препятствий.

– Тогда иди на реку. Там ожидает тебя лодка. Садись в неё. Что будет дальше…

Тонкая улыбка вспорхнула на её губы.

– Ты увидишь.

Лодка плыла в тумане. Вскоре я уже не понимал, где нахожусь. И только плоды, падающие с ветвей деревьев, говорили мне, что берег рядом. Флейта лежала на дне лодки, напоминая о моей хриплой сути.

Время остановилось. Туман насквозь пропитал мою одежду, и я стал зябнуть. Течение лениво несло меня в неизвестность. Понемногу дремота овладела мной. Я пришёл в себя, когда нос лодки ткнулся в песчаный берег. Туман рассеялся. Зев пещеры зиял посреди заросшей морды горы. Я вытащил лодку из воды и пошёл к загадочной чёрной дыре.

– Что это? Неужели снова сплю? – сильно дёрнул себя за мочку уха.

Передо мной опять был странный цветок, не пожелавший раскрыться в прошлый раз. Терпкий запах волнами кружил вокруг него, заставляя сердце судорожно сжиматься. Пальцы легли на лепестки, словно на женскую кожу, и стали гладить. Рычание тигрицы заскребло тишину. Но я не мог остановиться. Мои руки продолжали ласкать цветок, пахнущий всё сильнее. Послышался треск, и бутон распахнулся алым, с чуть подгоревшими охристыми краями. Цветок оказался пещерой – в пещере. Я стоял под гигантскими сводами. Сверху падали белёсые капли и растекались по моему лицу, по стенам и по извилистому дну пещеры. Знакомый голос зазвучал из глубины, и я пошёл на него.

Проходы местами были так узки, что мне приходилось протискиваться сквозь них. На стенах высвечивались знаки, чем-то похожие на знакомые иероглифы, но всё же не они. Я дотронулся до красных линий, и они зазвучали, наполняя пещеру светом, барабанным эхом, пением флейты, свистом ветра и звоном дождя.

Я оказался на широкой площадке над водопадом. Посреди неё стояла Лепесток Лилии. Голубой шёлк, затканный узорами, мягко обрисовывал её гибкую, тонкую фигуру. Длинные рукава одежды свисали с приподнятых рук и покачивались, словно струи подземной реки. Она танцевала.

Её тело жило своей собственной, неподвластной разуму жизнью. Она была самой природой – сокрушающей и рождающей; маленькой, как лягушонок Нон-фа, и огромной, как волна цунами; прозрачной, как крылья стрекозы, и закрытой, словно мысли императорского советника; прохладной, как вода в драгоценном фарфоре, и раскалённой, словно ночи любви. В ней было всё, и она была всем.

Желание охватило меня, и я – голодным волком – бросился на неё. Мои руки сомкнулись, вбирая в себя её чувственность, нежность и свободу. Я ликовал! Охотник выследил добычу.

Лепесток Лилии изогнулась, откидываясь назад, и её глаза осветились алым огнём.

– Охотник… – засмеялась она.

Я увидел белую тигрицу, взлетевшую в прыжке над моей головой.

Темнота.

Я был погребён в её глотке, опечатан сургучом её рёбер, всосан её кровью. Меня больше не было. Не было того, кто кичился своей силой, того, кто потерял в себе женщину-мать, того, кто прятал свой страх, убивая непохожих на себя. Промелькнул падающей звездой по небу и погас.

Темнота.

Я ощущал себя крошечным семенем, лежащим в трещине между камнями. Моя кожа лопалась, и я выпускал себя из тесной каморки. Тянулся глазами, волосами, ногтями – к свету. Пробивал землю макушкой и пробовал языком тающий снег. Разбрасывал себя – стеблем, листьями, цветами, хмурыми шмелями и семенами. Падал семенем в расщелину и видел, как я – уже старый, пожухлый – завершаю путь.

Темнота.

Свет просачивался сквозь скорлупу яйца. Я чувствовал, как тепло согревает меня извне – большой птицей. Меня переворачивали, ставя с ног на голову. Я снова хотел выйти. Скорлупа треснула, и мир задышал вокруг меня стремительно и жёстко. Гнездо было распластано на скале, звенящей от укусов холода. Я глотал кусочки сырого мяса, давясь от жадности. Культи рук снова отрастали, превращаясь в крылья. Время сжалось. Падаю в бездну, стараясь забыть, что я – человек. Лечу. Дышу. Разбиваюсь о зеркало Луны.

Темнота.

Я внутри белой тигрицы. Я… Кто я?

Я – время? Нет.

Я – голос? Нет.

Я – песчинка? Нет.

Я – Жизнь? Нет.

Я – Смерть? Нет.

Кто я?!

– Ты – во всём, и всё – в тебе! – Вместе с кровью я выпал на землю.

Мягкую, сочную, трепетную, ласковую землю.

Открыл глаза. За окном в темноте ночи горел высокий костёр, и тонкая женская фигура танцевала возле него.

Закат горел так, словно солнце в последний раз светило над землёй. Он полыхал, подпаливая вихрастые макушки тростника, окунался в реку, распаляя её своей страстью. Деревья обмахивались широкими веерами листьев, словно придворные дамы. Вечер звенел голосами цикад. Лишь изредка их перебивал хриплый бас лягушки-буйвола, выпучившей глаза от усердия.

На поляне цеплялось искрами за темноту золотое кольцо из множества костров. Внутри него танцевала обнажённая Лепесток Лилии. Я переступил через пламя и оказался напротив девушки. Её красота манила, но я стал уже иным. Я – ставший жизнью и смертью. Я – забывший себя. Я – вновь рождённый кровью Духа.

Девушка открыла глаза и протянула мне руку. Костры вспыхнули ярче. На круглой поляне уже не было мужчины и женщины. Тигр и белая тигрица кружились в танце посвящения. Они были огнём, выросшим из чрева земли; потоком времени, замирающим и бегущим; ветром, падающим на восемь лохматых лап; оврагом с глиняными стенами, из которых глядит древность; дождевым червяком, пропускающим сквозь себя семена и остатки корней; волосами, скрученными на затылке; глазами, которые видят то, что забыто и найдено; сердцами, умеющими любить.

Лепесток Лилии лежала на циновке, а я вдыхал тонкотерпкий аромат духов, обволакивающий её. Мои руки коснулись смуглой кожи и потекли двумя реками по её спине, ощущая, как изнутри пробивается сила. Она закручивалась змеёй вокруг бёдер девушки и поднималась спиралью вверх. Я, не привыкший к нежности, ласкал тело, принимающее меня. Мы стали одним целым – свободой.

Наутро я покинул странный лес. Деревушки с трусливыми рыбаками не оказалось на прежнем месте. Ни домов, ни клетушки с вопящими курами, ни старейшины – ничего.

Странник обвёл взглядом крестьян.

– Ничего, – повторил он.

– Как это? – спросил хозяин харчевни.

– Их тигрица сожрала, пока он с девицей прохлаждался, – загоготал самый догадливый.

– И то! – поддержали его селяне. – Бабы – они такие, заманят, окрутят!

Странник бросил на стол две монетки и поднялся.

– А тигрица-то? – любопытные носы потянулись за ним. – Ты её убил?

Странник надменно вздёрнул верхнюю губу:

– Какая тигрица? Я же вам сказал – ничего не было.

На окраине за ним увязался местный дурачок, по прозвищу Три Ячменя. Он-то и увидел, как рядом со странником появилась огромная белая тигрица и они вместе пошли на закат, полыхающий, как в последний раз. Три Ячменя с криком бросился обратно, косноязычно лепеча о страшном призраке, прокравшемся в их селение.

Но над ним посмеялись.

Кто ж поверит дурачку?

Юлия Семёнова

Юлия Александровна Семёнова родилась 23 апреля 1987 года в Смоленской области. В 2009 году окончила стоматологический факультет Смоленской государственной медицинской академии.

В 2012 году прошла стажировку по дентальной имплантологии в Германии. В 2016 году окончила клиническую ординатуру по специальности «челюстно-лицевая хирургия» на базе медицинского института Российского университета дружбы народов. В 2018 году получила учёную степень кандидата медицинских наук, защитив диссертацию на базе Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова.

Является автором ряда научных статей в журналах, рецензируемых ВАК. Лауреат конкурса инновационных проектов молодых учёных по программе «УМНИК», получатель гранта от Фонда содействия инновациям.

С 2014 по 2018 год – член молодёжного парламента при Смоленской областной Думе.

Автор и преподаватель серии курсов повышения квалификации медицинских работников для врачей-стоматологов и челюстно-лицевых хирургов. Доцент кафедры пропедевтической стоматолог и Смоленского государственного медицинского университета.

Сооснователь, главный врач Центра челюстно-лицевой и дентальной имплантологии «I.R.I.S.».

Разработчик авторской программы медицинского персонального мониторинга стоматологических больных. Лауреат конкурса «Лидер высоких технологий» в номинации «Технологии живых систем» (Москва, 2020). Партнёр АНО «Славься, Отечество». Автор образовательного медицинского проекта на основе психофизических актёрских практик «Театр. консультаций».

Член Российского союза писателей.

Выходи из домика prioris nomen Артёму

 
Выходи из домика. Складывай двери, бей окошки,
души губы, что целовали крошки
мусора в чужой голове.
 
 
Души не чаю, провожая красно-важные закаты других,
но своих городов, встречаю прохожих, вернувшись к чаю,
но без пирожных. Мне сладко.
 
 
А ты выходи из домика. Там много вокруг красивого.
«Боль, болен, болезнь и покойся с миром. Аминь»
оставь для других. Возьми силою
в руки себя – убивай этот вирус.
Нет больше там репликации,
как увядший цветок замёрзшей акации,
выброси за бортом весь дурной вкус.
 
 
Выходи не на прогулку из домика,
Не выключай там воду и газ – пусть заполняют
они всё пустое – пустое!
Оставляй утюги – и разгладят они, что не видно.
Ну а Кошки погибнут —
не без этого, брат!
 
 
Ты складывай лестницу до причастия
Себя к чему-то более важному, коль выйдет, а коль нет —
подойдёт для обряда.
Так вытащишь из кармана награду, разложишь – и будто бы
выше.
Да-да, в доме много ещё такого полезного,
но ты слышишь…
 
 
Новый день приходит, стирая память имён, что висят
на стенах давно.
Взобравшись на трон
собственной безопасности,
наблюдаешь в огромный бинокль с функцией записи
уже чужую судьбу.
 

Москва, ночь 08. 10. 2021