Текст книги "Юмор правителей России от Керенского до Путина"

И смотрит с улыбкою Сталин…

Вождь Страны советов в своих шутках, в своём пристрастии к фольклору, к народному острому словцу проявился, быть может, ярче и точнее, нежели в любых других своих ипостасях.

Иосифа Сталина… Скажем больше – Иосифа Виссарионовича Сталина можно понять через любовь и через ненависть, через фанатизм со знаком «плюс» и с противоположным знаком, через марксизм и через историю великих империй. А можно приблизиться к Сталину через его юмор, через его иронию – то добродушную, то грозную – которой проникнуты все – без исключения – его выступления и статьи. Пожалуй, кроме большинства фронтовых. Сталин создал собственный стиль – как в одежде, как в политическом фехтовании, так и в острословии. Есть такая планета в русской истории – Острословие Сталина. Там всегда звучат его шутки, а за ними следуют взрывы хохота.

Сталина часто сравнивали с Иваном Грозным. Есть что-то общее в их артистической манере – то самоуничижительной, то запредельно горделивой. В чем-то он учился у своего кремлевского предшественника.

Юмор Сталина одних вдохновлял, других бросал в дрожь. Оппоненты считали, что, главным образом, это шутки «с позиций силы», когда диктатор играет с людьми, как кошка с мышкой. Видели в них цинизм, улыбку палача. Для сторонников вождя его юмор почти равнозначен сталинской мудрости. Есть, конечно, и срединное отношение, позволяющее без перекосов даже не оценить, а познать человека, с «сердцем и именем» которого связано несколько десятилетий нашей истории.

Конечно, советский художники предпочитали создавать на Сталина только сугубо дружеские шаржи

Сталин и ныне популярен. Собирателей шуток вождя немало – среди писателей, историков, философов… Вышло несколько книг, основанных на сталинском фольклоре, который черпают как из более-менее достоверных источников (приказы, сочинения и интервью самого Сталина, мемуары), так и из пересудов и слухов, в которых, впрочем, есть своя правда, подчас не менее мощная, в особенности – по влиянию на умы.

Отметим сразу: самые серьезные исследователи – включая очевидных критиков Сталина – отмечали его своеобразный юмор (как и литературный талант). Даже у Александра Солженицына и Дмитрия Волкогонова есть такие умозаключения.

Вспомнить все шутки Сталина – и достоверные, и легендарные – вряд ли возможно. Не исключено, что и в наше время рождаются новые шутки Сталина. Ведь он «раскручен» как поп-звезда. И, безусловно, остается светилом первой величины в череде правителей нашей страны, проявивших себя на ироническом поприще. Достаточно вспомнить, что Сталину явно приписывается: «Смерть одного человека – это трагедия, гибель миллионов – статистика», «Неважно, как проголосовали, важно – как подсчитали голоса», «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы». Тут и стиль, и размах – не сталинские, ближе к какому-нибудь латиноамериканскому Сомосе.

А ведь долгие годы товарища Сталина не считали записным остряком. Особенно противники – такие, как Лев Троцкий – отказывавшие Иосифу Сталину не только в остроумии и чувстве иронии, но и вообще в интеллектуальных способностях. Для них (а заодно – и для ниспровергателей вождя, которые весьма активно действовали после XX и XXII съездов КПСС, а потом и в первые годы Перестройки) Сталин – пахан, урка, малокультурный грузин, дорвавшийся до власти только благодаря восточному коварству да умению вести подковерную борьбу. Бывает ли так? Навряд ли. По крайней мере, со Сталиным всё обстояло иначе.

Зато Ленин, называвший его «чудесным грузином», скорее всего, ценил юмор своего ученика.

Смех в зале

О, эти ремарки в стенограммах съездов и партийных конференций! Взаимоотношения со смеховой культурой были сокровенно важны для Сталина. Это не преувеличение. Вот Генрих Бёлль – немецкий писатель, драматически переживавший трагедию нацизма и, по чести, не любивший ни Сталина, ни Гитлера с либеральных позиций, не терпел, когда этих двух политических деятелей называли чуть ли не близнецами. И принципиальным отличием Сталина от Гитлера он считал его простоту, искреннюю склонность к юмору и к улыбке. Адольф не любил казаться смешным, Сталин этого нисколько не боялся. Гитлер хотел остаться в глазах арийцев исключительно в патетическом, торжественном контексте. Сталин – в куда более человечном, со смешками и шуточками.

В последние годы, в особенности – после Победы – постаревший Сталин стал склонен к более патетическому стилю. Но и тогда он не забывал о своей черноусой молодости и частенько шутил как в прежние года. Недаром в одной из всенародно известных песен «времен культа» пели: «И смотрит с улыбкою Сталин, советский простой человек». Знаменательная песня!

Юмор Сталина, как правило, немногословен. Не помпезен. Крайне редко – вульгарен. Его манеру хорошо подметил Демьян Бедный в стихотворении, которое в последние годы почти не публикуют:

 
Вошел я к Сталину этаким орлом.
Товарищ Сталин за столом.
– «Товарищу Сталину многая лета!»
(Пожал мне руку. Но никакого ответа.)
– «Вот Чемберлен… Не есть ли это окончание?..»
(Молчание.)
– «Пробуют наши нервы, похоже?..»
(Все то же.)
– «Опять пойдут новые Генуи, Гааги…»
(Перебирает бумаги.)
– «Мир, значит, на ладан дышит…»
(Что-то пишет).
– «Нам бы с Францией понежней немножко…»
(Посмотрел в окошко.)
– «Дескать, мы с тобой, с голубкой…»
(Задымил трубкой.)
– «А той порой, возможно, право…
Кто-нибудь причалит на советский причал».
(Прищурясь, посмотрел лукаво
И головою покачал.)
– «Английский рабочий – тоже не пешка…»
(Усмешка.)
– «И Персель слово не зря брякнул».
(Крякнул.)
– «Ваша речь о «троцкизме»… полторы полосы…»
(Погладил усы.)
– «Тоже «гирька»… на дискуссионные весы!»
(Посмотрел на часы.)
У Сталина времени мало, понятно,
Но меня за болтливость не стал он журить.
– «Заходите, – сказал, – так приятно…
Поговорить!»
 

Здесь и дружеский шарж, и уважение, и опаска, и понимание, что Сталин поймёт и эту шутку (хотя они с Демьяном далеко не всегда находили общий язык). И всё проникнуто иронией. Кстати, когда вождю не понравился антифашистский памфлет Демьяна «Борись или умирай» («Ад») он написал ему: «Новоявленному Данте, т. е. Конраду, то бишь… Демьяну Бедному. Басня или поэма «Борись или умирай», по-моему, художественно-посредственная штука. Как критика фашизма, она бледна и неоригинальна. Как критика советского строя (не шутите!), она глупа, хотя и прозрачна. Так как у нас (у советских людей) литературного хлама и так не мало, то едва ли стоит умножать залежи такого рода литературы еще одной басней, так сказать… Я, конечно, понимаю, что я обязан извиниться перед Демьяном-Данте за вынужденную откровенность. С почтением. И. Сталин». А чаще всего Бедному доставалось за очернение дореволюционной действительности. Получается, что его и из партии выгнали фактически за насмешки над русскими богатырями и крещением Руси…

Шутки продолжались

О «раннем Сталине» вспоминал Молотов: «Помню, метель, снег валит, мы идем со Сталиным вдоль Манежа. Это еще охраны не было. Сталин в шубе, в валенках, в ушанке. Никто его не узнает. Вдруг какой-то нищий к нам прицепился: „Подайте, господа хорошие“. Сталин полез в карман, достал десятку, и дал её нищему. А нищий нам вслед: „У буржуи проклятые!“ Сталин потом смеялся: „Вот и пойми наш народ! Мало даёшь – плохо, много – тоже плохо!“».

Причем, они тогда уже были вождями, хотя и сравнительно молодыми! Переписку с соратниками Сталин в те годы тоже вел в ироническом стиле: «Молотштейну привет! Какого черта забрался в берлогу, как медведь, и молчишь? Как у тебя там, хорошо ли, плохо ли? Пиши…» (1929).

Официальное собрание сочинений Сталина изобилует ремарками: «оживление в зале», «веселое оживление», «смех», «общий хохот». Он строил свой риторический стиль на шутках, на репризах. Он умел выставить противника дураком. Вот, например, 1923 год, дискуссия о вхождении Грузии в Закавказскую Федеративную республику. Поликарп Мдивани выступал против… Сталин: «Мдивани изображает дело так, что… все-таки он победил. Я не знаю, что назвать тогда поражением. Впрочем, известно, что блаженной памяти Дон Кихот тоже считал себя победителем, когда его расшибло ветряными мельницами. Я думаю, у некоторых товарищей, работающих на некотором куске советской территории, называемом Грузией, там, в верхнем этаже, по-видимому, не все в порядке».

На одной из встреч с руководителями коммунистических партий из десятка стран Сталину задали вопрос с подковыркой: «Правильно ли утверждение, которое распространяется в Германии Рут Фишер и Масловым, о том, что теперешнее руководство Коминтерна и русской партии выдает рабочих контрреволюции?».

Он тут же выставил абсурдность этой темы, на ходу сочинив недурной фельетон: «Надо полагать, что правильно. Надо полагать, что Коминтерн и ВКП(б) выдают с головой рабочий класс СССР контрреволюционерам всех стран. Более того, я могу вам сообщить, что Коминтерн и ВКП(б) решили на днях вернуть в СССР всех изгнанных из нашей страны помещиков и капиталистов и возвратить им фабрики и заводы. И это не все. Коминтерн и ВКП(б) пошли дальше, решив, что настало время перейти большевикам к питанию человеческим мясом. Наконец, у нас имеется решение национализировать всех женщин и ввести в практику насилование своих же собственных сестер. (Общий смех. Отдельные возгласы: «Кто мог задать такой вопрос?») Я вижу, что вы смеетесь. Возможно, что кто-либо из вас подумает, что я отношусь к вопросу несерьезно. Да, товарищи, нельзя серьезно отвечать на такие вопросы. Я думаю, что на такие вопросы можно отвечать лишь насмешкой».

Изюминкой каждого выступления Сталина были шутки, веселые издевки над оппонентами. Тут можно и нужно цитировать километрами. Одни ремарки чего стоят – вплоть до «гомерического хохота»: «Особенно смешные формы принимают у них (у правой оппозиции. – А.З.) эти черты человека в футляре при появлении трудностей, при появлении малейшей тучки на горизонте. Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка – они уже в тревоге: как бы чего не вышло. Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезти как следует из норы, – а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти. (Общий хохот.)

Мы успокаиваем их и стараемся убедить, что тут нет ничего опасного, что это всего-навсего таракан, которого не следует бояться. Куда там! Они продолжают вопить свое: “Как так таракан? Это не таракан, а тысяча разъяренных зверей! Это не таракан, а пропасть, гибель Советской власти”[412]… И пошла писать губерния… Бухарин пишет по этому поводу тезисы и посылает их в ЦК, утверждая, что политика ЦК довела страну до гибели, что Советская власть наверняка погибнет, если не сейчас, то по крайней мере через месяц. Рыков присоединяется к тезисам Бухарина, оговариваясь, однако, что у него имеется серьезнейшее разногласие с Бухариным, состоящее в том, что Советская власть погибнет, по его мнению, не через месяц, а через месяц и два дня. (Общий смех.) Томский присоединяется к Бухарину и Рыкову, но протестует против того, что они не сумели обойтись без тезисов, то есть сумели обойтись без документа, за который придется потом отвечать: “Сколько раз я вам говорил – делайте что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов” (Гомерический хохот всего зала. Продолжительные аплодисменты.)».

Он понимал: для победы над оппозицией необходимы крылатые, афористичные лозунги. Например, такие: «Вы спрашиваете: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый, и второй уклоны».

Но главный лозунг Сталина середины 1930-х – «Жить стало лучше, жить стало веселее!». Именно «веселее». А точнее, как говорил Иосиф Виссарионович – «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живётся, работа спорится». Это было продолжение того шутливого стиля, который задавал Сталин стране:

 
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!
 

Одним из любимых фильмов Сталина, наряду с «Чапаевым», была «Вольга-Волга» – довоенная кинокомедия Григория Александрова. Пересматривал он ее многократно. Кстати, он любил пересматривать и чаплинские комедии. Встретив как-то актера Игоря Ильинского, исполнившего в «Волге-Волге» отрицательную, но уморительно смешную роль Бывалова, Сталин сказал ему радушно: «Вы бюрократ и я бюрократ. Мы поймем друг друга».

А во время войны он подарил эту комедию американскому президенту.

Рузвельт посмотрел, поулыбался, но понял, что к фильму следует присмотреться.

Когда ему перевели его подробно – он заметил там такой комический куплет:

 
Америка России подарила пароход:
С носа пар, колёса сзади,
И ужасно, и ужасно,
И ужасно тихий ход!
 

Вот тут-то Рузвельт и воскликнул: «Всё ясно! Сталин упрекает нас за затяжку с открытием второго фронта!».

Не будем забывать: он был лидером первого в мире государства рабочих и крестьян. То есть – трудовых людей. И любил иногда общаться с народом в духе запорожцев с картины Репина. Так, чтобы все хохотали. Самый яркий (хотя далеко не единственный) пример в этом смысле – выступление Сталина 14 марта 1935 года на торжествах по поводу пуска московского метрополитена.

Это был радостный день – и Сталин постарался, чтобы он стал еще и по-настоящему весёлым.

Приведем начало его на удивление раскрепощенной речи: «Дело сводится к следующему: партия и правительство наградили за успешное строительство Московского метрополитена одних орденом Ленина, других – орденом Красной Звезды, третьих – орденом Трудового Красного Знамени, четвертых – грамотами Центрального Исполнительного Комитета Советов.

И вот у нас вопрос – а как быть с остальными товарищами (оживление в зале), которые работали не хуже, чем награжденные, которые по мере сил клали свою кровь, труд, силы на дело Московского метрополитена.

Как быть с ними – вот вопрос.

Мы из президиума глядим на вас: рожи не у всех одинаковые (оживление в зале, бурные аплодисменты).

Одни из вас будто бы рады, другие недоумевают – что же это, сволочи, обошли нас (взрыв аплодисментов).

Так вот, эту ошибку партии и правительства мы хотим исправить перед честным миром (аплодисменты).

Чтобы долго не говорить, я не охотник большие речи говорить, а прямо перейти к делу, разрешите зачитать поправки (бурные аплодисменты)».

После этого он добавлял к спискам награжденных новых рабочих, инженеров, комсомольцев…

А в конце обратился к публике: «Может быть, всего этого мало, но лучшего придумать не сумели. Если мало, скажите, что еще сделать (бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию, крики: «Ура! Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует товарищ Каганович! Товарищу Сталину комсомольское ура! Да здравствует Коммунистическая партия и ее вождь товарищ Сталин! Да здравствует краснознаменный Ленинский комсомол!»).

Поправок хватит или что еще добавить? Пока что хватит?».

Аудиторией он в тот день владел безраздельно, как лучший артист.

Не менее артистичную речь Сталин произнес на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа города Москвы 11 декабря 1937 года:

«Товарищи, признаться, я не имел намерения выступать. Но наш уважаемый Никита Сергеевич, можно сказать, силком притащил меня сюда, на собрание: скажи, говорит, хорошую речь. О чем сказать, какую именно речь?.. Конечно, можно было бы сказать этакую легкую речь обо всем и ни о чем. Возможно, что такая речь позабавила бы публику. Говорят, что мастера по таким речам имеются не только там, в капиталистических странах, но и у нас, в Советской стране. Но, во-первых, я не мастер по таким речам. Во-вторых, стоит ли нам заниматься делами забавы теперь, когда у всех у нас, большевиков, как говорится, “от работ полон рот”. Я думаю, что не стоит».

И он вошел во вкус:

«Всякие бывают люди на свете, всякие бывают деятели на свете. Есть люди, о которых не скажешь, кто он такой, то ли он хорош, то ли он плох, то ли мужественен, то ли трусоват, то ли он за народ до конца, то ли он за врагов народа. Есть такие люди, и есть такие деятели. Они имеются и у нас, среди большевиков. Сами знаете, товарищи, семья не без урода. О таких людях неопределенного типа, о людях, которые напоминают скорее политических обывателей, чем политических деятелей, о людях такого неопределенного, неоформленного типа довольно метко сказал великий русский писатель Гоголь: “Люди, говорит, неопределенные, ни то, ни се, не поймешь, что за люди, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан”. О таких неопределенных людях и деятелях также довольно метко говорится у нас в народе: “так себе человек – ни рыба, ни мясо”, “ни богу свечка, ни черту кочерга”».

Никита Сергеевич – это, конечно, Хрущев, в то время возглавлявший московскую партийную организацию. А речь эту потом цитировали многократно, она задавала тон в стране.

В Кремлевском дворце, на выпуске «академиков» Красной армии 4 мая 1935 года, Сталин разрядил атмосферу любопытной историей: «Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый “остался там”. На мой вопрос: “Как же так, остался?” они с тем же равнодушием ответили: “Чего ж там еще спрашивать, утонул, стало быть”. И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что “надо бы пойти кобылу напоить”. На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: “Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу”. (Общее оживление в зале) Вот вам штрих, может быть, малозначительный, но очень характерный. Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири».

Во фронтовых приказах и обращениях Сталина к народу тоже можно найти народный юмор, хотя, конечно, они были заметно строже прежних речений вождя: «Советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому, что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и страдания. В нашем народе издавна говорят: “Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел”»

Писательские пересуды

Однажды Алексей Николаевич Толстой произносил чрезмерно длинный и витиеватый тост в честь Сталина. Виновник торжества подошел к нему и сказал тихонько: «Стараешься, граф, стараешься…»

Что и говорить, «инженерам человеческих душ» (формула Сталина) в те годы придавали огромное значение. Сталин постоянно общался с писателями, внимательно присматривался к ним. Многие его диалоги с Александром Фадеевым и о Фадееве можно смело вносить в антологию юмора. Над кем подшучивать, если не над писателями? Уж они поймут, перескажут, сто раз переврут и в легенду внесут… Сталин, исправный читатель исторической литературы, был не против такой посмертной судьбы. Он, считавший массы творцами истории, знал цену крылатым выражениям – далеко не всегда исторически достоверным, но необходимым для миллионов.

Однажды Сталина по неотложному делу не смогли соединить ни с Фадеевым, ни с Алексеем Сурковым, ни с кем-либо другим из руководства Союза писателей СССР. Отвечали только их секретари. Сталин сокрушенно вопросил:

– Почему погибла Римская империя? – И тут же ответил: – Потому что ею стали управлять секретари!

Однажды Сталин спросил у Фадеева, почему не выдвинули на соискание Сталинской премий писателя С. Злобина за роман «Степан Разин». Фадеев ответил, что Злобин не занимается общественной работой, его нигде не видно – А может, он в это время пишет? – саркастически спросил Сталин.

Как-то вызову Сталина вместо Фадеева на «ближнюю дачу» приехал Тихонов. Сталин выслушал его сообщение о литературных делах, а потом спросил:

– Почему Фадеев не приехал?

– Товарищ Фадеев уехал на охоту и еще не вернулся.

– У нас товарищ Шверник тоже любит охотиться. Но он уезжает в субботу, в воскресенье опохмеляется, а в понедельник выходит на работу.

В другой раз Сталин спросил у Фадеева:

– А правда, что Шолохов пьет?

– Не больше, чем все, – пожал плечами автор «Молодой гвардии».

– Извините, товарищ Фадеев, мы не хотели вас обидеть, – улыбнулся Сталин.

Фадееву многое прощалось. В писательских кругах ходила байка о том, как однажды литературный генсек, вдруг срочно понадобившийся Сталину, неизвестно куда исчез – его несколько дней не могли найти.

При встрече Сталин спросил:

– А где это вы пропадали, товарищ Фадеев?

Фадеев, всегда верный себе, ответил честно:

– Был в запое, товарищ Сталин.

– И сколько дней длится у вас обычно такой запой?

– Дней десять-двенадцать.

– А вы не могли бы, как коммунист, проводить это мероприятие в более сжатые сроки? Скажем, дня в три-четыре?

В другой раз, якобы, Фадеев попросил Сталина освободить его от очередного доклада: «Не могу сегодня выступать. Я напился». Повинную голову меч не сечет, но Сталин спросил: «Сколько вы выпили?» – «Бутылку коньяку один, без закуски, после почти бессонной ночи». – «Сколько вам лет?» – «37, товарищ Сталин» – «В 37 лет я выпивал бутылку коньяку мэжду дэлом».

Обсуждался список писателей, представленных на Сталинскую премию. Докладывал Фадеев. Сталин ходил, курил трубку.

Когда был оглашен список представленных к премии I степени, Сталин поинтересовался:

– А как насчет премии товарищ Шагинян?

– Мы обсуждали ее книгу, товарищ Сталин, пришли к выводу, что она не тянет.

Фадеев зачитал список представленных к премии II степени.

Сталин опять спросил:

– А как же с премией товарищ Шагинян?

Фадеев с упорной последовательностью ответил: обсуждали ее книгу, не тянет она.

Сталин нахмурился.

Фадеев зачитал имена кандидатов на премию III степени. Сталин снова спросил:

– А как же все-таки с премией за книгу Мариэтты Шагинян?

– Не тянет она на премию – слабая книга, товарищ Сталин, – упрямо ответил Фадеев.

Тогда Сталин подошел к Фадееву, ткнул в него трубкой и сказал:

– Ну тогда сами и объясняйтесь с ней по этому вопросу. А то я ее боюсь.

Где тут правда, а где – полнейший вымысел – никогда не разобраться. Но эти истории добавляют важные штришки к исторической панораме того времени.

Писательницу Веру Федоровну Панову за новый роман представили к Сталинской премии. Она уже не раз награждалась премией вождя. Причем с последовательным понижением: сначала стала лауреатом премии первой степени, затем – второй.

Члены Комитета по премиям, прочитав ее новый роман, пришли к выводу, что он слабоват и решили в этот раз премию не присуждать.

Но тут вмешался Сталин:

– Давайте дадим – третьей степени. Но передайте товарищу Пановой, что четвертой степени у нас нет.

Трубка Сталина. Шарж знаменитого Дени

Писатель Николай Вирта был на приеме у Сталина. Сталин усадил его, а сам стоял и курил. Вирта встал и сказал, что ему неудобно сидеть, когда Сталин стоит.

– Ничего, не беспокойтесь, товарищ Сталин выстоит.

Когда принимали новый Гимн Советского Союза, Сталин веселился вовсю, хотя время было военное – только начинался 1944 год. Сергея Михалкова он попросил почитать стихи, тот прочитал «Дядю Степу», другие веселые детские стихи. Сталин смеялся до слез. Слезы капали по усам. Во время разговора Сталин цитировал Чехова, он сказал такую фразу: «Мы робких не любим, но и нахалов не любим». Тосты поднимали Михалков и Щербаков. Сталин сделал им замечание: «Вы зачем осушаете бокал до дна? С вами будет неинтересно разговаривать». Он спросил Михалкова, партийный ли он. На что Михалков ответил, что беспартийный. Сталин ответил: «Ну ничего, я тоже был беспартийным». Пошутил Сталин и по поводу заикания Михалкова: «Вот мы товарищу Молотову приказали – он перестал заикаться». Габриэля Эль-Регистана – узбекского армянина – он иронически спросил: «Почему вы Эль-Регистан? Вы кому подчиняетесь: католикосу или муфтию?».

А отредактировал он текст Михалкова и Эль-Регистана вполне профессионально. Лучшее слова для лучшей строчки гимна предложил именно Сталин: «Союз нерушимый республик свободных…». Нерушимый! Незатасканное слово.

Однажды на приеме у Сталина украинский советский писатель Александр Корнейчук сел за рояль и запел украинскую песню. Председатель Комитета по делам искусств, литературовед Михаил Храпченко наклонился к Сталину и пошутил: плохо поет. Сталин не принял шутку.

– Мы с вами тоже плохо поем. Однако Корнейчук хорошо пишет, а мы и пишем плохо.

Дмитрий Алексеевич Поликарпов, партийный руководитель, на попечении которого был Союз писателей, предложил:

– Товарищ Сталин, писатель Н. совершенно неуправляем, может быть, его арестовать?

Сталин возразил:

– Зачем сразу арестовать? Сначала попробуем наградить. Дадим орден «Знак Почета» – наверное, станет управляемый.

Поликарпов с горячим одобрением воспринял это мудрое указание. Однако писатели все же сильно досаждали ему, и он стал жаловаться вождю:

– Трудно работать с творческой интеллигенцией: один – пьет, другой – гуляет, третий – плохо пишет, четвертый – вообще не пишет…

Сталин ответил:

– Товарищ Поликарпов, других писателей у меня для вас нет. Придется работать с этими.

Сталин и актёры

Сталин приехал на спектакль в свой любимый Художественный театр. Его встретил режиссер Станиславский и, протянув руку сказал:

– Алексеев, – называя свою настоящую фамилию.

– Джугашвили, – ответил Сталин, пожимая протянутую руку, и прошел к своему креслу.

Режиссер Григорий Козинцев показывал свой новый фильм Сталину и пытался угадать его впечатление. Это было эпическое полотно о питерском революционере Максиме. Вдруг вошел помощник Сталина Александр Поскребышев, передал записку, посветил фонариком. Сталин буркнул: «Плохо». Козинцев потерял сознание. Сталин сказал:

– Когда придёт в себя этот хлюпик, скажите ему, что «плохо» относится не к фильму, который я считаю большой удачей советской кинематографии, а к записке. И имейте в виду, что товарищу Сталину весь мир каждый день говорит «плохо», но товарищ Сталин от этого не падает в обморок.

Работник Комитета по делам искусств Николай Туровников рассказал об одном эпизоде, относящемся к концу 40-х годов. Председатель Комитета по делам искусств Храпченко однажды присутствовал на приеме в Кремле и увидел, что актер Борис Ливанов будучи навеселе подошел к роялю и одним пальцем начал играть «Чижик-пыжик». Председатель подошел, тихо закрыл рояль и прошептал:

– Не надо шуметь.

Это заметил Сталин и сказал:

– Товарищ Ливанов, продолжайте играть сколько хотите. А вы, товарищ председатель, даже чижик-пыжик в искусстве играть не можете.

Как-то раз Сталин долго говорил с Ливановым о театре, о Шекспире. А потом спросил: «А, кстати, почему вы не в партии?». Известный острослов, Борис Николаевич Ливанов ответил мгновенно: «Товарищ Сталин, я слишком люблю свои недостатки». Вождь рассмеялся. В таких случаях Сталин иногда шутливо добавлял нечто вроде «Товарищ Сталин тоже не всегда был членом партии», но на этот раз просто посмеялся шутке Ливанова.

А потом говорил: «Приятно было пообщаться с умным актером».

Но «Гамлета» с Ливановым в главной роли вождь запретил. Видимо, считал, что не пришло еще время для популяризации таких характеров – нервических, мятущихся, как у принца Датского.

Как известно, когда Сталину не слишком понравилась вторая серия фильма «Иван Грозный» (за первую Эйзенштейн и компания получили Сталинскую премию). И объяснял он свою позицию так: «Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния… Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще решительнее…»

Но Сталин любил и актеров легкого жанра. «Я как будто в отпуске побывал!», – воскликнул он, впервые посмотрев комедию «Весёлые ребята».

Однажды на юге во время прогулки Сталин встретил артиста Михаила Жарова. Тот непроизвольно попятился и шагнул в сторону. Сталин подошел и сказал:

– А я вас знаю.

Жаров в растерянности ответил:

– Конечно, меня все знают…

В 1939 году Аркадий Райкин, начинающий, но уже известный ленинградский артист-юморист, впервые был приглашен в Кремль на правительственный прием в честь 60-летия Сталина. Там он читал рассказ, в котором употреблялось слово «авоська» – новое для того времени. Именно Райкин пустил его в народ. Во время выступления Сталин не смеялся, только однажды наклонился к Ворошилову и что-то спросил. Когда Райкин закончил, воцарилась тишина, потому что Сталин долго сидел неподвижно. Наконец вождь зааплодировал, а за ним – все остальные. Райкина пригласили сесть за стол между Сталиным и Ворошиловым. И тут молодой Аркадий Исаакович спросил: «Товарищ Ворошилов, что во время моего выступления вам сказал товарищ Сталин? Это какая-то критика?» – «Товарищ Сталин спросил, что значит слово «авоська»?» Сидевший рядом Сталин налил актеру полный бокал коньяку и предложил тост: «За талантливых актеров – таких, как товарищ Райкин!» Актёр выпил. Сталин налил снова: «За Ленинград, дающий нам талантливых актеров!» Райкин – почти не выпивавший хмельного – опустошил второй бокал и захмелел. Его увели и отправили домой.

И это, конечно, была далеко не последняя встреча Райкина со Сталиным. Обратимся к воспоминаниям артиста: «Летом 1942 года наш театр вернулся в Москву из поездки по Дальнему Востоку. Нас попросили выступить для воинских частей, охраняющих Кремль. После некоторого колебания я послал Сталину записку с приглашением посмотреть наш спектакль. Обещал, что он увидит и смешное и серьезное. На следующий день мне принесли ответ в розовом конверте. В нем лежала моя записка. Поверх ее от руки было написано: «Многоуважаемый тов. Райкин! Благодарю Вас за приглашение. К сожалению, не могу быть на спектакле: очень занят. И. Сталин».