Текст книги "Слово. Сборник прозы и поэзии, посвящённый М. В. Ломоносову. Том 1"

«Звенит трава, росу роняя…»

 
Звенит трава, росу роняя,
Ее глотками пьет земля.
Она в полете лишь узнает
То, что на сердце у меня.
Кто мне несет напоминанья,
Когда трезвит густая тьма,
Но слышу я ее стенанья,
И ей не скрыться от Огня.
Она сгорит в нутре пожара,
Где вместо дыма – облака.
Я счастлив обретенью дара,
Над ним не властвует река.
 

«Молчанье полнится Любовью…»

 
Молчанье полнится Любовью,
Господь ответит, ты поверь,
Когда тебе своей Он Кровью
Открыл невидимую дверь.
Исполни, Всеблагой, мне облака,
Чтобы клубились те проникновенно,
Небес испил я молока
И приручаю то, что бренно.
Родник забытой песни,
Наполни явью души,
Прощенье – месть для мести,
А ступни ног – для суши.
 

«Знающий может не верить…»

 
Знающий может не верить,
Формулы знаний в быту оставлять,
А верующий, без сомнений,
Правды не может не знать.
Пройдись дремучими лесами,
Верша вечерний променад,
И книги с древними стихами
Откроет дверь в цветущий сад.
Дарует войну вдохновенье
Познанье тайн Заветный Дух.
Его к сердцам прикосновенье
Нам разомкнет медвежий слух.
 

«Любви безответной отнюдь не бывает…»

 
Любви безответной отнюдь не бывает,
Любовь имеет свой ответ.
Для тех, кто правду постигает
На протяженьи строя лет.
И путь не в долготе измерен
И не в количестве следов,
А в том, как ты его намерен
Пройти, чтоб вечность быть готов.
 

«В небес бездонной синеве…»

 
В небес бездонной синеве
Сияет дивная звезда.
Своим огнем шепнула мне,
Что я с тобою навсегда,
Что путь через леса и горы
Она укажет мне всегда.
И все тяжелые затворы
Откроет ветер без труда.
Звезде чудесной я вверяю
Отваги путь свой по земле.
Не подведет, я точно знаю,
И сгинуть не позволит мне.
И прожурчит ручьем весенним,
На ухо скажет: «Все, пора».
Рассеяна утробы темень
Незримым пламенем нутра.
 

«Порой мне кажется…»

 
Порой мне кажется,
Что дум моих поток
С Тобою свяжется
И без банальных строк.
Ведь не о том ли ты мечтаешь
И не о том ли говоришь.
Сегодня ты во Мне растаешь,
А завтра ты во Мне горишь.
 

«QR-код похож на лабиринт…»

 
QR-код похож на лабиринт,
Из коего нет выхода на волю,
«А воля Божия», – сказал упрямый Флинт,
Возрадовавшись за пиратства долю.
Но флаг его не Роджер, что веселый,
На белом флаге черный Божий крест,
Весь мир посчитан, нет былых раздолий,
Был опечатан пред концом истории окрест.
Призыв его стать с Богом воедино
И умереть за Истины исток,
Пусть кто-то скажет: «Жизни середина…»
Но смерть земная всех берет в свой срок.
 

«Быть в свете месяца тебе, под кромкою седой…»

 
Быть в свете месяца тебе, под кромкою седой,
Поставленной волной на ночи пьедестале,
Из тех, что устанавливал прибой,
А волны думали, что катят наземь сами.
И вдруг из вод, как будто невзначай,
Русалку на брег вынесло волнами.
Она сказала: «Милый, не серчай,
Спасения мы жаждем сами.
Но нет надежды в рыбьей чешуе,
А сердце наше – водянистый студень.
Нет нам причастия в грядущей в мир весне,
А раз нет нам, то не дадим и людям.
Когда из вас восполнится число,
Нам не снести обетований Бога,
И неестественное наше естество,
Замкнет в кольцо бурлящая дорога».
Виденье унесла бесшумная волна,
И снова ясный месяц в небе светит,
Горазд же все-таки лукавый сатана
Напомнить то, что нет его во свете.
Быть в свете месяца тебе, под кромкою седой,
Поставленной волной на ночи пьедестале,
Из тех, что устанавливал прибой,
А волны думали, что катят наземь сами.
 

«Луной раскрашены снега…»

 
Луной раскрашены снега,
Пурга метет под скрип деревьев,
Погода ныне к нам строга,
Рвет и терзает в клочья землю.
Но все ж пурга – нам на удачу,
Разбудоражила сознанье,
За естество не просит сдачу,
Лишь сотрясает мирозданье.
И ей в пример настанут дни,
Когда утихнет непогода,
Мы с небесами не одни,
Нас с небесами ждет свобода.
 

«То, что осталось мне сказать…»

 
То, что осталось мне сказать,
Принять готова лишь бумага,
Да очертанья реющего флага,
Что окрылила Божья благодать.
Что остается мне прочесть,
Хранит седая береста,
Отвагу, преданность и честь —
Желанья чистого листа.
И в отголосках песни неизвестной
Струится звон незыблемой строки,
Строки соленой по бумаге пресной
Из-под ведомой пламенем руки.
 

Святому Николе Чудотворцу

 
Он тень свою забрал с собой,
Поправши время и пространство.
Да в купол неба голубой
Встречать предвечные убранства.
Безустальный терпенья взгляд
Не примирился с супостатом,
И огненный ядра снаряд
Не согласился со предвзятым.
Он был в твердыню облачен
И в вечности запечатлился.
Мирских не чаял похорон,
Однажды сон его избылся.
Теперь он странник бытия,
И мне он помогал неоднократно.
Сказать вернее – выручал.
Все это вымысел про солнечные пятна.
 

«Когда я выглянул в проем…»

 
Когда я выглянул в проем,
Увидел дивное виденье:
С небес на землю водоем
Перетекает за мгновенье.
И тучи с лужами сроднив
Сплошными струями потоков,
Бурлил стихийный перелив,
Вмещаясь в окаеме Ока.
Но горизонт, чертя страницы
Стихийных бедствий бытия,
Не удержал полета птицы,
Что устремилась за края.
 

«Ночь клубится черным дымом…»

 
Ночь клубится черным дымом,
Увлекая сетью снов.
Легкий всадник мчится мимо,
Заглушая нити слов.
Все вокруг кишит тенями,
Мы идем, сжигая страх.
Дотлевает, догорает
Город в гаснущих огнях.
Кто меня услышит ночью?
Кто поймет меня во сне?
Кто еще бежит за солнцем?
Кто еще сидит в седле?
Нет ни стонов, нет ни плача,
Только злые голоса.
Знать, напрасно силы трачу,
Да напрасно тру глаза.
Я слезой скатился в ночь,
За тобою вслед точь-в-точь.
И теперь нам ждать ответ
Суждено здесь в прорве лет.
 

«Когда мысль зависает над крышей…»

 
Когда мысль зависает над крышей,
На нее неудобно смотреть.
Прозрачностью крыльев колышет,
А высекает только медь.
Стихам не по себе гореть,
Особенно в чужих руках,
Желающих тебя согреть,
А после разметать по ветру прах.
Ты знаешь, книги тоже нас читают,
Когда читаешь между строк.
И тем открыто доверяют,
Кто, зная Слово, строит слог.
 

«В миру прослыл я не от мира…»

 
В миру прослыл я не от мира,
Поверь мне, каждый божий день,
Мне сердце пробуждает Ангельская лира,
На переплёте книги жизни растягнув тугой ремень!
Я в памяти храню златую нить возврата
За то, что духом жив, на месте моя тень.
Я Свет благодарю за солнечное злато,
Когда встаю под неба дышащую сень.
Моя душа, смахни остатки скверны,
Но не сама самообманно напролет,
А вопрошая к Богу откровенно
Со строк страниц на книги оборот.
 

Господу

 
Очерчено лучом кресало
Летящих облаков в рассвет,
Где словом высекает в скалах
Пейзаж чудес Святой поэт.
И глас его – туч столкновенье
На небе растворенных ставень —
Разрушит все свои сомненья,
Он гранями отешет камень.
Чудес на пьедестале естества
Испепелит все путы ада,
Разрушит чары колдовства,
А нам того лишь всем и надо.
 

«Ты выпил жизнь свою запоем…»

 
Ты выпил жизнь свою запоем,
Когда небесный бил набат.
Для всех для них ты стал изгоем,
Для всех для нас – желанный брат.
И взгляд судьбы в времен орнамент,
И ветви пыльные дорог,
И тот, кто в путь меня направит,
Шагнуть чрез тления порог.
 

«Недолог миг, судьбу в себя вместивший…»

 
Недолог миг, судьбу в себя вместивший.
Неведом сдвиг, нездешний свет проливший.
Ушла печаль в незыблемые дали,
Звенит хрусталь побед на неба пьедестале.
Незыблем шаг, твой путь запечатлевший,
Пройдя овраг, с пути когда-то сбивший.
Без помощи твоей не избежать заблудшим ада,
И в чреве ролей найти свою – отрада.
 

«Что истина есть – пресвятая правда…»

 
Что истина есть – пресвятая правда,
А воля в исполнении сердец.
Да воцарится неземная слава,
Ведь в бесконечность тянется конец.
На ваше «конечно» я скажу: «Вечно».
На ваше «мгновение» молвлю: «Нетление».
Обрушится небо былью на небыль
И станет беспечным в выборе млечном.
Пусть небо у рук и свежесть осеннего ветра
Глаза увлекут, окрылив от последнего метра.
Пусть радость весны навсегда умыкнет твою душу,
Ведь солнце встает, и никто его ход не нарушит.
И небо в лучах тебя вещим поманит,
Предвечного вдох никого никогда не обманет.
 

«То вечности бескрайний океан…»

 
То вечности бескрайний океан,
В него впадая, исчезает время.
Через края наполнив свой стакан,
Без окончания пьет коренное семя.
Чьи искры от костров прочли века,
Чьи камни до скончания горячи,
Чья правда, как вино, горька,
А речи безначально зрячи.
И скоро лопнет горизонт,
Не в силах будет удержать накала.
Я тоже слышу звон
И в поиске, где он.
Он там, где безначально начало.
 

«Зеницами звезд взирать с высоты…»

 
Зеницами звезд взирать с высоты
На то, кто есть я, на то, кто есть ты.
Сквозь залежи туч в силу вещих ветров
Нести свою службу я присно готов.
Шепча океанам завет бытия,
Пусть льется струями между строк лития.
Под ноги легли нам верховий холмы,
И подвигом снова исполнены мы.
Сиянием севера длится поход.
Жизнь клевера – миру наоборот.
 

«Лишь бы явился Свету живым…»

 
Лишь бы явился Свету живым,
В поле не воин, в сцене не мим.
Лишь не напрасно бы облако пыли
Было клубимо ногами живыми.
Лишь бы земля в ослепительный миг
Тайны прочла нестареющих книг.
Лишь бы рассеялась залпом стена.
Та, что преградой проведена.
 

«Чтобы пламя уберечь…»

 
Чтобы пламя уберечь,
Подоконник держит свеч.
И в проталине окна
Явь нездешняя видна.
Пророчествуя таинств суть,
Прочтя нездешние скрижали,
Господь укажет новый путь
Лишь тем, кто Богу подражает.
 

Поздравление, адресованное маме в годы разлуки

 
Пусть говорят, что краток миг,
Мне с ним придется расставаться,
Произойдет незримый сдвиг,
Когда часы пробьют двенадцать.
Путь говорят, что новый год
Приносит массу изменений,
Чему доверчивый народ
Внимает молча, без сомнений.
И пусть наивный, лживый сброд
Вверяет жизнь свою парадам,
Сдвиг для меня произойдет,
Когда с тобою будем рядом.
 

«К помолу зерновых вращался механизм…»

 
К помолу зерновых вращался механизм,
Обдав траву ветрил тенями.
И, занимая место, новый катаклизм
Не жаловал лишь избранных местами.
Врата судьбы теплом озарены.
Их одарил собой костров летящий пепел.
И духи те, что молятся за ны,
На вопрошенье вдоха выдохом ответят.
 

«Заволокло мечтами подсознанье…»

 
Заволокло мечтами подсознанье,
И высится взирающий укор.
Пусть постоянным будет осознание,
И не окрепнет во влиянии вздор.
Где саваном раскинулась дорога,
Проносит ящик вереница дней,
Лишь поминая, но не помня Бога,
В холодном колыхании ветвей.
Укутал сумрак ледяные дали,
Где вовсе не скорбят столетия сны,
Где вспоминать о грядущем вам едва ли,
Где вам совсем-совсем не до весны.
Черед настанет, увлекутся взоры
Чрез пропасти сигать небытия.
Открой глаза: в небесные дозоры
Влекут высоты, что объять нельзя.
 

«Немного погодя придет весна…»

 
Немного погодя придет весна,
Растают луж хрустальные узоры.
Мир распахнет глаза,
Усталые от сна,
И заискрятся в переливах взоры.
Ночной рубеж уйдет в небытие
И в утренних лучах зари чудесной
Победой воссияет сердцезрение твое,
Доселе песней бывши неизвестной.
 

«Пусть каменны смертельные объятья…»

 
Пусть каменны смертельные объятья,
И встреча с нею нам предрешена,
Пусть яростны нездешние проклятья,
Но выпить чашу нам ее до дна.
И будущее станет настоящим,
И настоящее немедля в прошлое уйдет,
А то листом свернется шелестящим,
Чего кто стоит, тот того и ждет.
 

«Готов я претерпеть лишенья…»

 
Готов я претерпеть лишенья,
Чтоб выстрадать любовь твою всецело.
Побыть для колких слов мишенью
Для оправдания не только словом, но и делом.
Да сбудется реченное тобою,
Да истолкуются для сердца сказочные сны,
Где явью будет небо голубое,
Распахнутая дверца для весны.
Где речи твои соисполны с чудесами,
А взгляды лучезарны до сердец.
В твоих высотах, не скажу, что будем сами…
Тобой запечатляется венец.
 

«То прошлое смеется в спину…»

 
То прошлое смеется в спину,
Судьбой усиленно клеймя,
То лжепророча нам чужбину,
То трелью сладкой соловья.
Перетечет в раскаты грома
И, грозно молнией сверкнув,
Вонзится в память линией излома,
В пучине ливня стоном потонув.
И отражения выходят из зеркал,
Не в силах лютой злобы удержать,
Изринув ненависть в оскал,
Листву заставив на деревьях задрожать.
И нет биенья в каменных сердцах,
Холодных, чуждых для святыни.
То плевела произрастали в ледяных дворцах,
Лишенные раскаянья поныне.
 

«Живым иди сквозь заросли погоста…»

 
Живым иди сквозь заросли погоста,
Корнями впилась в землю, где цикута с чередой.
Господь не обещал, что будет просто
Лучами звезд сражаться с мачехой луной.
Она-то знает гибельные страсти,
На ней запечатлен убийства след,
Она и посылает нам напасти
Развилками путей, что кажет ложный свет.
Какой ты выберешь, искатель счастья,
В ошметках ей предложенных даров,
Когда мир болен чужеродной властью,
Она прошепчет безучастно: «Будь здоров!»
 

«То волн гряда катилась…»

 
То волн гряда катилась
Судьбы напоминаньем,
Чтоб сновиденье сбылось,
В луче нашло признанье.
Лишь заступив на берег,
На каменистый, пенный,
Разжег костер для денег,
Чтоб не было размена.
Разжег его для славы,
Не для своей, для Божьей,
Для новой чтоб октавы
Взбирались осторожно
Усталые суставы.
Ветрам подвластны песни,
Кружащие над лесом.
Для нас нет в мире места
В безоблачном и тесном.
 

«Особые фазы луны для тех, кто не спит по ночам…»

 
Особые фазы луны для тех, кто не спит по ночам.
Великим – великие сны,
Великую праздну речам.
Особые фазы луны
Для тех, кто идет по земле.
Великим – великие сны.
Вас это достойно вполне.
Особо клубящийся дым
Вьет ваши сердца в пустоте,
Великие ваши сны
Рисует не в той высоте.
 

Николай Ивлеев

Николай Ивлеев родился в 1937 году. Отец его погиб в начале войны в разбомбленном немцами эшелоне, не доехав до фронта. С безграмотной матерью ему пришлось прожить тяжелое детство. Писать Николай начал рано, но писал не о том, что требовалось в СССР. Печататься начал поздно, поэтому старался писать ближе к классике, но в новой России, к сожалению, в моде «полозковская» стилистика.

Печатался в журнале «Союз писателей», затем при содействии издательства «Союз писателей» выпустил две книги. В 2019–2020 годах участвовал в конкурсах организаций, подконтрольных Союзу писателей России.

Автор является членом Евразийской Творческой Гильдии и Интернационального Союза писателей, активно публикуется в журналах обеих организаций. Отмечен большим количеством призов, удостоен ордена «Святой Анны». В девятом томе антологии «Литературная Евразия» опубликовано его стихотворение «Юность Сергея», написанное онегинскими строфами.

Ивлеев публикуется и в журналах издательства «Четыре», при содействии которого выпустил книгу «Работая на дзене».

Надежда

 
Как путник, жаждой утомлённый,
Спешит закончить долгий путь,
Стремясь припасть к воде студёной,
Так я, бессмысленно влюблённый,
Спешу в глаза её взглянуть.
Они бездонны, словно омут,
Куда, как в вечность, канет свет.
Из их глубин лучу земному,
Лучу воистину святому
Моих надежд возврата нет.
И блеск отрады, и страданье,
И пламень взглядов роковых,
И укоризна, и признанье,
И потаённое желанье
Всегда присутствовали в них.
Они не могут лицемерить,
И я надеждой робкой льщусь:
Неизмеримое измерить,
Понять, постигнуть и поверить
В непостижимое учусь.
 

Я пьян тобою

 
Я пьян тобою без вина,
Без вакханального веселья;
Вино в тебе, и для похмелья
Нужна мне ты всего одна!
Чужого тела нежный вид
И аромат открытой кожи
Ещё сильней меня тревожит
И воспалённый мозг пьянит.
И ты нетвёрдою рукой
Не отвергаешь притязаний,
Не отрицай моих желаний
И жажду плоти успокой!
 

Я жажду

 
Я жажду тревоги, я жажду волненья,
Я жажду альковного уединенья,
Я жажду упиться порывом страстей
С любой, потревоженной жаждой моей.
С девицей, делить мою жажду готовой,
С вдовой, заскучавшей по мужу, бедовой,
С почтенной старушкой, решившей начать
Пришедшую молодость с кем-то встречать.
Любая из них в этой жажде прекрасна,
Над каждою жажда по-своему властна,
Любая из них чем-то вас удивит,
Как неповторимый ни в чём индивид.
Но больше всего мне хотелось бы с кроткой,
Седеющей, пышной, почтенной молодкой
Отдаться порыву по имени Страсть,
Почувствовав жажды всесильную власть.
 

«Прелестных ножек воздыхатель…»

 
Прелестных ножек воздыхатель,
Бывало, потеряв покой,
Любил их гладить на закате,
Касаясь трепетной рукой.
Наперекор капризам моды,
У милых женщин, на цвету,
Как сокровенный дар природы,
Я обожал их полноту.
И в непременном обиходе,
И в бурном натиске страстей
Мне ведом был и пламень бёдер,
И холодок нагих ступней.
Я и теперь люблю без меры,
Неисправимый идиот,
Хотя уже не те манеры
И возраст, знаете ль, не тот.
Но если где-то повстречаю,
То случая не упущу:
Их долгим взглядом провожаю
И сердцем трепетным грущу.
 

Последняя потеря

 
Ни то, ни это не такое:
Погас в конце тоннеля свет;
И без тебя мне нет покоя,
Мне без тебя надежды нет!
Не так идёт, не так стирает,
Не та постель, не то бельё.
Не то, не то… и отвергает
Всё подсознание моё.
Казалось бы, не всё равно ли:
Пусть не любовь, так доброта.
Хочу признать, но трепет воли
Мне говорит: «Не та, не та».
Видать, начертанное где-то
Давно мне вышний голос рек,
Давно моя мне песня спета,
И я отпетый человек.
 

Греховодница

 
Домой вернулась греховодница,
Таясь, под утро подошла,
Взялась за дело и торопится,
Боится, спросят, где была.
Снуёт послушною девчонкою,
Боясь суровый взгляд поймать,
Тревожно двигаясь сторонкою,
И смотрит искоса на мать.
А мысль: «Вот мама оборотится —
Никак уйти не хочет прочь!»
И спросит: «Где ещё, негодница,
Ты пропадала в эту ночь?»
А мать из опыта бывалого
На дочку глаз не подняла:
«Я посмотрю, какого малого
Ты по душе себе нашла?»
 

Милая старушка

 
Для упований нет причины —
Не всё осенняя пора,
На вас глядят ещё мужчины,
И обожает детвора.
И не пора тоски печальной
Всерьёз подумать иногда
О близких днях дороги дальней,
Нас уводящей в никуда.
Минувших дней очарованье
Под гомон лет не отцвело
И мудростью, не увяданьем
У глаз морщинками легло.
И ваших губ всё та же нежность,
И те же милые черты,
И полнота, как неизбежность,
Вам добавляет красоты.
И вновь сказать своё признанье
Хочу я вам наедине,
И нечестивое желанье
Вновь пробуждается во мне.
 

Альберт Кайков

Родился 8 мая 1932 года. Перед Великой Отечественной войной семья проживала в Анапе. Началась война, отец ушел на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказалась на оккупированной территории.

В 1948 году семья приехала на жительство в Новосибирск. После окончания школы в 1951 году Альберт уехал во Владивосток и поступил в Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, окончив которое служил на кораблях Камчатской флотилии.

После окончания службы получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте. Работал на стройках заполярного города Игарка и Новосибирска.

Литературным творчеством увлекся, выйдя на пенсию. Опубликовал пять стихотворных сборников и девятнадцать книг прозы: «Потерянное детство», «Встреча через полвека», «На заполярной широте», «Под северным небом», «В Туруханской тайге», «Черная пурга», «Наши студенты в Америке», «Семья фронтовика» и другие.

Публиковался в журналах «Сибирский Парнас», «Российский колокол», «СовременникЪ», «Охотничьи просторы», «В мире животных», «Охота и охотничье хозяйство», «Юный натуралист» и других.

Судьба грешника

1

Большинство ребят, приятелей Алексея, проживающих на улице Партизанской города Новосибирска, остались после войны сиротами. Война не только отняла у них отцов, но и изуродовала их детство. Жили они в квартале, расположенном между улицами Ипподромской и Селезнева, за которой находилась березовая роща с кладбищем и церковью, построенной в 1925 году в честь Успения Пресвятой Богородицы. Церковь была деревянной, выкрашенной в голубой цвет. Ее купол возвышался на фоне березовой рощи и был далеко виден из дворов прилегающей частной застройки. В церковной ограде было похоронено несколько священнослужителей. В годы Великой Отечественной войны на кладбище хоронили офицеров и солдат, умерших в госпиталях Новосибирска. Березовая роща во время войны и в послевоенные годы была излюбленным местом сбора ребят с прилегающих улиц. Они приходили туда в надежде чем-нибудь поживиться. Вдоль кладбища размещались барахолка и птичий рынок. Барахолка была единственным местом, где продавалась одежда, часто ворованная. Птичий рынок привлекал ребят голубями. Здесь можно было купить, обменять или выкупить улетевших от хозяина голубей.

Улица Партизанская была широкой, застроена одноэтажными домами, многие из которых напоминали лачуги. Около каждого дома были палисадники, в которых красовались всевозможные цветы. Во время войны палисадники заросли травой, только посаженные в них черемухи и рябины продолжали каждый год цвести и приносить плоды, напоминая людям, что жизнь на земле не кончается, несмотря на разные невзгоды. Вдоль заборов рос паслен, ягоды которого с удовольствием собирали и ели как дети, так и взрослые. По улице каждое утро пастух гнал стадо коров, жители выводили из дворов своих кормилиц и провожали взглядом, пока за стадом не осядет поднятая копытами коров пыль.

Алексей Катков не помнит, чтобы по улице когда-нибудь проезжала автомашина. На лошадях, запряженных в телеги, ездили часто. Жители, которые держали коров, сено не косили, а покупали его на сенном базаре, расположенном рядом с зоопарком. Сено на лошадях подвозили к домам, сваливали у ворот, а затем, как правило, дети заносили его во дворы.

У всех ребят были домашние обязанности: пока матери на работе, надо сходить в магазин на улицу Писарева и, выстояв очередь, купить хлеб по карточкам. Затем наносить воды из колонки для семьи и коровы, прополоть в огороде грядки. К обеду, закончив с домашними работами, собирались на улице. Обычно тема разговора была о голубях или куда пойти, где добыть что-нибудь съедобное.

Голубями увлекались не только ребята, но и взрослые. Каждый вечер владельцы голубей поднимали свои стаи в воздух. Было увлекательное зрелище – наблюдать за разноцветными стаями, которые ходили кругами над жилой застройкой и березовой рощей, поднимаясь с каждым кругом выше и выше в голубое небо. Иногда стаи соединялись, и владельцы с замиранием сердца ждали, к кому из них прилетят голуби. Тогда хозяевам улетевших голубей приходилось идти их разыскивать и выкупать. Голуби создают очень прочные пары, иногда на всю жизнь. Все они имеют способности почтовых голубей – находить свое гнездо. Этим пользовались некоторые голубятники, чтобы поймать чужих голубей. Они уносили своего голубя (чаще голубку) в другой район города и выпускали около летающих голубей. Голубка, полетав со стаей, устремлялась домой. Часто за ней устремлялся молодой голубь и оказывался у нового владельца.

Алексей долго копил деньги, чтобы купить пару голубей. Он ездил на трамвае, не покупая билета, в школе обходился без завтрака, на который мать давала ему деньги. На птичий рынок отправился с приятелями, которые знали толк в голубях. По неопытности можно купить дикарей, которые при первой возможности улетят от владельца к своим сородичам, и их никогда не найдешь. На рынке продавались всевозможные породы голубей: почтовые, турманы, декоративные с оригинальным внешним видом и оперением. По окраске голуби были белые, сизые, красно-пегие, черно-пегие и другие. Ему хотелось купить белую или красную пару, но они были ему не по карману. Пришлось купить сизых голубей.

Он месяц держал голубей на чердаке, чтобы они привыкли к новому месту и хозяину. По несколько раз в день навещал на чердаке, брал в руки, кормил из своего рта. Затем по одному выпускал на поводке погулять по крыше. Наконец настал день, когда он решился выпустить голубя полетать. Каждый раз голубь возвращался к своей голубке, сделав несколько кругов в воздухе. Тогда он выпустил их вместе. Сделав несколько кругов над домом, словно запоминая место своего заточения, голубка устремилась к своей родной голубятне, где ее давно ждал прежний хозяин и верный ей в любви старый голубь.

Алексея постигло разочарование. Позже стало известно, что ему была продана старая голубка с молодым голубем. Больше он не пытался завести голубей.

2

При очередной встрече на улице у водокачки Юра Вдовин сообщил:

– Завтра Пасха, народ в церковь понесет крашеные яйца святить, можно будет поживиться, старушки будут раздавать.

– Ты откуда знаешь? – спросил Леша.

– Старший брат сказал.

– Не только яйцами можно будет поживиться, – поддержал его Витя Мотков.

– Надо идти сегодня вечером, – предложил Саша Иткин. – Встретимся в восемь часов.

Все мальчишки учились в шестом классе, только Колька на два класса ниже. Ему было лет двенадцать. Маленького роста, щуплый, с хитрыми глазами, он был энергичным и пронырливым.

Открыв дверь в свой низенький дом и переступив порог, Леша застал бабушку вынимающей яйца из кастрюли, в которой она их красила луковой шелухой.

– Бабуся, – обратился он к ней, – ты собираешься пойти в церковь?

Ему не хотелось встречаться с бабушкой в церкви.

– Нет, внучек, стара я стала ходить в церковь, ноги не выдержат простоять службу.

У него отлегло от сердца, и он с облегчением произнес:

– А мы с ребятами решили сходить в церковь и посмотреть, как происходит празднование Пасхи.

– Сходи, внучек, а то ты всего один раз был в церкви, когда мы с твоей тетей Клавой тебя крестили.

Немного подумав, бабушка спохватилась:

– В школе у тебя неприятностей не будет, если узнают, что ты ходил в церковь?

Беспокойство бабушки было не без основания. В те годы в школах велась антирелигиозная пропаганда, учеников воспитывали атеистами. За посещение церкви могли исключить из пионеров или из комсомола. Такого ученика переставали уважать бывшие товарищи, и он становился объектом насмешек.

– Не узнают, – сказал Алеша, – учителя в церковь не ходят.

– Тогда возьми с собой яйца посвятить.

– Что ты, бабуся! У меня их могут отобрать незнакомые мальчишки.

Церковь стояла на краю кладбища. Вблизи ее на могилах лежали надгробные плиты и стояли памятники известным в свое время жителям Ново-Николаевска. Вдоль этих могил от церкви тянулось несколько рядов женщин и старушек. Они у своих ног на траве растянули тряпицы, косынки, газеты, на которые разложили принесенные продукты для окропления святой водой. Между рядами ходили мальчишки с соседней улицы, инвалиды войны на костылях. Женщины с котомками разыскивали знакомых, чтобы стать рядом.

Внимание Алексея привлек инвалид без ног на низкой коляске. Она представляла деревянную площадку, к которой были прибиты две оси с шарикоподшипниками на концах. Обрубки ног пристегнуты ремнем к коляске. В руках он держал деревяшки, напоминающие гантели, которыми отталкивался от земли, молча продвигаясь вперед между рядами. На его коленях лежала сумка, удерживаемая ремнем, перекинутым через шею. Сердобольные женщины не жалели своих припасов для защитника отечества, складывая их в его сумку.

Мальчишки с улицы Партизанской пошли толпой по соседнему ряду. Женщины с опаской поглядывали на них, опасаясь, чтобы не схватили их продукты. Ни одна не предложила яичко или булочку. Из соседнего ряда слышались слова:

– Подайте Христа ради несчастному.

Тогда Юра набрался храбрости и первым произнес:

– Подайте Христа ради сироте несчастному.

Одна из женщин протянула ему булочку.

Когда проходили мимо женщины, у ног которой лежала горка булочек и несколько куличей, Колька произнес:

– Тетенька, подайте, пожалуйста, булочку.

– Проходи, оборванец, у меня свой ребенок есть.

Колю это обидело, и он решил ей отомстить.

Выйдя из общей толпы и остановившись под березой, мальчишки разделили одну булочку на всех. Посоветовавшись, они решили толпой не ходить, а разойтись по одному. Договорились встретиться на этом месте после начала службы.

Алексей молча ходил вдоль рядов женщин, ему было стыдно просить, он поедал глазами разложенные продукты. Одна из женщин протянула ему крашеное яйцо со словами:

– Прими Христа ради.

Он взял яйцо и сказал:

– Спасибо.

Когда раздался колокольный звон, призывающий к праздничной службе, с колокольни слетела стая голубей и устремилась в небо. Это зрелище вызвало у Алексея непонятное радостное и тревожное чувство. Ему показалось, что в небо унеслись души людей, похороненных на кладбище. Вот, видимо, почему ему говорила бабушка, что голубей нельзя употреблять в пищу.

Мелодия колокольного звона неслась над рощей и соседними улицами. Прихожане плотной толпой устремились в церковь на пасхальную литургию.

Алексею хотелось вместе со всеми зайти в церковь и узнать, что там происходит. Ему казалось, что там совершается какое-то таинство. Он вспомнил как бабушка, собираясь в церковь, всегда одевалась по-праздничному, а ее лицо светилось радостной улыбкой. Его удержала от посещения церкви договоренность с товарищами встретиться у старой березы.

Когда друзья собрались в условленном месте, принесенных продуктов было достаточно, чтобы хорошо попировать. Всех удивил Колька. Он принес большой кулич.

– Неужели тебе дали кулич? – спросил Саша.

– Я сам его взял.

– У кого?

– У той ругучей тетки, которая обозвала меня оборванцем.

– Как это тебе удалось?

– Когда толпа хлынула в церковь на службу, я оказался за этой теткой. Была сильная давка, ее корзина оказалась у моих ног, и я вынул из нее кулич.

Это было первое воровство Кольки, на которое толкнули его недоедание и грубое обращение женщины. Его следовало осудить, но приятели вместо этого с удовольствием уплетали за обе щеки вкусный кулич.

Домой Алексей вернулся утром. Бабушка встретила его доброй улыбкой со словами:

– Садись за стол, я сейчас тебя накормлю.

– Я не хочу есть.

– Кто тебя накормил?

– Ребята.

– Чем, интересно, они тебя кормили?

– Яйцами, булочками, куличом.

– Что-то не верится, чтобы вам кулич подали.

Алексей рассказал бабушке о воровстве. Она изменилась в лице, глаза посуровели. Сделав небольшую паузу, произнесла:

– Воровать – грех, а воровать в церкви – очень большой грех. Бог сурово покарает Кольку.

Она повернулась к иконе, перекрестилась и попросила:

– Господи, образумь неведающего, что творит, губящего душу свою.

Затем, обращаясь к внуку, назидательно заметила:

– При сотворении человека Бог наделил его некоей искоркой, которая просвещает человека и помогает ему разобраться, где добро, а где – зло. Эта искорка – наша совесть. Ее легко потушить. Горе человеку, который не слушает голоса своей совести, который пренебрегает ею. Все начинается с самого малого, ничтожного и с самооправдания. Дальше – больше. И ее, этой совести, вроде как бы и нет в человеке. Он ее потерял.

– Колька совесть потерял? – спросил Алексей, прервав длинный монолог бабушки.

– Пока еще не потерял. Он думает: «Подумаешь, стащил у тетки кулич, я же голодный, да и ребят угостил». Попробуй его образумить.

Слова бабушки Алексей запомнил на всю жизнь. Она была для него непререкаемым авторитетом. Искренней верой и своими поступками она посеяла в его душу семя, которое со временем проросло.

3

Время летело быстро, незаметно прошел год. Все завидовали Кольке. Он дружил со взрослыми парнями, и у него водились деньги.

Вот и сегодня проходящий по улице мужчина обратился к нему:

– Николай, пойдем со мной, дело есть.

…Начиналось это знакомство так: однажды подошел к Кольке парень и спросил:

– Мальчик, хочешь заработать пять рублей?

Какой мальчишка в первый послевоенный год не согласится заработать!

– Хочу, – сказал Колька. – А что надо делать?

– Я забыл дома ключи и не могу попасть в дом. Пойдем со мной, я помогу тебе залезть в дом через форточку, и ты откроешь мне окно.