Текст книги "Патриотический сборник «ZOV»"

Святая Русь

 
Оболгана, изранена,
Истерзана, измучена,
Из пепла да из пламени
Восходит Русь могучая.
 
 
Обиженным – соратница.
Униженным – заступница.
Идут народы братьями
Прижаться к ней как к спутнице.
 
 
Века, тысячелетия
Над нею мрачным молохом.
Но лик с душою светятся
Божественно и молодо.
 
 
Когда весь мир пропитан злом,
Погрязши в искушениях,
Одна несёт свой крест земной
За эти прегрешения.
 
 
Стократ друзьями предана
И много раз распятая,
Несёт любовь и свет она,
Чиста и незапятнанна.
 
 
ВПЕРЁД, РОССИЯ!
ДО ПОЛНОЙ ПОБЕДЫ!!!
 

Рустам Копысов

«Осенней жатвы пробили часы…»

 
Осенней жатвы пробили часы,
Прохладная решительная ясность,
Герои фресок, воинства певцы,
Трубят, призывно низвергая праздность.
Пора всем вспомнить, для чего Победы парк
И площадь Мужества, аллея Ветеранов,
Предназначенье Триумфальных арок,
Полков Бессмертных и весной тюльпанов…
И содрогнуться трезвостью, в сердцах,
И в самом главном утвердиться снова,
С грядущим потягавшись на весах,
Сберечь Родную Речь, Родное Слово.
 

«Храните самое важное…»

 
Храните самое важное,
Важное – в сердце храните.
Пусть – оно будет в граните,
Пусть слепит, как солнце в зените, —
Знамени – не уроните,
Ружья свои заприте,
Ведя полки ради важного…
Будьте себе вы верными,
Будьте птицами – первыми
В небе: в новом ли, в старом,
В сегодняшнем ли, в запоздалом…
Схватите великое в малом,
Подлинное в былом…
Будьте стойкими верою.
Узрев круговерть отовсюду,
Дайте случиться чуду!
Дайте… ворваться чуду.
Только не засыпайте,
Только не умирайте,
Только не попирайте
Жизнь, живя без чуда.
 

«В конце времён царит застолье…»

 
В конце времён царит застолье,
На нём все те, кто жил и есть,
Речей торжественных раздолье,
Забыты распри, ложь и спесь,
И люди там родные, братья,
Никто не судит никого —
Собранье как одно объятье,
И радость – аура всего.
Понятна речь и неделима
Живых и древних языков
В избытке светлом, выразимом
Нет злых, пустых, ненужных слов.
Как будто слышу восклицанья,
Стихи и тосты, песни, смех
И мыслю: вот всем знаньям знание,
Вот непреложная из вех.
Так подсознательно расслышу:
Там «Я» и «Все» теперь – одно.
Сам ощущаю это, вижу, —
Ну что здесь трудного? Ну что?
Мир разделён на козни, войны,
И есть умы, что мира суть.
Лишь в этом видят вывод стройный,
Презрев к вершинам духа путь.
Не будет никогда известен
Реки времён заветный брод,
И будет с гордой тихой песней,
Бредя, дерзать земнойнарод.
В конце времён в пылу веселья
Минуты будет тишина.
Взгляд состраданья, сожаленья…
Всем нам она посвящена.
 

«В диком поле стоит берёза…»

 
В диком поле стоит берёза —
Это кто-то стоит средь толпы…
Там монашка идёт из колхоза,
Здесь по площади ходят попы.
Опрокинулось что-то в душу,
Ветры свищут на поле том,
Спотыкаются, мат обрушив,
О берёзу люди гуртом.
Ей не сдвинуться – пущены корни,
Из толпы поднят к небу лик.
Кто-то рьяно звонит с колокольни:
То ли молодец, то ли старик.
Видно, что-то горит в округе,
Или в гости иная беда.
Вот берёза стоит в кольчуге
В диком поле совсем одна.
Древнерусский звон колокольный
Известил: не сносить голов —
Валят толпы, как лес без корня,
Сотни тысяч чужих полков.
Упёрлась берёза в землю,
Размахнулась ветвями вширь —
Безымянный, дремотный доселе
В бой старинный вступил богатырь…
 

«Пустите меня в Россию…»

 
Пустите меня в Россию,
В которой давно я живу,
В бескрайний, невыразимый,
Широкий простор наяву.
Хочу понимать, где это,
Затронуть, обняв тишину,
Весну, осень, зиму, лето,
Как тонкую сердца струну.
Пустите меня в Россию,
К глубинке и старине,
Где просто, светло и красиво,
Где всё очевидней вдвойне.
Раскройте мне это далёко,
Запрятанное средь витрин
Сокрытое одиноко
Под глянцем заморских картин.
Пусть где-то не пустят куда-то,
Россию – вернут навсегда.
Преграда к себе – лишь растрата,
Забвение и беда.
Впустите в Россию – Россию,
Чтоб вспомнить и снова узнать,
Услышать, увидеть, посеять,
Взрастить, сохранить и пожать.
 

Владимир Симонов

О друзьях России

Мат – вдохновитель побед.

С матом советские солдаты шли в атаку против нацистов,

а советские хоккеисты побеждали канадских.

Виктор Ерофеев

 
Я слышал много раз в часы досуга,
Что молвил в прошлом император– патриот,
Что у России есть лишь два надёжных друга:
Это её армия и флот!
 
 
Слов этих время доказало силу,
Но – я своё суждение скажу,
Не два, а три есть друга у России:
Флот, армия и мат для куражу.
 
 
В лаврах побед и мата есть заслуга,
И я, как гражданин и патриот,
Считаю – у России есть три друга:
Мат-вдохновитель, армия и флот.
 

Доброхоты– волонтёры

 
Старославянское слово
«Доброхоты» – добра хотящие, —
Когда-то часто звучащее,
Востребовано ныне снова…
 
 
И, пусть вместо этого слова
В ходу ныне термин иной,
Мне роднее первооснова,
Слово, пахнущее стариной.
 
 
Доброхоты, они ж волонтёры,
Страны добровольная рать, —
Во всём государству опора,
Им некогда тупо скучать.
 
 
Это все люди, которые
Радеют за общий наш дом,
Они своим ратным трудом
Пишут страны историю.
 
 
Волонтёры, они ж доброхоты,
Везде, где их помощь нужна,
Российских сограждан «пехота»,
Их делами гордится страна.
 
 
«Доброхоты» – старинное слово,
Пусть в ходу ныне термин иной,
Мне ж – дороже первооснова,
Слово, пахнущее стариной…
 
 
«Доброхоты» – старинное слово…
Слово, пахнущее стариной…
 

Военные врачи

 
Военные врачи – войны солдаты,
У них своё сраженье, свой редут,
Они – адепты клятвы Гиппократа,
За жизни воинов сражения ведут.
 
 
Их руки не привыкли к автоматам,
Оружие их – скальпели, шприцы,
Лекарства и иные препараты,
Они в других деяниях спецы.
 
 
И правила войны у них иные,
Не их стезя судить, кто виноват,
Для них и раненые пленные – больные,
Врачи сражаются за жизни всех солдат.
 
 
Они и лечат, и дают надежду,
Велят больным терпеть и не хандрить
И – верить, что однажды те, как прежде,
Как прежде, будут жить мечтать, творить…
 
 
Под шквал войны, без отдыха порою,
Врачи кромсают, штопают тела…
Все медики военные – герои,
За их деянья честь им и хвала!..
 

Если не мы, то кто?

 
Когда недруги Отчизну досаждают
Правилами чуждыми,
Когда недруги Россию вынуждают
Взяться за оружие,
Когда вдоль границ враг в судорогах мечется,
Дома мужикам сидеть негоже,
Ведь если не они, то кто же
Защитит Отечество?..
 
 
В одном ряду плечом к плечу стоят
И русский, и чеченец, и бурят.
Безусые юнцы и бородатые,
Защитники Отечества – солдаты,
Мужчины, кто постарше, кто моложе,
Все знают, ныне, как и в старину,
Если не они, то кто же
Защитит от ворогов страну?..
 
 
Здесь и призывники, и добровольцы,
И атеисты… и богомольцы,
И прочие… медсёстры и врачи,
Не пожелавшие судачить у печи,
Никто иной Отчизне не поможет,
Кроме самих себя, как в старину,
И если не они, то кто же
Защитит от ворогов страну?..
 
 
Так говорят сегодня патриоты:
«Пришла беда, и, значит, наш черёд,
Проявить о Родине заботу,
Защитить от ворогов народ.
Никто иной Отчизне не поможет,
Кроме самих себя, как в старину,
И ежели не мы, то кто же
Защитит от ворогов страну!..»
Так говорят сегодня патриоты!..
 

Наше дело правое

 
До сих пор государства богатые
Унижают прочие страны,
Стращая страны своей охраной —
Влиятельным блоком НАТО.
 
 
Европейцы с американцами
Гнобят всех, кто с ними не дружит,
Насаждают правила, санкции,
Непослушным – грозят оружием…
 
 
Много лет Европа с Америкой
Государства нещадно грабили,
Ныне они в истерике,
Не приемлет мир больше их правила.
 
 
У каждой страны свои нравы,
Обычаи, вера, иконы,
У каждой страны есть право
Жить по своим канонам…
 
 
Что желают народы, известно:
Неба мирного и равноправия,
Отношений открытых и честных,
По своим жить законам и правилам.
 
 
Планета для всех – общежитие,
И солнце для всех одно,
Всё меняется, мир в развитии,
Иного пути не дано…
 
 
Зря враги, лицемеры лукавые,
Размахивают кулаками,
Наше дело правое,
Победа будет за нами!!!
 

Я Мат Матвеич

 
Осенний ветер бедокурил, злился,
В землянке, разморённой от тепла,
Вдруг старичок из ниоткуда проявился,
Присел на табуретку у стола.
 
 
«Я Мат Матвеич, – молвил он военным, —
Внештатный матерщинник, так сказать,
Ругаюсь матом я, сынки, отменно,
И вы должны уметь, ядрёна мать!..
 
 
У вас есть и гармошка, и гитара,
Но вы скучаете, сынки, я погляжу,
Не слышно баек, всяких тары-бары,
Глядя на быт ваш, вот что я скажу.
 
 
Всегда желали покорить нас бестии,
Наши просторы не дают им спать,
Они набором самих подлых действий
Ныне науськали соседей воевать.
 
 
Сынки, чтоб одолеть нам супостатов,
Не слушайте врага, его лажу,
Хандру гоните прочь конкретным матом,
Вам явно не хватает куражу.
 
 
И водка в данном деле не подмога,
Подмога – мат, частушки, байки, смех,
В победу верьте и молитесь Богу!
Пусть вам всегда сопутствует успех.
 
 
Я был участником премножества сражений,
Всегда поддерживала армию страна,
Без матерных крылатых выражений
Не обходилась ни одна война.
 
 
Ругались матом генералы, офицеры,
Ругался всякий ротный старшина,
Они служили всем бойцам примером,
Как воевать и посылать всё на…
 
 
Друзья мои, вы все уже герои,
Бо не сбежали в трудный час, не закосили,
Пусть мат и шутки придают вам силы,
Для боевого, для победного настроя!..»
 
 
Гость Мат Матвеич смачно матерился,
Трепался, веселил, частушки пел,
Он в кураже бравурном преуспел…
И как явился, так и испарился…
А вне землянки вольный ветер злился…
 

Александр Ефимов

«Шли полки донбасские…»

 
Шли полки донбасские,
Шли издалека,
Чтоб добить Турчинова
Да Яценюка.
Э-э-э,
Да Яценюка.
 
 
Хлопцы, чьи вы будете?
Кто вас в бой ведёт?
Кто собрал под знаменем
Удалойнарод?
Э-э-э,
Удалойнарод.
 
 
Мы сыны донбасские,
Мы за прочный мир.
В бой идём мы с Путиным,
Он наш командир.
Э-э-э,
Он наш командир.
 
 
Вот полки проехали,
Смолк и траков лязг.
Драпают бандеровцы,
Лишь завидя нас.
Э-э-э,
Лишь завидя нас.
 

Александр Колобаев

Сокровенное имя

 
Имя, что ими затрёпано,
Всуе – не произнесу.
Корни мои закопаны
В этом холодном лесу,
В вязкой осенней слякоти,
В странности дел и слов,
В хлебной душистой мякоти,
В горечи светлых голов…
Ни середины, ни края!..
Но, не хваля, не хулю.
Молча в тебе пропадаю…
Верю. Надеюсь. Люблю.
 

Покаяние русских

 
Как много в небе нашей Родины ворон,
Что норовят погадить на её просторы!
«Покайтесь, русские!» – галдят со всех сторон.
«Покайтесь, русские!» – поют гугнивым хором.
 
 
Ну что ж, «покаемся»! Нам это не впервой.
Есть в чём виниться нам. Имеем горький опыт.
За двести лет мы – трижды (!) – кровью (!) —
не икрой —
Спасали жизнь и честь расчётливой Европы.
 
 
За всё, за эту кровь и слёзы матерей,
Что сделали стократ тучнее ваши нивы,
За то, что вы, довольны, сыты и счастливы,
Нас гоните, бурча, от собственных дверей;
 
 
За то, что не процент нас манит, а идея,
За то, что мы, увы, не слуги Сатаны,
И за доверчивость к всемирным прохиндеям,
За бедность нации и мощь её страны
 
 
Простите. За неведенье высоких прав,
За то, что долг блюдём, не их искуса,
За то, что храм наш в поднебесьи златоглав,
За то, что следуем не Яхве, но Иисусу;
 
 
За то, что не в чести богатство и разврат
У нас, за то, что ценим ум с уменьем вместе,
За доброту, в чём каждый русский виноват,
За то, что мы рабы и совести, и чести, —
 
 
Простите. И за то, что мы не ценим время,
Не любим ложь, хулу и приторную лесть,
Что богоизбранность – минула наше племя…
Простите нас за то, что мы уж просто есть.
 
 
Огнём «обид», видать, и впрямь обожжены,
За всё: за наши муки, веру и страданья —
Хотели вы услышать русских покаянье?
Вот вам оно, во всём величии «вины».
 

Дурдом

 
Зачем беззубая Европа,
Петляя в странных виражах,
Уселась с лёту голой ж…
На иглы русского ежа?
Хохлам с какой великой дури
Нужно заморское тряпьё?
И что их гетман тайно курит,
Глотает, нюхает иль пьёт?
Прекраснодушные болваны,
Попутав гать и свой хайвей,
Суют персты в чужие раны
Зачем для похоти своей?
Зачем дракона дерзко будят,
О «демократии» свистя?
Зачем о всём на свете судят,
Как неразумное дитя?……….
……………………………………………
Ответов нет. Дурдом в пожарах
И в ожиданьи санитаров.
 

Эх, Россия!

 
Эх, Россия!.. Ну что, мать, хреново?
Но бывало хужей, чем сейчас.
Ты ещё зарумянишься снова,
Песни грустные сменишь на пляс.
Только б дети не маялись дурью,
На посулы б легко не велись,
Не слагали бы руки и в бурю
Берегли бы своих Василис,
Да детишек, да предков могилы,
Чуя кожею всею твой взгляд,
Напрягая последние силы,
Чтоб исполнить сыновий наряд.
А врагам твоим – пламя да плеть,
Коль уж сил их не станет терпеть.
 

Леонид Кульматов

Собирайся в поход

Посвящается нашим бойцам,

которые бьются на Украине

против бандеровскойнечисти

и натовских орков

 
Вот и снова судьба нам сказала: «Вставай,
Собирайся в поход и шинель надевай.
Слышишь, там вдалеке снова взрывы гремят?
Снова время пришло нам на Запад, солдат».
 
 
Обними на прощанье жену и детей,
Посмотри ей в глаза и запомнить сумей
И скажи: «Я вернусь, только жди и не плачь.
Будет всё хорошо, я ведь тёртый калач».
 
 
Подзабыли они, как тогда на Неве
Предки их утонули в невской волне,
Как на озере Чудском отправил под лёд,
Утопил Александр весь этот сброд.
 
 
Вот и выпало нам защитить отчий дом,
И родные глаза, и сирень за окном.
Мы осиновый кол им в могилу вобьём,
Чтоб счастливая жизнь шла своим чередом.
 
 
И мужчины, как встарь, собрались и ушли.
Чтобы выгнать бандеровцев с русской земли.
А вдогонку от жён: «Ты себя береги!»,
«Ты себя береги!», «Ты себя береги!».
 

Татьяна Андреева

Россия вам ответит

 
Во мне нет света, только боль и тьма.
Но и во тьме отчётливо я вижу:
Бомбят Донбасс, разрушены дома,
Убиты дети… Что до них Парижу,
Берлину, Вашингтону и Брюсселю?
Они, похоже, все сошли с ума
И меж собой уже Россию делят…
Бандитов свора, страшная чума
Пришла по нашу душу. Мы ответим —
Богатыри– красавцы на посту.
Мужья и чьи-то братья, чьи-то дети
Не на диванах – в блиндажах, в лесу…
Донбасс стоит – его не сокрушить.
Россия вам ответит вновь и вновь —
Характер русский есть, желанье жить!
Ещё смекалка, юмор и любовь.
 

Ангелы

Памяти погибших в бою и

замученных в плену бойцов

 
Ангелу выкручивали крылья.
Жгли, ломали, резали ножом…
Он молчал… и все проклятья пылью
Отлетали. Он же слышал звон.
Звон летел с небес и звал с собою,
Унося страдания и боль…
Ангел поднимался над землёю,
Но уже без крыльев, сам собой.
Мамины глаза за ним следили,
Видел он, что слёз глаза полны.
Мама знала – поломали крылья,
Душу сына, веру – не смогли.
Ангел поднимался выше, выше,
А за ним ещё, ещё, ещё…
Крылья вырастали у мальчишек —
Чтоб опять стоять – к плечу плечо,
Чтоб с небес хранить друзей и маму,
Чтоб согреть, когда их бьёт озноб…
Ангелы теперь вели упрямо
Всех друзей– бойцов – вперёд, вперёд!
Как на небе ангелы ликуют,
Если город взят, повержен враг.
Знают, что их близкие тоскуют…
Но с земным упорством ждут атак.
Крылья крепнут, их размах всё шире:
Охранять, беречь, любить, спасать
Ангелы летят…
                Нам в этом мире
Просто надо помнить тех ребят…
 

Мы – Россия

 
Опять играют мальчики в войну,
В руках у них серьёзное оружие.
Вновь взрывы нарушают тишину,
А воины несут достойно службу.
Да, снова в строй встают богатыри.
Раскручивая берцами планету,
Идут вперёд, сомкнув свои ряды,
За радостью, за миром и за светом.
Им вслед опять из-под руки глядят
Невесты, жёны, матери и сёстры.
Ещё не проводив, уж ждут назад,
Домой, в тепло, в родные гнёзда.
И снова скорбь с надеждою сплелась.
И письма – словно голуби из дома,
Чтоб поколений связь не прервалась,
Летит любовь к родным, чужим, знакомым.
У каждого бойца своя судьба,
Одно на всех лишь боевое знамя.
 
 
И вновь звучат заветные слова:
– Мы победим, ведь Родина за нами!
Война другая. Всё равно – война!
И смерть с бойцом, порой, в одном окопе.
Но, мужеством его поражена,
Смерть отступает, чтоб сказать Европе:
– Ожесточенья нет, любовь в сердцах,
Их боль и радость несоизмеримы!..
Всех жёны ждут!..
                  Ну что ещё сказать —
Как всё на свете повторимо!
 
 
Мы повторяем снова:
                                – С нами Бог!
Мы – русские, и в этом наша сила.
Взываем к миру, только мир оглох.
Что ж, сами справимся, ведь мы – Россия.
 

Любовь Гурьева

Без вести пропавший

– Бабы, Анфиску не видали? – близоруко щурясь, Роза вглядывалась в толпу женщин, каждый вечер ожидавших письмоносицу у кромки поля.

Стояла глубокая осень, но картошка была ещё не вся выкопана, и женщины дотемна ковырялись в холодной грязи, стараясь поспеть до заморозков. Рабочих рук явно недоставало, все мало-мальски здоровые мужики были на фронте. Четвёртый месяц шла война, и хоть деревня была невелика, всего-то десятка два дворов, однако уж три похоронки пришли. А из соседнего села чуть ли не каждый божий день ветер доносил отголоски протяжных женских рыданий.

Услышав Розин вопрос, каждая из женщин облегчённо выдохнула: сегодня беда прошла мимо.

– Анфиска дома сёдни, свёкор у неё совсем плох. Чё стряслось-то? – запоздало крикнул кто-то, но Роза уж убежала далеко вперёд, часто припадая на левую ногу.

Беда-бумага пришла в избу на другом конце деревни, там в голос ревела Анфисина свекровь: её сын Павел пропал без вести. Обессиленный болезнью свёкор молча смотрел в угол с иконами, только по морщинистым щекам его катились слёзы. Анфиса же ни слезинки не уронила, только как каменная сделалась.

– Ты бы поревела, Анфиска, полегчает, – уговаривала её Ульяна.

– Ревут по мёртвым, а Пашка мой жив, – сказала, как отрезала.

И правда ведь, похоронки не было, а без вести пропал – ещё не погиб. И никто не смог убедить Анфису в обратном.

Тем же летом ушёл в мир иной свёкор, за ним тихо сгорела свекровь.

Война давно кончилась. Выросла дочь, вышла замуж, народила деток, оставила их на попечение матери.

Так и жила Анфиса – с внуками, да с верой в возвращение мужа.

– Бабушка, а почему ты замуж больше не вышла? – спросила вдруг Вера.

Бабушка Анфиса часто рассказывала внучкам про их дедушку, которого они никогда не видели. Девчонки такие рассказы любили: сядут возле бабушки и слушают. Для них дедушка Павел был как сказочный Иван-царевич: добрый, красивый, смелый. Только война проклятая разлучила его с царевной Анфисой: ушёл он на фронт и не вернулся. Единственное письмецо от него, полученное в самом начале войны, со временем где-то затерялось. Осталась лишь старенькая карточка, на которой дедушка был снят в шапке-будёновке и со светлым взглядом из-под слегка насупленных бровей.

Дочь Нина как-то удумала отдать заезжему фотографу снимок двадцатилетнего отца и фотокарточку сорокапятилетней матери, чтобы тот сделал семейный портрет Анфисы и Павла. Но бабушке эта затея не поглянулась:

– Как мать с сыном мы здесь, – заявила бабушка и разрезала портрет на два, а увеличенную дедушкину половинку вставила в рамку и повесила у себя над кроватью.

– Замуж, говоришь? – вопросом ответила бабушка на вопрос старшей внучки. – Да как же мне замуж-то?

– Ну, правда, почему, бабушка? – затеребила нетерпеливая Тамара. – Дедушка же не вернулся. Вон у тёти Вали дядя Петя уехал куда-то и тоже не вернулся, она же на дяде Коле поженилась. А в тебя, что ли, никто не влюбился?

– Да сватались, как же! Я ить ладненькая была, работящая. Только… – Бабушка опять надолго замолчала, видимо не зная, как доходчивее объяснить непонятливым внучкам. – Любила я его, Пашку-то. А похоронки так и не было. Значит, жив он. Вот и жду всё…

Помолчав немного, бабушка с горечью проговорила:

– А может, и прав папка-то ваш? Живёт себе мой Пашка где-то в Америке и думать об нас забыл.

По гладкойне по возрасту бабушкиной щеке медленно поползла змейка-слезинка.

– Не плачь, бабулечка, – всхлипнула маленькая Танюшка, крепко обнимая бабушку за шею. – Лучше расскажи ещё про дедушку, как он песенку про нашу мамку пел.

– Уж шибко он её любил, мамку-то вашу, – утерев слезу, подхватила бабушка любимую тему. – Всё Нинушкой звал. Мне-то некогда было с ней ласкаться да миловаться. Из поля прибежишь, а тут скотина не кормлена. Всё ить хозяйство на мне было. Свёкор совсем плохой, да и от свекрови уж мало толку было. А Пашка как в избу войдёт, так сразу к Нинушке. Всё стишок ей рассказывал: «Снежинки, снежинки на книжке у Нинки». На фронт уходил, ей уж восемь было. Наказал мне: «Ты Нинушку только береги»…

Вот так, под рассказы о дедушке, прошло детство Веры и её сестёр. Девчонки тоже вполне уверились, что их дедушка Павел Николаевич жив и когда-нибудь обязательно приедет к ним. Только вот никто из них не задумывался, а где же он сейчас живёт и почему сразу домойне вернулся. Как без раздумий верили, что скоро обязательно настанет коммунизм.

О чём размышляла бабушка долгими бессонными ночами, ворочаясь под тихое сопение внучек, – а кто теперь скажет? Может, изо всех сил гнала от себя прочь крамольные эти раздумья, а просто верила и надеялась на чудо…

Зять Анфисе достался недобрый: угрюмый и неразговорчивый. Всё время курил да книжки читал. Только подвыпив, сразу веселел и любил покуражиться над тёщей:

– Ну что, Егоровна, всё мужа ждёшь? Жди, жди! Живёт твой Павел Николаич где-нибудь в Америке. А на кой ты ему нужна, деревенщина? Он себе мадаму в шляпе нашёл, там и живёт с ней припеваючи, в ус не дует…

Анфиса Егоровна на выпады зятя не отвечала, молча уходила в свой уголок. Видно, зятевы уколы не проходили бесследно, попадали прямо в её больное сердце. Но вслух она об этом ни разу не сказала, а внучки и не интересовались по молодости лет. Только ещё крепче прижимались к бабушке и гладили её по узловатым от тяжёлой работы рукам.

– Бабушка, ты плачешь? Опять спину ломит?

Пятнадцатилетняя Вера проснулась среди ночи, как ей показалось, из-за дождя, бьющегося о стекло частыми струями. Но тут услышала тихие всхлипывания, доносящиеся с бабушкиной кровати.

– Достань-ка мне, Верушка, там, в шкафу, початая пол-литра стоит, на растирание покупала, – попросила бабушка. – Плесни мне полстакашка.

Вера удивилась: никогда не видела, чтобы бабушка водку пила.

– Умер Пашка-то мой, – пояснила Анфиса Егоровна, заметив недоумённый взгляд внучки. – Помянуть надо бы…

С тойночи бабушка стала всё чаще болеть, потом вовсе слегла и вскоре тихо умерла на руках у старшей внучки.

Вера вышла на балкон своей новой квартиры и осмотрелась. Ну вот, всё возвращается на круги своя. Родилась в посёлке и остаток жизни придётся в посёлке же провести. Только в другом, не там, где прошло детство.

А посёлочек ничего, тихий, уютный. И лес рядом, как в детстве. Только в детстве была бабушка.

«Удивительно, какая у нас с бабушкой схожая судьба, – подумала Вера. – У меня тоже трое внучат от беспутной дочери. Тоже, как бабушке, приходится ещё работать, хотя давно уж пора бы на отдых».

Вот и жить ей на склоне жизни придётся не там, где хотелось бы. Бабушка в её возрасте переехала в город. А Вера наконец решилась продать свою квартиру в чужой уже стране и купила себе жильё в Смоленской области.

– Новая соседка? – (Повернувшись на голос, Вера увидела на соседнем балконе женщину в платочке.) – А я Нина.

– А у меня маму Ниной звали, её мой дедушка так назвал, – почему-то вдруг призналась Вера. – Заходи ко мне, соседка, почаёвничаем, познакомимся.

Нина пришла через полчаса. Принаряженная и с гостинцем – баночкой брусничного варенья. Опять Вере вспомнилась бабушка. Это она, кормилица, занималась в семье заготовками: ходила в лес по грибы-ягоды, садила картошку, выращивала в парнике огурцы.

«Вот и мне, наверное, придётся, огородничеством заняться», – промелькнула мысль.

– Проходи, Нина, на кухню, будь как дома. Хорошая соседка ближе сестры, говорят, – пригласила Вера и включила чайник. Чашки и вазочки с конфетами и печеньем уже стояли на столе в ожидании гостьи.

– Мне ведь тоже батя имечко дал, – повела свой рассказ Нина, когда чай был разлит по чашкам. – Хоть и не родной он мне был. Так уж случилось…

Нина замолчала, задумавшись. Вера не торопила. Захочет – расскажет…

И Нина стала рассказывать.

Война уж к самому концу подходила, шёл месяц май. Мимо Орши, где жила Мария с матерью, сутками шли поезда с фронта. А Маша светилась от счастья и… готовилась к свадьбе: вот только черёмуха зацветёт, чтобы можно было составить столы во дворе и отпраздновать. Как хорошо, что не успели Мишу призвать, пару месяцев не хватило. «Повезло!» – завистливо вздыхали подружки, получившие похоронки на своих женихов.

Только, видно, не судьба была Маше стать счастливой: поехал Михаил в деревню, чтобы выменять кое-какие вещички на продукты, да и не вернулся. То есть живым не вернулся. Убили его за продукты те обмененные…

– И осталась моя мама не жена, не вдова, а под сердцем уж меня носила. – Нина опять надолго замолчала.

Если человеку дать капельку счастья, а потом разом отнять его навсегда – с этим трудно, почти невозможно смириться. Уж лучше вовсе не знать её, радости. Легче.

Горе совсем подкосило Марию. Что делать, как дальше жить? Мать старенькая, не помощница, а тут ещё ребёнок вот-вот должен родиться…

Ну, и решилась Мария на грех – руки на себя наложить. Вместе с нерождённым дитём уйти из жизни хотела – кому он будет нужен без матери? Зашла в сараюшку, верёвку на крюк накинула…

А тут откуда ни возьмись солдат – немолодой уж да безногий. Он и вытащил Марию из петли, а впоследствии заменил её дочери всех: отца, мать, братьев, сестёр, которых у неё никогда не было… Потому что Мария-то умерла в родах.

– Я ведь долго не знала, что он мне не родной. Уже когда его не стало, тётка мне всё и рассказала. Любил меня батя и никогда не обидел. Помню, сядет зимой к окошку, посадит меня на коленки, поглаживает по голове и приговаривает: «Снежинки, снежинки…»

– «…на книжке у Нинки», – закончила Вера под удивлённый взгляд соседки.

– Когда умирал, всё меня по имени звал: «Нинушка, Нинушка», – помолчав немного и не дождавшись Вериных объяснений, продолжила Нина. – Тревожно так вглядывался в моё лицо, как будто не узнавал. А потом вдруг прошептал «Прости, Анфиса» и умер. Всё думаю, кто такая Анфиса? Я ведь о нём ничего не знаю, где он раньше жил, как он жил…

– А когда же он?.. – голос Веры дрогнул: перед глазами возникла бабушкина морщинистая рука, держащая стакан с водкой…