Текст книги "Полковник Магомед Джафаров"

Гражданская война. Нажмуддин и Али Хаджи

Однако самым сильным ударом, решившим судьбу всего этого предприятия Нажмуддина и подкосившим его волю к борьбе, было провозглашение Шейх уль-исламом шейха Али Хаджи.

Али Хаджи, человек праведной жизни, пользовался большим почётом и широкой известностью. Это был самый реальный соперник. Его появление на сцене, хотя бы просто упоминание его имени, т. к. сам он в этот момент не был в городе, было для Нажмуддина полной неожиданностью.

Нужно признать этот ход Социалистической группы очень удачным, потому что инициатива выдвинуть Али Хаджи против Нажмуддина, как и претворение этого плана в жизнь, принадлежит Социалистической группе.

Митинг у южных казарм, где был провозглашён Али Хаджи, сыграл в гражданской войне в Дагестане очень большую, если не решающую роль. Никто, кроме Узун-Хаджи, не оценил тогда его значения. Я, по крайней мере, не обратил на него особенного внимания, да и не заметил, чтобы другие тоже над этим задумались.

Но Узун-Хаджи был взбешен.

– Если вам этого мало, – сказал он после этого митинга, – то я спущу сюда всё население гор.

Имам ушёл на этот раз.

Значение избрания Али Хаджи заключалось главным образом в том, что Нажмуддин терял надежду когда-нибудь получить сторонников в Даргинском, Шуринском и Хасавюртовском округах. Круг его влияния ограничивался аварскими округами, но и там начался раскол.

Всё-таки среди аварцев он пользовался популярностью. В маршевых сотнях даже, где было много аварцев, большинство стояло за Нажмуддина и против Али Хаджи, т.к. все имамы до сих пор были из аварцев.

Главные борющиеся Силы. дагестанская социалистическая группа

Нужно отметить, что и страх Нажмуддина перед Социалистической группой был необоснован. Я не могу определить правильность или неправильность её политической линии тогда, т. к. прежде всего она мне совсем не ясна. Но если судить по её физической силе, то приходится признать, что Социалистическая группа была крайне слаба.

По моему представлению, кроме Дахадаева, Хизроева, Коркмасова, в ней было несколько рабочих с завода Махачкалы.

Правда, окрестные селения пришли в заметное движение с приходом Нажмуддина с горцами в Шуру. Количество людей, прибывающих в Шуру из этих селений и устроивших демонстрацию за Али Хаджи и против Нажмуддина, было значительно. Однако как военная сила они не представляли ценности, и прежде всего потому, что у Дагестанской Социалистической группы не было военных руководителей.

Из бывших всадников и урядников Дагестанского конного полка присоединились к ним несколько человек. Но все они как военные ничего не стоили. Из них отмечу Саида из Кафыр Кумуха, человека ленивого и показавшего себя на войне большим трусом, затем… из Халимбек-аула. За выслугу лет урядником в Дагестанском конном полку он получил звание юнкера, но на войне себя ничем не проявил и как военный руководитель был человек совершенно бесполезный.

Абдул-Меджид (Тапа) Чермоев

Дагестанская Социалистическая группа, видимо, и сама это понимала. Подтверждением для меня являются ее упорные попытки привлечь меня на свою сторону. В эти дни Махач два раза имел свидание со мной по этому вопросу. В первый раз он пригласил меня после крупного столкновения Социалистической группы с интеллигенцией и с Нажмуддином на базаре, едва не окончившегося трагедией для некоторых членов Социалистической группы. При этом присутствовали Магомед-Мирза и Тахо-Годи. Махач и другие убеждали меня перейти на их сторону и работать вместе с ними, и доказывали, что я и они желаем одного и того же. Их доводы были, однако, неубедительны: мне было ясно, что Махач стремится вызвать столкновение одной части дагестанцев с другой, чего я стремился всеми силами избежать. Я отказался.

В другой раз Махач пригласил меня перед наступлением большевиков из Баку в марте 1918 года. На этот раз я не хотел вовсе идти, т. к. знал, что переговоры ни к чему не приведут. Но меня уговаривал тогда Тапа Чермоев. Я был как раз у Тарковского, когда получил записку Махача. Тапа, узнав, в чём дело и моё решение, сказал мне: «Напрасно не идёшь. Махач тебя не убьёт. А может быть, они предложат нечто, на что мы согласиться смогли бы». Этот последний довод меня убедил, и я пошёл.

Абдул-Меджид Зульпукаров

У Махача были Мирза и Коркмасов. Они меня горячо убеждали перейти на их сторону и занять место начальника штаба. В разговоре Махач проговорился, и я узнал, что они заодно с большевиками и ждут их прибытия. Я категорически отказался.

Главные борющиеся Силы. дагестанская социалистическая группа

Тем не менее кампания, проведённая Социалистической группой против Нажмуддина, в этот раз в связи с общей обстановкой, окончилась для неё большой победой. После ухода Нажмуддина и населения, по крайней мере, окружающих Шуру аулов, произошел большой перелом в пользу Социалистической группы. Махач и Коркмасов приобрели большой авторитет. Темир-Хан-Шуринский округ определённо покраснел.

Но я должен отметить, что вся эта кампания могла быть проведена гораздо лучше. Вообще дагестанская Социалистическая группа могла бы в это время захватить далее власть, если бы она, в особенности в предыдущие годы, не сделала ряда ошибок.

Вот одна из них.

В Петровске на вокзале с русскими солдатами были расстреляны 2 урядника Дагестанского конного полка, возвращавшиеся с фронта домой. Оба были людьми, уважаемыми в полку и отличившимися на фронте. Как нам сообщили неофициально, поводом к такой расправе послужило то, что при них было обнаружено несколько патронов и винтовок.

Как было в действительности дело, мы не знаем, да и не узнали потом. Сотня была возмущена и потребовала расследования и наказания виновных. Но, к удивлению всех, соц. группа уперлась и не шла на это. Вышло так, что Социалистическая группа защищает солдат против всадников. Так как отношения между солдатами и всадниками были вообще враждебны, то, естественно, в сотне возникло озлобление против Социалистической группы.

Сотня упорно добивалась перед Исполнительным комитетом расследования дела, и, в конце концов, в исполком был командирован для выяснения вопроса Зульпукаров. С ним от сотни поехали урядник, всадник и я.

Прибыв в Петровск, мы виделись с командиром стоявшего в Петровске пехотного полка, и он обещал нам произвести расследование. Но во время наших переговоров с комполка зазвонил телефон. После переговоров по телефону комполка заявил нам, что сейчас будет собрание солдат полка, и пригласил нас на собрание. Мы отправились. Солдаты вошли порознь и встали так, что наша группа оказалась в центре замкнутого 4-угольника.

Командир доложил собранию, что мы приехали, чтобы добиться наказания виновных в расстреле наших товарищей. Солдаты слушали его речь в большом возбуждении. Они окружили нас тесным кольцом. Слышались угрожающие выкрики в наш адрес. Видя, что нам угрожают, я схватился было за кинжал, но нас так сдавили, что вытащить кинжал не было возможности. В следующий момент я почувствовал себя в воздухе. То же было и с моими спутниками. «Долой дагестанцев. Кончать с ними, что тут разговаривать». Галдёж был невероятный.

Первым нашёлся Зульпукаров.

«Товарищи! – крикнул он, что было силы. – Вы выслушали вашего командира, теперь выслушайте нас, а потом делайте с нами, что хотите».

В толпе нашлось несколько человек, которые одобрили предложение.

«Пускай говорит, послушаем и их», – послышались крики. Толпа внезапно отхлынула, и мы опустились на землю, так что толпа потеряла нас из виду. Тогда Зульпукаров сказал: «Здесь меня не все услышат, я скажу с фаэтона». И направился к фаэтону, на котором мы приехали и который стоял тут же. Толпа пропустила нас. Зульпукаров влез на фаэтон, намереваясь говорить, я за ним, урядник и всадник вскочили на подножки. Извозчик сообразил, фаэтон рванулся, и через несколько минут мы скрылись за поворотом улицы. Солдаты за нами не гнались. Мы благополучно вернулись в Шуру, не задерживаясь больше в Петровске ни на минуту.

Наш рассказ о том, как нас встретили в Петровске, произвёл на всадников потрясающее впечатление.

Никто из членов Социалистической группы не пришёл и на похороны. Этот факт тоже был отмечен сотнею. Он был тем более ярок, что другие члены Исполкома присутствовали и наговорили много патетических слов о национализме и возмездии.

Сотня, таким образом, оказалась настроенной против Социалистической группы, и это перед наступлением имама, когда Социалистическая группа так нуждалась в поддержке.

Гражданская война. После подавления наступления имама

После подавления наступления имама дагестанская Социалистическая группа получила определённый перевес в Шуре. Джамиат уль-Исламие и дагестанская интеллигенция как бы начали сдавать свои позиции.

Изменения во власти в том смысле, чтобы Социалистическая группа захватила её в свои руки, как я упомянул, не было, но влияние Социалистической группы на Исполнительный комитет заметно усилилось. Социалистическая группа и раньше оказывала на Исполнительный комитет большое влияние. Гайдаров в своё время был смещён по её настоянию. Назначенный вслед за ним Магомед Далгат должен был уступить своё место Куваршалову тоже под влиянием Социалистической группы. Теперь Куваршалова сменил вызванный из Владикавказа Шаханов. Он был определённым ставленником Социалистической группы и, естественно, во всём следовал её указаниям.

Сильно поднялся авторитет Социалистической группы после отступления имама и среди солдат русской части Шуринского гарнизона.

Губернатор Дагестанской области генерал С.Вольский (в центре) с представителями администрации: слева сидит Мурзаев, стоят слева направо: Сардаров, Ткаченко и Нух Бек Тарковский

Впрочем, русские солдаты и раньше из дагестанцев считались только с Социалистической группой. Других они совсем не признавали, с Исполнительным комитетом не считались.

Уже после случая убийства в Петровске двух урядников мы убедились, что русским солдатам надо противопоставить организационную военную силу. Тогда же возникла мысль поторопить наши полки вернуться домой. В это же время присутствие полков в Шуре стало и для интеллигенции необходимостью. Мы все, таким образом, начали добиваться скорейшего возвращения их домой.

Гражданская война. Бывший генерал–губернатор Дагестана Вольский

Революция застала генерала Вольского в Тифлисе. Оттуда он написал Нух Беку, что грузины относятся к не грузинам очень плохо, и что он очень хотел бы приехать в Дагестан и провести свои последние годы здесь. Он говорил, что очень полюбил Дагестан, свыкся с ним, как и его семья. Нух Бек показал мне его письмо и спросил моё мнение, т. к. опасался, что приезд Вольского вызовет со стороны крайних элементов эксцессы. Я считал, что отказать Вольскому как человеку, просящему приюта, нельзя, защищать его в случае нужды мы сможем. Это я и сказал Тарковскому.

Это было перед самым наступлением имама. Дагестанский полк вернулся с фронта и стоял в Хасавюрте, когда Тарковский из Хасавюрта написал мне, что Вольский известил его о своём выезде из Тифлиса и просил встретить его и защищать в случае нужды, пока вопрос о переводе полка в Шуру будет решён, и он сам сумеет приехать. Я, конечно, обещал.

Вольский приехал с женой и дочерью, когда Нажмуддин был уже в Шуре. Он остановился в доме Тарковского. Через несколько дней я как-то вышел из дома утром раньше обычного, зашёл в казармы и часам к 8 направился в свою канцелярию. Обычно я приходил в канцелярию к 9-ти часам, но на этот раз мне срочно что-то нужно было сделать.

В канцелярии один из всадников, только что вернувшийся с базара, сообщил мне, что Али Клыч собирает на базаре толпу, чтобы пойти и убить какого-то генерала, который приехал в Дагестан и остановился у Тарковского. Народ возбуждён, и скоро он, вероятно, направится к дому Тарковского.

Услышав это и сразу сообразив, в чём дело, я сейчас же отправился обратно в сотню. Собрав взвод, отправил его, приказав окружить дом Тарковского. Вахмистру отдал приказ привести в готовность всю сотню и сейчас же тоже явиться к дому Тарковского. Сам, не задерживаясь далее, тоже направился к Тарковскому. У Тарковских я застал всех в большой тревоге. Жена Тарковского была крайне обрадована моим приходом и потихоньку от Вольского сообщила мне о том, что делается на базаре. Я успокоил её, сказав, что мной предпринято. Но в это время Вольский, который ещё ничего не знал, но по общей тревоге в доме, видимо, догадался, что происходит нечто неожиданное, позвал меня.

– Магомед – сказал он, – я офицер, был в боях, много видел. Мне ты можешь сказать, в чём дело. Я чувствую, что-то происходит.

Я ему сказал, в чём дело. Он был очень взволнован. Он заявил мне, что не хотел бы, чтобы из-за него и его семьи пролилась дагестанская кровь. Если нужно, сказал он, пусть меня судят. Если я причинил своей деятельностью зло Дагестану, я готов ответить по суду.

Я успокоил его, сказав, что этим мы займёмся потом, а сейчас чтобы он разрешил мне уйти, то. к. я должен быть около своей части.

Когда я вышел на улицу, взвод уже занял все подходы к дому Тарковского, и толпа Али Клыча показалась на церковной площади. Стоящему тут же вахмистру я приказал вызвать сотню, а сам направился навстречу толпе.

Подойдя к ней на расстояние голоса, я крикнул Али Клычу, чтобы он остановил толпу, а сам вышел ко мне. Толпа неистовствовала. Он ее, однако, остановил и вышел ко мне.

– Если ты хочешь кровопролития, то можешь двигаться дальше. Но знай, что ты не на Вольского идёшь, а на Тарковского. Его самого нет, но его жена и дети здесь, и я не допущу, чтобы им была причинена хоть какая-нибудь неприятность. Ты дойдёшь до дома Тарковского не раньше, чем мы все будем убиты. Тебя достойно встретят.

С этими словами я повернулся к трубачу и сделал ему распоряжение быть наготове дать сигнал.

Конечно, Али Клыч не пошёл дальше. Он ещё некоторое время стоял со своей толпой. Толпа кричала, но постепенно стала расходиться, и скоро никого не осталось.

Когда всё стало спокойно, я отпустил взвод, оставив небольшой караул, наружный и внутренний.

По моему вызову Нух Бек приехал из Хасав-Юрта и по просьбе Вольского вёл переговоры с правительством: с кем именно – я не знаю, об отношении последнего к Вольскому и к вопросу о его проживании в Дагестане.

Дело Вольского довольно долго разбиралось и, наконец, он получил разрешение проживать в Дагестане, где угодно и сколько угодно. Вскоре после этого Вольский переехал к генералу Мищенко и жил у него.

Ходили слухи, что Али Клыч направил на Вольского Коркмасова, но когда Нух Бек приехал, я узнал, что это совершенно неверно.

Насколько мне известно, всё время пребывания в Дагестане Вольский очень хорошо влиял на Тарковского. Он сдерживал его княжеские амбиции, советовал ему считаться с революцией в России и не слишком гнаться за погонами и привилегиями.

Шура и петровск

Когда я приехал в Шуру, комиссаром Шуринского округа был Тажуддин Кадиев (арабист). До него комиссара не было, а его обязанности временно исполнял Байдербаев, который сам при царизме был, кажется, делопроизводителем в окружном Управлении.

Петровск сразу произвёл на меня впечатление города, отделившегося от Дагестана. Когда я проезжал через Петровск, там не было власти, назначенной Исполнительным комитетом в Шуре. Петровск имел очень сильный русский гарнизон. Я не знаю, какие сейчас части и сколько их там было, но гарнизон состоял из пехоты, артиллерии и матросов, и общее число войск по тому времени по Дагестану должно было расцениваться как очень крупная боевая единица. На этот гарнизон опирался Петровский совет рабочих и солдатских депутатов, исполком которой и был единственной властью. Совет этот имел несравненно больше влияния на всё население Петровска, чем совет Шуринский, который, естественно, стоял в тени Исполнительного комитета, созданного Дагестанским съездом. Вообще Петровск был определённо русским центром, где к дагестанцам относились неприязненно и к власти их не допускали.

Особо острых столкновений между Шурой и Петровском не было. Я, по крайней мере, таких не знаю. Но между Петровской и Шуринской властями не было ни дружбы, ни вообще каких бы то ни было установленных взаимных отношений. Но скрытая глухая вражда была, и она ярко проявилась в случае с убийством двух наших урядников. Вся нелюбовь русских и дагестанцев друг к другу выявилась в поведении петровцев, и все раздражение независимостью Петровска в рядах дагестанцев – в речах последних на похоронах жертв этой жестокой расправы.

Казаналипов жил в это время в Петровске. Как я узнал, к сожалению, лишь впоследствии, это был ярый монархист. Ему ненавистны были и комиссары, и исполкомы. Мне кажется, что враждебность Петровска и к Шуре, и к революционной власти в ней в значительной части поддерживалась им.

Национальная борьба

После столкновения из-за расстрела двух наших урядников, спровоцировавшего изъявление дотоле скрытых взаимно враждебных настроений Петровска и Шуры, настрой Шуры против Петровска, дагестанцев против русских растёт и становится с каждым днём всё более явным. Появляется в массах горожан и сельчан ряд агентов Исполкома, которые сознательно разжигают эту социальную рознь.

Особенно враждебным становится это отношение после возвращения 1-го и 2-го Дагестанских полков с фронта. Полки вернулись во время первого нашествия имама на Шуру, и хоть они в Шуре не были, но, видимо, спровоцировали уход имама, а также повлияли на дагестанских либералов из Исполнительного Комитета. Имама они не удерживали в Шуре.

Вернувшиеся полки давали в руки исполкома значительную военную силу, опираясь на которую, исполнительный комитет мог уже пытаться поднять свой падающий авторитет.

Первой задачей исполнительного комитета было, конечно, направить эти полки против русских. С этой целью 1-й полк был размещён в Хасав-Юрте – для противовеса русскому гарнизону там и в тылу Петровска. Хотя, конечно, здесь в полку дана была задача вести борьбу с участившимися набегами чеченцев на Хасавюртовский округ; 2-й полк бы поставлен уже в самом Петровске. Полк этот, впрочем, был слабый и сильно разложившийся. Чтобы не особенно привлекать внимание к мерам, предпринятым против Петровска, и не вызвать открытого сопротивления со стороны Петровска размещением там 2-го полка, командиром его был назначен Гольгар, бывший командир из маршевых сотен, а Арацхан Хаджи Мурад, бывший командир, назначен командиром Дагестанской бригады, в которую теперь (по согласованию с Владикавказом) были объединены оба полка.

Разоружение русского артдивизиона в шуре

Однажды вызванное чувство националистической вражды к русским росло чрезвычайно быстро, и вскоре создалась обстановка, в которой разоружение русских гарнизонов стало не только объективно возможно, но и неизбежно. Исполком принял постановление о разоружении в первую очередь Шуринского гарнизона. Постановление это было секретным, и поручалось его выполнение мне.

Об этом нарушении мне передал командир бригады Арацхан. Я считал это серьёзным делом, и поэтому спросил его, исходит ли этот приказ от него или откуда-то ещё. В ответ он передал мне постановление Исполнительного Комитета.

Разоружение прошло без особых инцидентов и без всякого кровопролития.

Для исполнения поручения я взял свою маршевую сотню 2-го полка, которой в это время командовал Гамид Халилов. На рассвете я окружил казармы артдивизиона. Часовые спали, и мы свободно сняли спавших солдат от орудий и складов. Когда эта часть дела была закончена, я послал делегатов в казармы разбудить солдат, сообщить им, что они окружены, и предложить сдать оружие.

Они сначала не хотели сдаваться, угрожали оказать сопротивление. Начались переговоры. Я разъяснил делегатам, что драться не имеет для них смысла, т. к. их оружие в наших руках, и мы их к пушкам не допустим, а в казарме у них ничего, кроме шашек и револьверов, нет. Они согласились, но выставили свои требования: оставить им определённое количество винтовок, револьверов, и патронов, т. к. они не могут поехать домой безоружными. На это я охотно согласился, не спрашивая санкций ни командира бригады, ни исполкома, т. к. это было требование, в данных условиях подлежащее удовлетворению.

Закончив операцию, я сообщил исполнительному комитету о выполнении его поручений.

Разоружение пехотного полка в Шуре

Как только в пехотном полку узнали о разоружении нами артиллерии, там поднялся переполох. Сейчас же собрался совет, который после прений вынес постановление выразить протест против действий исполкома вооружённой демонстрацией. Весь русский гарнизон в полном боевом вооружении, за исключением артиллерии, вышел и прошёл по городу. Нашим частям был дан приказ быть наготове, но в демонстрацию не вмешиваться и ничем своего отношения к ней не проявлять.

Я не знаю, имела ли эта демонстрация какие-либо последствия, но события дальше развивались так.

После демонстрации в исполком явились делегаты от русских солдат. Переговоры были очень длительными. После их окончания я получил приказ пойти и принять от пехотного полка оружие, т. к. солдаты согласились его сдать, с тем условием, что им будет оставлено определённое его количество.

Оружие мною было принято. Его оказалось очень много.

Соглашение, заключённое советом солдат депутатов в Шуре с Исполнительным Комитетом о разоружении русских гарнизонов, было передано в Гуниб, Хунзах и Ботлих. Войсковые части, стоявшие там, тоже сдали оружие, оставив себе лишь то, что им было необходимо по дороге домой. Горцы проводили эти части до Шуры, и никакого насилия над уходящими частями нигде не было. В Хунзахе оружие принял Кайтмас Алиханов. Сделал он это по поручению исполнительного комитета. Вообще всё сданное оружие поступило на вооружение исполнительного комитета, только я не помню, кто по поручению Исполнительного Комитета принял его в Ботлихе и Гунибе. Таким образом, в октябре 1917 года весь Северный Дагестан освободился от русских гарнизонов. В Петровске русский гарнизон ещё оставался. Также остались гарнизоны в Дербенте и Хасав-Юрте.

Исполнительный комитет боялся трогать Петровский гарнизон. По линии железной дороги всё ещё продолжалось движение воинских частей с турецкого фронта. Существовала опасность, что Петровский гарнизон приведёт на помощь эти части и с ними пойдёт на Шуру и разгромит исполком.

Кроме того, в Дербенте Исполнительному комитету не на кого было опереться. Юг был совершенно спокоен и не тронут революцией.

Так продолжалось всю зиму.