Текст книги "Чёрная Тень"

11
Лицо из песка

По мере возможности всю следующую неделю мы старались держаться подальше от всякого жилья. Даже когда мы с Сенейрой прикрывали линии на наших лицах, даже когда ничего плохого не происходило, в нашем присутствии, людям становилось не по себе. Словно они нутром чуяли Черную Тень. Это можно сравнить с прикосновениями холодного ветра, от которого покрываешься гусиной кожей.

Меня это вполне устраивало, потому что в последнее время мне было нелегко общаться с незнакомыми людьми. Единственная проблема была в том, что теперь нам каждую ночь приходилось спать в пустыне, и нам это порядком уже надоело; твердая земля, холодная погода, периодические песчаные бури и ощущение того, что ты оставлен на милость гнусного и злобного мира. А я злился еще и от того, что Сенейра, которую мне нравилось считать избалованной маленькой принцессой, приспособилась к походной жизни куда лучше меня.

– Ты снова пялишься, – проворчала она, лежа в спальном мешке у костра, даже не потрудившись открыть глаза. Как она это делала?

– Извини, – сказал я.

– Эй, Келлен, – протрещал Рейчис, – спроси, а может, она…

– Не начинай.

Присутствие девушки – и особенно то, как неловко я чувствовал себя рядом с ней – стало для белкокота источником бесконечного развлечения. Он предлагал мне непременно поиграть с Сенейрой в брачные игры, утверждая, что их практикуют в развитых странах по всему миру, но я был уверен, что он сам их придумывал. Когда я сказал, что мне нравится девушка, он напомнил, что мои шансы снова увидеть Нифению в своей почти наверняка короткой жизни были практически нулевые.

– Ты сегодня еще зануднее, чем обычно, – процедил белкокот, спрыгнул с моего плеча и удалился в темноту. – Пойду убью какую-нибудь зверушку.

– Это, знаешь ли, называется охотой.

– Не при моих методах.

Я улегся в третий раз за ночь и попытался уснуть. Поерзав с минуту, я понял, что сегодня заснуть мне не судьба. И не только потому, что земля была жесткая, а ночь холодная. В голове постоянно что-то зудело, и я постоянно был на взводе. С тех пор, как маг шелка показал мне ордер-заклинание, я, закрывая глаза, всякий раз гадал, кто же придет за мной в следующий раз.

Еще хуже было то, что из-за Рози и Сенейры я не мог поговорить об этом с Фериус. Когда мы только покинули земли джен-теп, всякий раз, особенно по ночам я начинал нервничать, тогда Фериус вдруг заводила разговор, придумывала какую-нибудь историю или рассказывала о каком-нибудь насекомом или растении, которые – подумать только! – подвернулись ей под руку прямо здесь и прямо сейчас. Но теперь она каждую ночь сидела напротив Рози, они играли в карты и не говорили почти ни слова. Я и от этого дергался.

В конце концов у меня появилась привычка прогуливаться по пустыне всякий раз, как я не мог уснуть. В этих местах песок был по большей части синий, и поэтому мне представлялось, что я иду по прибрежной морской воде. Но мне это нравилось – если уйти достаточно далеко от костра, казалось, что от ветра песок вокруг меня вздымается волнами. Если долго в него всматриваться, начинали угадываться картинки: животные, корабли, лица… они появлялись на несколько мгновений, а потом ветер уносил их прочь, и их сменяли новые. Иногда, при слабом ветре, рисунки подолгу не исчезали, и какое-нибудь лицо почти оживало – у него открывались глаза и слегка шевелились губы.

Чаще всего во время таких прогулок я видел лицо сестры, Шеллы. Иногда, если я смотрел на песок под нужным углом, я представлял себе Шеллу, будто западный ветер прямо из земель джен-теп сложил из миллиона песчинок ее лицо. В глазах глубокая сосредоточенность, выражение, как обычно, нахмуренное – я снова ее разочаровал. Конечно, это мое воображение играло со мной шутки, когда устаешь, в тусклом свете звезд и луны почудится все что угодно. И все равно я не переставал думать, что бы сказала мне сестра, окажись она здесь.

Как выяснилось, гадать не было особой необходимости.

– Наконец-то, – сказал образ Шеллы, вихрясь в песке у моих ног. – Я уже думала, что до тебя никогда не дойдет.

12
Посланница

Я быстро перебрал в голове все возможные объяснения своему видению: еще один маг шелка? Маловероятно – не могут же они толпами бродить по приграничью. А кроме того, раз испытав, как они забираются мне в голову, я был вполне уверен, что узнаю это ощущение снова. Может быть, я сошел с ума – вполне естественная реакция, когда тебя снова и снова пытаются убить. Но это было как-то слишком просто.

Была, конечно, и третья возможность, но она пугала меня еще больше.

– Это я, дурачок, – сказала Шелла, и песчинки сложились в легкую усмешку.

– Как?… Как ты это делаешь, Шелла?

Улыбка шевельнулась и стала еще более заметной.

– Нравится? Я сама придумала заклинание. Ну конечно, были прецеденты, но я уверена, что я первая сумела спроецировать свой образ так далеко.

Когда я учился, теория магии давалась мне очень легко, так что я попытался сообразить, как она это сделала. Сначала я подумал, что, раз я слышу ее голос, значит, она использует магию шелка, чтобы вложить свои слова мне в голову, но заклинания шелка не действуют на больших расстояниях, а кроме того, голос Шеллы звучал как шепот.

– Магия дыхания, – сказал я наконец. – Ты используешь ветер, чтобы донести до меня свой образ и голос.

Лицо кивнуло.

– Дыхание и немного магии песка, чтобы решить проблему времени. А иначе речь доходила бы с задержкой, а это раздражает. Сложнее всего было узнать, где ты. К счастью, я нашла немного твоей засохшей крови на рабочем столе отца и смогла настроить заклинание на тебя.

Она так легко говорила о том, как мои родители привязали меня к столу и навсегда закрыли мне доступ к пяти из шести форм магии, и я вспомнил, почему ушел из дома.

– Что тебе нужно?

– Не надо так. У меня ушла куча времени, чтобы заклинание сработало. Оказывается, ветер должен дуть строго определенным образом, так что не знаю, как часто смогу это делать.

– Тогда зачем тратить столько сил?

Песок снова шевельнулся, и выражение лица Шеллы приняло обиженный вид.

– Я беспокоюсь за тебя, Келлен. Мне нужно знать, что у тебя все хорошо.

– У меня все отлично.

Внезапно ветер усилился, и голос Шеллы зазвучал сердито:

– Ничего у тебя не отлично! Мама глушит зелья, чтобы следить за тобой с помощью заклинаний поиска – ты это знаешь? Она видела, как тебя побил этот мальчишка. Она проплакала несколько часов и грозилась уйти, если отец не вернет тебя домой.

– И что сказал на это великий и благородный Ке-Хеопс?

Пауза и дуновение ветра, от которого образ стал таять. Я подумал, что заклинание нарушилось, но мгновение спустя песчинки снова сложились в лицо моей сестры.

– Келлен, ты же знаешь, что он не может рискнуть и уехать прямо сейчас. Совет еще не сделал его Верховным магом клана. Ему нужно быть осторожным и ждать, пока остальные лорд-маги наконец не дадут нашему дому престиж и власть, которых мы достойны.

– Удачи ему, – сказал я, надеясь разозлить Шеллу. Мой народ не верит в удачу.

Песок ее бровей выгнулся дугой.

– Тебе на нас наплевать? Ты даже не спросил, как у нас дела. Ра-Мет вообще-то все еще жив. Он слаб, но у него есть друзья в Совете. Теннат с братьями поклялись уничтожить тебя и всех, кто тебе помог.

– Нифения… – я не хотел произносить ее имя вслух, но мне нужно было спросить. – У нее все хорошо?

Шелла долго колебалась, и я понял, что она размышляет, чего может от меня добиться в обмен на информацию. Но она на самом деле совсем не такая жестокая, какой любит притворяться.

– У мышки все хорошо. Теперь ее зовут Нифарья, помнишь?

Нифарья. Я и забыл, что она уже получила свое имя мага, пройдя испытания. Теперь она могла начать новую жизнь, позаботиться о матери и освободиться от власти отца.

Надеюсь, что ты будешь счастлива, Ниф, пусть и не со мной.

Шелла, видимо, почувствовала мою слабость.

– Она теперь встречается с Панэратом.

– С Паном?

Панакси был моим лучшим другом – в общем-то, моим единственным другом. Но все изменилось, когда я перешел на сторону Фериус и узнал правду о своем народе. Джен-теп не прощают предательств. Панакси был мне почти как брат, но теперь он был Пан-Эрат, верный маг джен-теп, а я был предателем.

– Его семья стала еще могущественнее, и его бабка предложила… защиту Нифарии и ее матери, если они объединят оба дома.

– То есть Нифения собирается замуж за Пана?

Лицо из песка кивнуло.

– Через год… если только ты не вмешаешься.

Ее тихий шепот зазвучал почти умоляюще.

– Келлен, возвращайся домой. Тебе опасно находиться в приграничье. Возвращайся и служи своему народу, чтобы мы смогли тебя защитить.

Я едва не рассмеялся.

– Защитить меня? И как, интересно, «мой народ» собирается меня защищать, если в Совете лорд-магов кто-то ухитрился сотворить ордер-заклинание и поймать меня?

– Что? Быть того не может. Никто бы…

– Шелла, я своими глазами видел этот ордер.

– Это… – образ из песка словно задрожал. – Я узнаю, что происходит. Обещаю, Келлен. Если это сделал Ра-Мет или кто-то из его сторонников, тогда он нарушил вендетту, запрещающую вражду между нашими домами. Его изгонят из Совета.

Снова начала проявляться слабая улыбка.

– Если я смогу это доказать, всю его семью изгонят из земель джен-теп.

– Шелла, не делай глупостей. Ра-Мет опасен. Если он узнает, что ты суешь нос в его дела, он…

Она слегка фыркнула, и песчинки поднялись с земли, словно подхваченные порывом ветра.

– Я не боюсь Ра-Мета, Келлен. Ты ведь его одолел, разве нет?

Не дожидаясь ответа, образ Шеллы исчез, а я остался стоять как идиот, разговаривая с безлюдной пустыней.

13
Голоса

Когда я вернулся к костру, Фериус и Рози все еще были погружены в свою игру в карты. Рейчис все еще охотился – или убивал, как он выражался. Сенейры не было.

– Где она? – спросил я у аргоси.

Фериус отвлеклась от своих карт.

– Ее нет?

Она начала вставать, но Рози положила руку ей на плечо.

– Дитя иногда предпочитает одиночество, когда начинаются приступы, а это неизменно происходит ночью.

– Приступы? Какие приступы? – не понял я.

Рози запрокинула голову и посмотрела на меня.

– Разве у тебя не проявляются признаки Черной Тени?

Были, конечно, но относительно редко, может, раз в месяц или два, если я позволял себе слишком разозлиться – и уж точно не каждую ночь!

– Оставь ее в покое, – предупредила Рози. – Она должна выдержать это одна.

Послушать аргоси, так страдать в одиночестве – дело естественное и благородное, но мне невыносима была одна мысль о том, что у меня Черная Тень. Боль и жуткие видения, которые вдруг являлись мне… Когда это происходило, мне меньше всего хотелось быть одному.

– Иди, малыш, – Фериус взглядом заставила замолчать Рози, которая собиралась меня остановить. – Поступай как считаешь нужным.

Я бросился обратно к костру и по следам Сенейры до рощицы хилых пустынных деревьев. Там я услышал в темноте ее дыхание.

– Сенейра?

– Уходи, – сказала она так хрипло, словно кричала несколько часов подряд, хотя я ничего не слышал.

– Я просто хочу помочь.

– Как? – спросила она. – Ты можешь сделать так, чтобы приступы прекратились? Ты можешь избавить меня от Черной Тени? Ты можешь сделать, чтобы перестало болеть или хотя бы чтобы не болело так сильно?

Теперь я различил ее силуэт – она съежилась под деревом. Я очень медленно пошел к ней.

– Если хочешь, я уйду, но вовсе не обязательно мучиться одной. Почему бы тебе не вернуться к костру? Там тепло.

– Я не хочу, чтобы другие видели, – отвечала она.

– Видели что?

Я подошел к ней так близко, что, когда она повернулась ко мне, я в тусклом свете луны разглядел ее лицо. Узоры Черной Тени вокруг ее глаза вихрились, двигались, словно живые.

Несмотря на все свои добрые намерения, я едва не отпрянул. У меня Черная Тень была дольше, чем у Сенейры, но даже во время самых тяжелых приступов я никогда не чувствовал, чтобы узоры вот так вращались и крутились. Хуже того, я видел, что вокруг правого глаза они чуть-чуть удлинились. Сенейра говорила, что дьявольская болезнь впервые проявилась месяц назад, но развивалась она у нее куда быстрее, чем у меня.

– Больно, Келлен, – сказала она. – Почему так больно?

Я поборол ощущение неловкости и опустился на колени рядом с девушкой. Она держала в руках маленький овальный предмет на тонкой серебряной цепочке.

– Это амулет?

Она покачала головой и протянула его мне, нажав маленькую кнопочку сверху, отчего тот раскрылся на две половинки. Мне пришлось поднести его к лучу лунного света, чтобы разглядеть, что там был портрет маленького мальчика. Он был так похож на Сенейру, и я догадался, что это ее младший брат.

– Тайн целый год экономил каждый грош, чтобы заказать этот медальон, – сказала она. – После того как я сбежала, ему исполнилось семь. А я когда-то обещала ему, что на день рождения в этом году подарю ему такой же с моим портретом, чтобы мы могли…Теперь уже не важно.

Я вернул ей украшение и сел рядом.

– Сколько длится приступ?

Она снова надела медальон на шею.

– По-разному. Иногда несколько секунд, а иногда – несколько часов.

– Колющая боль? – спросил я. – Как будто в глазу жжет?

Она кивнула, но выглядела неуверенной.

– Это… это трудно описать. Как будто капают кислотой на лицо, но больнее от того, что я ощущаю внутри.

– Видения? – самым худшим для меня были кошмарные образы, одолевавшие меня всякий раз, как начинался приступ, – все и вся в мире становилось уродливым и безобразным. Жестоким. Словно я видел все самое худшее в людях.

– Я слышу голоса, – сказала Сенейра. – Они говорят мне ужасные вещи, Келлен. Я слышу, как они смеются надо мной, дразнят меня, говорят мне, что могут заставить меня сделать все, что им угодно. Это как будто… как будто…

– Как будто демон хочет, чтобы ты знала, что когда-нибудь он получит полную власть над тобой?

Она кивнула и посмотрела на меня, как будто ждала, вдруг я что-нибудь скажу, и все станет лучше. Я промолчал, и она заплакала.

Не зная, что еще сделать, я взял ее за руку.

– Все будет…

– Не надо, пожалуйста, – сказала она. – Не лги мне.

Она посмотрела сквозь деревья туда, где вдалеке мерцал огонек костра, крохотная частичка света во тьме.

– Аргоси ведут себя так, словно все… так, как есть, словно мне надо смириться с тем, что со мной происходит. А я не могу. Не могу притворяться, что все нормально, когда я всем своим существом чувствую, что это не так. Что бы ни происходило, я должна встретить это лицом к лицу.

Я не мог не восхищаться решимостью Сенейры. Я прислонился к дереву, все еще держа ее за руку.

– Черная Тень – это кошмар, – признался я. – Когда начинается приступ… хуже этого, наверно, ничего в мире нет. И пусть никто не смеет говорить тебе, что это не так.

– А что ты делаешь, когда это происходит? – спросила Сенейра.

Я пожал плечами.

– Пытаюсь не обращать внимания на видения и жду, пока пройдет боль.

Она открыла рот, но вдруг согнулась в три погибели, словно кто-то ударил ее в живот.

– О боги песка и неба, опять! Сделай так, чтобы это закончилось!

– Сенейра, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал успокаивающе, – просто посмотри на меня. Посмотри на меня.

Она подняла голову, и я в ужасе смотрел, как узоры снова задвигались. Глаза у нее из зеленых стали темными, наполнившись чернотой.

– Я слышу их, Келлен. Что они мне говорят… как смеются… Пожалуйста, заставь их замолчать!

– Не слушай их. Они ненастоящие. Попытайся думать о хорошем. Подумай о своем брате, обо всех, кого ты любишь, о тех местах, где тебе хорошо.

Она зажмурилась, и я почти слышал, как она скрежещет зубами. Тихие стоны срывались с ее губ, превращаясь в имена.

– Тайн… отец… Ревиан… Академия…

Она повторяла их снова и снова, сжимая мою руку с такой силой, что кости, казалось, касались друг друга, а ее ногти впивались мне в ладонь. Я заставил себя не выпустить ее пальцы.

– Я здесь, – прошептал я. Слова показались мне какими-то особенно бесполезными, но, наверно, они все же как-то помогли, потому что через несколько мгновений Сенейра подняла голову и посмотрела на меня. Линии вокруг ее глаза перестали двигаться, а радужка снова стала зеленой.

– Спасибо… Келлен…

Через минуту боль и голоса вроде отступили, а потом все началось заново. Это продолжалось примерно час. Вдруг она спросила:

– Ты посидишь со мной еще немного?

То, как она говорила… будто вся ее сила медленно утопала под напором боли и смятения, а решимость гасла под терзавшими ее ужасающими голосами. Я почувствовал, как она снова напряглась с началом нового приступа, и посмотрел на восток, надеясь увидеть на горизонте первые лучи солнца. Но до рассвета оставалось еще несколько часов.

– Я посижу с тобой, – сказал я. – Столько, сколько понадобится.

Вскоре Сенейра заснула и привалилась ко мне, дрожа от холода, такая изможденная, что я не смог разбудить ее, чтобы вернуться в лагерь. В конце концов я отнес ее обратно, что было нелегко – не то чтобы она была тяжелая, но жизнь ученика мага тоже не сделала меня силачом. Я обрадовался, когда Рози увидела, как я подхожу к лагерю, и помогла донести девушку до костра.

– Она продрогла, – сказала аргоси, укладывая ее на спальный мешок возле костра. – Я полагаю, приступ был довольно заметный?

– Заметный? – неверящим голосом спросил я. – Вы так это называете? Черная Тень мучает ее!

– Рози не пытается проявить особенную бесчувственность, – сказала Фериус, опускаясь на колени, чтобы осмотреть Сенейру. – Просто она по-другому не умеет. Идущая по пути Шипов и Роз не особо ценит сантименты.

Глаза Рози сузились.

– Сомневаюсь, что ее болезнь поддастся сантиментам. Или ты полагаешь, что колыбельные и сказки на ночь облегчат страдания девочки?

Фериус убрала мокрые спутанные волосы с лица Сенейры.

– Но и не повредят.

– На Алый Крик твои нежные слова и доброе сердце не подействовали, сестра. Тем, кто заболевал этой чумой, больше помогла бы быстрая смерть, а не твои бесполезные попытки их утешить.

Отблески костра угрожающе заиграли на щеках Фериус, когда она сцепилась взглядом с другой аргоси.

– Это не Алый Крик, поэтому придержи коней.

На Рози это не произвело никакого впечатления.

– Своими нежностями ты принижаешь отвагу моей подопечной. Если у нее какая-то новая форма магической чумы, то мы должны приготовиться к неизбежному, и я боюсь, что у тебя нет…

Из темноты появился Рейчис. Он обнюхал Сенейру, потом посмотрел на обеих аргоси и зашипел на них.

– В чем дело, Рейчис? – спросил я.

– Девочка только притворяется, что спит, – прорычал он. – Она напугана до полусмерти, а от разговоров этих аргоси ей только хуже.

Никто, кроме меня, не понимал его, но Фериус считала выражение на моем лице и вскоре все поняла.

– Скоро утро. Нам всем надо поспать, а там посмотрим, что принесет завтрашний день.

Рози кивнула в знак согласия, но, развернувшись, все-таки сказала:

– Аргоси следует за ветром, куда бы тот ни вел, сестра, но всегда помнит, что путь Грома идет за ним по пятам.

Рейчис злобно зыркнул на нее.

– Пусть она только отвернется, и я точно сопру все ее барахло.

Я взглянул на Сенейру. Глаза у нее все еще были прикрыты, а по щекам текли слезы. Я пытался придумать, что бы такое сказать в утешение, но Рейчис срегировал быстрее, чем очень удивил меня, устроившись у девушки под боком и прижавшись к ее шее, чтобы согреть.

Я впервые видел, чтобы Рейчис заботился о другом человеке… вернее, вообще о человеке, потому что обо мне он не особо заботился. Но его порыв меня не разозлил – я и сам хотел бы сделать то же самое. Сенейра не была магом, она даже не была из моего народа, и все же Черная Тень терзала ее сильнее, чем меня.

Что-то было не так. Рейчис чувствовал это, и хотя он притворялся, что Сенейра ему не нравится, почему-то ее оберегал.

Я, пожалуй, испытывал то же самое.

Глаза у Сенейры все еще были закрыты, но она подняла руку и мягко погладила Рейчиса.

– Келлен, чтобы не возникло недоразумений, – сказал белкокот, закрывая глаза, – если ты когда-нибудь попробуешь меня погладить, я тебе руку откушу.

14
Телейдос

К утру Фериус и Рози, видимо, договорились о следовании пути Ветра, бризу или еще о какой белиберде аргоси, потому что, пока мы ехали в Телейдос, они были друг с другом куда вежливее, чем накануне. Я был доволен, что напряжение между ними спало, но все равно кое-что меня беспокоило. Я позволил своему коню немного отстать и подождал, когда со мной поравняется Фериус.

– О чем задумался, малыш? – спросила она.

– Если Рози думает, что у Сенейры, может быть, какая-то чума, – негромко сказал я, – то почему мы едем в ее город? Разве нам не нужно держаться подальше от людей?

– Во-первых, никто из нас не знает, что происходит с Сенейрой, поэтому пусть Рози тебя не накручивает. Во-вторых, магическая чума не распространяется по воздуху или при тесном контакте, как обычные болезни. И в-третьих, если ты еще не заметил, мы не подпускаем ее ни к кому, кроме тех, кто уже подошел к ней, – и она ухмыльнулась мне, – близковато.

Я решил притвориться, будто не понимаю, о чем она говорит.

Рейчис издал звук, который у белкокотов выражает смех.

– Видишь, не только я так думаю…

– А что такое – Алый Крик? – спросил я у Фериус. – Вы с Рози…

– Алый Крик уже в далеком прошлом, парень, – ответила она, пришпорив коня. – Пусть покоится в своей могиле.

Я больше ничего не смог от нее добиться ни про магическую чуму, ни про то, почему аргоси так из-за нее волнуются. Рози бросила на меня один-единственный взгляд, и я понял, что она тоже не собирается меня просвещать.

Сенейра вроде чувствовала себя лучше, чем ночью, хотя и не говорила о том, что случилось. Между нами установилось что-то вроде вежливой дистанции, и это было странно после того, как мы несколько часов держались за руки, пока она сражалась со своими приступами. Но я осознал, что человек живет с Черной Тенью, притворяясь, что ее нет, только до тех пор, пока выбора не остается. Боль была сильной, но, как и говорила Сенейра, именно от голосов – а у меня от видений – чувствуешь себя больным даже тогда, когда боль уже прошла.

Но Сенейра не хотела говорить о своей болезни, она рвалась прочитать мне лекцию про Семь Песков.

– Дароменская империя проложила эту дорогу через пустыню примерно двести лет назад, – объяснила она. – Не потому, что она хотела подчинить себе приграничье – просто удобства ради, если вдруг придется воевать с кем-то по другую сторону пустыни.

– А почему они просто не присоединили Семь Песков к своей империи? – спросил я.

– Потому что им было лень, – отвечала она и широко раскинула руки. – Зачем взваливать на себя ответственность за управление страной, когда можно просто манипулировать, преследуя свои цели?

– Вот уж не думал, что приграничье – это страна, – сказал я.

Это была ошибка. Даже Рейчис принюхался и сказал:

– По-моему, Келлен, ты ее взбесил.

– Семь Песков – это страна, – настаивала Сенейра. – Если могучие государства держат ее за ничейную землю, чтобы не сражаться за нее друг с другом, это еще не значит, что мы – не нация.

Рози подъехала поближе ко мне.

– Дароменские генералы, визири Берабеска, верховные маги клана джен-теп хотят, чтобы Семь Песков так и оставались без управления, – объяснила она. – Когда их разделяет наша земля, им проще сохранять мир между собой, а пока Семь Песков по их милости остаются слабыми, они никому не угрожают.

– И это не единственная причина, – сердито добавила Сенейра. – Берабеск использует наших жителей как посредников в торговле с дароменами и джен-теп, чтобы не иметь дело с «неверными», которых они поклялись уничтожить. Дароменские аристократы нанимают гильдии шахтеров, чтобы добывать золото, серебро и железо в горах и не нести никакой ответственности за людей, которые там живут. Джен-теп… – она посмотрела на меня. – Кто знает, что нужно твоему народу, Келлен, но что бы это ни было, гарантирую, что они просто отберут это у нас и ничего не дадут взамен.

Она отъехала вперед, а у меня осталось странное ощущение, что я каким-то образом несу ответственность за дурные дела, происходящие в моей стране, несмотря на то что, за парой исключений, мой народ желал мне смерти. Когда Сенейра оказалась впереди и не могла нас услышать, Рози тихо сказала:

– Я провела с ней много времени и могу сказать, что есть много тем для интересной беседы. Я советую не говорить с ней о Семи Песках.

Кто бы мог подумать.

Когда Сенейра сказала, что учится, я представил себе какое-то захудалое заведение, которое представляется в местечке вроде Семи Песков как маленькое, нищее, с полуграмотными учителями. Я не ожидал увидеть Академию.

Когда я еще учился магии, я слышал краем уха про университет, выросший посреди приграничья. Каждые пару лет представители учебного заведения проезжали через наши земли в поисках учеников, но они мало кого могли найти в семьях моего клана: зачем учиться там, где не преподают магию? Поэтому для меня Телейдос был просто точкой на карте – пока мы не въехали в долину, где вдоль широкой реки простиралась плодородная земля, пока перед моими глазами впервые не предстал небольшой, но красивый город, сверкавший, точно драгоценный камень, посреди песков пустыни.

Города приграничья по большей части представляют собой собрание покосившихся одноэтажных домишек, скучившихся вдоль пыльных грязных улочек с раздолбанными дорогами. Магазины и виллы в Телейдосе были построены из гладкого белого песчаника, отливавшего синевой и бронзой, и возвышались футов на тридцать вдоль проспектов, которые концентрическими кругами опоясывали город. А еще я насчитал восемь бульваров-диаметров, которые вели с окраин в центр города, где с десяток больших зданий, не то дворцов, не то городских судов, стояли, как часовые, вокруг башни, превосходившей высотой все виденные мной здания.

– Академия, – сказала Сенейра с благоговением неофита.

Даже я не мог остаться равнодушным к этому зрелищу.

– Она, наверно, высотой с сотню футов.

Фериус фыркнула.

– Малыш, эта башня почти четыреста футов высотой и почти сто пятьдесят футов шириной.

Четыреста футов.

– Как вообще можно построить здание такой высоты? – удивился я.

– Как и на любой памятник – надо потратить кучу денег. Ты должен был задать другой вопрос – зачем кому-то понадобилось строить такое помпезное здание?

– Ладно. Так зачем?

– Потому что этот человек – глупец, который решил что-то доказать миру. – Фериус снова пустила коня шагом и не заметила гневного взгляда Сенейры.

– Академия – одна из тех грандиозных идей, которые иногда приходят людям в голову, – продолжала Фериус. – Чокнутый тип, который ее основал, спустил свое состояние на то, чтобы подкупить самых известных учителей на континенте и заманить их сюда. Поэтому сюда приезжают самые богатые детишки всех стран. В Даромене, в Гитабрии, даже за морем, в странах Цехади, все знают, что если хочешь вырастить из ребенка большую шишку, отправь его в Академию.

– Вас послушать, так все это выглядит ужасно мелочным, – вставила Сенейра, – но вы не правы. Академия – это не обычная школа, она создавалась с определенной идеей, что люди из разных уголков мира могут учиться вместе, находить что-то общее между собой. Знания и искусство важнее географии. А Берен Трайн – не «чокнутый тип». Он – отважный визионер, который рискнул всем, что у него было, чтобы создать нечто важное, что сделает мир чуточку лучше.

– Ладно, ладно, – сказала Фериус, поднимая руки вверх, – сдаюсь. Затем она выгнула бровь и добавила: – Уж не родственник ли тебе этот «отважный визионер»?

Сенейра была не слишком рада услышать этот вопрос, но честно ответила:

– Он мой отец.

– Погоди, – сказал я, – твоему отцу принадлежит весь город, а ты сбежала? Почему?

– Ничего ему не принадлежит. Он построил Академию, и с годами вокруг нее разросся процветающий город. А почему я сбежала, так это только мое дело, и не суй свой нос туда, куда не следует.

– Когда девочка подхватила Черную Тень, испугалась, что начнется паника и студенты валом повалят из Академии, – объяснила Рози. – И дело всей жизни ее отца рухнет.

Сенейра злобно покосилась на нее.

– Злись сколько хочешь, дитя, но я аргоси. С тем же успехом можешь злобно смотреть в лужу, меня трудно смутить.

Сенейра явно была не прочь проверить эту гипотезу, но меня разбирало любопытство.

– Но куда же ты сбежала?

– Подальше отсюда.

Рози перевела ее резкий ответ:

– Она думала, что сможет добраться до земель джен-теп и найти лекарство там.

– Ну спасибо, – пробормотала Сенейра. – Я так рада, что ты умеешь хранить секреты.

– Секреты – это не путь аргоси.

Ну да, ну да, подумал я, снова гадая, почему Рози так твердо настроена добраться до города Сенейры. Но я был более чем уверен, что тайны составляют важную часть идущей по пути Шипов и Роз.