Текст книги "Пациент особой клиники"

Глава 13

Рикарда Беркхофф

Рикарда Беркхофф пребывала в таком отчаянии, что даже не чувствовала запаха дешевого фритюра, исходившего, казалось, из каждой поры ее собеседника.

Еще какой-то год назад она посмеивалась над наивными женщинами, позволявшими безнравственным обманщикам выуживать деньги из их карманов.

«Сами виноваты, если настолько глупы», – думала Рикарда.

И вот теперь она сама сидела у прорицателя, хотя, точнее сказать, не сидела, а стояла. Ведь Гедеон Шульц в своей практике не использовал ни стульев, ни столов, что не в последнюю очередь было связано с тем, что свои сеансы он проводил на товарном складе сети забегаловок, где этот «ясновидящий» и работал.

– В принципе, я этим больше не занимаюсь, – заявил Гедеон, повторив то, что уже говорил ей по телефону.

Он выглядел моложе, чем можно было предположить, слушая только его голос. Перед Рикардой стоял мужчина, выглядевший как подросток. Такой вид придавал ему красный прыщ возле верхней губы, над которой только-только начал пробиваться пушок. При этом период полового созревания у него должен был закончиться как минимум лет двадцать назад.

– Это доставило мне одни только неприятности, – добавил Шульц, сняв с головы нелепый картонный колпак, какой руководство этой гигантской сети экспресс-кафе заставляло носить каждого своего сотрудника.

Об этом ясновидце Рикарда узнала из газетной статьи, в которой говорилось о некоем продавце картошки фри, якобы обладающем сверхъестественными способностями. В свободное от работы время он помогал своим сослуживцам устанавливать контакт с исчезнувшими людьми. В этой же газете сообщалось о том, что случайно или нет, но с его помощью полиции удалось найти пропавшую девушку.

Гедеон взял две картонные коробки, в которых были упакованы бургеры, водрузил одну на другую и предложил Рикарде присесть на них. Но она отказалась.

– К сожалению, ничего другого предложить вам не могу, – извинился Шульц.

Некоторое время сеть быстрого питания пользовалась плодами бесплатной рекламы в прессе, и Гедеону в благодарность даже выделили часть комнаты отдыха сотрудников для его практик. Однако, когда к нему повалили толпы разных чокнутых людей с требованиями предсказать выигрышные номера в предстоящих лотереях и другими подобными просьбами, руководство пересмотрело свое первоначальное решение. Сейчас ему позволялось встречаться с клиентами только на складе, и то в исключительных случаях.

– Вы принесли то, что я просил?

В ответ она протянула ему фотографию Макса. Ту, которую ее сын когда-то держал в руках и которая еще не оказалась засвеченной в средствах массовой информации. Рикарда извлекла фото из коллажа, сделанного Максом в первом классе на День благодарения, и это была одна из тех немногих фотографий, где обычно задумчивый мальчик улыбался.

– Вы потеряли не только своего сына, – изрек Гедеон, взглянув на фотографию, на обратной стороне которой виднелись остатки клея.

– Что вы имеете в виду?

– Вы потеряли и своего мужа. Его больше нет с вами. Правильно?

– Откуда… – начала было она, но потом прикусила язык. – Прошу прощения, но это похоже на то, что делают маги. Вы не раскроете мне секрет, как вам это удается?

Гедеон смущенно улыбнулся, а когда заговорил, его голос зазвучал столь тихо, что Рикарде пришлось сосредоточить все свое внимание, чтобы разобрать произносимые им слова, тонувшие в шуме дождя, барабанившего по покрытой кровельным железом крыше склада.

– Ничего хитрого здесь нет, и магия тут ни при чем, – заявил он, кивком указав на ее руки. – Вы не носите больше обручальное кольцо, а углубление на безымянном пальце показывает мне, что сняли вы его совсем недавно.

– А что вы еще видите?

– Вы только недавно прекратили кормить грудью.

– Об этом тоже говорит вам мое тело?

При этом Рикарда непроизвольно скрестила руки на груди, словно пытаясь закрыться от его всевидящего взгляда.

– Скорее ваш бюстгальтер, который стал вам великоват из-за того, что вы похудели на один размер.

Рикарда согласно кивнула. Вообще-то, она привыкла следить за своей внешностью и сегодня долго размышляла над тем, что ей стоит надеть по предстоящему случаю, хотя в ее ситуации то, как она выглядит, имело наименьшее значение. Но что поделаешь, если внимание общественности, как правило, обращается именно на внешний облик человека? Причем в ее случае мнение окружающих могло распределиться примерно так:

– Она одета опрятно и хорошо питается. Разве исчезновение ее мальчика не повлияло на ее аппетит?

– Она выглядит похудевшей, по-настоящему убитой горем. Неужели у нее не осталось больше места для материнской любви?

– Глянь-ка! Платьице простенькое, зато новенькое. И как только в ее положении можно думать о покупках?

– Почему она носит такие старые вещи? Беспутная! Возможно, от такой мамаши при подобном ведении домашнего хозяйства ребенок просто сбежал?

В общем, что бы она ни надела, ее все равно бы подвергли критике. Конечно, Рикарда могла бы и не обращать внимания на мнение толпы, но именно люди из этой толпы могли что-то знать о ее маленьком сыне Максе. Даже сейчас, когда его уже перестали искать.

Особенно сейчас!

Тем не менее почему-то Рикарда была уверена, что даже ее сегодняшний бесхитростный наряд при отсутствии макияжа с применением только бесцветной помады, в сочетании с заплетенными в косу густыми волосами, все равно вызовет у этих людей недовольство.

– Я вижу, что нервы у вас на пределе, – продолжал между тем говорить Гедеон.

– Иначе было бы странно, – горько заметила она.

– И приходится признать, что ваша нервозность вызвана не только недоверием мне. Вы стоите перед выбором.

– Простите, не поняла.

– Вы должны принять решение.

– Какое?

– Стоит ли вам тратить здесь свое время, или лучше уйти прямо сейчас, причем желательно через другую дверь.

Рикарда с удивлением уставилась на Гедеона и только сейчас обнаружила у него легкое косоглазие.

– Не поняла.

– У нас два выхода. Вот тот, что сзади, идет через фабрику-кухню.

С этими словами Гедеон указал на отделанную дешевым ламинатом дверь из ДСП, находившуюся в другом конце склада. Рядом с ней располагались стальные полки, на которых стояли белые ведра. Эти емкости выглядели так, как будто их наполнили химикатами, к которым с полным правом можно было отнести содержащийся в них майонез.

– Я бы на вашем месте выбрал именно ее, а не раздвижную дверь, которая выходит на парковку.

– Как так? – удивилась Рикарда. – Зачем мне уходить? Вы же мне еще совсем ничего не сказали.

– Все дело в вас. Я и так узнал слишком много, и на этом, как мне кажется, нашу встречу лучше завершить.

Рикарда издала возглас удивления, который больше походил на кашель. Она предполагала, что сеанс может оказаться весьма странным, но только не то, что он закончится вот так.

– Но почему?

– Потому что я чувствую, что вы не честны.

– Что вы чувствуете?

Гедеон провел рукой по лицу, поправил прядь волос и сказал:

– Теперь мы говорим о вещах, которые я не могу объяснить. Я их просто чувствую.

– И что же вы чувствуете?

– То, что вы пришли не одна, и кто-то ждет вас снаружи.

– Кто?

– Тот, кто должен вам деньги.

Рикарда в недоумении рассмеялась.

– Если бы я знала кого-то, кто должен мне деньги, то поверьте, давно бы уже их взыскала.

– Понимаю, – кивнул он в ответ. – Такое расставание стоит кучу денег. Новая квартира, новая одежда…

Рикарда почувствовала, как стала покрываться краской. Тилль всегда поддразнивал ее, утверждая, что эмоции его жены можно считывать по ее мимике, как субтитры в фильме.

– Даже если вы и получаете алименты, то в переходный период все равно можно хорошо подзаработать, – заявил Гедеон. – Если я не ошибаюсь, то эксклюзивные интервью в средствах массовой информации хорошо оплачиваются. Особенно в таком духе, как «Отчаявшаяся мать консультируется у прорицателя».

– У меня пропал ребенок, вы, глупый засранец! – вырвалось у Рикарды.

С этими словами она выхватила фотографию из его руки и больше для себя, чем для этого шарлатана, зашипела:

– Ты настоящий идиот!

Оскорбленная женщина неловко пыталась открыть свою сумочку, продолжая изрыгать проклятия:

– Стоило только ехать сюда, чтобы встретиться с чокнутым, который не только оскорбит, но еще и унизит!

Наконец она засунула фотографию в карман своего пальто и собралась уходить. В раздвижных воротах, через которые они входили, имелась дверь, но с ее отпирающим механизмом, так же как чуть раньше со своей сумочкой, ей никак не удавалось справиться. Немного поостыв, Рикарда обернулась, глубоко вздохнула и спросила:

– Как вы посмели сказать подобное мне прямо в лицо?

– Я не люблю, когда меня попросту используют, – холодно ответил Гедеон.

– Какое право вы имеете топтать чувства несчастной матери? Да еще столь снисходительным тоном?

Наконец она вспомнила, что Гедеон, чтобы открыть дверь, предварительно поворачивал ручку наверх. Рикарда попыталась это сделать, но, несмотря на все ее старания, у нее ничего не получилось – ручка не двигалась.

– Вы что, меня заперли? – обернувшись, спросила она.

По мере того как женщина распалялась, Гедеон, казалось, становился все более спокойным. Он улыбнулся столь же любезно, как при встрече, и произнес:

– Не волнуйтесь! Когда вы успокоитесь и выслушаете мои извинения, я дам вам уйти.

– Извинения?

Ситуация становилась все более странной.

– Да. Мне очень жаль, – заявил Гедеон и завершил свой второй разворот на сто восемьдесят градусов. – Но так должно было произойти.

– Что должно было произойти?

– Мне нужны были ваши истинные чувства, ваши подлинные эмоции. Вам необходимо было снять маску, с которой вы сюда пришли.

«Он что, издевается надо мной?» – подумала она.

Рикарда постаралась взять себя в руки и с достоинством произнесла:

– Я не ношу никакой маски.

– О! Не скажите! Все носят маски. Ведь без этой брони мы оказались бы беззащитными перед теми ударами, что преподносит нам жизнь. Вот вы, например, сначала постарались обратить мое внимание на отсутствие у вас обручального кольца, подсознательно прикрывая палец, на котором его носят, рукой. Вам было неловко, что ваш брак уже практически распался.

В ответ Рикарда только презрительно махнула рукой и еще раз потребовала, чтобы он ее выпустил. Однако Гедеон, не обращая на нее внимания, продолжал что-то объяснять, но это женщину больше не интересовало.

– Есть мнение, что люди показывают свое истинное «Я», когда пьяны. Поскольку мы не продаем алкоголь, то мне пришлось вывести вас из себя, так как, по моему опыту, в гневе человек тоже раскрывается и позволяет увидеть главное.

Но Рикарда только отмахнулась:

– На сегодня глупостей хватит. Я хочу уйти.

Все это было ошибкой.

Тогда Гедеон кивнул и сказал:

– Мне понятны причины того, что вы себе все это именно так и представляете. Подобным образом заканчивалось большинство моих первых встреч в начале будущих сеансов.

«Если ты начинаешь их именно так, то ничего удивительного в этом нет», – подумала она.

– Теперь, когда мы познакомились, подумайте над моими словами, и если захотите продолжать, то вы знаете, где меня найти, – заявил Гедеон.

«Да уж, теперь точно знаю», – пронеслось в голове у Рикарды.

Тут он снова указал на вторую дверь, и на этот раз она выбрала выход между стеллажами, который, по крайней мере, открывался без всякого сопротивления.

«Прочь отсюда!» – мысленно подбодрила себя Рикарда.

Открыв дверь, она оказалась в коридоре, который вел на кухню, где трое сотрудников в глупых униформах раскладывали формованные изделия из мясного фарша на прессованные булочки. Они не обратили на нее ни малейшего внимания, и Рикарда, проследовав мимо фритюрницы, поспешила в раскрашенный яркими красками общий зал.

«Прочь! Прочь отсюда!» – подгоняла себя Рикарда.

Она вышла из закусочной и быстро направилась к тому месту, где припарковала свою машину. Возле бордюрного камня образовалась огромная лужа, и ей пришлось прошлепать прямо по ней. Пока Рикарда открывала свою чертову дамскую сумочку, волосы на ее голове окончательно промокли. Ключи никак не находились, и когда наконец она их достала, то чувствовала себя так, словно приняла душ прямо в одежде.

Вконец обессилев, Рикарда буквально рухнула на водительское сиденье, уткнулась головой в руль и закрыла глаза.

«Эксклюзивные интервью в средствах массовой информации хорошо оплачиваются», – никак не выходили из ее головы слова Гедеона.

– Каков засранец! – в сердцах воскликнула она.

В этот момент кто-то постучал по боковому стеклу ее машины. Она выпрямилась и увидела взволнованное лицо мужчины, которому по возрасту явно не подходила стильная бородка, какую носили поклонники джаза, и кольцо в носу. К тому же на нем была совершенно неподходящая для такой погоды и мокрая насквозь шерстяная шапочка.

– Что случилось? – поинтересовался он.

– Мне очень жаль, – проговорила Рикарда.

– Мы ждали вас на заднем выходе.

Она понимающе кивнула и, мысленно ругая себя на чем свет стоит, ответила:

– Знаю, но я просто не смогла.

С этими словами Рикарда вновь закрыла окно, запустила двигатель и тронулась с места, оставив руководителя телевизионной команды стоять под проливным дождем.

Глава 14

Тилль

На территории клиники

«Пришла моя смерть!»

Именно такая мысль посетила его, когда он почувствовал себя словно в тисках. Эти тиски безжалостно давили на него, и ему было холодно. Они выдавливали из него любое воспоминание о тепле, любви и собственной безопасности, обрекая на провал малейшую попытку вырваться из этих тисков.

У Тилля возникло чувство, будто бы его похоронили под снежной лавиной, и он попытался выбраться на поверхность своего сознания, чтобы вновь оказаться в окружавшем его грубом мире, двигая при этом грудью, ногами и руками. Однако его не оставляло ощущение, будто бы ему приходится плыть в жидкости, по плотности напоминавшей ртуть.

В то же время какая-то часть рассудка подсказывала ему, что все это являлось лишь проявлением побочных эффектов того снадобья, с помощью которого его успокоили при поступлении в «Каменную клинику».

«Сразу после того, когда я окончательно свихнулся», – вспомнил Тилль.

Первым его воспоминанием было то, как он стоял, подняв руки в позе сдающегося в плен солдата, в полуоткрытой трубе стеклянного сканера, напоминавшего саркофаг. Лишенные ремня брюки медленно, но неуклонно скользили вниз по его худым бедрам, и ему стало нехорошо: сказались пережитое волнение и статичная поза при перевозке.

– Вы можете пройти дальше, – вспомнился ему послышавшийся из вмонтированных в потолок динамиков звучный безэмоциональный голос после окончания дискретного сканирования.

Тилль понятия не имел, в какую именно часть комплекса зданий клиники его доставили, однако предполагал, что машина скорой помощи остановилась в подземном гараже. Это был подвал, первоначально предназначавшийся для нужд кухонного блока отеля, а затем переоборудованный в приемный покой.

Тилля провели по направлению стрелки, намалеванной на полу из серого антисептического пластика, до шлюза, напоминавшего внутренний отсек корабля и снабженного видеокамерой на голом потолке. Видимо, поэтому при ходьбе у него возникло такое же ощущение качки, как во время движения машины скорой помощи на пароме, доставившем их в «Каменку».

За шлюзом его ожидали два крепкого телосложения санитара, один внешний вид которых говорил о том, что они легко справятся с любым накачанным мышцами человеком, не говоря уже о таком хилом пациенте, как Тилль. Они дружелюбно улыбались, но их взгляд явно советовал ему не делать глупостей.

– Добрый день, господин Винтер, – произнес выглядевший постарше санитар, что, возможно, объяснялось его короткими, по-военному строго остриженными седыми волосами.

Тилль вспомнил, как он внутренне напрягся, услышав, что его назвали Винтером. Эта новая фамилия звучала непривычно и как-то негативно, словно подсознательный укор.

– Мы вынуждены попросить вас вынуть все из карманов ваших брюк, – сказал другой санитар, чья кожа была заметно темнее.

Он говорил таким же дружелюбным тоном, каким обращается к пассажирам персонал в аэропорту. Тем не менее этот человек ни на секунду не выпускал Тилля из виду. Беркхофф послушно повиновался, положил в приготовленную пластиковую миску пачку жевательной резинки, смятый носовой платок и скомканную упаковку «Аспирина плюс С». Затем он осмотрелся.

Здесь, внизу, помещения походили на катакомбы, какие обычно располагаются под зданиями аэропортов, больниц и даже современных отелей. Их было так много, что в них можно легко заблудиться. И они были такими узкими, что у Тилля невольно учащенно забилось сердце.

Справа и слева от него уходили вдаль казавшиеся бесконечными ярко освещенные, окрашенные в белый цвет бетонные коридоры, снабженные на определенном расстоянии друг от друга доходившими до потолка решетчатыми перегородками с дверями. Шансов убежать отсюда не было никаких, но он и не собирался этого делать. Наоборот!

Тилль указал на шлюз, из которого вышел, и спросил:

– Сканер тела работает с применением технологии, основанной на терагерцевых частотах, верно?

Кое-какие знания об этом он почерпнул на телеканале «Discovery» из передачи, рассказывавшей о технике безопасности в аэропорту Франкфурта.

– Почему вас это интересует? – насторожился седовласый санитар, во взгляде которого вместо дружелюбия стала читаться тревога.

– Это означает, что вы можете видеть только то, что я ношу на теле, – как ни в чем не бывало продолжил Тилль. – Но вы не можете заглянуть внутрь его, верно?

Вместо ответа, темнокожий санитар потянулся к рации, висевшей у него на поясе. Тилль не заметил какого-либо оружия у обоих сопровождавших его служащих, что, в общем-то, в немецких психиатрических больницах было не принято.

– Значит, вы понятия не имеете, что находится в моем желудке, не так ли? – продолжал гнуть свою линию Тилль.

– О чем, черт возьми, вы говорите?

– Два часа назад я проглотил чувствительную к кислоте капсулу. По моим расчетам, менее чем через пять минут желудочная кислота разъест ее оболочку, и тогда это начнется.

– Что начнется? – одновременно воскликнули оба санитара.

– В моем желудке спрятана бомба! Я взорвусь! – закричал он и бросился бежать.

Этот ответ Тилля в сочетании с нарочитой попыткой побега и обеспечил ему укол шприца со снотворным – уже через пару мгновений он оказался лежащим на полу.

Теперь Тилль снова очнулся и спросил себя, не переборщили ли санитары с дозой снотворного, так как собрался преодолеть последнее препятствие, отделявшее его от цели. У него и так все последние дни проходили, словно он смотрел американский фантастический фильм «Супер-8» на плохо освещенном экране.

Единственным моментом, свидетельствовавшим о том, что он не умер, являлся свет. Но он был не таким, на какой хочется бежать, а наоборот, вызывающим стремление удрать.

Здесь все было розовым. Цвет в пастельных тонах казался ярким и всепроникающим. Именно такое сравнение пришло ему на ум, когда он открыл глаза. В комнате действительно все было розовым – и стены, и потолок, и пол, и плинтусы, и даже лампа. Исключение составлял лишь неуклюжий стальной унитаз рядом с раковиной для рук. Увидев это приспособление для мытья, Тилль понял, куда его поместили и что он все еще жив.

«Отлично, первое препятствие преодолено успешно», – подумал он.

Тилль закрыл глаза и через две секунды снова открыл их, но он не исключал, что могло пройти и два часа, а может быть, и два дня. В любом случае Беркхофф в комнате был уже не одинок. Один только этот факт успокаивал, ведь, в конце концов, он был еще жив и успешно прошел первый этап намеченного им плана.

Тем не менее Тилль почувствовал опасное раздражение при виде человека рядом со своей кроватью, который показался ему странно знакомым. При этом узнаваемыми казались не черты его лица или манера стоять, а что-то совсем другое. И это что-то его сильно обеспокоило, поскольку напомнило самого себя – глаза мужчины горели ненавистью.

Этот некто смотрел на него так же, как поглядел бы сам Тилль на убийцу своего сына, если бы ему удалось с ним встретиться.

Глава 15

– Как вы себя чувствуете, господин Винтер? – спросил мужчина странным голосом.

Этот голос звучал так, словно хотел сбежать от своего хозяина. Он был скрипучим и одновременно ломким, но в то же время чересчур низким, что никак не подходило к худощавому, можно даже сказать, долговязому мужчине с лицом как у ворона, с глубоко посаженными глазами, впалыми щеками и заостренным, изогнутым носом, словно крючок для одежды.

Человек показался Тиллю таким же инородным телом, к которому теперь следовало привыкать, как и к тому имени, с которым он к нему обратился.

– Кто вы? – поинтересовался Беркхофф.

Мужчина представился главным врачом третьего отделения доктором Мартеном Касовом, но разъяснять, чем это отделение отличалось от двух других, не стал. Остался в неведении Тилль также и в том, в каких должностных отношениях состоял этот человек с профессоршей фрау Теа Зенгер, которая, по словам Скании, являлась руководителем клиники.

– Что вы мне дали? – спросил Тилль, ощупывая свою голову и пытаясь вытянуться на узких и тоже окрашенных в розовый цвет нарах.

Затем он втиснулся в серый, как мышь, спортивный костюм, который оказался ему несколько коротковат. Беркхофф понял, что за то время, пока он был без сознания, его помыли. Исчезла также повязка, и теперь на обритой наголо голове осталось только несколько пластырей. Зато на ноги ему натянули полосатые носки с резиновыми накладками.

– Флунитразепам, – ответил Касов.

Тилль осторожно кивнул, поскольку у него возникло ощущение, будто бы голова оказалась наполненной горячей, неприятно обжигающей жидкостью, которая при резком движении могла перелиться из нее, как суп через края тарелки. Он почувствовал головокружение, и ему стало плохо. Было также непонятно, являлось ли это обычными побочными явлениями подобного средства, которое вывело его из строя.

– Почему я все еще жив? – спросил он, вспомнив о том, что утверждал, будто бы проглотил бомбу.

– А почему вы не хотите жить? – вопросом на вопрос ответил Касов и стал оглядывать камеру.

При этом он смотрел так, как будто в этой розовой клетке могло находиться еще что-то, кроме отсутствовавших окон, недостающих дверных ручек и просматривавшегося со всех сторон туалета.

Тилль сильно удивился тому, что врач лично пришел к нему, а не общается с ним через видеокамеру в потолке или глазок бронированной двери. А еще его поразил маленький блокнот, который Касов, не отводя взгляда от подопечного, вытащил из нагрудного кармана своего пиджака.

Доктор открыл блокнот и повернул его так, чтобы Тилль смог прочитать заранее подготовленное для него сообщение.

– Вы знаете, где находитесь? – спросил его Касов.

Но Тилль был уже не в состоянии дать вразумительный ответ, ведь те несколько слов, которые оказались нацарапанными в блокноте доктора, повергли его в настоящее шоковое остолбенение. Там заглавными буквами было начертано:

«НЕ СМОТРИ НА КАМЕРУ НА ПОТОЛКЕ!»

Первой непроизвольной реакцией Тилля явилось желание сделать прямо противоположное тому, что запретил ему Ка-сов. Однако врач быстро перевернул страницу в своем блокноте и показал Беркхоффу другую запись, которая гласила:

«Я ЗНАЮ, КТО ТЫ!»

– Это наша комната интенсивного кризисного вмешательства[3]3
  Кризисное вмешательство (или интервенция) – скорая психологическая помощь лицам, находящимся в состоянии кризиса.


[Закрыть], – продолжая источать неподходящую для этого момента улыбку, ответил Касов на свой же чуть ранее поставленный вопрос. – Однако не будем сыпать непонятными непосвященному терминами.

Он немного помолчал, а потом заявил:

– Современные психиатрические лечебницы имеют хотя бы две такие комнаты на случай, если потребуется одновременно изолировать несколько агрессивных пациентов. У нас их три.

Поскольку Касов стоял прямо перед Тиллем, спиной к двери, а следовательно, и к камере слежения, снаружи никто не мог видеть, каким образом врач с ним общался. У того, кто позже стал бы просматривать запись видеонаблюдения, однозначно сложилось бы впечатление, что происходит обычное в таких случаях знакомство с пациентом.

– Потолки и стены здесь окрашены в розовый цвет, потому что соответствующие исследования показали, что он оказывает успокаивающее воздействие на людей, – продолжил Касов, по-прежнему держа блокнот возле груди.

Он открыл следующую страничку, на которой тоже оказалась заранее сделанная врачом запись. На этот раз там стояло одно-единственное слово, от которого Тилля неприятно бросило в жар:

«СИМУЛЯНТ!!!»

Беркхофф заморгал и непроизвольно провел рукой по лбу, пытаясь вытереть несуществующие капельки пота. Он едва подавил в себе желание ощупать голову, ведь подозрение врача могло быть вызвано отсутствием на ней травм от ожогов. Тилль лихорадочно принялся размышлять над тем, стоит ли ему встать и вырвать из рук врача его блокнот, как вдруг Касов продемонстрировал новую запись:

«ОДНО НЕВЕРНОЕ СЛОВО, И Я ТЕБЯ УНИЧТОЖУ!»

– А вас этот цвет успокаивает? – как бы продолжая начатый разговор, произнес Касов, одновременно добавив к последней записи еще три восклицательных знака.

– Не понял? – нервно сглотнув, переспросил Тилль, окончательно сбитый с толку странным поведением врача.

– Я имею в виду розовый цвет.

– Мне больше нравится черный, – немного помолчав, ответил Беркхофф, глядя в голубые со стальным оттенком настороженные глаза собеседника. – Это соответствует моим взглядам на жизнь.

– Понимаю, – ответил Касов.

С этими словами он убрал свой блокнот.

– Мне надо идти дальше, и я очень рад некоторому улучшению вашего самочувствия, господин Винтер, – заявил Касов.

– Я… Я плохо знаю здешние правила… Можно ли мне позвонить?

В ответ доктор одарил его делано насмешливым взглядом, как бы говоря: «Ну, что ж, попытайтесь». Затем он повернулся к Тиллю спиной, что тоже показалось довольно странным и на удивление отважным, поскольку врач только что угрожал ему.

Но еще более странным оказался тот факт, что при уходе профессор Мартен Касов не запер за собой дверь. Она оказалась открытой настежь, давая выход из комнаты.

Подсознательно Тилль понимал, что здесь что-то не так, и его внутренний голос буквально кричал, чтобы он этого не делал, но противостоять соблазну воспользоваться открытой дверью он не смог. Это было подобно тому, как если бы перед жаждущим поставили бутылку с водой. Он все равно схватил бы ее и не стал обращать внимание на цвет жидкости, какой бы коричневой она ни казалась.

Обуреваемый противоречивыми мыслями, Тилль двинулся к двери. Он шел шаркающей походкой, медленно, метр за метром, преодолевая отделявшее от нее расстояние.

А потом Беркхофф вышел из розовой комнаты изолятора, оказавшись в чуждом и пугающем мире «Каменной клиники».