Текст книги "Ходили мы походами (сборник)"

5

Со времени тех разговоров и тех событий (и можно ли теперь назвать это событиями) миновала эпоха. Друзья и знакомые – счет пошел на десятки – разъехались кто куда. Каждая встреча, каждый вечерок в поредевшей компании кажутся подарком. Потому я не сомневался, когда Городинский предложил зайти к У. в гости. Было это на следующий день после поминального вечера. И Городинский отбывал на днях. А там, когда еще встретимся.

У жил в старой части города. История читалась здесь буквально и ясно, почти не требуя усилий, лишь немного любопытства и сочувствия. И сейчас было видно, как когда-то здесь в ряд с милыми глазу особнячками прорастали строения модерна. Уже десятки их, питаемые энергией градостроительного бума, готовы были разорвать сонное пространство захолустья, прорезать зелень садов и мещанских подворий, в глубинах которых таился упрямый, недоверчивый обыватель. Судьба города – удачливого и богатеющего, казалось, была предрешена. Газеты, экономические справочники трубили только об этом. Какой-нибудь десяток лет, которых тогда, в начале двадцатого века оставалось несчитано, задержка экспозиции, и город должен был преобразиться, стать в один ряд с великими городами Европы. Но движение было прервано, искажено гримасой военного катаклизма, и улицы, мощно начавшие разбег, замерли иссохшими ручьями по пути к вокзальной площади.

Когда хорошо знаешь город и не ждешь от него загадок, он кажется меньше, чем на самом деле. Может поэтому моя родина все больше ощущается провинцией – добротной, кичливой провинцией. Ее главная черта – быстрый обрыв центра в скопище пятиэтажек, подросших за годы до девяти и шестнадцати этажей, но столь же унылых и скучных, вываливших безликим строем из ворот архитектурного интенданства и марширующих из города в город в тусклой бетонной униформе.

Древние развалины не пригодны для жилья. Пусть остаются в романтических пейзажах и музеях под открытым небом. Но старый многоэтажный дом с прохладной полутьмой подъезда (особенно хорошо здесь летом в дневную жару), с замысловатыми лестницами, щедрым видом сквозь высокое окно с треснувшим краем мраморного подоконника – все это способно вызвать в моей душе умиление, близкое к восторгу. Казалось, именно такими домами и суждено было заполниться городу, встать на холмах над величавым движением Святой реки, и жить свободно и щедро. Всего одно-два десятилетия и нужно было продержаться, оправившись от войн, выстоять вопреки мстительной посредственности, геростратовой страсти ужалить смертельно в вековую линию приречных склонов, в светящийся золотом абрис храмов, в аллеи Купеческого сада и взлет Крещальной горы. Как нужно было устоять против временщиков. Не удалось, слишком на виду, мусор эпохи всплыл и окаменел. Тем более ценно, что осталось.

Аркадий жил в небольшой двухкомнатной квартире с угла дома. Вид из окон открывался сразу на две улицы: одну – скрытую догорающим цветом каштанов, другую – распахнутую на всю глубину, с ларьками на дне, завитком очереди возле овощного киоска. Чуть сырой пыльный и табачный дух выдавал холостяцкое жилье, видно, плитой здесь пользуются от случая к случаю, в основном, для чайника. Но душа у квартиры была, благодаря книгам и живописи. Работы самого У, как ни странно при его характере, довольно спокойные: цветы и монотонные пейзажи, выстроенные в линию градостроительные композиции. Живопись жила в золотых рамах, которые У. сам и подбирал. Лишь один холст над столом выпадал из общего ряда. Без рамы, в живописном сгустке детали угадывались не сразу, требуя усилий зрения. Тогда становились заметны чувственные губы, блестящий глаз, пружинистый иконографический извив фигуры, спеленутой синью хитона, напряжение ступни, прижимающей к полу нечто вроде мешка с рассыпающимися монетами.

– Никак раму не подберу. – Сказал Аркадий.

– Картина без рамы, как генерал в бане. – Заявил Городинский.

– Это тоже твоя?

– Нет, одного питерца. Поцелуй Иуды.

Мы с уважением рассматривали работу, пока Аркадий не пригласил к столу. Вместо скатерти под тарелками были салфетки.

– Немецкие? – Городинский признал готический шрифт и гравюры с корабликами.

– Привез. Я работал там.

– Кем?

– Как кем? Архитектором.

– Ого, что наши архитекторы там годятся?

– Я годился, хотя мой случай не типичный. Но это – целая история.

– Расскажи, – попросил Городинский, и Аркадий легко согласился. Последующие страницы будут посвящены этому рассказу. У.

вспоминал охотно. К тому же мы не раз поднимали рюмки, так что вечер получился интересным, сверх всякого ожидания. По ходу не обходилось без комментариев – Городинского и моих, но не хочется терять связности повествования.

6

Несколько лет назад в одном из новых районов города по проекту У. выстроили гостиницу с рестораном. Из-за нехватки средств, проект пришлось перекраивать, здание вышло не совсем таким, как задумывалось. Обычная, впрочем, жалоба архитекторов. Господь, глядя на нас, мог бы сказать так же. Но потери оказались терпимыми. Удалось отстоять интерьеры, которые У. делал вдвоем со скульптором, вернее, скульпторшей (– Я ее знаю, – вставил Городинский.). Ресторанные апартаменты вышли вполне удачно – из двух залов, с размахом и фантазией. Район возле метро быстро осваивался, давал основания полагать, что заведение пустовать не будет. Поначалу так и вышло. И впредь ресторану можно было предсказать сытое, спокойное будущее, если бы жизнь города развивалась столь же неспешно, как в предыдущие десятилетия, а не понеслась вскачь. Пошли перемены. Привычная публика – командировочные из гостиницы и окрестные служащие, жирующие на комплексных обедах, понемногу рассосались. Но на смену уже спешили деловые люди. Место для них было удобное – без лишнего шика, но сравнительно недалеко от центра. Ресторан быстро приобретал пусть сомнительную, но престижную репутацию. Вечером, даже в будни, попасть сюда было нелегко.

Среди объектов У. ресторан был пока единственным. И он дорожил им в личных целях. Каким-то образом (зная мрачновато-настырный нрав У, в это можно поверить) ему удалось внушить ресторанному начальству, что он, как создатель, сохраняет пожизненные права на свое детище и волен посещать его, когда захочет, заглядывать по случаю, как к себе домой. Право это было, конечно, мифическим, не поддающимся, по крайней мере, пока, точному юридическому определению, но имело веское название – авторское. В нашей стране его никто никогда себе не представлял и думать не думал о нем всерьез. Только-только пошли разговоры об интеллектуальной собственности, о подлинном богатстве страны, но это были именно разговоры и чтобы оформить их нужно было время, а уж соблюдать принятое (можно только вообразить!) – на это должны были уйти десятилетия. В самом лучшем случае. А пока все держалось на авторитете. Решающее значение имел эффект, который У. производил на официанток. Спокойный холодный взгляд, пепельные усы, каменные скулы. Роковой мужчина. Столик для него всегда находился без промедления. Если что, из подсобки несли, накрывали. Расплачивался У, конечно, полностью и посещениями не злоупотреблял. Но приятно иметь свой ресторан. Тут и примут, и приветят, и за скатеркой проследят, чтобы непременно чистая, цветочки поставят для дамы, и сам мэтр подойдет, справиться. Это был персональный оазис У. Для галантных случаев ресторан был просто незаменим. Но еще более, Аркадий любил проведывать свое детище днем. Обедать одному в приятной прохладе банкетного зала. Здесь не каждого принимали, особенно, если были места в главном. Там шум, суета, нервный поиск куда-то исчезнувшей официантки. А здесь пусто, заботливо, для своих. Уютно, по-домашнему позвякивает посуда. Голоса и смех – приглушенные, негромкие, как сквозь вату. Мягко катят по ковровой дорожке столик с бутылками, загружают в сервант, готовят запас для вечера. А вот и ему несут – почтительно и быстро.

– Скоро этот зал закрывают, – как раз сейчас и была приятнейшая минута.

– Закрывают? – Аркадий застыл.

– Да. Под казино. А для ресторана большой останется. Будем вас там кормить…

Это была новость. Поразмыслив за обедом, Аркадий отправился к заместителю директора. Тот состоял в должности с момента открытия, помнил, как они с Аркадием пировали тогда на банкете.

– Именно. – Подтвердил администратор. – Закрываем. Будет казино. Такие времена. А вас милости просим в большой зал. Вечерком, глядишь, – администратор залихватски прищелкнул пальцами. – Вы же у нас – свой. Так что не волнуйтесь.

– Я за это не волнуюсь. – Аркадий поддержал администратора вежливой улыбкой. – Тут вот как. Что будет с авторским правом?

– Простите, с чем? – Искренне удивился замдиректора.

– С авторским правом, – терпеливо повторил У. – Я ресторан строил, а не казино. По закону вы даже дверь не можете переставить без моего разрешения.

– Вы думаете, это имеет значение? – Администратор никак не мог оценить тонкость ситуации. Еще бы. Всю жизнь вокруг только и делали, что ломали и кроили по прихоти начальства. А тут какое-то право. Принесла нелегкая. Официантка – корова распустила язык.

– Вы, конечно, помните, что этот комплекс выдвинут на соискание Государственной премии. – Аркадий покрылся льдом и застыл. Действительно, среди прочих застольных пожеланий на том давнем банкете звучало и такое. Негромко, но звучало. – Помните? Так вот. Сейчас это предложение рассматривается. В этом году должны дать. Или в следующем, тогда уже точно. А кому давать? По какому, извините, поводу? Когда ресторана нет. Казино? А где вы его видели в перечне объектов соцкультбыта? По крайней мере, сегодня.

– М-да…

– Вот именно. Потому я и говорю об авторском праве.

– Да, вы садитесь. Мальборо?

– Закон почти готов. – Аркадий потянулся за сигаретой. – Вы телевизор смотрите? Сессию? Там как раз этот закон обсуждают. А мы его будем нарушать? Нарываться на неприятности?

– И что делать?

– Очень просто. Исполнять закон. – Аркадий говорил, будто гвозди вколачивал. – Все вопросы реконструкции и перепланировки здания, тем более изменяющие его функциональное назначение, должны непременно решаться с участием автора проекта. И с правом его вето. То есть со мной.

Администратор пока молчал, переваривал новость. Лицо его и впрямь выражало недоумение. Аркадий продолжал после паузы. – А вообще, я вас не понимаю. Почему вы со мной не посоветовались? Допустим, я промолчу. Хотя, вы видите, я против. Но допустим. Допустим, скульптор…

– А что, скульптора тоже нужно спрашивать?

– А как же. – Аркадий понял, что пережал и чуть отступил. – Ну, хорошо. Допустим, со скульптором можно договориться. Но пожарник…

– Что пожарник?

– Пожарник, вы считаете, не нужен?

– Пожарник нужен. – Администратор притих и даже, кажется, запаниковал. Аркадий распахнул бездну и продолжал вещать. – А кого пожарник станет спрашивать, как вы думаете? Они ведь с нами вот так. – Аркадий потыкал друг о дружку указательными пальцами. – Пожарник придет ко мне и скажет: как ваше мнение? А я отвечу, не знаю, они даже не соизволили. Как думаете, что после этого? Сказать? Я знаю, я городскую пожарную часть строил.

Тут собеседник был в курсе, Аркадий при случае не забывал скромно упомянуть о своих градостроительных достижениях.

– Тем более, – продолжал Аркадий, чувствуя, что раз за разом поражает цель. – Тем более, пожарники рассуждать не любят. Вы их видели. Им строительный ГОСТ вынь и покажи. И убеди, что это тот самый ГОСТ. А на казино я что-то не помню, чтоб был ГОСТ.

– Что вы имеете в виду?

– Тут Аркадий рассмеялся в лицо сбитому с толку собеседнику. – ГОСТ – это государственный стандарт.

– Я знаю, что стандарт. – Замдиректора упорно пытался выбраться из-под завала разящих аргументов. – Государственный. Я так понимаю, скоро бардаки начнем строить. На них тоже стандарт?

– Обя-за-тель-но. Какая разница, школа или бардак. В этом смысле. Разве не помните, как граждане из гостиницы Россия голыми во время пожара прыгали? Пожарники ко мне первому прибегут. Зачем им ответственность на себя брать?

– Ну, хорошо, – администратор окончательно сдался и показал, что готов работать конструктивно. – Спасибо, прояснили. Что дальше делать?

– А зачем вам что-то делать? – Задушевно спросил Аркадий. – Ваше дело какое? Людей встретить. Так? Накормить. Развлечь. Меня в том числе. А мое, – тут Аркадий нажал интонацией, – помочь вам, как лучше решить проблему. Для общей пользы. Так ведь при капитализме?

На это собеседник промолчал, не был готов еще обсуждать, как при капитализме. Вышла пауза. Аркадий продолжал.

– Вам нужно составить план реконструкции помещения? Нужно. Проследить, чтобы работа была сделана в лучшем виде? Кто в этом заинтересован более меня? Никто. Еще премию получим. Не сомневайтесь. Начальство будет на рулетку бегать. Самим неудобно, деток научат. Нужно только не пороть отсебятину, а сделать все грамотно, как следует. Для того оно и есть – авторское право.

Используя политику кнута и пряника, Аркадий вел разовор к нужному результату. Он был уверен в себе, как никогда. – Кто ваш заказчик?

– Немцы предлагают. С нашим, конечно, участием.

Аркадий про себя чертыхнулся. Давно пора было обзавестись визитными карточками. Он похлопал себя по карманам. – Визитку дома оставил. Запишите мой телефон. Что вы пока намерены делать?

– Ждем от немцев сигнала.

– Тогда так. Как только они объявятся, пусть свяжутся со мной. Я сам им объясню. Немцы законы знают, не то, что мы.

У покинул ресторан довольный собой. Еще бы, чуть не упустил свой шанс. Сейчас он был готов действовать. Над родиной занималась заря капитализма. А солнце, как известно, светит всем.

7

Почти за год до этого разговора случилось событие, обнаружившее с нынешним глубинную взаимосвязь. Именно это обстоятельство подсказывало теперь Аркадию, что, казалось бы, отдельные происшествия на самом деле далеко не случайны, а от звена к звену складываются в единую цепь и раскручиваются далее, повинуясь некоему единому замыслу Называйте это чувство интуицией – рудиментом великого инстинкта, большей частью утраченного, но Аркадий явно ощущал, что участие немцев в перестройке его ресторана не могло быть простым совпадением. То был случай, драгоценное стечение обстоятельств, которые где-то там, на планшетах звездных карт сошлись в единый замысел. Осталось разгадать его и победить.

Год назад отец Аркадия – человек явно немолодой, но бодрящийся и даже сохранивший, благодаря худобе, некое подобие военной выправки, принимал у себя друга молодости. Аркадий помнил того с младенчества, как дядю Осю. Ося был соратником отца по довоенному комсомолу (Когда это было? Удивительно даже вспомнить.), сохранил дружбу и в более поздние годы, но десять лет назад выехал из страны вместе со старшим сыном, овдовел и жил теперь в Германии. Старшему сыну у нас не давали хода, мешали с диссертацией, а в Германии он работал в большой клинике ухо-горло-нос и устроен был, как сказал теперь Ося, что давай нам всем Бог. Впрочем, Ося квартировал самостоятельно, не отягощал сыновнюю жизнь. Он оставался патриархом. Теперь в Германию переезжал и младший сын, обретавшийся до сих пор в Москве. Тот был зятем известного кинорежиссера, который бешено сопротивлялся эмиграции, держал, сколько мог, возле себя семью и даже теперь остался снимать, несмотря на отъезд жены и дочери.

Обо всем этом Ося сейчас рассказывал. Одет он был, как с картинки, – добропорядочный джентльмен в светлом кофейного цвета костюме, голубой рубашке и сандалетах – не случайных, а в тон. Собрать это все разом, да еще на пожилом человеке, которому, как говорится, впору махнуть на себя рукой – редкий случай, для этого точно нужно быть иностранцем. Ел Ося аккуратно, не то, чтобы не жадно, а совсем уже умеренно, что даже огорчает наших хлебосольных хозяев, готовых закормить дорогого гостя до дурноты. Отбирал ложечкой по кусочку, с видимым, как и положено иностранцу, безразличием к еде. А ведь знал, что старались к его приходу, отец Аркадия торт специально заказал. Конечно, Ося похвалил, но спокойно, даже, видно, задумался, будто припоминая забытый вкус, и только потом решил – возьму и похвалю. Ел деликатно, разложив на коленях полотенце, чтобы не закапать чаем красивые брюки, не проронить на них крошек. Пожил таки человек в Европе, успел. Известно, что долгое пребывание за границей оказывает эффект, подобный хорошему курсу физиотерапии. Кожа постепенно молодеет, разглаживается, принимает младенческий нежно-розовый цвет или наоборот, бронзовеет, как от горного солнца. Такая метаморфоза происходит непременно со всеми, причем, как клянутся сами эмигранты, не требует от них особых усилий, кроме постоянного пребывания в обширном географическом регионе, называемом у нас исчерпывающе просто – за бугром. В общем, Ося глядел таким молодцом, что глаз трудно отвести. В прошлом году он позволил сыну свозить себя в Испанию. Там присутствовал на корриде и видел, как бык насмерть забодал тореадора. Ося сочувствовал быку.

– Ты помнишь, как мы тогда переживали за этих испанцев? Деньги собирали. Чтоб вы сейчас так жили на эти деньги, как они. Ему надо видеть. – Ося устремил костлявый палец в Аркадия. – Мы уже что? Он – молодежь.

Молодежь как раз разливала водку: – Так вы меня, дядя Ося, пригласите.

– Действительно, – поддержал Аркадия отец. – Сделай ему приглашение. Я бы сам поехал.

– Вот и приезжай.

– Куда мне. Я из Берлина, как убыл в сорок пятом, даже медаль забыл получить. Не город был, а груда битого кирпича.

– Как же так с медалью? – с годами у Аркадия рос интерес к ветеранским воспоминаниям. Отец воевал достойно, им можно было гордиться. И не врал, не хвастал, даже вспоминать не очень любил.

– Такое мое счастье. Командир дивизии вызывает. – Мирон, одному тебе из всех архаровцев могу жену доверить. Разрешили ее на две недели принять, отовариться. У нас все склады были трофейным барахлом забиты. Она, бедная, так набегалась, всюду нужно успеть. А мне, значит, приказ – вези ее домой, в Саратов вместе с бебихами. Что делать? Я и повез. Дотащил, выгрузил, а сам, нате, заболел. Туберкулез открылся, легкое в сорок втором году простреленное. И в госпиталь на пять месяцев. Еле жив остался. Еще легко отделался, вышел, дайте, прошу, к ребятам, в часть съездить. Нечего, говорят, пиши отсюда. Я тогда не знал, их уже два месяца, как их на Дальний Восток перебросили. Главное, проезжали рядом, пока я там валялся. Вот так. Встретились через двадцать лет. Они говорят, только ты уехал, мы медали за Берлин получили.

– А ты? – Спросил Аркадий.

– А-а, – отец махнул рукой. – Все хорошо вовремя. И так полный иконостас. Ты сам половину растерял, когда малый был.

– Жалко. – Сказал Ося.

– Еще бы тебе не жалко, когда ты в тылу сидел.

– Ладно вам.

– Пусть говорит. – Успокоил Аркадия Ося. – Еще неизвестно, где бы ты сейчас, вояка, был, если бы не я. Я, между прочим, два раза заявление на фронт подавал. Не отпустили, отказы остались. Когда выезжал, говорят, снимите с документа копию. А зачем мне у немцев копия? Я на Урале с завода месяцами не вылезал. В снегу ночевал. Ноги отморозил. Видел, в старой хронике показывают надписи на снарядах. Смерть фрицам. Это мои пацаны писали. А теперь мне фрицы ноги отмороженные лечат. И пенсию платят. Вот как жизнь повернула.

Ося сидел ухоженный, ладный, лоснился от немецкой еды, лосьонов, витаминов, бесплатного ухода. Даже не верилось, что где-то у него может болеть.

– Аркашу пригласи и считай, мы за войну квиты.

– Давай. – Согласился Ося. – Пусть запишет данные. Только учти, я с ногами не ходок. Ночлег предоставлю, а развлекайся сам.

– Я думаю, его это устроит. – Сказал отец.

– Ну, не смех. – Ося переменил тему. – Ты помнишь, как мы на собраниях ругались? Резолюции писали. Могли посадить друг друга. Запросто. Теперь ясно. А кто поверит?

– Я поверю. – Думал Аркадий с нежностью. – Козлы старые.

Ося выбирал крошки вокруг недоеденного торта. Осталась, видно, привычка, или уже немецкая аккуратность проявлялась, еще задерживал во рту, прежде, чем проглотить.

– Слишком много сахара. – Отметил. – Слишком.

– Я предупрежу девочек. – Сказал отец. Ветераны собирались на встречу с подругами молодости. – Они тебе сделают торт с перцем.

– Можно подумать, вся сладость жизни в этом торте. – Ося воздел руки. – Не обижайтесь, но я отвык.

8

Ося сдержал слово и спустя несколько месяцев из Германии пришло приглашение. Можно ехать. Аркадий занялся оформлением документов. С паспортом проблем не было, год назад он ездил туристом в Индию. Оставалось выправить визу и взять билет. Тут ему позвонили, Женский голос был низкий и хриплый, интригующий.

– Это архитектор У? С кем я говорю? Тогда у нас есть тема. По поводу ресторана, который вы строили.

Голос был с чуть заметным акцентом, заминками и полувопросительными интонациями, но акцентом, как бы наоборот, который появляется от разбавления прошлой родной речи нынешней. А, может быть, подделкой этого акцента с определенной целью, чтобы не приняли за русскую. Но голос рождал ощущение тайны, волновал, будто по другую сторону телефонного провода сидела сама Марлен Дитрих, покуривала длинную сигарету и покачивала красивой ногой. Аркадий подтянулся, не только мысленно, но и внешне, собрался и отвечал значительно, веско. Знакомые женщины хвалили его телефонный голос за мужественность.

– Да, я. Гостиница и ресторан мои. Если это те, что вы имеете в виду.

– Те, те… – успокоили в трубке. – Значит, я хочу с вами поговорить. Где вы предпочитаете? В ресторане или у меня в номере?

– Все равно. – Отвечал Аркадий. – Где вам удобно.

– Тогда в номере. – Женщина назвала одну из центральных гостиниц. – Я буду вас ждать.

Оставалось продумать сценарий. Впрочем, в отношениях с женщинами Аркадий полагался на доброе, гусарское вдохновение. И сейчас не видел оснований меняться. На следующий день он проследовал в гостиницу, держа в вытянутой руке алую гвоздику. На самом длинном стебле, который только смог найти. В этом был шик. Цветок был такой длины, что даже мешал при ходьбе. В другой руке нес пакет с бутылкой шампанского. Аркадий хорошо поел и готов был провести в номере хоть сутки. Он был в лучшей форме.

Дверь открыли быстро. Дама в черных колготках и застегнутой на одну пуговицу белой прозрачной блузке. Где-то на уровне пупка. Сквозь колготки светилась узкая полоска белья. И это все. Почти не оборачиваясь, хозяйка провела его в комнату. Кругом горой валялись тряпки, раскрытые чемоданы, не то, что сесть, ступить было некуда. Витали ароматы, волнующее смешение запахов косметики и женских вещей. Были и цветы. В маленькой синей вазочке стоял букетик казенного вида. А вообще, номер был просторный, вслед за первой виделась еще комната. Аркадий протянул гвоздику. Женщина глянула испытующе, взяла цветок и задумалась. Ваза на столе была занята и не годилась из-за размеров.

– Сейчас поищем. – Женщина положила цветок на стол.

Тут Аркадий совершил еще один поступок, в целесообразности которого вскоре усомнился. С тем же завороженным видом, не сводя с хозяйки глаз, он потянул на свет бутылку.

– О-о, – других эмоций пока не последовало. – Если не возражаете, я буду собираться.

Аркадий не возражал. Как и подобает истинному женолюбу, он имел свою методу общения с женщинами. Если объект настораживал, не давался с первого взгляда однозначной оценке, Аркадий не отступал, не сникал, не поддавался поспешному разочарованию. Но наоборот, как футурист, мысленно расчленял свою натуру в поисках отдельных примечательных черт и, отыскав выгодные, любовался ими уже как бы в розницу, вдохновлял себя, готовясь к новой атаке или затяжной осаде. Так и тут. У этой были миндалевидные карие глаза, кожа с избытком влаги, заметные усики, а нос неожиданно изящный, по всем греческим правилам, прямо подарок судьбы, а не нос. Как-никак Аркадий занимался скульптурой, мог оценить. И ноги были приличные, достаточной длины. Грудь под блузкой лежала свободно, волновала. Волосы черные до плеч… В общем, можно было настроиться на лирический лад. Женщина освободила от вещей кресло, устроила Аркадия, а сама подсела к туалетному столику, осмотрела его, как труженица рабочее место перед началом смены.

– Лена, ты где? Поищи, куда цветы поставить.

Тут бочонком выкатилась Лена – приземистая, с круглой, стриженой по-мальчишески головой. В шортах и лифчике. Что говорить, принимали Аркадия запросто. Лена тащила на плечиках ворох одежды, сбросила в общую кучу, а сама прошлепала дальше. Должно быть, в ванну. Аркадий поостыл. Ничего. По крайней мере, теперь он может полностью сосредоточиться на деле.

– Вы, значит, архитектор ресторана? – Спросила хозяйка, выбирая со стола нужные баночки.

– Да. – Аркадий почувствовал раздражение. – Я – архитектор.

– Ясно. – Спокойно отвечала женщина. – Меня зовут Мэри. – Она не оборачивалась, глядела, не отрываясь, в зеркало, трудилась. – Где же вы, Аркадий, проектировали казино? Лас-Вегас? Монте-Карло? Разрешите вас Аркадием называть?

– Разрешаю. Казино я не проектировал. – Аркадий был холоден и неуязвим для иронии. – Я работал и работаю в Советском Союзе. У нас казино до сих пор не строили. Вы, я понимаю, тоже отсюда, сами знаете.

– Но тогда я…

– Вы не дослушали, простите. Казино я не проектировал. Но я строил эту гостиницу, и этот ресторан. И никому не позволю их разрушать.

– Ясно. – Женщина повернулась, глянула насмешливо. – Пусть так и стоят?

– Пусть стоят. Пока я не дам разрешения.

– Вы? Ха-ха. А кто вы такой? Владелец? Хозяин? Кто?

– Хозяев у нас пока нет.

– Есть. Вы просто не в курсе.

– Хозяев у нас нет. – Медленно повторил Аркадий с нажимом. – А тому, кто с вами договаривался, передайте, если без моего разрешения тронут хоть одну перегородку, я устрою такой скандал…

– Не могу найти, – озабоченная Лена вернулась в комнату.

– Найди. Скажите, а чего вы, собственно, добиваетесь?

– В первую очередь, я хочу, чтобы уважали архитектора и авторское право.

– Уважаю. Что дальше?

– Хорошо. Тогда я могу сделать вам выгодное предложение.

– Интересно.

– Послушайте. – Аркадий сменил тон. – Вы говорите, что не понимаете меня. А я, простите, не понимаю вас. Вы хоть сами знаете, что такое казино? Или вы думаете, – это одни столы внесли, а другие вынесли. Так? Ничего подобного. Вам реконструкция нужна, вот что. А кто сделает реконструкцию лучше самого автора?

– Вы всегда такой самоуверенный? – Мэри щелкнула пудреницей и первый раз глянула на Аркадия с интересом. По крайней мере, так ему показалось.

– При чем здесь самоуверенный? Хотя. Но здесь здравый смысл подсказывает.

– А теперь я хочу, чтобы вы меня поняли. У нас с мужем фирма. В Берлине. Мы – посредники, и ничего больше. Берем разные заказы. Казино? Пусть казино. Мы ищем варианты, остальное нас не касается. Мы только подбираем и сводим людей.

– А я о людях и говорю. О ком же еще.

– Они решают, не мы. Давайте так. Я вас выслушала. Поеду к себе, там мы все обсудим и сообщим окончательное решение. Как клиент скажет.

– Кстати, я скоро собираюсь в Берлин. – Сообщил Аркадий небрежно. Он достал из кармана билет. – На четырнадцатое. Мы можем там вопрос обсудить. У вас на фирме. – В те годы как раз стало приживаться это выражение на фирме.

– Вы в командировку или в гости?

– В гости.

– К кому?

– Вы не знаете.

– Я не знаю? Я там каждую собаку знаю.

– Бровермана знаете? – Аркадий был чуть разочарован. В глазах Мэри он предпочитал оставаться важным и загадочным. Но и темнить было глупо.

– Илью? Конечно, знаю. Он мне нос оперировал.

– Илью я тоже знаю. Но я думаю, у его отца остановиться.

– У Оси? – Женщина чуть удивилась.

– Он пригласил.

– Еще лучше. К вашему сведению, Ося живет почти рядом с нашей фирмой. А кто вас встретит?

– Может быть, он сам. Или сын. – Аркадий старался говорить небрежно и убедительно.

– Давайте сделаем так. – Предложила Мэри, – Раз вы – наш сосед, мы и встретим. Муж, скорее всего. Я вас опишу. – Она внимательно и на этот раз вполне благосклонно оглядела Аркадия. Тот и сам будто увидел себя женским глазом. Голубые джинсы, сандалеты на босу ногу, белая тенниска с хвостатым силуэтом пумы на мускулистой груди. Ровный, волосок к волоску пробор, скульптурные складки на щеках. Смотри, смотри…

– Выйдете на площадь и будете ждать возле стоянки такси. Найдете, это легко. Там стойте. Мы – люди точные. Муж будет на белом мерседесе.

– У коридорной нет вазы. Только маленькие. – Пожаловалась Лена. Никак не могла управиться. Бестолковая.

– Найдем вазу. – Сказал Аркадий. – А стаканы хоть у вас есть? Лена, несите, быстренько. – Теперь Аркадий распоряжался. Взял отставленную в сторону бутылку, стал решительно обдирать фольгу. Шампанское было теплым, Аркадий выпускал газ медленно, крепко удерживая пробку. Не хватало еще залить эти тряпки. Барахла здесь было на целый магазин. Открыл классно, без звука, только белый дымок пошел. Разлил по стаканам. – До дна. Всю. Иначе цветочек завянет. А так мы водички подольем, корешек подрежем. Аспирин есть? Сейчас, Леночка, вы туда таблетку. Будет наша гвоздичка стоять.

Мэри по-прежнему занималась собой, не давалась, расшевелить. Стакан рядом, отпивала по глотку, всматривалась в родные черты.

– Интересно, куда она наряжается? – Подумал Аркадий и себя же осадил: Главное сделал, остальное – не его забота. – Вы посматривайте, чтобы с одеколоном не спутать, – тупо пошутил напоследок. Чувствовался легкий кураж от шампанского и удачного разговора. Аркадий встал, придержал хозяйку по-свойски за пухлое плечо. – Не беспокойтесь. Леночка проводит. В Берлине встретимся. Белый мерседес.

На пороге гостиницы Аркадий крепко отрыгнул теплым шампанским. Напиток Фон дер пшик. До победы было далеко, но первый шаг пройден. Теперь вперед. На Берлин.

9

Четыреста марок – всю валютную наличность удалось провести беспрепятственно. Кроме обмена у Аркадия была заначка. В прошлом году на пути в Индию пьяный норвежец подарил ему сто марок. До этого они распили бутылку Аркашиного коньяка и еще одну Аркадий норвежцу подарил. Очень тому понравилось. Теперь такую же бутылку – грузинского он вез в подарок Осе. Еще водку, и – Аркадий счастливо догадался – толстенные носки с узорами. Гуцулы дома ходят в таких без обуви. Как раз для больных Осиных ног. В общем, он все предусмотрел вплоть до даты вылета, не брал на тринадцатое. Приехал в аэропорт с дочкой. Та – молодчина сама вызвалась проводить. Жила у бабушки – матери покойной жены. И сами по себе проводы были приятны, и можно подстраховаться на самый невероятный случай. Если станут проверять и будут проблемы. Тогда он скинет излишки дочери.