Текст книги "Конец веры. Религия, террор и будущее разума"

Сэм Харрис
Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Посвящается моей матери

1
Как вера изгоняет разум

Юноша садится в автобус на автовокзале. Он в пальто. Под пальто спрятана бомба. Его карманы наполнены гвоздями, шариками от подшипников и крысиным ядом.

Переполненный автобус устремляется к центру города. Юноша сел позади от пожилой пары. Он ожидает следующей остановки. Сидящие перед ним муж с женой говорят о покупке холодильника. Женщина уже сделала свой выбор, но ее мужу кажется, что это слишком дорогая модель. Он показывает на другой холодильник в рекламном проспекте, лежащем на ее коленях. Автобус останавливается и открывает двери. Здесь женщине приходит в голову, что модель, выбранная ее мужем, не разместится под шкафчиками на кухне. Вошли новые пассажиры, и уже не осталось свободных мест, так что они стоят в проходе. Автобус переполнен. Молодой человек улыбается. Он жмет на кнопку – и уничтожает себя, пожилых супругов и еще около двадцати пассажиров. Гвозди, шарики и крысиный яд также разлетаются во все стороны, поражая прохожих и окружающие машины. Все прошло по плану.

Через какое-то время родители юноши узнают о том, что случилось с их сыном. Несмотря на боль потери, они переполнены гордостью за его поступок. Они знают, что их сын отправился на небо и приготовил путь, по которому они смогут последовать за ним. Кроме того, его жертвы будут вечно мучиться в аду. Это двойная победа. Соседи родителей юноши считают, что это торжественное событие, и, воздавая дань уважения герою, приносят им еду и деньги.

Это голые факты. Мы больше ничего точно не знаем об этом молодом человеке. Можем ли мы делать какие-то выводы о нем на основании его поведения? Пользовался ли он популярностью в школе среди одноклассников? Богат он или беден? Умен или не слишком? Его действия об этом ничего не говорят. Закончил ли он колледж? Был ли он инженером-механиком с блестящим будущим? Его поведение не позволяет ответить на все эти вопросы, как и на множество других[1]1
  Как я покажу в главе 4, эти факты скорее свидетельствуют о том, что он не принадлежал к семье низших классов общества.


[Закрыть]. Но почему же при этом мы можем с большой – просто с абсолютной – уверенностью сказать, что этот молодой человек был верующим?[2]2
  Кто-то из читателей может мне возразить, сказав, что этот молодой человек мог принадлежать к «Тиграм освобождения» Тамил-Илама – к организации сепаратистов Шри-Ланки, которая организовала больше взрывов террористов-смертников, чем какая-либо еще группа. Действительно, «Тигров» постоянно упоминают, чтобы оспорить утверждение о том, что терроризм есть продукт религии. Однако называть «Тигров» Тамила «секулярной» группой – как то делает R. A. Pape (The Strategic Logic of Suicide Terrorism, American Political Science Review 97, no. 3 (2003): 20–32) и некоторые другие – было бы ошибкой. Действительно, у «Тигров» есть не только религиозные мотивы, но их члены исповедуют индуизм и разделяют многие сомнительные представления о жизни и смерти. На протяжении нескольких последних десятилетий они культивируют почитание мучеников, которое во многом окрашено особой религиозностью, свойственной людям, которые с легкостью отдают свою жизнь ради какой-то цели. Западные люди, чуждающиеся религии, часто не замечают того, что некоторые чужие культуры, пропитанные верой в загробный мир, относятся к смерти с пренебрежением, которое трудно объяснить разумными причинами. Однажды я путешествовал по Индии. В это время тамошнее правительство изменило систему экзаменов для студентов, которых готовили к государственной службе. С моей точки зрения, это было малозначительное событие на фоне всех нелепостей работы местной бюрократической машины, однако оно вызвало волну самосожжений в знак протеста среди молодых людей. Индусы, даже когда кажется, что они далеки от веры, часто несут в себе глубокие религиозные убеждения.


[Закрыть]

* * *

Представления человека подобны рычагу: стоит один раз на него нажать, и все в жизни куда-то сдвигается. Вы ученый? Либерал? Расист? Это просто пример того, как представления претворяются в действия. Ваши представления определяют то, каким вы видите мир, и влияют на все ваши поступки и на то, что вы чувствуете по отношению к другим людям. Если вы в этом сомневаетесь, проделайте мысленный эксперимент. Представьте себе, как изменилась бы ваша жизнь, если бы вы верили, что, например:

• вам осталось жить только две недели;

• вы только что выиграли в лотерее сто миллионов долларов;

• инопланетяне имплантировали вам в мозг датчик, который позволяет им управлять вашими мыслями.

Все это просто слова – пока вы в них не поверите. Как только вы в них поверите, они станут частью самого вашего мыслительного аппарата и начнут определять ваши желания, страхи, ожидания и все поведение, которое из них следует.

Однако некоторые из самых дорогих нам представлений о мире порождают проблему: они неуклонно влекут за собой стремление убивать других людей. Стоит вспомнить историю или пролистать любую газету, и мы увидим, что если какие-то идеи отделяют одну группу от другой и пробуждают в группе желание убивать других, это наверняка идеи, связанные с религией. И похоже, если роду человеческому когда-нибудь удастся избавиться от войны, это случится не потому, что так написано на звездах, но потому, что так написано в наших книгах. То, как мы сегодня обращаемся с такими словами, как «Бог», «рай» и «грех», определяет наше будущее.

Вот в какой ситуации мы живем: большинство людей на земле верит в то, что Творец вселенной написал книгу. К сожалению, таких книг много, и каждая претендует на свою исключительность и непогрешимость. Люди делятся на группы на основании того, какие из этих претензий они принимают, – а не на основании языка, цвета кожи, места обитания или рождения или других вещей, которые создают племена. Каждая такая книга предлагает своим читателям набор верований и практик, среди которых одни хороши, а многие другие нет. Тем не менее, все они единодушно согласны в одном: Бог отнюдь не поддерживает «уважение» к другим вероучениям или взглядам неверующих. Хотя во многих религиях есть отдельные признаки стремления к экуменизму, в сердце любой религиозной традиции содержится убеждение в том, что все другие веры – это собрание ошибочных представлений или, в лучшем случае, что они глубоко неполноценны. Таким образом, нетерпимость глубоко присуща любой вере. Когда человек верит – действительно верит – в то, что определенные представления ведут к блаженству в вечности или к противоположному состоянию, он не может смириться с тем, что другие люди, которых он любит, могут сбиться с пути под воздействием неверующих. Твердая вера в иную жизнь просто несовместима с толерантностью в этой жизни.

Это явление ставит перед нами проблему по той причине, что сегодня наша культура категорически не дозволяет критиковать чью-либо веру. В этом вопросе либералы и консерваторы на удивление единодушны: религиозные представления находятся просто за рамками рационального дискурса. Критиковать чьи-либо представления о Боге и загробной жизни считается неуместным, тогда как все считают себя вправе критиковать его представления о физике или истории. И потому, когда мусульманский террорист взрывает себя на улице Иерусалима, убивая при этом невинных людей, мы неизбежно слишком недооцениваем ту роль, которую в этом сыграла его вера. Мы объясняем это политическими, экономическими или личными причинами. Отчаявшиеся люди, говорим мы, делают ужасные вещи независимо от религии. Таким образом, мы всегда оправдываем веру.

Однако развитие техники порождает новые нравственные императивы. Мы настолько усовершенствовали технику военного искусства, что теперь религиозные различия – а потому и религиозные представления – стали угрозой нашему выживанию. Мы уже не можем отмахиваться от того факта, что миллиарды наших ближних верят в метафизику мученичества, или буквально понимают книгу Откровение, или в какие-то фантастические вещи, пленяющие умы верующих на протяжении тысячелетий, – поскольку наши ближние сегодня могут пользоваться химическим, биологическим и ядерным оружием. Это, несомненно, означает, что нам пора покончить с нашим легковерием. Слова «Бог» или «Аллах» должны занять то же место, что и слова «Аполлон» или «Ваал» – иначе они разрушат наш мир.

Если мы окинем мысленным взором историю ложных идей, которые оказались на свалке, мы поймем, что подобные концептуальные революции возможны. Возьмем алхимию: она будоражила умы людей на протяжении тысячи лет, однако если сегодня кто-нибудь заявит, что занимается алхимией, мало кто доверит такому человеку ответственность за судьбы других людей. Подобное могло бы произойти и с религиозной верой, ее тоже могли бы сдать в архив.

Какая же у нас существует альтернатива религии? Оказывается, этот вопрос просто неверно поставлен. Химия не была «альтернативой» алхимии, она просто вытеснила устаревшее невежество и заменила его подлинным знанием[3]3
  Здесь я называю словом «алхимия» совокупность древних причудливых практик манипуляции с металлами и химическими веществами с целью преобразить обычные металлы в золото или создать из земных материалов «эликсир жизни». Конечно, и сегодня есть люди, которые уверяют, что тексты алхимиков предвещали современные открытия в области фармакологии, физики твердого тела и других наук. Однако такая трактовка действительности, напоминающая трактовку пятен Роршаха, меня отнюдь не убеждает. См.: Т. McKenna, The Archaic Revival ([San Francisco]: Harper San Francisco, 1991), Food of the Gods: The Search for the Original Tree of Knowledge (New York: Bantam Books, 1992), True Hallucinations ([San Francisco]: Ftarper San Francisco, 1993). Эти книги показывают, что некоторые яркие и глубокие умы могут принимать откровения алхимиков совершенно всерьез.


[Закрыть]. Мы увидим, что говорить об «альтернативе» религиозной вере столь же неверно, как говорить об альтернативе алхимии.

* * *

Разумеется, верующие люди занимают разные места в определенном континууме. Одни, хотя и черпают утешение и вдохновение в какой-то религиозной традиции, все же вполне терпимы к разнообразию мнений, тогда как другие готовы спалить всю землю дотла ради уничтожения ереси. Другими словами, существуют умеренные верующие и религиозные экстремисты, которые отличаются друг от друга своими стремлениями и поступками. Однако в данной книге я хочу показать, что и умеренные верующие несут в себе ужасно неверную догму: они думают, что мы придем к миру, если научимся уважительно относиться к иррациональным верованиям других людей. Я хочу продемонстрировать, что сам идеал религиозной терпимости – рожденный на основе веры в то, что каждый человек свободен верить в Бога так, как он хочет, – это одна из тех сил, что толкают нас в пропасть.

Мы не готовы признать, что вера способствует бесчеловечному отношению к другим людям. Наша слепота естественна, ведь многие из нас привыкли думать, что вера – важная часть жизни человека. Существуют два мифа, которые оберегают веру от разумной критики, причем эти мифы свойственны и умеренным верующим, и экстремистам: (1) большинство из нас думает, что вера вносит в жизнь людей хорошие вещи (например, порождает сплоченные группы, укрепляет нравственность, дает духовный опыт), которые нельзя получить никаким другим путем; (2) многие из нас продолжают думать, что ужасные вещи, которые делаются во имя религии, порождает не сама вера, но испорченность человеческой природы – такие ее проявления, как жадность, ненависть и страх, – испорченность, которая лучше всего лечится верой (или лечится только с ее помощью). Эти два мифа надежно предохраняют веру от ее разумного публичного обсуждения.

Многие умеренные верующие открыто стоят за плюрализм и готовы признать равную ценность всех вер, но при этом они не обращают внимания на сектантские претензии каждой из них. Пока христианин верит в то, что только его крещеные собратья будут спасены в день Страшного суда, он не может «уважать» другие веры, поскольку знает, что эти чужие идеи поддерживают адское пламя, которое готово пожрать всех приверженцев неверных учений. Обычно мусульмане и иудеи не замечают того, за что они сами сражаются, но при этом страстно выискивают ошибки во всех иных верах, что продолжается тысячелетиями. Хотя эти соревнующиеся системы вероучений сами, разумеется, крепкой стеной ограждены от критики.

И несмотря на все это, такие разные мыслители, как Герберт Уэллс, Альберт Эйнштейн, Макс Планк, Фримен Дайсон и Стивен Джей Гулд, заявляли, что война между разумом и верой осталась в далеком прошлом. Другими словами, наши представления о мире не должны складываться в последовательную систему. Кто-то может быть благочестивым христианином в воскресенье и ученым с утра понедельника, и ему не нужно отдавать отчет в том, что, пока он спал, между верой и наукой в его голове образовалась крепкая стена. Религия не мешает ему пользоваться разумом. Как мы увидим из первых глав этой книги, такая ситуация возможна лишь в силу того, что на Западе церковь сдерживают политические силы. Но есть такие страны, где ученого, усомнившегося в истинах Корана, могут побить камнями, и здесь слова о «союзе любви» (Гулд) между верой и разумом были бы полным бредом[4]4
  S. J. Gould, Nonoverlapping Magisteria, Natural History, March 1997.


[Закрыть].

Это не значит, что вещи, которые заботят верующих – умеренных или радикальных, – тривиальны или ложны. Не следует отрицать того, что у большинства из нас есть эмоциональные и духовные потребности, на которые отвечают мировые религии – даже если эти ответы туманны и за них приходится дорого платить. И простое понимание нашего мира – научное или какое-либо еще – неспособно удовлетворить эти потребности. У нашего существования, несомненно, есть священное измерение, и человек вправе думать, что познание этого измерения составляет величайшую цель жизни. Но мы увидим, что для такого познания человек должен быть свободен от веры в непроверенные утверждения: скажем, что Иисус родился от девы или что Коран есть слово Бога.

Миф об «умеренной» религиозности

Вера в то, что какая-либо религия опирается на непогрешимое слово Единого истинного Бога, возможна только в случае глубокого невежества в вопросах истории, мифологии и искусствоведения, поскольку все верования, ритуалы и образы нынешних религиозных традиций на протяжении веков были предметом «перекрестного опыления» между ними. Какой бы источник им ни приписывали, доктрины современных религий столь же безосновательны, как и те представления, которые с исчезновением их приверженцев уже тысячу лет назад поместили на свалку мифологии; для веры в буквальное существование Яхве или сатаны у нас не больше оснований, чем для веры в Зевса, восседающего на горе на троне, или в Посейдона, колышущего морские воды.

По данным Гэллапа, 35 % американцев верят в то, что Библия в буквальном смысле есть безошибочное слово Творца вселенной[5]5
  G. H. Gallup Jr., Religion in America 1996 (Princeton: Princeton Religion Research Center, 1996).


[Закрыть]. Другие 48 % думают, что это «боговдохновенное» слово – обладающее той же безошибочностью, хотя некоторые места в Библии следует понимать символически, чтобы найти содержащуюся в них истину. И лишь 17 % американцев сомневаются в том, что Бог как личность в его бесконечной премудрости действительно был автором этого текста – или что он создал жизнь на земле, где насчитывается 250 тысяч видов одних только жуков. Около 46 % американцев понимают рассказ о сотворении мира буквально (40 % верят в то, что он управлял процессом творения на протяжении миллионов лет). Это означает, что для 120 миллионов из нас Большой взрыв произошел через две с половиной тысячи лет после того, как вавилоняне и шумеры научились варить пиво. Если верить нашим социальным опросам, почти 230 миллионов американцев верят в то, что книга, в которой нет ни единства стиля, ни внутренней согласованности, была написана всеведущим, всемогущим и вездесущим божеством. Опросы среди индуистов, мусульман и иудеев по всему миру дают примерно такие же результаты. Это свидетельствует о том, что мы, вид homo sapiens, глубоко пропитаны мифами. Почему в этой сфере жизни наши представления о мире существуют за непроницаемой стеной от разума и доказательств?

Принимая во внимание такую удивительную картину мышления, мы можем понять, что означает религиозная «умеренность» в XXI веке. «Умеренные» приверженцы любой веры всегда гибко интерпретируют (или совсем игнорируют) большинство своих канонов ради того, чтобы им можно было жить в современном мире. Без сомнения, на это влияют невидимые экономические факторы: общество производит куда меньше продукции, если значительная его часть бросает повседневные занятия и вместо этого начинает убивать своих покупателей и кредиторов за ереси. Когда умеренные верующие отходят от буквального понимания священных текстов, они черпают вдохновение не из писаний, но из современной культуры, которая не позволяет воспринимать многие крайности Бога буквально. Кроме того, в Америке религиозная умеренность объясняется еще и тем фактом, что большинство христиан и иудеев не читают Библию целиком и потому просто ничего не знают о том, как ревностно Бог Авраама призывает верных искоренять ереси. Достаточно открыть Второзаконие, чтобы в этом убедиться. Скажем, если ваш сын или дочь приходят с занятий йогой, где пропагандируется культ Кришны, Библия призывает вас к весьма конкретным действиям:

Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, говоря: «пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои», богам тех народов, которые вокруг тебя, близких к тебе или отдаленных от тебя, от одного края земли до другого, – то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтоб убить его, а потом руки всего народа; побей его камнями до смерти, ибо он покушался отвратить тебя от Господа, Бога твоего… (Второзаконие 13:6–10)

Хотя в Америке побиение детей камнями за ересь давно вышло из моды, «умеренный» христианин или иудей не скажут, что такого рода отрывки следует понимать «символически». (Фактически такие толкования запретил сам Бог, который во Второзаконии 12:32 говорит: «Все, что я заповедую вам, старайтесь исполнить; не прибавляй к тому и не убавляй от того».) Приведенный выше отрывок обладает таким же каноническим статусом, как и другие тексты Библии, и чтобы примирить Хорошую Книгу с современной жизнью, верующим приходится игнорировать подобные варварства.

Сегодня верующие становятся «умеренными» только по той причине, что они питаются плодами развития человеческого мышления на протяжении двух последних тысячелетий (такими, как демократия, политика[6]6
  Разумеется, здесь не следует забывать о проблемах самой демократии, особенно когда ее преждевременно навязывают странам с высоким уровнем рождаемости и низким уровнем грамотности, с этническими и религиозными конфликтами и нестабильной экономикой. Несомненно, существует такая вещь, как деспотизм для блага общества, и, возможно, это необходимый этап развития для многих стран. См. R. D. Kaplan, Was Democracy Just a Moment? Atlantic Monthly, Dec. 1997, p. 55–80; F. Zakaria, The Future of Freedom: Illiberal Democracy at Home and Abroad (New York: W. W. Norton, 2003).


[Закрыть], любые достижения науки, забота о правах человека, преодоление культурной и географической изоляции и т. п.). Двери темницы буквального понимания писаний открываются не изнутри. Умеренность верующих, которым чужд фундаментализм, отнюдь не свидетельствует об эволюции веры, скорее это результат многочисленных ударов современности, которая поставила под вопрос многие положения веры. В числе прочего человечество начало ценить доказательства и принимать только те представления, которые опираются на факты. В этом смысле даже самые радикальные фундаменталисты пользуются разумом, только разумный подход не распространяется на странные положения их веры. Скажите благочестивому христианину, что его обманывает жена или что замороженный йогурт делает человека невидимым, и он попросит у вас доказательств, как все обычные люди, и поверит вам лишь в той мере, в какой вы сможете подтвердить свои слова фактами. Но скажите ему, что книжка, лежащая около его кровати, была написана невидимым божеством, которое накажет вечным огнем того, кто не верит в странные утверждения этой книги о вселенной, и верующий, вероятнее всего, не попросит у вас никаких доказательств.

Религиозная «умеренность» появилась лишь по той причине, что сегодня самый темный человек просто знает о некоторых вещах больше, чем кто-либо во всем мире две тысячи лет тому назад, – причем эти знания во многом противоречат Писанию. Если мы хоть понаслышке знакомы с открытиями в медицине нескольких последних столетий, мы уже не можем думать, что болезни порождает грех или демоны, вселившиеся в человека. Узнав о том, какие расстояния отделяют одну часть вселенной от другой, большинство из нас (около половины, если точнее) уже не может всерьез верить в то, что мир был создан шесть тысяч лет назад (и что за это время свет отдаленных звезд достиг земли). Подобные уступки современности ни в коей мере не предполагают, что вера совместима с разумом или что религиозные традиции в принципе открыты к новым знаниям, просто сегодня у верующих появилась чрезвычайно острая необходимость игнорировать (или «интерпретировать по-новому») некоторые положения веры. Каждый человек, который совершал перелет в другой город, где ему делали операцию на открытом сердце, не может не признать (даже если он об этом не заявляет) того, что человечество узнало что-то новое о физике, географии, технике и медицине за те времена, что оно просуществовало после Моисея.

Не следует думать, что священные тексты сохранили свою убедительность за последние века (они ее утратили), но все дело в том, что мы их умело подкорректировали путем избирательного невнимания к некоторым отрывкам. Оставшиеся «хорошие отрывки» не были отброшены лишь по той причине, что мы все еще плохо понимаем нашу этическую интуицию и наши духовные способности. Если бы мы лучше знали, как работает человеческий мозг, мы бы, разумеется, нашли взаимосвязи между нашими состояниями сознания, нашими поступками и тем, как мы используем внимание. Что делает кого-то более счастливым, чем остальные? Почему любовь способствует счастью в большей мере, чем ненависть? Почему мы обычно предпочитаем красоту, а не уродство, порядок, а не хаос? Почему нам так приятно улыбаться и смеяться? И почему, когда смеемся вместе, это нас сближает? Что такое Эго – иллюзия или реальность? И если оно иллюзия, что из этого следует для нас? Есть ли жизнь после смерти? В итоге это вопросы для зрелого ума. Если человечество когда-нибудь обретет такой ум, большинство из религиозных текстов будут так же мало значить для мистиков, как они уже мало значат для астрономов.

Хотя в свете всего того, что мы узнали (и не узнали) о вселенной, религиозная умеренность может показаться нам разумной позицией, она не защищает нас от религиозного экстремизма и насилия. Люди, которые стремятся жить по букве священного текста, воспринимают «умеренных» верующих, как фундаменталистов-неудачников, которые, вероятнее всего, будут гореть в аду вместе со всеми прочими неверующими. Религиозная умеренность не позволяет никому из нас достаточно сурово критиковать религиозный буквализм. Мы не в праве назвать фундаменталистов безумцами, потому что они просто используют свою свободу веры; мы даже не можем сказать, что они ошибочно понимают саму религию, потому что они знают Писание лучше кого бы то ни было. «Умеренные» верующие вправе сказать только одно: мы не готовы так много платить – на личном и общественном уровне – за верность всему тому, чего от нас требует Писание. Это вовсе не новая форма веры и даже не новый подход к толкованию Писания, но просто капитуляция перед слишком человеческими вещами, которые в принципе не имеют никакого отношения к Богу. Религиозная умеренность есть продукт секулярного познания и неосведомленности относительно Писания – и потому мы не вправе, с религиозной точки зрения, ставить его на один уровень с фундаментализмом[7]7
  Bernard Lewis (The Revolt of Islam, New Yorker, Nov. 19, 2001, pp. 50–63; The Crisis of Islam: Holy War and Unholy Terror, New York: Modern Library, 2003) указал на то, что термин «фундаменталист» был создан американскими протестантами и потому может порождать недоразумения, когда его прилагают к приверженцам иных религий. Тем не менее мне кажется, что этот термин уже стал универсальным и его можно приложить ко всем тем, кто буквально следует какому-либо религиозному тексту. Я использую этот термин исключительно в широком значении. О том, какое отношение он имеет к исламу, разговор пойдет в главе 4.


[Закрыть]. Религиозные тексты однозначны и совершенны в каждой своей детали. В их свете религиозная умеренность предстает просто как нежелание во всем подчиниться Божьему закону. И когда «умеренные» верующие отказываются жить по букве священного текста, терпимо относясь к тем, кто так поступает, они в равной мере предают и веру, и разум. Пока ключевые положения веры – например, что мы знаем о существовании Бога и знаем, чего он хочет от нас, – не ставятся под сомнение, религиозная умеренность не помогает нам выйти из тупика.

Благожелательность большинства «умеренных» верующих не мешает вере быть просто отчаянным союзом надежды и неведения и не предохраняет от опасности, которая нас подстерегает в тех случаях, когда мы ограничиваем рамки применения разума в наших отношениях с людьми. Религиозная умеренность с ее попыткой сохранить все то, что еще можно использовать в традиционных религиях, закрывает двери для более мудрого подхода к духовности, нравственности и созданию тесных связей между людьми. «Умеренные» верующие, похоже, считают, что нам не нужно радикально новое понимание этих вещей, но что здесь достаточно разбавленной водой философии железного века. Они не предлагают нам использовать все творческие способности, все силы ума, чтобы искать ответы на вопросы этики, солидарности людей или даже духовного опыта, но утверждают, что нам достаточно без излишней критики относиться к древним суевериям и табу, чтобы сохранить вероучение, которое досталось нам в наследство от людей, страдавших от своего незнания. В какой другой сфере жизни возможно такое раболепство перед традицией? В медицине? В технике? Сегодня даже политика свободна от тех анахронизмов, которые все еще доминируют в нас, когда мы размышляем об этике и духовности.

Вообразим себе, что мы могли бы воскресить образованного христианина XIV века. Мы бы увидели, что он ничего не понимает во всем, за исключением вопросов веры. Его представления о географии, астрономии и медицине поразили бы даже ребенка, но при этом он знал бы все, что нужно, о Боге. Если бы он сказал, что земля есть центр вселенной или что трепанация черепа[8]8
  Трепанация – это процедура, в процессе которой путем сверления в черепе делают отверстия. Археологические находки показывают, что это одна из древнейших хирургических операций. Предположительно, ее применяли для лечения эпилепсии и психических болезней путем изгнания демонов. Хотя эту операцию иногда применяют и сегодня, это никогда не делается с целью освободить человека от злого духа, который выйдет из хозяина через дырочку в голове.


[Закрыть] является разумной медицинской процедурой, его сочли бы дураком, но его религиозные представления сохранили бы свою безупречность. Этому можно дать два объяснения: либо мы отточили до совершенства наши религиозные представления еще тысячу лет назад – тогда как наши познания в других сферах оставались крайне убогими, либо религия, которая хранит определенное вероучение, представляет собой особую область, в которой прогресс невозможен. Мы еще увидим, что второй вариант куда правдоподобнее первого.

Можем ли мы сказать, что религиозные представления с каждым днем обогащаются опытом людей? Если религия действительно связана с пониманием и отвечает на потребности человека, тогда ей должен быть присущ прогресс, ее доктрины должны становиться более, а не менее ценными для жизни. Прогресс в религии, как и во всех других сферах, должен был бы опираться на нынешние изыскания, а не на повторение доктрин прошлого. Любая истина здесь должна поддаваться проверке сегодня и ее описание не должно вступать в прямые противоречия со всем тем, что мы знаем о мире. Если рассматривать ее с этой точки зрения, мы увидим, что религия абсолютно неспособна продвигаться вперед. Она не справляется с изменениями в мире – культурными, технологическими и даже этическими. И это дает основания думать, что мы ее переживем.

«Умеренные» не желают никого убивать во имя Бога, однако они хотят, чтобы мы продолжали произносить слово «Бог» с таким видом, как будто мы понимаем, о чем идет речь. Кроме того, они не хотят, чтобы кто-то критиковал тех, кто действительно верит в Бога их отцов, потому что толерантность – священна (быть может, священнее всего остального). И если кто-то прямо и правдиво говорит о положении дел в нашем мире – скажем, о том, что и Библия, и Коран содержат целые горы тарабарщины, направленной на разрушение жизни, – он выступает против толерантности, как ее понимают «умеренные». Но сегодня соблюдение таких правил политкорректности слишком дорого нам обходится. Мы должны, наконец, понять, какую цену платим за поддержание вежливого неведения.