Текст книги "Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку"

Дофин (очевидный наследник) был хрупким и болезненным пятнадцатилетним мальчиком, который упал в обморок при виде крови Генриха. Шаткое перемирие между Екатериной и Дианой всецело зависело от здоровья короля, как и фальшивый мир между другими политическими фракциями. Обе королевских свадьбы, не говоря уже о мире в Европе, теперь находились под угрозой.

Когда Генриха сняли с коня, он по-прежнему пребывал без чувств. Монтгомери обратился к толпе с довольно неуместной речью, умоляя короля простить его, но отрубить ему голову и руки. Когда король пришел в себя, то простил графа и обошелся без казни и других физических наказаний. После этого Генрих то терял сознание, то возвращался к жизни и в конце концов настоял на том, чтобы встать и пойти (хотя и не без поддержки) в свою дворцовую спальню. Его врачи удалили из глаза десятисантиметровую щепку, но им пришлось оставить на месте множество более мелких.

Среди врачей, ухаживавших за королем, был Амбруаз Паре. Худощавый, подтянутый мужчина, Паре занимал должность королевского хирурга, не такую престижную, как может показаться. Сын краснодеревщика, он происходил из городка на севере Франции, где учился на «цирюльника-хирурга». Такие мастера могли выполнять несложные хирургические операции, что отличало их от «настоящих» врачей. Он мог начинать рабочий день в шесть утра, подстригая бороды и ровняя парики, а после обеда ампутировать гангренозную ногу. В начале XIII века католическая церковь постановила, что истинные христиане, включая врачей, не могут проливать кровь, поэтому лекари рассматривали хирургов как мясников.

В начале своей карьеры Паре стоял даже ниже большинства хирургов, потому что не знал латыни. Он также не имел достаточно денег, чтобы заплатить за врачебный патент, поэтому в 26 лет стал военным хирургом, сопровождавшим армию в обозе, без воинского звания и регулярного жалованья. Раненые солдаты расплачивались чем могли, будь то бочонок вина, лошадь, полукрона или (случалось и такое) алмазы.

Паре тянул лямку военной службы изо дня в день, днем беседуя с генералами и напиваясь по вечерам с младшими офицерами. За следующие тридцать лет он принял участие в семнадцати военных кампаниях по всей Европе. Но первое важное открытие он сделал еще новичком.

Амбруаз Паре, один из участников «поединка нейрохирургов». (Национальная медицинская библиотека)

Большинство врачей в начале XVI века считали порох ядовитым и прижигали даже легкие пулевые раны кипящим бузинным маслом. К своему ужасу, как-то вечером после боя Паре обнаружил, что у него закончилось бузинное масло. С большой опаской он стал врачевать своих пациентов пастой из яичных желтков, розовой воды и скипидара. Он ожидал, что «нелеченые» солдаты умрут, но на следующее утро они чувствовали себя хорошо – на самом деле гораздо лучше тех, кто корчился от боли при обработке кипящим маслом. Паре осознал, что он провел поразительно удачный эксперимент, после которого экспериментальные пациенты шли на поправку значительно быстрее по сравнению с контрольной группой.

То утро изменило его взгляды на медицину. Паре больше никогда не пользовался кипящим маслом и стал совершенствовать свою пасту из яичных желтков и скипидара. (С годами рецепт несколько изменился и стал включать земляных червей.) На более глубоком уровне это научило Паре экспериментировать и самостоятельно наблюдать результаты, независимо от мнения старинных авторитетов.

На самом деле это было символическое обращение в новую веру; отказавшись от кипящего масла и других средневековых предрассудков, Паре фактически отрекся от средневекового менталитета, принимавшего на веру медицинские советы далеких предков.

Как явствует из врачебных отчетов Паре, он жил в эпоху почти гротескного насилия: в один день он мог лечить двенадцатилетнюю девочку, изувеченную ручным львом короля, а в другой – буквально упираться ногой в лицо герцогу, чтобы выдернуть отломившийся наконечник копья. Но Паре проделывал все это весьма уверенно, а готовность к экспериментам делала его хирургом-изобретателем.

Он разработал новое устройство для «трепанации» черепа, то есть для бурения отверстий в костях с целью ослабить давление на мозг, возникающее от воспаления или избытка спинномозговой жидкости. Он также изобрел тесты для различия – при особенно кровавых ранах головы – между жиром, который можно было безопасно удалять, и кусочками жировой ткани мозга, не подлежавшими удалению. (В двух словах: жир плавает в воде, а мозг тонет; жир растопляется на сковороде, мозг съеживается.)

Описывая выздоровление пациента, Паре обычно с пренебрежением отзывался о собственной роли. Ему принадлежит знаменитое изречение: «Я лечил больного, Бог исцелил его». Но многочисленные успехи, граничившие с чудом, принесли Паре заслуженную известность, и в конце концов Генрих назначил его «королевским хирургом».

Несмотря на опыт в лечении ран головы, Паре по-прежнему стоял ниже королевских врачей в медицинской иерархии, и ему пришлось уступить их требованиям в жаркой дискуссии в первые часы после инцидента. Лекари насильно скормили Генриху порцию ревеня с пеплом египетской мумии (должно быть, Паре закатывал глаза, пересказывая это в частных беседах), а потом отворили королю кровь, хотя у него уже открылось спонтанное кровотечение из прямой кишки.

Английский посол отметил, что в первую ночь король «очень дурно отдыхал», но большинство врачей сохраняли оптимизм и сходились на том, что, если не считать правого глаза, повреждения были незначительными. Действительно, когда король пришел в себя на следующее утро, он как будто сохранил здравый рассудок.

Амруаз Паре разработал новое устройство для «трепанации» черепа, то есть для бурения отверстий в костях с целью ослабить давление на мозг.

Но скоро Генрих обнаружил, что Екатерина фактически захватила власть во Франции. Он спросил о судьбе Монтгомери и с недовольством узнал, что шотландец, не доверявший Екатерине, уже бежал из страны. Генрих вызвал свою любовницу, но Екатерина уже расставила солдат у дверей дворца, чтобы воспрепятствовать прибытию Дианы. Но, пожалуй, самым поразительным было известие о ее приказе обезглавить четырех преступников, чтобы врачи Генриха могли ставить эксперименты над их головами с обломком копья Монтгомери и выработать метод лечения.

Между тем конный гонец торопился на северо-восток через леса и поля, направляясь в Брюссель, где находился двор короля Испании Филиппа II. (Как ни странно, тогда испанские короли жили на покоренных территориях Северной Европы.) Хотя недавний мирный договор оговаривал бракосочетание Филиппа с дочерью Генриха, тот не снизошел до присутствия на собственной свадьбе, заявив, что «испанские короли не бегают за невестами». Он послал герцога в качестве своего представителя на свадебной церемонии.

Для законной «консумации» брака герцог вечером вошел в спальню принцессы, снял сапоги и рейтузы и сунул ногу под одеяло, чтобы погладить обнаженное бедро девушки. В Париже ходило много непристойных догадок о том, могла ли такая любезность удовлетворить ее (1)[5]5
  Занимательные и познавательные примечания автора даны в конце книги.


[Закрыть]. Несмотря на свою надменность, Филипп хотел, чтобы Генрих продолжал жить, и вскоре после прибытия гонца он вызвал своего лучшего врача, единственного человека в Европе, чей опыт в изучении головного мозга соперничал с опытом Паре.

Еще подростком во Фландрии Андреас Везалий препарировал кротов, мышей, кошек, собак и любых других животных, которых он мог поймать. Но расчленение животных не вполне удовлетворяло его, и довольно скоро он последовал за своей истинной страстью: расчленением людей. Он стал грабить могилы по ночам, иногда устраивая схватки с собаками за останки трупов. Он также бродил ночью за городскими воротами и снимал с виселиц скелеты и трупы, карабкаясь по десятиметровым столбам, чтобы срезать болтавшихся в петле карманников и убийц, и считал себя счастливчиком, если вороны не успели сильно повредить их тела. Он тайком проносил трупы в город под одеждой, а потом неделями хранил их в своей спальне и тщательно препарировал, словно каннибал, смакующий трапезу. Ему также нравилось ощупывать органы и даже раздавливать их, чтобы посмотреть, что вытекает наружу. Каким бы жутким ни выглядело его увлечение, оно произвело революцию в науке.

В конце концов Везалий поступил в медицинскую школу. Как и у всех его коллег за последние тринадцать столетий, его медицинское обучение в основном состояло из запоминания трудов Галена, родившегося в 129 году нашей эры. Тогда препарирование людей находилось под запретом, но, к счастью для Галена, он был врачом римских гладиаторов, что обеспечивало наилучшую подготовку для анатома: раны гладиаторов часто бывали чрезвычайно тяжелыми, и он видел больше внутренностей, чем любой из живущих в то время.

Вскоре Гален основал анатомическую школу. Его работа была настолько оригинальной и всесторонней, что ни один из последователей так и не смог приблизиться к нему. В эпоху Возрождения анатомия как наука по-прежнему находилась на стадии младенчества, и большинство «анатомов» старались как можно меньше заниматься вскрытиями. Лекции по анатомии тоже выглядели анекдотично: главный специалист восседал на троне и вслух цитировал Галена, а его ученики внизу препарировали животных и показывали их внутренности. Анатомия была теорией, а не наукой.

Андреас Везалий, другой участник «поединка нейрохирургов». (Национальная медицинская библиотека)

Везалий – смуглый мужчина с густой черной бородой – обожал Галена, но после самостоятельного погружения в человеческую плоть стал замечать расхождения между старинным учением и свидетельствами, лежавшими на его анатомическом столе. Сначала Везалий отказывался верить собственным глазам и внушал себе, что, должно быть, ему попадаются трупы с врожденными уродствами. Он даже увлекся теорией, согласно которой человеческое тело изменилось со времен Галена, – вероятно, потому, что теперь мужчины носили плотно облегающие штаны и рейтузы, а не тоги.

Но в конце концов Везалию пришлось признать, что Гален заблуждался, хотя это и казалось немыслимым. Около 1540 года он составил список из двухсот вопиющих ошибок и пришел к выводу, что Гален дополнял свою «гладиаторскую» работу анатомированием овец, коз, быков и обезьян, а потом экстраполировал собранные данные на людей.

Благодаря этому бестиарию у человека появились дополнительные доли печени, двухкамерное сердце и мягкие «рожки» на матке, наряду с другими мутациями.

Недостатки Галена стали особенно явными, когда Везалий перешел к изучению мозга. Гален препарировал в основном коровьи мозги, в изобилии доступные на римских бойнях.

К несчастью для Галена, человеческий мозг устроен несравненно сложнее, чем коровий, и в течение тысячи трехсот лет медики пытались объяснить работу мозга на основе совершенно ошибочных представлений о его устройстве.

Везалий поклялся реформировать анатомию как науку. Он бросал вызов соперникам и даже стал разоблачать видных «анатомов», никогда не препарировавших человеческое тело. (Об одном из них Везалий презрительно сказал, что тот никогда не видел человека с ножом в руке, кроме как за обеденным столом.) Что важнее, он получил доступ к более широкой аудитории, когда написал один из основополагающих трудов западной медицины, De Humani Corporis Fabrica — «О строении человеческого тела».

За исключением нескольких грубых набросков в других книгах, это был первый труд по анатомии, включавший реалистические изображения людей. И что это были за рисунки! Везалий искал лучшего местного художника для создания иллюстраций к своему великому труду, а поскольку тогда он работал в Падуе, это оказался Тициан, чья художественная школа придала «моделям» эстетическую форму.

В отличие от современных учебников тела в книге не лежат безжизненно на столе. Они поднимаются, ходят и позируют, как античные статуи. Некоторые устраивают настоящий стриптиз своей плоти, снимая слой за слоем и обнажая внутренние органы и кости. В более мрачных сценах тела свисают с веревок или вздымают руки в скорбной молитве. Один скелет копает собственную могилу, другой задумчиво смотрит на череп в позе «Увы, мой бедный Йорик!». Подмастерья Тициана прорабатывали даже задний план рисунков, где трупы резво скачут посреди прекрасных холмистых пейзажей в окрестностях Падуи.

Рисунки из трактата Андреаса Везалия «О строении человеческого тела», одной из самых красивых из когда-либо изданных научных книг. (Национальная медицинская библиотека)

Благодаря непревзойденному реализму живописи и скульптуры той эпохи трактат «О строении человеческого тела» стал одним из величайших союзов науки и искусства (2). В рисунках из седьмого, заключительного тома, посвященного мозгу и соседним структурам, впервые перечислены десятки важных подробностей. Другие анатомы смотрели на мозг, но Везалий в буквальном смысле увидел его глазами великого художника.

Везалий, славившийся своей придирчивостью, скрупулезно продумывал все подробности издания своего труда, включая бумагу и шрифт, и ездил через Альпы из Италии в Швейцарию, чтобы наблюдать за типографскими работами.

Для первого экземпляра он нашел другого художника, который вручную раскрасил рисунки, потом изготовил алый бархатный переплет и преподнес книгу в дар Карлу V, императору Священной Римской империи. Это было в июне 1543 года, и по любопытному совпадению всего через неделю после издания трактата Николая Коперника «О вращении небесных сфер».

Но если этот труд, написанный семидесятилетним астрономом, убирал человека из центра мироздания, то книга двадцативосьмилетнего анатома возвышала человека и славила его как чудо архитектуры. Это почти языческое обожествление человеческого тела радовало далеко не всех и даже пришлось не по вкусу отдельным анатомам, которые порочили Везалия и требовали убрать всяческую критику работ Галена.

Бывший наставник Везалия обозвал его Везанусом («безумец» по-латыни) и изобразил его с лаконичным анатомическим каламбуром, прикрепленным к задней части. Но Карл V, несведущий в медицинских вопросах, был в восторге от трактата и назначил Везалия своим придворным врачом.

Однако в 1559 году Карл V умер, и Везалий оказался при дворе его сына, холодного и отчужденного Филиппа. Большую часть времени он лечил вельмож от подагры, запоров и венерических болезней, что оставляло мало времени для настоящих исследований. Поэтому неудивительно, что после известия о трагическом происшествии с королем Франции Везалий поспешил в Париж на перекладных почтовых каретах, преодолев триста километров за сорок восемь часов.

Вскоре он встретился с Паре, и современные неврологи наверняка кусают локти при мысли об этой встрече: двое титанов наконец сошлись друг с другом! Вообще-то, они едва не встретились раньше, когда армия, где служил Везалий, взяла в осаду армию Паре. Теперь им представилась возможность для поединка лицом к лицу, и эти два гордых честолюбивых человека, скорее всего, ходили кругами, присматриваясь друг к другу. Но у них было мало времени на конкурентные игры.

Если верить заметкам современников, то королевская спальня к тому времени превратилась в настоящий зверинец. Вокруг бегали собаки, аптекари резали травы и крошили мумии в ногах кровати, а придворные кружили как стервятники, нарушая покой Генриха.

Король лежал в постели под балдахином, накрытый толстыми одеялами, но с обнаженной грудью. Его лицо гротескно распухло, а шея одеревенела, как жесткий французский багет. Он по-прежнему мог видеть левым глазом, но правый вытек от удара и обнажил кость глазницы, а повязка регулярно пропитывалась вытекавшим гноем.

С учетом современного опыта таких травм, можно предположить, что Генрих испытывал металлический привкус во рту. Но хуже всего – он, несомненно, чувствовал приближение черного грозового облака и сильную головную боль, пульсирующую в затылке.

В моменты просветления Генрих храбро пытался управлять государственными делами, диктовал письма, занимался организацией бракосочетания своей сестры и даже осуждал «лютеранское отродье». Но по мере развития внутричерепной опухоли и усиления головных болей его мысли начинали путаться, а рассудок то омрачался, то прояснялся. Его сон был прерывистым, и он регулярно просил играть успокаивающую музыку (что всегда исполнялось) или пустить к нему Диану Пуатье (в чем ему неизменно отказывали).

Волшебным образом Паре и Везалий не нашли никаких трещин на черепе Генриха. (С древних времен у врачей было несколько способов поиска трещин. Они либо капали чернила на макушку и смотрели, где проступает окрашенная жидкость, либо стукали по черепу палочкой и слушали звук, который у целого черепа отличается от поврежденного во многом так же, как звук целого и треснувшего колокола.)

Многие придворные медики обрадовались этому известию и объявили, что Генрих будет жить; как и большинство врачей того времени, они считали, что мозг не может претерпеть серьезного ущерба в отсутствие трещин в черепе, точно так же, как желток нельзя повредить, не разбив яйцо. По законам многих стран, смерть от удара по голове даже не считалась убийством, если череп оставался целым. Нужно признать, что проломленный череп действительно выглядит гораздо ужаснее, чем целый, поэтому такие рассуждения имели некоторый смысл.

Везалий и Паре рассуждали по-разному. Встретившись с королем, Везалий достал белую тряпку и попросил Генриха прикусить ее, а потом вдруг вырвал у него из рта. Тело Генриха содрогнулось, он вскинул руки к голове и закричал от боли. Можно представить, что при виде такой дерзости десятки мечей вылетели из ножен, но этот трюк убедил Везалия в том, что Генрих умрет. Автор трактата «О строении человеческого тела» лучше других знал, как непрочен человеческий мозг, – вы можете вычерпать его ложкой, как авокадо, – и долгий опыт подсказывал ему, что люди с такой острой болью обычно не выживают.

Со своей стороны, Паре опирался на боевой опыт. Довольно часто солдат, пораженный в голову пулей или осколком пушечного ядра, не выказывал внешних симптомов, и его рана даже могла не кровоточить. Но его сознание то уходило, то возвращалось, пока мозг не замыкался в себе. Для решения этой загадки Паре прибегал к быстрому вскрытию. Тогда вскрытие считалось незаконным, но на поле боя удавалось избегать многих условностей. Когда Паре проводил тайное препарирование, то часто обнаруживал распухшую, поврежденную и даже омертвевшую мозговую ткань внутри черепа – признак спорного нового диагноза: тяжелого сотрясения мозга.

Паре также видел случаи, когда удар приходился в одну сторону головы, но повреждения мозга оказывались сосредоточенными на противоположной стороне – так называемая травма от противоудара. Фактически, такие травмы чаще всего оказывались смертельными. Поэтому в своем предсказании, превзошедшем даже Нострадамуса, Паре предположил, что мозг Генриха испытал смертельное сотрясение от противоудара, и наибольший ущерб был сосредоточен в затылочной области.

Оба врача опирались на разный опыт в своем выводе, что король уже не жилец на этом свете, но оба отвергали старинный императив о том, что кровавые раны головы обязательно являются наихудшими. Вместо первостепенного внимания к трещинам, переломам и потере крови они сосредоточились на мозге.

По законам многих стран смерть от удара по голове не считалась убийством, если череп оставался целым.

Что касается лечения, они обсудили возможность трепанации королевского черепа для удаления избыточной жидкости и «дурной» крови, но риск перевешивал возможную выгоду, и они отказались от этой идеи. Тем временем они изучили головы обезглавленных преступников. Здесь история не сохранила точной методики – то ли каждую голову закрепили в тисках для создания неподвижной мишени, то ли подвесили головы на веревке, как пиньяты[6]6
  Пиньята (исп.) – детский праздничный набор, подвешенный в глиняном горшке, который должен найти и разбить ребенок с завязанными глазами.


[Закрыть] – но обрубок копья Монтгомери изрядно поработал над ними. Это была зловещая смесь средневековой жестокости и современного экспериментального ража, и Паре с Везалием с энтузиазмом изучили результаты. Увы, головы не послужили источником вдохновения для оптимального лечения.

Оба врача могли бы узнать гораздо больше, просто наблюдая за королем, чьи страдания предвещали многие великие открытия в последующие четыреста лет развития неврологии. Генрих продолжал приходить в сознание и терять его, очерчивая границы бессознательного. Он страдал от припадков и временного паралича, двух недугов, которые в те дни оставались загадкой.

Странным образом паралич и припадки охватывали лишь одну половину его тела в любое данное время; в ретроспективе это ясно указывало, что мозг контролирует обе половины тела независимо друг от друга. Зрение Генриха тоже отключалось и восстанавливалось, указывая на то, что задняя часть мозга (где Паре ожидал найти травму от противоудара) контролирует зрение.

Хуже всего, головная боль Генриха продолжала распространяться; это говорило Паре, что его мозг распухает, а кровеносные сосуды внутри черепа повреждены. Как известно в наши дни, воспаление и давление жидкости может уничтожать клетки мозга, разрушая структуры и переключатели, управляющие телом и разумом. Трещины и сквозные раны в черепе фактически могут спасать жизнь людям, давая возможность для стока крови или пространство высвобождения опухоли. История неврологии доказала, что мозг обладает поразительной живучестью, но не может противостоять давлению, и вторичные эффекты травмы, такие как опухоль, часто бывают более смертоносными, чем первоначальный удар.

Король Франции Генрих II в конце концов умер от внутричерепного кровоизлияния в час ночи 10 июля. Королева Екатерина распорядилась ежедневно проводить по шесть поминальных месс в каждой церкви и заглушить церковные колокола, до сих пор звонившие за его здравие. В этой внезапной и зловещей тишине Везалий и Паре приступили к своему знаменитому вскрытию.

Вскрыть тело короля – и даже предложить подобное – было смелым поступком. В ту эпоху анатомы могли вскрыть тело человека по одной из двух причин: для публичной лекции или для судебной медицины.

В середине XVI века в некоторых городах, особенно в Италии, запрет на анатомические исследования был ослаблен, но лишь частично: власти могли разрешить провести одно вскрытие в год (обычно зимой, чтобы избежать быстрого разложения), но только для преступников, так как приговор «казнить и расчленить» позволял еще немного ужесточить наказание для нарушителей закона.

Во многих королевствах вскрытия были ограничены подозрением на отравление, детоубийство и другие вопиющие злодеяния. А в некоторых случаях «вскрытие» не требовало фактического вскрытия тела. Неясно, почему Екатерина разрешила Паре и Везалию провести полное вскрытие тела Генриха, поскольку все знали, кто и как убил его, но история благодарна ей за это разрешение.

Везалий изложил последовательность вскрытия черепа в трактате «О строении человеческого тела». Обычно это подразумевало отсечение головы, что облегчало изучение мозга, но из уважения к королю ему просто приподняли голову, положив деревянную плашку под заднюю часть шеи. Потом кто-то ухватил короля за седеющие волосы, чтобы удерживать голову в ровном положении, а другой человек (предположительно, сам Везалий) начал пилить лобную кость в паре сантиметров над бровями.

Страдания Генриха II предвещали многие великие открытия в последующие четыреста лет развития неврологии.

Сделав круговой надпил и убрав свод черепа, Везалий перешел к мягким оболочкам мозга. В книге Везалий предлагал ученикам подцеплять оболочки ногтями больших пальцев и разворачивать их. Затем он советовал запускать пальцы внутрь и ощупывать каждую складку: препарирование для него было тактильным, а не только визуальным действием. Но в случае с Генрихом Везалий снова предпочел воздержаться от вольностей – возможно, потому, что мозг короля выглядел далеко не так «аппетитно». Передние и боковые доли выглядели нормально, но на задней стороне, противоположной месту удара (3), Везалий и Паре обнаружили скопления крови под мозговой оболочкой, похожие на волдыри, готовые прорваться. Сам мозг в заднем отделе пожелтел и начал разлагаться; гнойная масса уходила на палец в глубину и на два пальца в ширину. Что не менее важно, хирурги обнаружили, что деревянные щепки от копья Монтгомери вообще не проникли в мозг.

Не вполне ясно, что могли думать Везалий и Паре о смертельной травме, если подходить к делу с современной точки зрения. В своих отчетах они часто прибегали к фразам о «нарушенных гуморах» и «животных духах», покидавших тело Генриха.

Они ничего не знали о нейронах и локализации мозговых функций. Вполне вероятно, что осколки копья Монтгомери могли привести к инфекции, ослабившей Генриха и ускорившей его смерть; такого осложнения они не могли предусмотреть. Но оба достаточно хорошо понимали, что «сгущение» и «разложение» в задней части мозга, наряду со скоплением застоявшейся крови, в конце концов убило Генриха.

Травма мозга могла быть смертельной даже без трещин в черепе. Доказав это, Везалий и Паре значительно превзошли предсказания Нострадамуса, который разглагольствовал о львах и золотых клетках.

Врачи догадались, какой ущерб и в каком месте был причинен мозгу Генриха, а потом экспериментально подтвердили это. Они доказали, что настоящие ясновидящие – это ученые.

Последствия смерти Генриха уничтожили почти все, что было ему дорого. После него французским королям было запрещено принимать участие в рыцарских турнирах ради их собственной безопасности.

Диана Пуатье была вынуждена отдать королевские драгоценности и поместья и покинуть место при дворе, которое она занимала как фаворитка Генриха. Новый король Франции, немощный Франциск II, умер через полтора года от воспаления уха после охоты на вепря. Следующему наследнику престола, Карлу IX, исполнилось лишь десять лет, поэтому Екатерина – итальянка из рода Медичи – стала регентом Франции.

На самом деле смерть Генриха была тяжким ударом для Екатерины: несмотря на его пренебрежительное отношение, она любила его и даже поменяла свою первоначальную королевскую эмблему (радугу) на сломанное копье. Но ее политика за следующие несколько лет обманула его надежды на мир и предшествовала десятилетиям гражданской войны между католиками-роялистами и протестантами.

Эти противоречия достигли кульминации в Варфоломеевскую ночь в августе 1572 года, когда началась резня, скорее всего, организованная по приказу Екатерины. Хотя она была задумана как избирательный удар по главным лидерам протестантов, убийства порождали новые убийства, и толпы фанатиков сеяли смерть среди тысяч людей. Историки считают, что на самом деле Варфоломеевская ночь продолжалась несколько месяцев.

Одной из мишеней среди протестантов был не кто иной, как граф Монтгомери, который отправился в изгнание после поединка с Генрихом и отрекся от католичества. После Варфоломеевской ночи Монтгомери бежал в Англию, но вернулся через год и сражался на стороне протестантов, занявших Нормандию и угрожавших завоевать всю Северную Францию. После долгого преследования он был захвачен роялистами в 1574 году, и Екатерина с мстительным удовольствием наблюдала за четвертованием и обезглавливанием человека, которого она по-прежнему считала виновным в смерти ее мужа.

Амбруаз Паре ухаживал за Франциском II на его смертном ложе в 1560 году. Воспаление внутреннего уха привело к накоплению жидкости в мозге, но Паре снова отказался провести трепанацию королю Франции. Никто не знает, почему это произошло, и ходили гнусные слухи, что Паре (как в трагедии «Гамлет») закапал яд в ухо молодого короля, – вероятно, по требованию Екатерины, чтобы она могла править как регент.

Но есть и другая причина, по которой Паре не стал прибегать к чрезвычайным мерам. Риск, связанный с трепанацией, был довольно высоким, и он понимал, что его могут обвинить в любой неудаче. Это было особенно верно, поскольку к тому времени Паре обратился в протестантскую веру, и его положение при дворе Ее Величества было довольно шатким. Двенадцать лет спустя ему едва удалось избежать гибели во время резни в ночь Святого Варфоломея.

Профессиональные боксеры, футболисты и хоккеисты игнорируют сотрясения мозга по принципу «нет крови, нет вреда».

Тем не менее во время мирных периодов в Париже работа Паре продвигалась успешно. Он написал руководство для военных хирургов и учебник по анатомии с большими заимствованиями из Везалия. Паре не видел в этом ничего плохого и называл свой плагиат «таким же безвредным, как свеча, зажженная от пламени другой свечи». Он вел энергичную кампанию против использования толченых мумий, рогов единорога и других фальшивых препаратов. Что более важно, вскрытие Генриха вдохновило Паре на создание книги о ранениях головы. Она привлекала внимание к опасности ударных травм мозга и скопления жидкостей и продолжила важную работу по сопоставлению отдельных травм с конкретными симптомами, что стало modus operandi[7]7
  Способ действия (лат.).


[Закрыть] неврологии на протяжении следующих четырехсот лет. Лучший в мире хирург провел последние годы в Париже, служил четырем королям и умер в своей постели в одном из пяти принадлежавших ему домов.

Конец Везалия был более печальным. Через месяц после смерти Генриха король Филипп покинул холодный Брюссель и переехал в солнечную Испанию. Везалий последовал за ним и вскоре пожалел об этом. Есть две разные истории о том, почему Везалию в конце концов пришлось бежать из Испании.

Менее вероятная гласит, что Везалий слишком поспешил с началом вскрытия одной аристократки и в процессе обнаружил, что ее сердце все еще бьется. Ее семья якобы обратилась с жалобой к инквизиторам, и Везалий спас свою жизнь, лишь согласившись совершить паломничество в Иерусалим.

Вторая история – судя по всему, более правдивая – выглядит еще более странно. Дон Карлос, наследник испанского престола, был хилым и болезненным подростком. Никто не испытывал к нему особой симпатии, поскольку он вдобавок был психопатом. Он якобы родился с зубами и находил удовольствие в том, чтобы кусать до крови соски своих кормилиц, а в детстве любил жарить животных заживо. В подростковом возрасте он перешел к изнасилованию юных девушек.

Однажды вечером в 1562 году инфант побежал вниз по лестнице, чтобы перехватить горничную, за которой он шпионил, и тут кара судьбы настигла его. Он споткнулся, полетел кувырком и расшиб голову у подножия лестницы, где пролежал некоторое время. Испанские врачи не смогли вылечить принца, поэтому Филипп послал за Везалием. Тот обнаружил маленькую, но глубокую красную ранку у основания черепа Карлоса и предложил провести трепанацию, чтобы уменьшить давление.