Текст книги "Расчет вслепую"

Та же мысль возникала и у меня. Хьюго был прекрасным рулевым, и он знал Пултни вдоль и поперек. Если бы у штурвала нес вахту он, то никогда не дал бы яхте приблизиться к Зубьям в такую ночь, как прошлая. Об этом я много думал и сказал сейчас.

– Если только что-нибудь не пошло наперекосяк на этой твоей лодке, – не сразу откликнулся Чифи. Хорошей лодкой, по мнению Чифи, мог считаться лишь «Королевский ковчег», укрепленный где только можно кусками железнодорожных рельсов.

– Ни одна из этих ваших чертовых гоночных яхт не пригодна для морского плавания. Погляди на Эдварда Бейса...

Я устал слушать, будто мои лодки не пригодны для морских просторов.

– Почему бы тебе не заткнуться? – сказал я.

Чифи посмотрел на меня. Его глаза казались менее острыми, чем обычно, он уже основательно нагрузился. Чифи тоже любил Хьюго.

– Бейс выглядел не слишком весело, когда я видел его вчера у Спирмена. Полагаю, с его «Кристаллом» не все в порядке.

Эд Бейс – еще один старожил Пултни. Он, Хьюго и я сдружились, едва научившись ходить. Пултниевские регаты, до того как здесь появились большие деньги, были не чем иным, как соревнованиями между Бейсом и его командой и мальчишками Эгаттерами. Мы весьма упорно практиковались на шверботе[17]17
  Швербот – мелкосидящий спортивный парусный ботик или шлюпка с выдвижным килем (доской, опускаемой в воду из корпуса судна с днища).


[Закрыть] класса 505. А еще курили тайком крепчайший табак в сарае для сетей Чифи, бегали за девчонками, в том числе за Салли. Короче, одна банда.

После смерти отца Эд унаследовал ферму, расположенную недалеко от побережья. Когда-то земля Бейсов простиралась до самого берега, но Миллстоун за гроши приобрел прибрежную часть у двоюродного брата Эда. Кузен выпросил у Эда землю якобы для создания овцеводческой фермы. Эд, простак и добрая душа, уступил, а Миллстоун перекупил у кузена участок и наставил на нем одноэтажные коттеджи.

Это типично для Эда, он, если исключить гонки, был не способен на какие-либо хитрости. Имея порядочно земли, Эд задолжал банку. Его сорокафутовый шлюп «Кристалл» не мог выручить: быстроходная лодка, но корпус сделан из сплава двух металлов, которые плохо сочетались друг с другом. Охотников купить не сыскалось. Ходили слухи, что такое судно даже содержать слишком дорого.

– Ты с ним говорил?

– Он просил, чтобы ты заглянул, – сказал Чифи. – Ладно, я ухожу. Ты должен проверить все-таки этот свой чертов руль. Я слышал много пакостей.

– Ничего невозможно проверить, пока не вытащим «Эстета». Но я собираюсь навестить Генри Чарлтона в «Стоук-Мандевиле» на всякий случай, если он что-нибудь вспомнит.

Я прикончил пиво и потащился по крутой мостовой с мыслью: надо позвонить Хьюго и поговорить о «Кристалле», вдруг сумеем чем-то помочь. Затем я вспомнил, что Хьюго нет.

Глава 4

Дома я устало застелил постель, вымыл посуду. Затем налил виски, поставил пластинку Джона Колтрейна на проигрыватель и заходил по комнате как в сумрачном забытьи, бессмысленно поправляя картины на стене, переставляя с места на место безделушки. Я остановился перед небольшой зеркальной коробочкой, где хранилась бронзовая медаль, завоеванная мною на Олимпийских играх в Монреале. Глядя на нее, я старался вспомнить прилив сил, испытанный там, свою уверенность, что теперь в жизни у меня все всегда будет в порядке. В зеркале я увидел худое лицо, светлые волосы, торчащие спутанными прядями над узкими скулами, впалые щеки и глубоко провалившиеся глаза, под которыми набрякли мешки. Это было лицо не олимпийского чемпиона, а человека, ставшего причиной смерти своего брата, некой личности, чья профессиональная пригодность теперь находилась под сомнением.

– Да! – сказал я. Отражение в зеркале нисколько не походило на Чарли Эгаттера, каким его знали читатели «Яхтсмена» или зрители программ Би-би-си, посвященных парусному спорту. Тот Эгаттер – и так было на самом деле – выглядел загорелым подтянутым оптимистом. А серые пессимисты, подобные тому, сегодняшнему, в зеркале, не могут рассчитывать на успешную карьеру.

– Да! – сказал я снова. Я выключил стереопроигрыватель, вылил остатки виски в раковину и принял душ. Затем вывел «БМВ» из гаража и поехал прочь от побережья, оставляя за собой ржавую пыль.

До дороги А303 двенадцать миль, а там недалеко окраины Лондона.

По пути я позвонил в госпиталь. Мне сказали, что Генри в сознании и способен разговаривать. Пока я пробивался на «БМВ» сквозь поток машин, я старался не думать о том, что он может сказать. Я знал, что Генри меня не любит, и, признаться, он мне тоже не слишком нравился. Он всегда стремился создать впечатление, будто мир построен исключительно для его нужд, а окружающие существуют только для того, чтобы выполнять его распоряжения или оказываться побежденными в конкуренции с ним. Я не встречал другого такого человека, который бы так отчаянно нуждался в победах, как Генри. Он был то груб, то покровительственен по отношению к Чифи, а к Хьюго относился так, будто тот был его изобретением.

Ровно в два часа я прибыл в госпиталь «Стоук-Мандевиль». С тревогой шел я за бойкой сестрой по солнечным коридорам, покрытым зеленым линолеумом.

– Думаю, он будет рад увидеть вас, – сказала она. – Но даю вам на свидание не больше пяти минут.

Генри лежал в отдельной палате. Лицо выглядело крупным и красным на фоне подушки и гипсовой повязки, покрывавшей верх туловища. Мои глаза скользнули по возвышающейся под одеялом нижней части тела. Обычно в теле чувствуется какое-то напряжение. У Генри оно отсутствовало. Только глаза двигались, затуманенные и налитые кровью.

– Генри, я пришел, чтобы сказать, как я сожалею...

– Благодарю, – произнес он невнятно.

– Что произошло?

– Я стукнулся головой. Не мог пошевелиться. – Он явно был одурманен лекарствами. Видимо, в госпитале ему не рассказали всего.

– Гонки, – сказал я. – Можешь ты говорить об этом?

– Кто победил? – спросил Генри.

– Бистон.

– Проклятье! – сказал он. На миг его глаза прояснились. – А что ты тут делаешь?

– Я хотел бы узнать, как... что случилось, – начал я медленно. Не имело смысла притворяться перед Генри, будто мы испытываем симпатию друг к другу.

– Что же, я скажу тебе. Зубья были с подветренной стороны. Шли хорошо, держали на створ причального маяка. – Он нахмурился. – Управление отказало. Штурвал не слушался, никак. Дальше не помню. А как Хьюго?

Вошла сестра.

– Ну, мистер Чарлтон, давайте подготовимся к визиту доктора?

– Как Хьюго? – переспросил Генри.

– Не беспокойтесь о нем, – сказала сестра.

– Вот что! – Внезапно Генри заговорил четко и громко. – Это все чертов руль Чарли Эгаттера. Он сломался. Я напрягся.

– Чарли... чертов... Эгаттер... – повторил он голосом, полным презрения и гнева. По щекам у него покатились слезы.

– Теперь вам лучше уйти, – сказала сестра.

Я отвернулся, видя, как она передвигает ширмы, и слыша ее жизнерадостную болтовню. Жизнь продолжается, тараторила девица, доктор Амин такой милый, Берни из соседней палаты уже катается в коляске, разве это не здорово?

Я почему-то сказал:

– Извините, – но никто не услышал.

Я повернулся и покинул госпиталь.

* * *

Домой я ехал словно робот. Хьюго был управляющим одного из самых технически совершенных в мире плазов для парусников. Недавно он купил новую компьютеризованную машину для кройки и сделал для «Эстета» новый грот[18]18
  Грот – нижний прямой парус на грот-мачте.


[Закрыть]. Он и Генри отправились испробовать его в Булонь-Брейсер – первой гонке сезона. Она проводилась для команд из двух человек в качестве пробной перед соревнованиями на длинные дистанции, и владельцы яхт проверяли на ней новое оборудование и рулевых. Яхты направлялись по Ла-Маншу до мыса Гри-Не и назад. Стартовали во время утреннего прилива и возвращались через два дня. На сей раз они отправились по Ла-Маншу при пятибалльном западном ветре, который вскоре перешел в юго-западный, усилившись до шести, а затем и до восьми баллов. Это радовало, ибо означало, что лодкам не придется, на обратном пути, когда команда уже устанет, идти, тяжело лавируя, против ветра.

Главной проблемой при юго-западном ветре были Зубья. Подход к Пултни приятен и легок. Все, что вам нужно делать, если вы знаете, где находитесь, – это держаться восьми с половиной миль от берега, пока не откроется вход в гавань, а ночью – пока вы не окажетесь строго к югу от маяка. Это даст вам возможность проскочить вдоль южного края Зубьев, которые стеной идут параллельно берегу. Затем вы идете прямо на маяк. Гонки выигрывают хорошие навигаторы, которые срезают путь даже в такую ночь, какой была прошлая. Вообще-то, это довольно безопасно, при условии, что ваша рулевая передача выдержит, но у вас вряд ли мелькнет мысль о рулевой передаче, так как она и создана для того, чтобы выдерживать. Если же она подкачает во время юго-западного ветра, конечно, вы окажетесь в скверной ситуации, когда вас будет сносить в подветренную сторону – на северо-восток, к скалам.

Я содрогнулся, представив себе это. Дождь, завывает ветер с Бискайского залива. Сильно зарифленный грот[19]19
  Грот – нижний прямой парус на грот-мачте.


[Закрыть] и штормовой стаксель[20]20
  Штормовой стаксель – треугольный парус из толстой ткани, поднимаемый во время шторма.


[Закрыть], яхта кренится к белеющим в морской пене рифам в нескольких сотнях ярдов к северу. Генри прикован к штурвалу, соображая, как проскользнуть мимо рифов, держась как можно круче к ветру. И вдруг штурвал в его руках становится непослушным, яхта разворачивается носом к ветру, все кругом хлопает и ревет, а ветер гонит лодку назад, прямо в пасть к скалам...

Это было невозможно. Но именно так и случилось. Я подумал о спасательном плоте, о том, что произошло с ним, И теперь дал волю слезам.

Домой я попал к девяти. Солнце висело над Беггэрмен-Клифф, за ним по заливу тянулась полоса оранжевых пятен. Далеко в море от Зубьев поднимались струйки тумана, солнце золотило их.

Ноги казались невероятно тяжелыми, когда я поднимался по изогнутой лестнице. Я умылся, упал на постель и заснул.

Глава 5

Телефон. Во рту ощущение, что его ополоснули клеем. Я с трудом разлепил глаза и губы.

– Чарли. – Ровный жизнерадостный голос, это Арчер. – Звоню на всякий случай, подтвердить, что все в порядке.

– В порядке? – спросил я, плохо соображая.

– С сегодняшней встречей.

– Ох! – Я легко мог представить его, розового, вычищенного, всегда стремящегося поступать как полагается. Арчер – весьма правильный человек. – Конечно, – сказал я.

– Десять часов подойдет?

– Разумеется.

Я спустил ноги с кровати и сидел, глядя на них. Чертов Арчер! Но надо делать вид, что все нормально.

Со ступеньками нелегко было договориться, а электрошнур не хотел вставляться в чайник. Две полные ложки растворимого кофе в небольшом количестве воды несколько улучшили мое состояние. Мир начал оживать. Я надел брезентовые штаны, фуфайку с пропиткой, рабочие ботинки и пошел в контору. Почты приволокли почти в три раза больше обычного. Может быть, обращались те, кто хотел заказать постройку яхт. А может, и не они.

Одно письмо я сразу вскрыл, поскольку ожидал его и хотел поскорее с ним покончить. Конверт украшал вензель сэра Алека Брина. Неожиданностей не оказалось. Говорилось: он понимает, что во время океанских гонок бывают несчастные случаи, но – уверен, я соглашусь – до выяснения причин гибели «Эстета» работа над проектом не может продолжаться. Есть ли у меня какие-нибудь возражения?

Возражения у меня были. Я набрал номер Брина. Секретарша, которая вчера говорила мне о невозможности беседы с шефом, сегодня соединила без отговорок.

– Да, – ответил Брин.

– Я получил письмо, – сказал я, – и думаю, что это несправедливо с вашей стороны.

– О? – произнес Брин.

– Вы решили, что лодка плохая, прежде, чем у вас появились основания для такого вывода.

– Верно, – ответил Брин. Последовала пауза: я представил, как он вынимает изо рта сигару. – Я имею на это право.

– Но справедливо ли ваше решение?

Брин опять замолчал – реакция человека настолько могущественного, что ему абсолютно наплевать, если это создает какую-то неловкость.

– А я и не обязан быть справедливым, – наконец сказал он. – Я просто принимаю решение, не думая, справедливо это или нет. Я пустил в ход последнюю карту:

– Если мы остановим работу сейчас, у вас не окажется яхты для участия в отборочных гонках на Кубок Капитана. Осталось меньше месяца.

– Доставайте со дна вашу лодку, а дальше посмотрим, – сказал Брин. – Вообще-то, и в следующем году будут гонки. Ну, Чарли, мы славно побеседовали, а теперь – пока.

Он был прав. Он мог подождать. Это мне нужно спешить. Мне было необходимо, чтобы моя яхта в этом сезоне, непременно в этом, участвовала в гонках, дабы произвести впечатление на фирму «Пэдмор и Бейлис» и на всех остальных. Именно поэтому Арчер так заинтересован в нашей прогулке под парусом.

Я посмотрел на часы: без десяти десять. Время забыть о грозящем банкротстве, не думать о бедном Хьюго, придать лицу приятное выражение и сыграть роль обаятельного человека.

* * *

Джек Арчер организовал для меня участие в телевизионной программе «Век паруса», посвященной классическим яхтам. Все, что от меня требовалось, – это собрать команду, благородно смотреться у штурвала и наслаждаться даровой рекламой, хотя я не слишком представлял, что могла она дать проектировщику лодок, если у него нет заказов.

Группа телевизионщиков ожидала на набережной. Я показал им «Наутилус» – ее длинный, бутылочно-зеленый, острый, как клинок, корпус выглядел элегантно среди более плебейских лодок у причала. Режиссер начал снимать дальний план, а я прислонился к стене офиса в ожидании гостей.

Первым прибыл Джонни Форсайт, высокий и тощий, его жесткие щеки носили следы старых угрей. Он не вполне принадлежал Старому Пултни, но также не вполне относился и к Новому. Джонни служил в морских частях особого назначения, откуда вышел с твердым намерением провести остаток жизни в качестве мариниста. Ради этого он с женой приехал в Пултни примерно за пять лет до вторжения Миллстоуна.

Скоро стало очевидным, что Форсайт лучше строит лодки и управляет ими, чем пишет картины. Он был блестящим тактиком в гонках, хотя и несколько агрессивным. Во время сезона он зарабатывал в качестве консультанта по организации береговых гонок. Остальную часть года перебивался случайными доходами: то в качестве посредника при продаже, то спроектировав какую-нибудь лодку, то на подсобных работах на верфи Спирмена. Его жена заведовала кухней в закусочной под названием «Лобстер-Пот», расположенной недалеко от верфи Спирмена на Коуст-роуд. Откровенно говоря, готовила она неважно. Но зато ладила со всеми, и Джонни тоже ладил со всеми, оба они были славные люди. Правда, меня он всегда немного озадачивал. Он многое умел и мог бы весьма преуспеть, если бы полностью сосредоточился на каком-то деле. Но это ему не удавалось, и он так и остался посредственностью, если не считать редких блестящих вспышек.

Джонни подошел ко мне:

– Сожалею о Хьюго.

– Можешь прийти на похороны? – спросил я.

– Конечно. – Он похлопал меня по плечу. – А что сегодня?

– Скотто на борту. И Джорджия.

– А! – сказал Форсайт, тонкие губы раздвинулись в усмешке. – Прелестная Джорджия, шоколадная чаровница. Я заскочу и помогу им.

Я поглядел ему вслед, подумав, что Джорджии, которая приехала из Тринидада, могло не понравиться его определение. Джонни были свойственны небольшие бестактности.

Не успел Форсайт удалиться, как из-за швартовой тумбы[21]21
  Швартовая тумба – столб (деревянный или металлический) для накидывания швартовых, закрепленный на палубе судна и на причале.


[Закрыть] возник новый человек. Строен, слишком нарядно одет в блейзер и фланелевые брюки, загар чересчур темен и ровен, чтобы быть естественным.

– Привет, – сказал он с тем, что, возможно, считал мальчишеской улыбкой. – Гектор Поллит из «Яхтсмена», а вы – Чарли Эгаттер. Есть у вас свободная минутка?

Я взглянул на набережную. К стоянке подкатил «мерседес», и плотная фигура направилась по просмоленному булыжнику в нашу сторону.

– Нет, – сказал я.

Поллит проследил за моим взглядом, и глаза его загорелись.

– Это Джек Арчер! – сказал он. – Вы для него строите лодку?

– Не лично для него.

– Ага, – сказал Поллит. – Контракт, не так ли? Для «П. и Б.»? Послушайте, не скажете ли вы нам что-нибудь о трагедии с «Эстетом»?

– Хьюго был моим братом, – сказал я. – Я очень расстроен и не собираюсь обсуждать личные дела с прессой.

– Ах да... Конечно, мы все очень опечалены. Вы проектировали «Эстета», не так ли? – Он прекрасно это знал. – Ходят слухи, что там возникли трудности с управлением?

– Кто вам сказал?

– О, знаете, слухи. Но читатели хотели бы знать.

– Когда спасательная баржа поднимет «Эстета», я смогу, разобравшись в случившемся, сделать заявление.

– Конечно, – сказал Поллит, бодро кивая. Но не закрыл блокнот. – Доброе утро, мистер Арчер.

Арчер был солидным, ловким и бережливым. Когда-то он выиграл одну из одиночных гонок через Атлантический океан, быстро завоевал репутацию стойкого парня и великолепного рулевого, и на него долго держался большой спрос в международных кругах. Но теперь он сочетал участие в соревнованиях с работой у «Пэдмора и Бейлиса». Он утверждал, что выступает против коммерциализации гонок. Когда он не откладывал подписание контрактов, он мне нравился.

Он выдал Поллиту стандартную улыбку и подал мне руку. Его пожатие было теплым, сухим и сильным.

– Не пойти ли нам прямо к яхте? – предложил я.

– Это рабочий визит, мистер Арчер? – спросил Поллит. Арчер улыбнулся ему. Он должен был продать в год восемьсот яхт, так что он улыбался многим журналистам.

– Что именно вы имеете в виду? – спросил он.

– В Каусе[22]22
  Каус – город-курорт на острове Уайт, на берегу Ла-Манша.


[Закрыть] говорят, будто вы ведете переговоры с Чарли о постройке серии яхт.

– В самом деле? – сказал я. Меня сейчас волновало другое. Единственным способом спасти контракт с «П. и Б.» было помалкивать о нем, пока я не смогу доказать, что «Эстет» затонул по причинам, не связанным с его конструкцией.

– Я восхищаюсь работой Чарли, – сказал Арчер.

– А как насчет слухов об «Эстете»? – Поллит подмигнул, будто он вместе со мной забавляется, а не пытается лишить меня средств к существованию благодаря статье, которую он мог настрочить.

– Болтают кое-что, – отозвался Арчер. – Но взрослые люди не питаются сплетнями, не так ли? Рад был встретить вас, Гектор. Поллит упорствовал:

– Но эти слухи достаточны для того, чтобы не подписывать контракта. – Он глуповато улыбнулся с извиняющимся видом и затем выдал: – Есть ли у вас на примете другой проектировщик, в случае... если здесь случится неудача?

У меня зачесались руки от желания наподдать ему. Арчер улыбнулся, покачал головой и сказал:

– Нам надо идти.

– Конечно, – согласился Поллит и слинял.

– Погляди, – сказал Арчер, – вон и другой объявился. На этот раз это был корреспондент по парусному спорту из «Морнинг пост». Мы побежали к «Наутилусу».

– Уф! – выдохнул Арчер и усмехнулся. Его усмешка выглядела мальчишеской, симпатичной и обеспечивала продажу по крайней мере сотни яхт в год для «Пэдмора и Бейлиса».

«Наутилус» был переоборудованной двенадцатиметровой яхтой и светом моих очей. Хьюго и я нашли ее пятнадцать лет назад на илистом берегу около Бернхэма. Совместная работа с Хьюго научила меня большему, чем любые курсы кораблестроения. Вместе с краской, обшивкой и винтами мы вложили в эту лодку наши души. Теперь эта темно-зеленая с золотой полосой поэма вызвала у меня почти такие же чувства, как встреча с братом. Почти.

Мы отдали швартовы и пошли мимо причала под парусом. Я чувствовал знакомый напор воды на штурвал и украдкой посмотрел на верхушку грота. Каждый раз, когда я оказывался на борту «Наутилуса», это походило на возвращение домой.

* * *

– Ладно, – командовал режиссер. – Теперь, мистер Эгаттер... Чарли, не могли бы вы сказать, кто есть кто?

Я представил ему Форсайта, а также Скотто и Джорджию. Скотто был симпатичным гориллой-блондином[23]23
  Горилла – прозвище матросов на яхтах.


[Закрыть] из Крайстчерча, Новая Зеландия, он трудился как вол на яхтах в Пултни, и в частности проводил много времени на борту «Наутилуса». Джорджия, его подружка, своим трудом проложила путь по Атлантике из Тринидада и так же ловко управлялась с яхтой, как и Скотто.

– Хорошо, – сказал режиссер. – Давайте начнем. Он обстрелял меня вопросами, и я отвечал не думая, потому что все время, оглядывая яхту, вспоминал: вот эту часть палубы брат собирался заменить на следующей неделе, а это деревянная голова турка, ее Хьюго привязал, когда мы последний раз ходили на Скагеррак.

Когда телевизионщик иссяк, он перекинулся на команду; я слышал, как он выпытывал, что для них значит ходить на двенадцатиметровой яхте; очень мудрый вопрос. Подошел Арчер и встал около штурвала.

– Чарли, тебе не понравится то, что я собираюсь сказать тебе сейчас. – Голубые глаза на его смуглом, обычно бесстрастном лице выражали беспокойство, но подбородок решительно выдался вперед, будто именно он принял решение и не допустит, чтобы его остановили.

– Что? – спросил я.

– Мы решили пересмотреть свое отношение к контракту, – сказал он.

– То есть аннулировать его. – Большое белое крыло паруса «Наутилуса» наполнилось, и я мягко повернул яхту к ветру, пока передняя шкаторина[24]24
  Шкаторина – кромка паруса, обшитая гибким тросом для предохранения от разрыва и преждевременного износа.


[Закрыть] не задрожала.

– Не надо усложнять ситуацию, – сказал Арчер. – Мы приостанавливаем действие контракта до выяснения всех причин крушения «Эстета». – Он выдал это, как бы говоря: ну вот так-то, и оставим это.

Но я не хотел отмолчаться.

– Ты прислушиваешься к слухам, – сказал я. – Арчер, ты ведь мне друг. Что ты слышал?

– Говорят, что отвалился руль, – сообщил он. – Говорят, что у тебя не будет лодки для отборочных гонок на Кубок Капитана в этом году.

– Я думал, серьезные люди не столь жадны до слухов, – усмехнулся я. «Наутилус» с уютным всплеском нырнул в волну.

Голубые глаза Арчера теперь определенно выражали беспокойство.

– Послушай, – сказал он, – если эти сплетни обойдутся нам в два отказа от покупки, то мы потеряем пятьдесят тысяч монет. А дальше слухи могут привести к двум сотням отказов. Понял?

– Итак, вы расторгаете контракт.

– Приостанавливаем его. Если сумеешь убедить нас и прессу, что причина заключалась не в ошибках проекта «Эстета», и если сможешь одну или две лодки протащить хотя бы в отборочные соревнования, мы все будем счастливы. Я ничего не могу сказать более прямо.

– Жестоко, но честно, – ответил я с иронией.

– Не будь чертовски ребячлив, Чарли. Мы поворачиваем назад, – сказал Арчер.

– Конечно, – согласился я и начал пропускать штурвал под руками. – Я думаю, пора возвращаться.

Режиссер попросил:

– Еще двадцать минут, пока не изменится освещение.

– А пошел ты... – сказал я.

Скотто потравил шкоты[25]25
  Шкот – снасть, идущая от нижнего угла паруса и служащая для растягивания и управления парусами.


[Закрыть], и острый нос «Наутилуса» повернулся в сторону расположенных ярусами домиков Пултни. Я знал, что веду себя как безумец. Но теперь, когда не было Хьюго и не было работы, я как будто завис над пропастью без всякой видимой опоры.

Кроме опоры на друзей, подумал я. Скотто и Джорджия выглядели обеспокоенными, а Форсайт повернулся к режиссеру телевидения – Джонни что-то объяснял ему. Втолковывал, что я несколько нервно настроен, смерть в семье, бедный парень? Или, может, он старался немножко подсуетиться, чтобы сделать небольшую рекламу самому себе?

Всегда нелегко угадать, что собираются предпринять ваши друзья в этом исполненном спортивного духа мире прибрежных гонок.