Текст книги "Мужские игры"

Глава 3
Черный АИСТ

– Ты уверен, что мы не ошибаемся? – Второв не в первый раз требовательно вскинул голову, и не в первый раз Покровский принял на себя пронизывающий его взгляд и, стараясь выглядеть твердым, повторил:

– Бе-зу-словно!

Он замолчал, решившись на этот раз не отводить заслезившиеся от напряжения глаза. Но Второв, неудовлетворенный кратким ответом, продолжал впиваться в него, будто стараясь выдрать из подкорки сокровенные мысли. И Покровский в очередной раз не выдержал:

– Ну, хорошо. Давай еще пройдемся. Во-первых и в-главных, надо поскорей забыть про эту чушь. – Он приподнял и отбросил установленную на президентском столе табличку со знаменитым рекламным слоганом – «Банк „Возрождение“ вне политики. Благо клиента – вот единственная наша политика».

– И что в этом плохого? – насупившийся Второв демонстративно вернул табличку на место.

– А то, что нельзя, будучи внутри, быть вне. По законам науки нельзя. Понимаешь?.. Не понимаешь. Хорошо. Не будем копать глубоко. Начнем с девяносто шестого. То, что он до сих пор банку горючими слезами отливается, с этим ты согласен?.. А это и есть практическое преломление бредовой вашей идеи.

– Бредовой?! Стремление работать на экономику, поднимать страну, ответственность перед людьми, что тебе деньги доверили, – это для тебя бред?!

– Вот что, Владимир Викторович, если тебе очередные дифирамбы нужны, так вызови кого-нибудь из холуев, – наверняка в приемной в ожидании царского взгляда околачиваются. А если о деле, так давай о деле. Отделим мух от котлет. Так что? Продолжим или разбежимся?.. Я, в конце концов, ученый, а не нянька, чтоб по сто раз на дню уговаривать. Согласен – скорректировали планы и – побежали. Нет…

– Ну-ну. Дальше.

– Так вот, перед президентскими выборами ты в очередной раз решил отсидеться над схваткой. Ты не влез в заваруху и ухитрился отбиться от администрации президента, не дав под выборы денег.

– Я и другим не дал.

– Так еще того хуже. Что получили в результате? Ну, то, что ты с правительством победившим отношения порушил, – то разговор особый. Но ведь от банка отвернулись все: коммунисты, жириновичи – все.

– Потому что все они на поверку одинаковы.

– Так и я о том. Все они на одном поле играют. Клетки разные – это уж кому куда угораздило высадиться. А поле общее. И правила игры согласованные. И то, что ты на поле это конституционное, пардон, нагадил…

– Я ни с одним не переругался.

– Это ты так думаешь. Поддержи ты тогда администрацию, и, я тебя уверяю, даже коммунисты смирились бы. Поддержи коммунистов… – Он храбро встретил порывистое движение Второва. – Только предположим. Отхлестали бы после, конечно. Но тоже поняли бы. Ошибся мужик. Не на того поставил. Но сыграл! А так кто ж такое презрение потерпит?

– Зато никто не сможет сказать, что Второв перед кем-то прогнулся!

– А позвоночник развивать – тоже, между прочим, не лишнее. Мы в России. И здесь один звонок сверху может единовременно такую прибыль принести, какую ты на самых успешных банковских операциях и за год не всегда отобьешь.

– Все погрязло. Взболтали трясину.

– Так вот справедливо ли, что подписи эти все в пользу Онлиевского идут, а нас отовсюду отодвигают?

– Ты меня с Онлиевским равняешь?! Меня с этой?..

– Пока равняю. А еще полгодика протянем, и, может, уже и не смогу. – Покровский значительно огладил бородку. – Ведь чем больше он под себя забирает, тем сильней становится. Надо, чтоб поделились.

– Как? Тебя с этой дележкой уж какой раз по носу щелкнули.

– Щелкнули меня, попали по тебе. Договариваться надо. С тем же Онлиевским. Думаю, получится. Он ведь тоже набрал по самую корму.

– Со мной-то ему с чего делиться?

– Не скажи. Расчет простой. Чем больше крупных бизнесменов приватизацией повяжутся, тем трудней потом государству назад отыграть будет. Даже когда другие придут. Так что, если поделикатней как-нибудь, – поделится.

– Да это пожалуй. Давно ждет, чтоб поклонился. – Второв с трудом разогнулся, потягиваясь, прошелся по кабинету. – И повяжет с удовольствием. На своих условиях. Только нам-то какой резон на условиях его свинячьих мараться? Может, правы мои? Возьмем крупную нефтянку – хватит ли сил поднять?

– А зачем ее, собственно, поднимать? – тихонько поинтересовался Покровский и, предвидя реакцию Второва, без паузы выставил ладони: – Прежде чем вспыхнуть, дослушай. Я не о том. Мы как раз к главному подошли: нельзя быть вне политики.

– И это паскудно.

– Но можно стать над ней. И на это-то мы и работаем. А для этого есть только один способ, о котором многажды говорили… Да что я уговариваю? Сам ведь все решил.

– Другого не дано – на Запад.

– Сегодня мы в рейтинге в тысяче крупнейших банков мира. Этого мало! Вот когда встанем в сотню, а еще лучше в полусотню, когда в капитал наш войдет Дойчебанк, а может, и Бэнк оф Нью-Йорк процентов так на сорок хотя бы, – тогда-то и станем мы для нынешних недосягаемыми. Кто ж такую глыбу тронет?

– Да. Это будет покруче Онлиевского.

– Согласен. Но большой цели без больших вложений не достигнешь. Под это все и придется перестраивать.

– Давай еще раз по позициям.

– Хорошо. Задача номер раз – обеспечить привлекательность банка для иностранного инвестора. Создаем мощное инвестиционное подразделение. Это моя епархия. Выбираем в твоих владениях самые привлекательные предприятия, капитализируем и выставляем пакеты акций на продажу. Если удастся все-таки взять крупную нефтяную компанию – ее в первую очередь. Больше того, уже на стадии покупки привлекаем западные средства, подписываем опционы. Главная задача – вовлечь крупный западный капитал. Так их сюда затащить, чтоб по самые уши. Задача номер два, которая уже исполняется, – раскрутка и продажа банковских акций на Западе. Прежде всего, в Штатах через схему депозитарных расписок. И вот когда все это срастется, то такая перед изумленным миром махина возникнет, что и президент страны лишний раз цыкнуть не решится. Это они внутри страны крутизной блистают. А перед Западом бобиками стойку держат – в ожидании подачки. Ну, Володя, неужто не увлекает? Твоих ведь масштабов размах! Что опять молчишь?

Второв страдальчески поморщился:

– Ты, Вадим, сюда на готовенькое пришел. Поэтому и волен лихачить. А я здесь самолично каждый винт с гайкой сращивал. Думаешь, почему у тебя переговоры так лихо двигаются? Почему отбоя от западников нет? Потому что ты такой гениальный?

– Не хватало еще перейти на личности.

– Потому что мы банк таким сбалансированным создали, что и на Западе не много найдешь аналогов. Потому и Онлиевский крутится, как кобель вокруг текущей суки. Универсальный банк с отлаженными технологиями. Ты знаешь, сколько мы кредитуем? Может, по большому счету мы на сегодня последний банк, что промышленность еще подпитывает. А если мы с тобой наш прожектец завертим, так это какие деньги потребуются? – Второв задохнулся. – Это ж все финансовые потоки перенаправлять придется. Сотни компаний, что на займы наши сегодня рассчитывают, носом об стол, значит?

– Ничего – умоются. Зато через два-три года с лихвой окупится. А денег свободных на Западе полно. Сами ищут, кому всучить. Только бери.

– Я и говорю: лих. Если окупится! – Второв вскочил, отбросив стул. – Знаешь, что такое диверсификация рисков?

– Что ж ты меня как школяра? Все-таки доктор наук…

– Так вот когда банк во что-то вкладывается или где-то занимает, он заранее просчитывает, когда и за счет чего деньги эти можно отработать. И из каких источников компенсировать в случае прокола. Это как часовой механизм!

– Я б все-таки просил без лекций. Да и поздно уже!

– Лекции – это по твоей части. А у меня в пассиве столько частных денег, что только Сбербанку уступаем.

– Да, это твоя сила.

– И слабость. Потому что при малейшей опасности, да просто даже слушок нехороший подпусти, и «физики» первыми кровное свое забирать кинутся. И все наши расчеты наипрекрасные разом рухнут. А с ними и банк. Понимаешь ты это, варяг хренов?!

Он подхватил ближайший стул и, перевернув, уселся, облокотившись подбородком на спинку.

– Не любишь ты, Вадим, клиентов.

– Да какая тебе разница: люблю, не люблю? Я инвестиционщик. Графики, капитализация, маржа – это мне понятно. И это-то тебе от меня и нужно. А любовь? Многие ли нас с тобой любят?

Покровский тихо встал рядом. Стараясь не вспугнуть, положил руку на плечо:

– Риск есть. Как в любом масштабном начинании. Но и ты теперь не один. С тобой все-таки наука. Так что не вслепую пойдем. Будем лавировать на марше. Решайся, Владимир Викторович, время не ждет.

Он вдруг увидел их в боковом зеркале: тяжело задумавшийся олигарх и ободряющий его никому пока не известный профессор. Боясь, что это же увидит мнительный Второв, отодвинулся:

– Пойду я. Графики забирать или?..

– Забирай. И так весь кабинет захламлен…

Через несколько минут послышался осторожный звук.

– Еще кто остался? – не оборачиваясь, поинтересовался Второв.

– Да, – с сочувственным вздохом подтвердил Чугунов. – Наши хозяйственники…

– Этих гони.

– Понял. Еще два вопроса. По проекту «Авиа». По поводу покупки самолета для вас. Прилетел из Самары ведущий конструктор со всякими вариантами, чтоб показать.

– Это не сегодня.

– Он специально на один день вырвался. Завтра у них испытания. Неудобно, Владимир Викторович, с утра ждет. Они ж из уважения к вам…

– Подождет, сказал. Разместите, выпишите командировочные, барышню какую-нибудь в сопровождение. Еще кто?

– Да этот. – Чугунов сверился с записью. – Серденко, точно. Он уж второй раз.

– Кто и по какому вопросу?

– Депутат из Госдумы. Недавно переизбрался из провинции. Предварительно – будет просить денег на коттедж.

– Из каких?

– От коммунистов. – Предугадывая реакцию шефа, Чугунов сокрушенно покачал головой.

– А, черт! Вот в этом все коммуняки. На трибуне – глотку за народ рвут. В кулуарах – на коттеджики халявные гоношат. Гони ты его!

– Так давно б. Его Иван Васильич Рублев перед отъездом в командировку прислал. Просил передать, что нужно помочь. Как выразился – обязательно по возможности.

– Добр у нас больно Иван Васильич за банковский счет. Как думаешь?

На лице Чугунова изобразилось понимающее выражение.

– Вот что, отфутболь его в отдел связей с общественностью. Пусть помогут. По возможности. У нас часы не врут? – задержал он двинувшегося к двери Чугунова. – Оказывается, двенадцать. Опять мы с тобой заработались. Вызывай водителя. Голова что-то бунтует. Придется часиков на шесть в горизонталь упасть.

Перелистал рукой пачку так и не рассмотренных за день документов:

– Хотя на шесть уж не получится.

Второв еще посидел, перебирая в памяти не завершенные дела, словно ища предлога задержаться. Ему некуда было торопиться. Жена, промучившись несколько лет, еще в девяносто третьем подала на развод. И он понимал ее: кому нужен муж, приезжающий домой, как на ночлег. Но даже дома продолжающий вести по телефону бесконечные переговоры и лишь после двенадцати неохотно отключающий мобильную связь.

Он присутствовал в квартире, в коттедже, изредка – в гостях или на презентациях. Но, где бы ни находился, – он был в банке. Когда жена сообщила, что хочет развести, он лишь невнимательно кивнул, – как раз в этот момент «Возрождение» вышло на завершение крупной инвестиционной сделки, и нельзя было отвлекаться, – требовалось не упустить ни одной детали. Потом, припомнив, собирался примириться с женой. Но поначалу не нашлось времени, а там как-то само собой разрешилось, и – к лучшему.

Он немножко завидовал людям, имевшим хобби. Они возвращались с работы и в нетерпении устремлялись к своим маркам, бабочкам, моделям кораблей, теремам из спичек. У него не было этой отдушины, – банк был единственным его хобби, сжигавшим с утра до рассвета.

Второв вспомнил вдруг, как на отдыхе в Испании увидел работу пляжного художника. Художник был талантлив и – полон фантазии. В течение дня он создал из песка удивительную русалку. Отдыхающие, сгрудившись чуть сзади, любовались чудом – совершенное произведение искусства создавалось на глазах. Они охотно кидали деньги в маленькое ведерко. Кинул, конечно, и Второв.

На другой день русалка оказалась разрушенной. Очевидно, варварство совершили конкуренты. А художник на том же месте уже кропотливо творил песочную версию Лаокоона. К ночи не стало и ее.

И только тогда до Второва дошло, что произведения разрушает сам создатель – с тем, чтоб иметь возможность наутро собирать новые пожертвования.

Второв попытался понять, к чему вдруг это вспомнилось. И, поняв, нахмурился: что-то подобное предстояло совершить с банком.

Заглянул Чугунов. Коротко кивнул. Второв поднялся.

В предбаннике, несмотря на поздний час, было оживление. Возле дежурившей Инны Голицыной склонились Дерясин и Кичуй. При виде президента оба поспешно вытянулись.

– Чего здесь? – произнес Второв.

– Да вот… ждем, – Андрей неловко кивнул на Инну.

Второв раздраженно куснул родинку на верхней губе: какая-то мысль упорно ускользала от него. Глянул на Инну:

– Да, да. Вы чего не женитесь-то? Отец, знаю, извелся.

Инна, переглянувшись с растерявшимся Андреем, хотела ответить.

– Именно! – вдруг облегченно произнес Второв. – Вот что надо пренепременно не позабыть сделать…

И пошел к выходу, на ходу надиктовывая Чугунову.

– Несчастный, в сущности, человек, – произнес вслед Андрей.

– А я так не считаю, – не согласился Игорь. – По мне счастливый, если сам своей несчастности не ощущает. Он заметил заинтересованный взгляд Инны. Сбился. – Да, а почему это он о твоем отце вдруг заговорил? Они что, друзья?

– Так…Знакомы, – быстро ответила Инна и предостерегающе посмотрела на Дерясина. Лишь немногие посвященные знали, что помощница президента – дочь председателя наблюдательного совета банка, проректора Тимирязевской академии Ивана Васильевича Рублева.

* * *

– О, какие нас встречают суровые взгляды! Яна, у меня скоро при виде тебя просто-таки рефлекс вины появится, как слюна у собаки Павлова. – Забелин при входе вновь наткнулся на демонстрирующую недовольство секретаршу.

Подойдя ближе, разглядел припухшее, с размытой косметикой личико и примирительно пожал Янино запястье:

– Ну что на этот раз, солнышко? – и тут же поймал себя на том, что подражает сленгу Флоровского. И всего-то за день общения.

– Да, как подольститься, так солнышко. Почему вы меня с собой не берете? Всех кого ни попадя, оказывается, наприглашали. Только не больно-то разбежались. А я, значит…

В этот момент в приемную вошел и в ожидании паузы остановился поджарый, в темном костюме мужчина лет сорока.

– Вы что, не видите?! – взвилась было по своему обыкновению, Яна, но, пересекшись с вошедшим взглядом, осеклась.

– Здравствуйте, Алексей Павлович.

– С кем имею, простите?

– Подлесный Вячеслав Иванович. До недавнего времени – сотрудник ФСБ. Имею пятнадцать лет выслуги. Здесь по предложению Второва. Полагаю, смогу быть вам полезен.

– Второва? Так это вы и есть тихая золотиночка?

– Не понял?

– Не важно. Но насчет службы безопасности у нас с Второвым разговора не было.

– При скупке предприятий без разведки нельзя. А я и разведка, и контрразведка. Так что, если положим полторы ставки, будет в самый раз.

– А если не положим?

– То есть денег пока нет, – догадался эфэсбэшник. Что-то про себя быстро скалькулировал. – Ничего, так начнем.

– Насчет скупки – это Второв проинформировал? Вы с ним давно сотрудничаете?

– Со службой безопасности банка контактирую три года. Оказывал посильное содействие.

«Кто кому?» – хмыкнул про себя Забелин. То, что ФСБ давно и небезуспешно проникала в банковские структуры, секрета не составляло.

– Хотя относительно вашей программы специальных вводных не получал. Но, я говорил, за мной пятнадцать лет в ФСБ. У вас был Второв, за вами оставляют особняк, открывают кредитование. Я умею анализировать.

– Ну-ну. А из ФСБ почему турнули?

– Так пятнадцать лет, – невозмутимо пояснил Подлесный.

Забелин выдержал нарочитую паузу, провоцируя собеседника на новые объяснения, но тот, полагая сказанного достаточным, застыл в ожидании.

– Молчите вы убедительно, – признал Забелин. – Любопытно будет посмотреть, как работаете. Подождите пока здесь. Приглашу.

И, опережая готовый сорваться возмущенный поток слов привставшей Яны, пообещал:

– Позже договорим.

Войдя в кабинет, он едва сдержал разочарование – из-за овального стола поднялись всего трое, и вовсе не те, кого рассчитывал увидеть: пятидесятипятилетний богатырского роста мужчина с высоким, увеличенным залысиной лбом – Виктор Николаевич Астахов, почему-то Андрей Дерясин и, к совсем уж полному изумлению, Жукович. Длинные волосы его сегодня были помыты и вид в светлом, в крупную клетку пиджаке свеж. За исключением Дерясина, никого из тех бесстрашных фрондеров, что ораторствовали в кабинете накануне, не было. Отсутствовал и Эдик Снежко, и, судя по смущенному виду Дерясина, не случайно.

– Товарищ командир, – Дерясин вытянулся в наигранном раже и, ощущая торжественность момента, отрапортовал, – команда на сборном пункте собралась. Готовы к движению в походном порядке.

– Вольно. А ты что здесь? – Забелин остановился перед Жуковичем.

– Да пошел он, дипломат хренов. Я ему не пацан – задницу лизать. Понимания – с гулькин загогульчик, а гонору… Я ему говорю: «Ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал». А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.

Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.

Правда, специалистом Жукович и впрямь был отличным – цепко держал в руках управление запутанной, разветвленной сетью дочерних компаний. Да и остальных хорошо знал – играли в одной футбольной команде. Раз уж Второв продолжает разбрасываться ключевыми специалистами, грех не подобрать.

– Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал? – поинтересовался у Дерясина Забелин.

– Сам вел. Перед началом комитета собрал всех руководителей. По теме «Иметь бы мне златые горы». В общем, в отношении этой стервы ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, – как всегда по существу доложил Андрей.

Забелин скользнул взглядом по пустующему стулу, обычно занимаемому Снежко.

– Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. – Дерясин отвел глаза.

– Не рви сердце, Андрюха! – приобнял его Жукович. – Не из-за чего. Он и на поле такой – схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.

Забелин почувствовал себя уязвленным. Утром ему по-детски мечталось, что соберутся все. И уже он сам с извинениями отберет тех, кого наметил, к разочарованию остальных. И уж в ком вовсе не сомневался, так это в Эдике Снежко. «В очередной раз прав Второв – ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь».

– А ты сам почему вдруг надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.

– Так он же сказал – голосовал за увольнение, – исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.

– Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? – буркнул Дерясин. – Куда вы без защиты?

– Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. – Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. – Вячеслав Иванович Подлесный. Бывший сотрудник ФСБ. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!

– Гражданин комитетчик. – Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. – Уж как мы рады. То-то сижу, чувствую, из приемной душком потянуло.

– Да не обращайте внимания. – Дерясин радушно протянул Подлесному узкую, как штыковая лопата, ладонь, высвободил место около себя. – Это у него даже не черный юмор, а диагноз – открытая душевная язва. Когда-то из института за порнуху исключили. Вот с тех пор на всех, кто погоны носил, кидается, – числит себя мучеником прежнего режима.

– Салабон ты. – Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая, всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. – Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Вдули в уши невесть что и – рад повторять попкой. Так вот хочу представить – главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну, хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, – порнография «Лолита» или нет?

– И тогда не читал, и теперь недосуг, – отчеканил Подлесный. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом – и прихватили.

– За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся – Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?

– Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.

– Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! – Жукович хлопнул по ксероксу лапищей.

– Э-э, мужики, брэк! – рявкнул Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но заинтригованный Забелин медлил вмешиваться. История уголовного преследования в восьмидесятых годах комитетом госбезопасности молодежной группы диссидентов широко освещалась по Би-би-си. Всё их диссидентство заключалось в том, что студенты размножали на ксероксах и продавали произведения писателей – эмигрантов. Теперь преследуемый и преследователь нежданно встретились. – Ну, хорошо, – кричал, брызгая слюной, Жукович. – Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?! – Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева – не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. И не рыке даже. Так – цыкнули.

– Так пацаны были! А тут – всей махиной!

– Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.

– Да не тебе, жандармюга!..

Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.

– Сожалею, Алексей Павлович. В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…

– Садитесь! И ты, Олег, сядь. – Забелин принял решение. – Словом, так! Выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.

Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.

– Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.

Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.

– Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.

Наступила тишина – не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.

– Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?

– Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, – безошибочно припомнил Астахов. В усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, – диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью и – профессией.

Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты – любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный «лапочка» Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.

– Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, – к оживленной радости сидящих, объявил Забелин. – Яна, – нажал он на кнопку селектора, – ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. – Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. – Объявляю стратегическую задачу – овладение контрольным пакетом акций крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.

Оживление спало, сидящие принялись переглядываться с кислыми лицами.

– И… такой инвестор есть? – Вопрос этот был общим.

– Будем говорить так – просматривается. Речь идет о ВНИИ «Информтехнология».

– Это ж внутри Садового кольца. Девятнадцать тысяч квадратов площадей, – первым, как обычно, припомнил Астахов.

– Миллионов пятнадцать зеленых денег, – без энтузиазма прикинул Дерясин.

– К тому же весь напичкан оптико-волоконными сетями. Это оборонка, – безжалостно уточнил Забелин.

– Тогда не меньше двадцати. – Дерясин обреченно скорректировал цифру. – Как же ее взять-то без финансирования?

– Вот ты финансирование и обеспечишь.

– Может, лучше сразу пристрелить, чтоб не мучился? – предложил гуманист Жукович. – Это сколько ж ему придется на паперти простоять.

– С завтрашнего дня, Андрюша, готовь в банк заявку на кредитную линию, – едва скрывая торжество, приказал Забелин. – Конечно, о двадцати миллионах речи нет. Но в восемь обязаны уложиться.

Он оглядел приободрившиеся лица – сквозь пустые мечтания на их глазах проступила вполне перспективная реальность.

– Так на кредитах теперь как бы Баландин, – осторожно напомнил Дерясин.

– Ничего. Упрется – пойдешь к Чугунову. Получать будем траншами. Первый – на один миллион долларов. Еще вопросы?

– Если позволите, – непривычный к здешним обычаям Подлесный принялся подниматься, но снова сел, осаженный взмахами рук. – «Информтехнология» – институт стратегический. Два года назад по просьбе Второва я его слегка «подрабатывал».

«Ах, сволочь какая, – с некоторым даже восхищением припомнил Забелин вчерашний разговор с президентом. – Ах, конспиратор задрипанный. „Ты-де, подсказал“. А сам, оказывается, давно принюхивался».

– Вокруг института много узлов вяжется, – продолжил Подлесный. – Иностранцы, знаю, крутились. Тут штурмом нельзя. Хорошо бы сперва обстановку прощупать.

– Да ты что?! – порадовался откровению Жукович. – Вот, стало быть, как надо?

Отвечая на угрожающий взгляд Забелина, кротко сложил ладони:

– По-моему, он нас просто за лохов держит. Мы, мил человек, хоть и не искусствоведы, но этим делом не первый день промышляем, так что…

– Сколько вам нужно времени, чтоб представить первичную информацию? – Забелин раскрыл ежедневник.

– За неделю пробью. – На наскоки Жуковича Подлесный обращал внимания не больше, чем жеребец на досаждающего слепня перед тем, как хлестануть его хвостом.

– Неделя – много. Сегодня пятница плюс два выходных. В понедельник в девять жду результата. – Не дожидаясь возражений, Забелин сделал пометку.

Возражений не последовало. Напротив, не меняя выражения лица, Подлесный поднялся:

– Разрешите выполнять? А то время пошло.

– Сейчас все разойдемся, – остановил Забелин. – Теперь, Виктор Николаевич, для вас задачка.

Тугоухий Астахов склонился правой стороной.

– Вам, как всегда, форпост. Придется покопаться в институтской бухгалтерии – на предмет выявить все сомнительные сделки, определить реальное финансовое положение.

– И всех делов-то? – порадовался за коллегу Жукович. – А уж как в институте его ждут! Они и местечко под него расчистили, и опять же цветочки в вазочку для пущего озону. А уж то, что документики потаенные разложили, – это и вовсе без вопросов. Просто места себе не находят, кому бы показать.

– Готовьтесь, готовьтесь, Виктор Николаевич. На неделе придется приступать. Еще вопросы?

Решился Дерясин:

– Скупка акций – дело как бы деликатное. Это как на минном поле. Столько встречается хитрушек-ловушек. А среди нас ни одного чистого фондовика.

– Будет тебе минер, – пообещал Забелин. – Мне как раз рекомендовали. Кстати, напоминаю для всех: любая информация по теме строго конфиденциальна. И еще: если проект реализуем – каждый получит премию порядка пятидесяти тысяч долларов.

Оглядел оживившиеся лица сподвижников:

– До понедельника. Жукович, задержись!

– Да понял, понял я всё. Но и ты мое мнение поимей: на гэбэшника ставить, как на старую курву: приплатят – и тут же сдаст.

– Хозяев меняю, то – жизнь, – отреагировал не вышедший еще Подлесный. – Но не сдаю.

– Это ты шефу басенки трави. Он доверчивый. И еще. – Жукович сделал вид, что старается говорить тихо. – Хоть и в одной теперь лодке, но держись от меня подальше. А то как бы это… веслом не зацепить.

И, горделиво скосясь на Забелина, вышел.

– Вот так вам, сучканам пугливым! – Спустя минуту послышался из предбанника торжествующий его голос, адресованный кому-то из выселяемых сотрудников.

Дверь, едва закрывшись, вновь распахнулась, и Забелин безошибочно определил – Яна. Судя по резкому звуку, страстей за прошедший час в ней не поубавилось.

– Так что со мной?

– С тобой? Полагаю все-таки с камнем на сердце, что придется нам расстаться. На повышение пойдешь – операционисткой в филиал. Да и ставки такой – секретарь – у меня больше нет.

Девушка обозленно сжала в ярко-красную полосу пухлые свои губки.

– Так найдите.

– Мама твоя мне на дню по два раза насчет твоего перехода звонит. Так что если не послушаюсь, головы обоим поотрывает.

– Замучается. И вообще, чья жизнь – моя или?..

– Твоя. Вот и надо ее разумно строить. Ну, будь умницей!

Во взгляде Яны появился блеск.

– А надоело. И хватит со мной сюсюкать! Хочу быть с ва… с тобой! – Теперь она не отводила глаза, как обычно, а, напротив, единожды решившись, вызывающе смотрела в лицо, напружинившись и нарочито изогнувшись так, чтобы было видно пышное, готовое, казалось, разорвать стягивающую одежду девичье тело. Лет через пять чрезмерные эти формы начнут расплываться, нависать складками на животе. Но сейчас перед Забелиным выставлялась напоказ юная женская фигура, которую Макс, несомненно, закольцевал бы как сексапил номер раз.

– Яна, Яна! Что ты себе напридумывала? Остынь, девочка. Сколько на тебя парней зарятся. Один Юра Клыня чего стоит. А уж перспективен! Помяни слово, начальником управления станет, не меньше.

– Этот лопоухий-то! Пока до «бабок» стоящих доберется, оплешивеет. Одно и знает, что замуж уговаривает, придурок.

– Почему ж, если замуж, так придурок? – поразился неведомой ему до сих пор женской логике Забелин. – Выходит, если б я…

– Да ничего не выходит! Такие, как вы, не уговаривают. Такого самого обхаживать надо.

«Что я и делаю», – показала она всем своим видом.

– Юра очень, очень хороший специалист. Потом, исключительно порядочен.

При последнем аргументе личико Яны непроизвольно сложилось в презрительную гримаску, и, понимая, что реакция эта не в ее пользу, она произнесла раздраженно: