Текст книги "Потерянный"

Доктор Антонио поморщился, стараясь вспомнить фамилию писателя. Прошлым летом, они с Дианой ходили на спектакль столичной антрепризы, наделавший много шума.

–Из-за твоей нерасторопности мы пропустим “Чайку“! – горячилась Диана,– Все уже заказали билеты!

По случаю выхода в свет она обновила свой гардероб розовым платьем с бантом на спине и со шлейфом до пола. Доктор Антонио готов был, провалится под землю, стоя рядом с супругой в фойе театра, но, оказалось, что в наряде Дианы нет ничего предосудительного. Пользуясь случаем, все видные дамы городка решили показать себя, но, дальше открытых плеч, ажурных накидок, и искусственных цветов в лифе, фантазия не пошла. Фурор произвела супруга владельца банковской конторы “Международные инвестиции“ сухопарая Джейн Гиблоу, явившаяся слегка обернутая в черные переливающиеся серебром меха с ярко сверкающим бриллиантом в пупке. С невозмутимостью и экстравагантностью характерной для представительниц Туманного Альбиона, госпожа Гиблоу прохаживалась в сопровождении своего невысокого, с округлым брюшком финансиста, мужа глядя поверх голов и широко отводя острые локти с шелковым платком.

–Мои комплементы женщине, которая в её годы может публично обнажаться,– оценил доктор Антонио, задержав взгляд на ровных шашечках брюшных мышц.

–Твоя мама,– фыркнула Диана,– сказала бы, что драгоценности носят в ушах, на шеи, но не на заднице.

–А ты бы сказала,– парировал доктор Антонио,– что не можешь так одеваться потому, что муж не покупает тебе песцов.

Диана надулась и отошла к группе активно общающихся женщин. Доктор Антонио не знал их, но догадался, что с некоторыми встречался в своем кабинете. Грузная госпожа, в черных кружевах, с землистым цветом лица, проступающим сквозь румяна, приветливо улыбнулась ему, и он, кивнув в ответ, вспомнил, что оперировал её по поводу миомы.

Гринберг сидел в кафе, изучая программку.

–Эта уже третья “Чайка”, которую мне предстоит смотреть,– подытожил прозектор,– В первой я даже участвовал, занимаясь в студенческой самодеятельности. Моих творческих способностей хватило для подъёма занавеса и создания шумов, подчеркиваю – шумов, а не голосов, за сценой. Потом девушка, которая предполагала, чтобы я сделаю её предложение, затащила меня, прячась от дождя, на постановку … чью – запамятовал…. Вот она, проходящая слава! Мне было не интересно, я хотел, когда дождь прошел, продолжить шататься в обнимку по улицам. Моя спутница, сказала, что такая романтика ей надоела и осталась одна. Теперь я здесь из глубокого уважения к высокому искусству, чувства причастности к выдающимся событиям в нашем городе и элементарной скуки, проще – театральный завсегдатай!

Прозвенел звонок. Билетеры засуетились, приглашая в зал. Занавеса не было. По пустой сцене, не обращая внимания на рассаживающихся зрителей, ходили люди в невзрачных свитерах, вынося и расставляя стулья и столы. Доктор Антонио подумал, что работники сцены не успели подготовиться к спектаклю. Постепенно зал успокоился, даже раздались отдельные хлопки, а стулья продолжали вносить, выносить, ставить и переставлять, только грубо сколоченной табуретке никак не находилось места и её даже побросали за кулисы и обратно. Доктор Антонио заерзал. “Это новое, оригинальное прочтение,– шепнула ему в ухо Диана,– Говорят очень смелое и откровенное“.

–Значит, остался голый сюжет, и появилась голая женщина.

–Ты – неостроумный циник,– Диана отодвинулась, но, в подтверждении его слов, возникла девушка, прошедшая к авансцене. Не спеша, излишне извиваясь, она стянула через голову узкое, как чулок, платье грубой вязки и замерла, обнаженная, в луче прожектора, раскинув руки.

Актеры оживились, некоторые забегали, ломая руки, хватаясь за голову, произнося длинные монологи. Девушку стали одевать, обматывая, то розовевшими, то зеленевшими, то темневшими лентами бесплотной материи. В самые патетические моменты, по замыслу авторов постановки, героиню поднимали на тросе, и она пролетала над головами, шурша синтетическим белыми рукавами – крыльями. В конце спектакля, спеленованная этими рукавами, как в смирительную рубашку, её унесли вместе со столами и стульями, только поверженная грубая табуретка скрипуче каталась в одиночестве. Раздвинув задник сцены, вперед вышел мужчина с пепельными волосами до плеч (“Это режиссер“– догадалась Диана). Режиссер, указующим жестом римского императора, поднял руку, блеснув перстнями на растопыренных пальцах. Повинуясь ему, все подняли головы, и раздался сдувающий шум ветра. “Не Гринберг ли так свистел?! “– подумал доктор Антонио. Хлопнул выстрел, по проходу тонкой струйкой потянулся дымок, запахло паленой бумагой. Неровно зааплодировали, крикнули “Браво“, актеры стали выходить на поклоны. Героини среди них не было.

–Мы присутствовали при печальной истории о не практичном отношении к женщине в эпоху феодализма,– пробираясь к выходу заметил он. Диана не ответила, у неё на глазах стояли слезы.

-Чай попили, поговорили, пора работать,– посмотрел на часы Гринберг,– Если мы оба не хотим иметь душе отравляющие разговоры с начальством.

На внутреннем лифте, которым обычно перевозили мусор и покойников, доктор Антонио поднялся в отделение и сразу почувствовал в воздухе неразряженные электрические заряды. Ингрид подала ему халат. Полулежа в кресле заведующего, ординатор Сержи лениво поинтересовался – “Я, конечно, все понимаю, но все– таки, за что такая привилегия? Мы живем в демократической стране с равными правами”.

–Особое отношение положено руководителю по должности, а доктору Антонио – как джентльмену. Все остальные мужчины свиньи! Мне достаточно видеть каждый день женские страдания из-за ваших утех!

–Вполне, вполне достойное объяснение, – покачался в кресле ординатор Сержи,– Воинственный феминизм выходит на тропу войны.

–Сержи, право, прекратите. Говорить в таком тоне просто не этично!

Почему нетерпящие друг друга люди обязательно должны устраивать словесные дуэли, выяснять отношения?! Проще разойтись по углам и не портить настроение!

–Извините, доктор Антонио, извините дорогая Ингрид,– ординатор встал, послав ей воздушный поцелуй.

Старшая сестра брезгливо передернулась.

–Мы сегодня, наконец, начнем?– сухо спросила она.

После обхода доктор Антонио зашел в палату к синьоре Розалия, присел у изголовья больной и, смотря ей прямо в глаза, произнес заранее заготовленную фразу – “Синьора Розалия, мне проходится сказать вам правду, после проведенной нами ночью операции вы остались женщиной, но никогда больше не будете матерью”.

Не понимая, синьора Розалия захлопала поросячьими глазками и тоскливо глянула за спину доктора, высматривая в коридоре каталку с завтраком.

–Хорошо,– доктор Антонио встал,– Я поговорю с вашим духовником.

–О, доктор, наш замечательный доктор!– словно дождавшись приглашения, на встречу спешил ксендз, призывно помахивая и одновременно вытирая белым платком пот со лба,– Столько дел! Столько дел! Всюду надо успеть! Прямо валюсь с ног! Только сейчас добрался до Вас. А хотелось раньше, раньше…

–Охотно верю,– с досадой отcтранился доктор Антонио, опасаясь просьб об одолжение. "Вы так чутки к страданиям… -возникнув сзади и подхватив под локоть, прямо в ухо нашёптывал ксендз,– Она, она милейшая создание, племянница очень уважаемого члена общины, но, бывает… бывает…". "Если криминал, предупреждаю, я обязан сообщить в полицию, если нехорошая болезнь – зарегистрировать в эпидемиологической службе. Просто принять вне очереди – увольте!"

–Вам видней,– развиваясь, черная сутана исчезала,– Милосердия! Люди ждут от нас милосердия! Я тороплюсь!– он был незаменим, когда требовалось продлить визу сиделке, получить разрешение похоронить на закрытом кладбище или добиться срочного перевода.

"Цирроз! Пересадка печени в Брюсселе! – ксендз поправил наушник – bluetooth, мимикой, удерживая доктора Антонио рядом с собой,– Организован благотворительный концерт, сбор пожертвований. Страховая компания покрывает реанимобиль и самолет!"

–Трансплантат прибудет из Парижа. Ах, доктор, наш замечательный доктор, видите, вздохнуть не дают! Мне поговорить с Вами надо. Спокойно, о душе. Вот синьора Розалия…,– глаза ксендза светились любовью и преданностью, готовые выслушать самые искренние признания,– Не подумайте, Ваша деятельность свята, я не вмешиваюсь, но мог быть полезен молитвой, советом.… Очень прошу Вас, в следующий раз…

–Учту, – стараясь сохранить вежливость, буркнул доктор Антони, зачем-то добавив,– Можете не сомневаться.

–Даже в три часа ночи,– со значением поднял палец ксендз,– Оперирует профессор Богорад! – отвлекся он на следующий звонок и, удивившись, переспросил сам себя,– Опять еврей. Почему хороший врач обязательно должен быть евреем?!

"Религия и антисемитизм – это бизнес,– объяснял дядя Корнелий,– никакого отношения ни к вере, ни к цвету кожи не имеющие". Раздосадованный дерзким напором ксендза доктор Антонио отступил.

В ординаторской Сержи перебирал почту.

–Есть интересное предложение. Вас приглашают на международный конгресс по проблемам вне утробного оплодотворения.

–Удивлены? Мой учитель, профессор Моргани, был одним из первопроходцев. Для тех лет у нас были отличные показатели, вполне сопоставимые с нынешними, среднестатистическими.

Вернувшись домой, доктор Антонио застал жену чрезвычайно возбужденной. Такое состояние бывало у нее, когда Диана выбирала себе по каталогам новое платье, переставляла мебель, передвигала горшки с пальмами на балконе.

–Ты ничего не понимаешь, у меня есть потребность постоянно что-то менять в жизни. Я не могу засохнуть, как ты, в работе,– объясняла она.

В салоне, закинув ногу за ногу, расположился молодой человек, вызывающий до отвращения – блестящие от бриллиантина, вставшие перьями волосы, подбритые усики срощенные с тонкими бакенбардами, остренький подбородок с титановым конусом под губой, цепочка на шеи с совмещенными символами Венеры и Марса, синяя рубашка с желтым галстуком в красных кляксах.

–Мой муж,– представила Диана,– Эдуард, дизайнер, выпускник парижской академии изящных искусств.

–Можно Эдди.

–Очень приятно,– мрачно сказал доктор Антонио, чувствуя, что вместо руки мнет пуховую подушечку,– Антонио.

От этого щеголя с явным отклонением физиологической ориентации исходил приторный запах слащавого одеколона и доктор Антонио, подавляя приступ тошноты, проглотил металлически – кислую слюну.

–Эдуард вызвался помочь нам поменять интерьер,– затарахтела Диана,– У нас в квартире нет единого стиля. Кухню давно пора выбросить. Поменять занавеси…

–Да,– подтвердил дизайнер, подняв палец с наманикюренным ногтем, – Мы тут с Вашей женой прикинули несколько вариантов. Я ей показал, как здесь все можно разнообразить, соединить или, наоборот, разбить. Ведь гармония достигается не одним математическим сложением. Например, мне ваш салон видится так,– Эдуард сделал несколько гипнотических пассов руками,– Здесь, при входе, должна стоять статуя. Торс мужчины, от шеи до гениталий. Подчеркнутый натурализм, мускулатура борца. А сзади, на стене, по полукругу,– панно. Пастельные тона, стилизация под французских классицистов – купальщицы, выходящие на берег реки. Но, к сожалению, ваша супруга нашла мою идею слишком агрессивной.

"И пошловатой",– про себя добавил доктор Антонио, – Не буду вам мешать, доверяя вкусу жены,– решил он.

Диана поднялась за ним следом, плотно прикрыв за собой дверь – “Ты опять не согласен с тем, что я делаю?!– свистящим шёпотом спросила она,– Поверь, нам надо наладить наш быт. Мне надоело натыкаться на сковородки твоей мамы! “

Доктор Антонио пожал плечами, переодеваясь в домашний вельветовый костюм, протертый, вздувшийся на локтях, но теплый и удобный.

–Педики очень хорошо чувствуют, что нужно женщине,– жена выдала дополнительный аргумент.

–Несомненно. От каждого – свое!

–От тебя дождешься,– смерив мужа презрительным взглядом, Диана повернулась спиной, но не уходила, ожидая одобрительной или примирительной фразы.

–Дорогая, я всегда восторгался твоими творческими порывами,– уступил доктор Антонио, приобняв плечи супруги.

–Вот именно, твое молчаливое согласие меня пугает,– завелась Диана,– Можно подумать мне одной этой надо! В воскресение мы приглашены на обед к Лауре. Предупреди в отделении, чтоб обошлись без сюрпризов. Пусть учатся работать сами.

Доктор Антонио развел руками от безысходности – придется набраться терпения, слушая солдафонские анекдоты дианиного отца, отставного полковника, справляться о здоровье тещи и клятвенно уверять завтра же переговорить с её лечащим врачом. Но, больше всего ему не хотелось видеться с Рафаэлем, мужем Лауры. Неловко встречаться с человеком, бывшем свидетелем твоей слабости. Хотя доктор Антонио помнит добро и знает, что если бы не Рафаэль не был бы он сегодня тем, кем он есть.

В то утро почтальон Лоренцо долго вылавливал из своей сумки письмо и заставил расписаться в его получении. Доктор Антонио недоуменно посмотрел на него – “Зачем эти излишние формальности?!”

–Так положено,– буркнул почтальон и поплелся дальше, заплетая пыль подагрическими ногами.

Письмо оказалось повесткой в суд. Наследница “дубовой империи“– фабрика плюс сеть фирменных магазинов салонной и спальной мебели с хитрыми пружинами и ортопедическими подушками плюс эксклюзивные поставки заграницу – известная своими романтическими приключениями и бракоразводными процессами закатила молодому доктору иск за причиненную во время аборта неимоверную боль.

–Что можно хотеть от женщины, которой нечего делать?!– сказала Рибекка,– Она с жиру бесится. Чтоб ей наши деньги стали поперек горла!

Дядя Корнелий, увидев количество предъявленных нулей, снял очки, и, поморщив лоб, покачал головой: “Я ничем не могу помочь, мой маленький Антонио, ты вырос. Тебе нужен хороший адвокат “.

Профессор Моргани сухо отстранился, – ”Твое дело – наука. Я тебя предупреждал, а ты не послушался. В науке вся-то неприятность, если какой – ни будь невежда, публично обольет грязью, а в частной практике тебя сгрызут буржуазные акулы. С костями и кредитной карточкой! ”

Доктор Антонио, потупившись, молчал, не желая открывать разговор о возможности существования на предложенной научной стипендии.

–Старый осел, думает, что у тебя нет семьи?! Этих денег даже не хватит подкармливать его подопытных крыс!– горячилась Диана, беременная первенцем и все время что-то хотевшая– то солененького, то сладкого, то в кино, то новый диван или стол, чтоб удобнее устраиваться с животом, то сарафан с талией под грудь.

–Единственно чем могу помочь,– профессор Моргани порылся в столе и вытащил красочную визитку с золотистым кантом и вензелем – “Адвокат Монст. Официально рекомендован обществом гинекологов. Иски. Компенсации. Имущество. Наследство“.

При встрече Монст оказался настоящим монстром – горбатый с непропорционально длинными руками, постоянно перебиравшими, перекладывавшими, просто трогавшими папки, карандаши, телефон, бронзовую статуэтку Фемиды, и этим отвлекавшим внимание собеседника. Лица Монста, доктор Антонио не запомнил.

Недослушав и искоса глянув на разложенные перед ним бумаги, скучным голосом Монст, назвал свои условия – половину гонорара при подписании договора, половину по окончанию процесса, в случае положительного приговора сумма удваивается, на время слушаний обеспечить проживание ему с супругой в частном пансионе, пояснив – “Атмосфера гостиниц удручает меня, не дает сосредоточиться. И эти беспардонные горничные, меняющие белье в то время, когда я отдыхаю! “

Доктор Антонио робко поинтересовался, как он оценивает шансы.

–Я не страховая компания,– развел руками Монст, почти перекрыв комнату,– Гарантий не даю.

В углу, молча, сидела Диана, сдвинув колени и сложив руки на животе. Вся её поза выражала беспомощную покорность. Подавленно глядя на жену, доктор Антонио судорожно дергал подбородком, сдерживаясь, чтобы не расплакаться от любви и жалости. Широко раскрытыми глазами, ища поддержки, Диана смотрела не на мужа, а на отца. Тесть, выкатывая грудь и стуча палкой, клялся заложить ордена и государственную пенсию за дело спасения семейной чести. Сумма, заломленная Монстом, приводила его в ужас. Лаура подошла сзади к сестре, обняла, прижавшись к щеке.

–Глядя на вас, хочется плакать,– подал голос Рафаэль,– У нас кто-то умер?

“Скоро”,– хотел сказать доктор Антонио, но только комок булькнул в горле.

–Ты у нас адвокат! Возьми и подскажи!– накинулась на мужа Лаура,– Смеяться каждый может.

–Меня никто ничего не спрашивал и ничего не просил,– справедливо возразил Рафаэль.

Тесть, стукнув каблуками, резко развернулся к зятю, вздернув голову. “Какие у тебя есть предложения“,– визгливо спросил он.

–Сядьте, пожалуйста,– веско сказал Рафаэль, успокоительно подняв руку, ладонью вперед,– Дело не стоит всех ваших нервов и преждевременные роды тебе, Диана, не нужны. Антонио, как специалист, объяснит грамотнее опасности, поджидающие рожденного не до срока.

–Короче,– прикрикнула Лаура,– Ты не в суде.

–Антонио,– Рафаэль хлопнул свояка по плечу,– Я беру твое дело. Я гарантирую тебе семейный покой и за это возьму сотую долю, что хочет с тебя состричь “ дубовая империя” или десятую от того, что вы были готовы заплатить этому маразматику.

–Есть еще в нашем роду мужчины, достойные рыцарского герба,– растрогавшись, пустил слезу тесть, обнимая Рафаэля.

Доктор Антонио лишь криво усмехнулся, выдавив – “Благодарю“,– совсем не понимая оснований для уверенности Рафаэля.

На заседание суда Диана не поехала. “Я уже жду твоего звонка”,– сказала она, обнимая, поправляя галстук и целуя мужа в горячий лоб с пульсирующими венами.

“Так провожают восходящих на эшафот”,– подумал доктор Антонио, но вместо леденящего лезвия гильотины, увидел здание суда с мраморными колоннами, розовевшее в утреннем свете.

Судья, постучав деревянным молотком, открыл заседание. Доктор Антонио, через плечо оглядел зал – не густо – несколько подремывающих журналистов хроники и зевак, да в дальнем углу, неестественно выпрямив спины, держались за руки тесть с тещей. Напротив, за низкой перегородкой, сидела, потупившись, сама “дубовая империя”– ситцевое платьице в горошек, никаких украшений, ногти без маникюра, шляпка с короткой вуалью, накрывшей глаза, на щеках пудра, добавившая бледность.

–Нет ничего выразительнее женского страдания,– толкнув локтем, Рафаэль вывел своего подопечного из оцепенения,– Одним своим видом она делает счет 1:0 в свою пользу.

“Я – погиб”,– отчетливо отпечаталось в мозгу доктора Антонио. Он чувствовал себя висельником и почти с ненавистью посмотрел на свояка, выспавшегося, лоснившегося, явно пребывавшего в благодушном настроении.

Адвокат истицы, широкоплечий и бритоголовый, больше похожий на телохранителя, зачитал заявление. Все выглядело достаточно логично, как в старом, добротном черно– белом кино с тяжелыми вздохами, страстными набрасываниями, выкаченными в преувеличенном ужасе глазами. Несчастная женщина страдает в нелюбимом браке, её муж транжирит приданое и проследует необоснованными подозрениями (легкое оживление в зале, в ожидании подробностей), она понимает, что с этим надо кончать. Ей мешает несчастный плод роковой, несостоявшейся любви. На скамье завсегдатаев кто-то то ли прыснул, то ли всхлипнул.

Святая, к кому она может пойти за помощью?! Родителей у неё нет, в церковь она не ходит, есть медицина, современная, человечная. Врач (жест в сторону доктора Антонио)– черствый бюрократ, заставляет её собрать все справки и разрешения, пройти через унизительные анализы, пока, наконец, соглашается сделать аборт. И, вместо ожидаемого облегчения, добавляет боли и дополнительных страданий.

–Нынче, пострадавшая, вследствие врачебной халатности, находится второй месяц на лечении в горном санатории,– адвокат положил перед судьей справку, склонив голову, выдержал значительную паузу и закончил с ударением с ударением на каждом слове,– Я считаю, что компенсация за моральный и физический ущерб в размере,– журналисты скрипнули перьями,– заслужена и только частично возмещает нанесенный урон.

“Дубовая империя” сидела, безучастная к происходящему.

–Слово предоставляется защите,– объявил судья.

Рафаэль встал и сказал удивительно коротко: ”Ваша светлость, я предлагаю выслушать мнение экспертов и приступить к опросу свидетелей”.

–Предложение принято.

Экспертов было двое. Первый, крючковатый и плешивый из судебно– медицинского бюро, поведал, что поступивший материал принадлежал трехмесячному плоду и удалился, оставив всех в неведении из-за каких-то сгустков материнской крови. Вторым на трибуну поднялся доцент Луско, бывший заведующий, известный своей грубостью. В повседневной жизни доктор Антонио остерегался его, опасаясь уничижительных реплик по отношению к коллегам. ” Здравствуй смена, молодая, не созревшая, – с такими словами Луско встретил его стоя, демонстративно придвинув кресло,– Прошу! Вас ждало! Мне рассиживаться было некогда”.

Доцент распушил бороду, откашлялся и академическим голосом зачитал: ”Протокол операции составлен по форме. Без исправлений. Показатели – пульс, температура, кровяное давление – снимались регулярно. Лекарственные препараты даны в общепринятых дозах. Судя по записям, послеоперационный период прошел гладко. Мне нечего добавить ваша светлость”,– доцент поднял голову, ожидая вопросов.

–Принимая во внимание исключительность случая,– спросил адвокат “дубовой империи”,– не находите ли вы врачебный подход шаблонным?

–Я требую отвода,– вскочил Рафаэль,– так мы признаем, что каждый аборт случай исключительный!

–В известном смысле – “да”. Отвод не принимается. Отвечайте, эксперт.

–Не вижу причин не доверять решениям оперирующего врача.

–Я понимаю Ваш ответ, доцент,– побагровел адвокат,– Профессиональная этика. Древние римляне знали, что ворон ворону даже правду в глаза не скажет!

Судья предостерегающе стукнул молотком.

–Благодарю Вас, эксперт. Пригласите свидетелей. Приступайте,– разрешил он, как на ринге, отпрыгивая к канатам с возгласом – “Бокс!”

Адвокат истицы мощно двинулся вперед торсом, выпустив целую вереницу горничных, служанок и приживалок в один голос и на один манер превозносивших свою благодетельницу и твердивших о несчастиях, преследующих её. Последним выступил личный врач ”дубовой империи”.

–Да, я виноват, я посоветовал эту больницу,– покаялся он,– у нас был прошлый положительный опыт и соответствующие рекомендации. Мне больно говорить, но теперь моя пациентка после всего того, что пережила, страдает вагинизмом и не может получить удовлетворение от половой жизни.

–Ваше светлость,– вскочил Рафаэль,– позвольте напомнить присутствующим, что истица, в настоящий момент, находится в разводе!

–У нас гражданский суд, а не религиозный. Замечание не принимается.

Рафаэль покорно кивнул и сел.

–Продолжайте свидетель.

–Я с горечью и сердечной болью вынужден отметить, что мой, с позволения сказать, коллега опозорил меня и всю медицину в глазах невинного и доброжелательного человека. Я не в праве больше говорить ей о чистоте наших белых халатов и гуманизме.

Перед глазами доктора Антонио расползались пестрые, сальные, круги и глухо, как через вату, донеслось – “Разрешите пригласить свидетеля”. Собравшись с силами, чтобы не упасть в обморок, он поднял отяжелевшие веки и увидел санитарку. Её привезли прямо с работы, бедная женщина волновалась, стоя посреди большого зала и теребила подол накрахмаленного фартука.

–В ваши обязанности так же входит помогать в операционной,– над головой доктора Антонио раздавался голос Рафаэля.

–Да, ваше светлость,– испуганно глядя вверх на судью в пышном парике, ответила санитарка,– Я должна принять, принести, если что, вытереть, позвать, если срочно нужно. Они же все там стерильные, а я так.

–Скажите, свидетельница, вы знаете эту женщину?– санитарка послушно повернула голову в сторону “дубовой империи”,– “Да, конечно это очень благородная, уважаемая дама. Я специально мою ее палату три раза в день и за это мне хорошо платят!”

–Значит, если я вас правильно понял, эта “благородная, уважаемая дама” часто лечится в нашей больнице.

–Прошу приобщить справку,– звенел голос Рафаэля,– три госпитализации за последний год. Перелом лодыжки и поверхностные порезы после автомобильной катастрофы, прижигание бородавок, ну и данная, собравшая нас здесь.

–Свидетельница, вы можете поведать нам, – продолжал он,– как эта “благородная, уважаемая дама” реагирует на медицинские процедуры.

–О, она очень нежная. Она так кричит! А когда ей накладывали гипс, так ругалась. Мне право неловко. Мои покойные родители учили меня с сестрами, что женщина должна молчать и терпеть. А она. Там были очень неприличные слова.

–Последний вопрос свидетельница, эта “благородная, уважаемая дама” вела себя так же, когда её оперировал известный вам доктор Антонио?

–Нет, что вы, она почти не кричала. Доктор Антонио такой деликатный. Если бы у меня была дочь…

–Спасибо свидетельница.

–Прошу всех встать,– в висках доктора Антонио постукивало, чтоб прилюдно не свалится на пол, он крепко ухватился за оградку и никак не мог понять, что он слышит, а что ему слышится: ”Состава преступления – нет… В иске отказать… Судебные расходы возложить…” Истерический крик “дубовой империи”: ”Я подам апелляцию. Я сниму тебя с этой тумбы, индюк надутый” и невозмутимый голос судьи: ”Штраф за оскорбление”, окончательно вернули ему разум.

–Всё. Я тебя поздравляю, – важно расправив мантию и разложив поверх пышное жабо, заключил Рафаэль,– Теперь ты мой постоянный клиент. Всегда найдется убогая, разродившаяся дебилом, которая захочет заработать на тебе, хотя в его зачатии нет твоей вины. Или просто потому, что ты её потрогал холодными руками.

Обед проходил нудно и утомительно, как любое семейное торжество. Взрослые больше молчали, не находя темы для разговора, перебрасываясь отдельными малозначительными фразами. Некоторое оживление вносили дети, таскавшие Шона за хвост. Праздничный стол поставили в тени платана рядом с фонтаном в форме сложенных бутоном ладоней. Между грубо вылепленных пальцев с раздражающим журчанием текла вода с сильным запахом хлорки. Официанты на приличном удалении установили жаровню, а готовые блюда подавали на подносах, подогреваемых спиртовками. Ковыряясь вилкой в тарелке, доктор Антонио вспоминал, как по молодости они загружались вчетвером с Лаурой и Рафаэлем в ”Авто-Ромео” и ездили загород ловить рыбу и жарить шашлыки. Диана, обернув бедра полотенцем, загорала, оставив попытки стянуть с мужа рубашку.

–У нас настоящий “Завтрак на траве”,– смеялась она, поворачивая к солнцу обнаженную грудь.

Антонио смущенно улыбался. О том, что так называлась картина, вызвавшая скандал в девятнадцатом веке он узнал позже, проникся ещё большей симпатией к жене и покорно сопровождал её на вернисажи, не решаясь судить об увиденном. Потом Диана развесила на стенах приемной клиники репродукции абстрактных геометрических фигур и пятен. Имена Миро и Леже для него ничего не значили, но он согласился, что они выглядели приятнее, чем изобилие натюрмортов в тяжелых золоченых рамах у доцента Луско.

Подали десерт. Смеясь, подъедая желе с вилки с завитыми зубчиками, Лаура рассказывала, как они пережили семейный кризис. Рафаэль закрутил роман с женой судебного исполнителя, и она нашла себе гуру, с которым занималась медитацией, и собиралась ехать в Гималаи, чтобы сутками сидеть на горе в позе лотоса. Но, теперь все в прошлом. Два раза в неделю они ходят на беседы с психологом и в семью вернулись покой и гармония. ”И сколько Вам это удовольствие стоит? ”– поинтересовался доктор Антонио. ”Любовницу содержать было дешевле”, – по-кошачьи прищурился Рафаэль.

–Не смей о ней думать,– хлопнула по столу ладошкой Лаура.

–А вообще, он у меня хороший,– повернулась она к сестре,– Прочитал, что проточная вода успокаивает нервы и фонтан заказал. Правда, мило?

Оставив вазы с фруктами, официанты удалились, подобрав с травы остатки трапезы. Тесть с тещей, посетовав на жару и тяжесть в желудке, ушли в дом спать. Сестры с детьми перебрались в тент у бассейна. Рафаэль, вытянув ноги, откинулся в шезлонге, пролистывая глянцевый журнал. Над головой, в ветках платана чирикала беспокойная птаха. Опасливо глянув вверх, доктор Антонио передвинул свой стул и оказался на самом солнцепеке.

–Расслабься,– сказал ему Рафаэль, – наслаждайся милым обаянием среднего класса. Хочешь почитать? Рекомендую.

Доктор Антонио подобрал переброшенный ему журнал. На обложке бронзой блестело мужественное лицо, пересеченное шрамами, бесстрашного тореро. Сбоку, в столбик, мелкими буквами напечатано – ”Сегодня в номере. Вы познакомились с девушкой. Ваши предложения – её желания. Простата – мирится ли с возрастом? ”Час скупердяя”, продолжение романа. ”Сестра могильщика”, рассказ. И многое другое – знакомое и не знакомое, полезное и нужное. Читайте, только у нас и только для Вас! ”

Доктор Антонио открыл первую страницу – весь разворот занимала крупная, белотелая красавица, слегка прикрытая, небрежно наброшенном на плечи, строгим пиджаком, окруженная почтительными мужчинами в смокингах, с коктейлями в руках. Дальше шли рекламы обуви – “пятьдесят лет безупречной репутации и не одной мозоли”, одеколонов, круизов – “на белоснежном лайнере сбудутся ваши мечты” и под силуэтом замахнувшегося ножом мужчины начинался сплошной текст: ”Труп девушки в морге второй день не убирали со стола. Она была такая красивая, что все ходили смотреть на неё”. ”Сомневаюсь я”,– подумал доктор Антонио и начал читать. Постепенно динамика действия захватила его. Сюжет не отличался оригинальностью – в городке появился серийный маньяк, убивающий хорошеньких девушек. Полицейские сбиваются с ног, обходя дом за домом в поисках свидетелей. Тела продолжают поступать в морг, где попадают в руки санитара, убирающего их перед отпеванием. ”Усопшие красавицы! ”,– восторгается его работой священник. ”Помолитесь за них, святой отец”,– смиренно склоняется санитар, целуя его руку. Он не ходит на дискотеки, не курит травку, брезгливо отворачивается, проходя мимо машин с занимающимися любовью на заднем сидении парочками. “Радостный, животный вопль вырвался из её груди, и вся она отдалась, уносимая в нирвану волнами оргазма”.

–Чушь какая-то,– пробормотал доктор Антонио, догадываясь, кто, окажется убийцей.

Пожилой комиссар полиции, которому грозит отстранение от ведения дел и преждевременная пенсия со своим молодым, верящим в него, помощником кропотливо проверяя контакты жертв, обнаруживают, что все они когда-то встречались с девушкой, уже несколько лет находящейся в состоянии кататонии. Придя навестить её в психиатрическую клинику, они застают у её постели санитара. Сообразив, что ему грозит разоблачение, он, воспользовавшись минутным смятением, бежит, по вымершему от страха на ночь городу, слыша за спиной ровное дыхание помощника комиссара. Возвращавшийся в поздний час из собора священник, сошел с тротуара и встал на пути преступника, предостерегающе воздев над собой руки. Последнее, увиденное им, было мерцающее лезвие ножа, показавшееся распятием в карающем блеске молний.