Текст книги "Мерфи"

– Сама не знаю, не знаю, как с этим быть.

– А может быть, он что-то от тебя скрывает? – высказал предположение старик.

– Да нет, я же тебе говорю, он от меня ничего не скрывает! – воскликнула Силия.

– А бывало когда-нибудь так: вот ты ему говоришь что-то приятное ну или делаешь что-нибудь такое, а он смотрит на тебя волком, а ты ему говоришь: я к тебе со всем наилучшим, что женщина может дать мужчине, а ты мне сцену устраиваешь?

– По-разному бывало…

– Нет, ты не увиливай! – вскричал старик. – Раз взялась рассказывать, так уж выкладывай все до конца.

– Ну, в общем, да, догадка твоя хороша.

– Догадка? В задницу догадки! Теперь я уверен, что так оно и было.

– Ну, пока между нами существует хоть какое-то понимание…

Испытывая почтение к тому, что он называл «Архе»,[23]23
  [23]Архе – первоначальное единое вещество, изначальный принцип, неизменное и непреходящее в череде явлений; основной предмет философских исследований ионической натурфилософии.


[Закрыть] Мерфи поступал с другими так, как ему хотелось бы, чтобы поступали с ним самим. Его постоянно огорчали замечания Силии насчет того, что ему неплохо бы заняться чем-то более прибыльным, чем размышления о посмертной славе или созерцание небесной тверди, усыпанной звездами. Ей было недостаточно видеть обиженное выражение на его лице, ей требовался вразумительный ответ. «Я разве требую от тебя чего-нибудь?» – спрашивал он. «Нет, не требуешь. А разве я требую от тебя чего-нибудь? – спрашивала она и отвечала сама себе: – Да, требую. Это справедливо? Да, дорогой мой, справедливо».

– Послушай, завершай свою историю, – пробурчал старик, – и побыстрее. Этот твой Мерфи меня утомляет.

Мерфи просил, прямо-таки умолял Силию верить ему, когда он говорил, что не в состоянии зарабатывать деньги. Он уже и так просадил, можно сказать, небольшое состояние, неоднократно пытаясь найти себе подходящую работу. Он молил ее поверить ему, что он родился уже вышедшим на пенсию. Но дело, в конце концов, не просто в деньгах. Существовали еще соображения, так сказать, метафизического свойства, которые набрасывали на все покров такой густой тени, что в его чуть ли не ночной тьме такие, как Мерфи, работать никоим образом не могли. Разве Иксион[24]24
  [24]Иксион – в греческой мифологии царь лапифов в Фессалии. Зевс велел привязать его к вечно вращающемуся колесу (по многим версиям мифа – огненному) и забросить в небо.


[Закрыть] обязывался содержать свое колесо в отличном рабочем состоянии? Разве Тантала[25]25
  [25]Тантал – мидийский царь, осужденный Зевсом на вечные муки жажды и голода; он стоял по колени в воде, а над ним росли фрукты, но достать ни того, ни другого он не мог.


[Закрыть] принуждали есть соль? Насколько Мерфи знает, ничего такого не было.

– Но мы же не можем жить без денег, – говорила Силия.

– Все в руце Божьей, Провидение нас не оставит своей милостью, – отвечал Мерфи.

Однако невозмутимое нежелание Провидения помочь им вызывало в них такие взрывы эмоций, каковых в Западном Бромптоне не видывали с давних времен. Дошло до того, что они почти перестали разговаривать друг с другом. Иногда, правда, Мерфи начинал что-то говорить, и подчас складывалось такое впечатление, что он даже завершал начатое, но сказать наверняка было бы трудно. Например, однажды утром он заявил: «Наемник первый бежит с поля боя, потому что он наемник». Что, разве можно поддержать беседу, начинающуюся таким заявлением? Или такое: «Что мужчина мог бы дать в обмен на Силию?» Что можно на такое ответить?

– Ну, это, конечно, странные заявления, но тем не менее все-таки заявления, – сделал свой вывод старик Келли.

Когда уже совсем не было денег, а до следующего подделанного счета предстояло ждать целую неделю, Силия заявляла, что или Мерфи отправляется искать работу, или она уходит от него и снова занимается тем, чем и занималась до их встречи. А Мерфи отвечал, что работа – это конец для них обоих.

– Итак, имеем два аргумента: твой и Мерфиев, – задумчиво проговорил старик.

Силия вернулась на панель, однако Мерфи вскоре написал ей письмо, в котором умолял вернуться к нему. Она позвонила ему по телефону и сказала, что вернется только в том случае, если он отправится искать работу. А иначе все будет бесполезно. Он положил трубку, не дождавшись пока она договорит. А потом он снова написал ей письмо, в котором сообщал, что прямо-таки умирает от голода и сделает все, как она хочет, однако поскольку он не видит никакой возможности обнаружить в себе хоть маломальскую причину, способную побудить его заняться поисками работы, не была бы она столь любезна и не смогла бы она предоставить ему некий свод побудительных мотивов, основанных на той единственной системе, за исключением его собственной, к которой он испытывал доверие, а именно – на системе, которая строится на небесных телах. На Рынке Бервик, сообщал Силии Мерфи, обычно сидел один свами,[26]26
  [26]Свами – буквально: «тот, кто обуздал свой ум», отрекшийся от мира как смысла в материальной жизни; индуистский учитель мудрости.


[Закрыть] который составлял вполне приличные гороскопы и брал за это совсем немного. Силии были известны год и день рождения Мерфи, этого печального события, а точное время дня не имело особого значения. Древняя наука составления гороскопов, пережившая и Иакова и Исава,[27]27
  [27]Иаков и Исав – сыновья ветхозаветных Исаака и Ревекки (см. главу 25 и далее Книги Бытия); Иаков – один из центральных ветхозаветных персонажей; вероятно, содержатся намеки на знание своей судьбы; например, в главе 28 рассказывается, что Иакову приснился сон: лестница, стоящая на земле и уходящая в небо; на верху лестницы стоит Господь и предсказывает Иакову великую будущность; а может быть, имеется в виду общая предрешенность судьбы Иакова и его, не играющего особой роли в Библейском повествовании, брата.


[Закрыть] не настаивала на получении точных данных, касающихся момента первого vagitus.[28]28
  [28] Крик, писк (лат.); в английском языке это заимствованное слово означает «первый крик новорожденного».


[Закрыть] Он бы и сам отправился к тому свами на рынке, если бы не отсутствие даже той малой суммы, которая была необходима для уплаты за гороскоп.

– Ну вот, а теперь я ему позвонила и сказала, что я уже достала то, что он хотел, – завершила свой рассказ Силия, – а он не хочет меня видеть.

– Что именно достала?

– Ну, то, что он просил, – промямлила Силия.

– Ты что, боишься даже назвать, что именно?

– Я же тебе все рассказала, – уклонилась Силия от ответа. – Ты можешь посоветовать, что мне делать? А то мне пора идти.

В очередной раз приподнявшись на постели, старик Келли торжественно произнес:

– Приблизься, дитя мое.

Силия подошла к кровати и уселась на самый краешек; теперь и старческие руки и молодые женские руки лежали на одеяле. Старик и женщина безмолвно смотрели друг на друга.

– Дитя мое, я вижу ты плачешь, – наконец нарушил молчание старик. Несмотря на свои годы, он все прекрасно подмечал.

– Я не понимаю, – срывающимся голосом вскричала Силия, – как может человек говорить, что любит, и вести себя таким образом? Скажи мне, как это возможно?

– Я уверен, что он может сказать то же самое о тебе, – спокойно сказал старик Келли.

– Пускай поплачется в жилетку этому своему «забавному старому знакомому», – ядовито сказала Силия.

– Что-что? Я не понял.

– Да так, ничего, – отмахнулась Силия. – Ладно, скажи мне, что мне нужно делать, и я пойду.

– Приблизься, дитя мое, – пробормотал старик, который начал понемногу уходить из реальности, его окружающей, в свой собственный мир.

– Приблизиться? – возмущенно воскликнула Силия. – Куда уж ближе! Ты что, хочешь, чтоб я забралась к тебе под одеяло?

Голубоватый блеск, пробивавшийся из глубин Келлиевых глаз, притух, подернулся дельфийской[29]29
  [29]Дельфы – город в Древней Греции, религиозный центр с храмом и оракулом бога Аполлона. Очевидно, автор намекает на провидческие способности старика Келли.


[Закрыть] пеленой, заслонился взглядом удава. Старик поднял свою левую руку, на которую капали слезы Силии, и медленно положил ее, ладонью вниз, плашмя себе на макушку головы. В таком положении ему лучше всего думалось. Впустую, в этот раз не помогло. Тогда старик поднял и правую руку и, выставив указательный палец, примостил его вдоль носа. Затем он вернул обе руки на одеяло, положив их рядом с руками Силии; в глазах его снова засверкал блеск, и он объявил свое решение:

– Бросай его.

Силия попыталась вскочить на ноги, но старик удержал ее, схватив за запястья:

– Порви все связи с этим Мерфи, – сказал он твердо, – сделай это сейчас, чтоб потом не было поздно.

– Пусти меня! – потребовала Силия.

– Прерви с ним всякие сношения, – говорил жестким голосом старик, – пока все это не обернулось трагедией. Разорви с ним, пока еще не поздно!

– Да пусти же меня! – выкрикнула Силия.

Старик разжал руки, и Силия вскочила. Некоторое время они смотрели друг на друга в молчании. Старик все видел, все понимал, его мозг усиленно работал.

– Я отступаю, – проговорил он наконец, – преклоняюсь перед истинной страстью.

Силия направилась к двери.

– Прежде, чем ты уйдешь, – окликнул ее Келли, – не могла бы ты сделать мне одно небольшое одолжение? Подай мне, пожалуйста, хвостовую часть моего воздушного змея. Я вижу отсюда, что некоторые кисточки спутались.

Силия пошла к шкафу, на полке которого старик хранил свой воздушный змей, достала отцепляющийся хвост с перепутавшимися и отвалившимися кисточками и, подойдя к старику, разложила все это на кровати.

– Как ты сама говоришь – держи нос по ветру, – посоветовал старик на прощание… – Л этого красавца я завтра запущу высоко-высоко, за облака, так, что его и видно не будет!

Старик стал копаться в хвосте воздушного змея, свернувшегося кольцами. В мыслях он уже стоял на лугу, вглядываясь в небо, ища глазами ту точечку, которая и была его змеем, упираясь каблуками в податливую землю, сопротивляясь мощной тяге бечевки, рвущейся вверх. Силия поцеловала старика в лоб и ушла.

– Ежели будет на то Божья воля, – бормотал Келли, – улетит он так высоко, что даже с глаз скроется…

А теперь ясно, думала Силия, что нет у меня никого, кроме, может быть, Мерфи…

3

Луна, по поразительному совпадению находившаяся в своей полной фазе и одновременно в перигее, приблизилась к Земле на расстояние, наименьшее за предыдущих четыре года. Ожидались невероятно высокие приливы. А Управление Лондонского Порта беспокойства по этому поводу не проявляло.

До Мерфиевого клеткоподобного жилища Силия добралась лишь после десяти часов вечера. В его окне не горел свет, но это не обеспокоило ее, ибо она знала, что Мерфи имеет пристрастие сидеть во тьме. Она уже приготовилась звонить в дверь особым образом, известным Мерфи и оповещающим его о том, что пришла именно она, однако в этот момент дверь распахнулась сама собою и какой-то человек, от которого сильно пахло спиртным, из этой двери вывалился и после короткого колебания с грохотом помчался вниз по лестнице. К двери квартиры, в которой Мерфи снимал комнату, вела только одна лестница, и человек, источавший пьяный запах, этой лестницей и воспользовался. Двигался он несколько странно, пружинистыми прыжками, словно ему хотелось бежать, но он почему-то никак не мог отважиться на это. Силия вошла в коридор и, нашарив в темноте выключатель, щелкнула им. Но свет не загорелся – лампочку выкрутили. Она пошла дальше в темноте, медленно, с остановками, давая себе и Мерфи последний шанс.

Силия не видела Мерфи с того самого дня, когда он заклеймил работу, заявив, что работа будет концом для них обоих, и вот теперь она бредет к нему в темноте и несет фиктивную грамоту – гороскоп, составленный восточным истуканом, – открывающую путь к преуспеянию и благополучию. А он, наверное, думает о ней, как о Фурии, которая заявится, чтобы утянуть его в Тартар… или даже, как о судебном исполнителе с ордером, накладывающим арест на имущество… А идет даже не она, идет к нему сама Любовь, вот такой судебный исполнитель… Она же всего лишь понятой. Эта мысль заставила ее даже присесть на корточки в темноте, почти полной, если не считать смутных пятен света в глубине коридора… А как замечательно было у реки… ей махали флажками баржи, дымовая труба кланялась ей, буксир и толкаемая им баржа пели ей какую-то песенку, да-да, именно ей… А может быть, не ей? Но так было приятно думать, что это ей оказывают такую честь… А может быть, ей сейчас повернуться и уйти? Что это изменит? Какая разница, будет ли с их отношениями покончено ее способом или его способом? Она будет пребывать в уверенности, что это он виноват, а он будет считать, что все погибло из-за нее… А как же нежная страсть?

Силия добралась наконец до его двери. Прислушалась. Ни звука. Но и это ее не обеспокоило, ибо она знала о его пристрастии сидеть продолжительное время не только в темноте, но еще и в тишине.

Силия засунула руку в сумочку – если она нащупает монетку большим пальцем, она зайдет к Мерфи, а если указательным – уйдет прочь. На монетку наткнулся первым указательный палец, и Силия поднялась на ноги, развернулась и уже собиралась уходить, когда из комнаты Мерфи донесся какой-то пугающий звук, насыщенный таким отчаянием, что она, застыв в ужасе, даже сумочку выронила из рук. Мгновенная тишина, а потом – громкое, тяжелое дыхание, вызывающее больше жалости и сострадания, чем самый жалобный стон. Все силы враз покинули ее, и пару мгновений она не могла двинуться с места. Едва только силы к ней вернулись, она овладела собой, быстро наклонившись, нашарила сумочку на полу, подхватила ее и бросилась спасать Мерфи. По крайней мере, она считала, что ее вмешательство спасет ему жизнь. Таким образом, предзнаменование, данное монеткой, отменилось само собою.

А Мерфи в этот момент, издав душераздирающий звук, услышанный Силией, находился все на том же месте, где мы его и оставили, с той разницей, что теперь он пребывал не в кресле, а под ним. При этом его единственный контакт с полом осуществлялся через лицо, которое было к полу самым грубым образом прижато. Его позу можно было бы – правда, с очень большой натяжкой – описать как таковую, в которой на мгновение оказывается исключительно неопытный ныряльщик, входящий воду, с той существенной разницей, что руки Мерфи не были вытянуты над головой, как у ныряльщика, желающего уменьшить силу удара головы о поверхность воды, а были они заведены назад, да еще привязаны к ручкам кресла. Мерфи оказался в состоянии, в котором мог осуществлять лишь самые незначительные движения: облизывание губ, подставление другой щеки пыльной жесткости пола ну и еще некоторые другие, столь же незначительные. Из носа у него текла кровь.

Не теряя времени на излишние вопросы и размышления о том, как же такое могло произойти, Силия с величайшей поспешностью посрывала с Мерфи шарфы-путы и столкнула с него кресло-качалку. По мере того как срывались узы, Мерфи поэтапно оседал на пол, и вот наконец он улегся во весь свой рост в позе распятого. Дышал он тяжело и постанывал. Огромный розоватый невус,[30]30
  [30]Невус – родимое пятно.


[Закрыть] занимавший всю вершину правой ягодицы, буквально заворожил ее. Как так получилось, что она не видела его раньше? Непонятно.

– Помогите… – стонал Мерфи.

Выведенная из задумчивого созерцания Мерфиевого седалища этим призывом, Силия принялась умело оказывать Мерфи первую помощь так, как ее учили в ее – уже кажущуюся такой давней! – бытность девочкой-скаутом. После того как Силия сделала все, что могла, и исчерпала до конца возможности первой помощи, она выволокла Мерфи из угла, подсунула под него кресло-качалку, подвезла его к кровати, опорожнила кресло на кровать, уложила Мерфи на кровати как положено, прикрыла его одеялом и села рядом. Теперь наступала его очередь предпринимать какие-нибудь действия. И он, не открывая глаз, слабым голосом вопросил:

– Кто вы?

Силия назвала себя. Мерфи, словно не веря ушам своим, широко распахнул глаза, и из хаоса, большого, брызжущего блеском бурного беспорядка, о котором в свое время с таким восхищением говорил Ниери, выплыло лицо, на котором обозначились возлюбленные им черты. И Мерфи закрыл глаза и раскрыл объятия. Силия плавно, избегая резких движений, улеглась ему на грудь, головы их оказались рядышком на подушке, хотя и повернутые в разные стороны, а пальцы его принялись перебирать ее соломенные волосы. И получилось то «короткое замыкание», к достижению которого так страстно стремился Ниери. Порыв, сопротивление, преодоление. Разгорелось пламя, долго не угасавшее…

Уже утром Мерфи простым и понятным языком объяснил, как он оказался в таком в буквальном смысле исключительно необычном положении. Он качался, качался и заснул в кресле, хотя слово «заснул» не совсем правильно описывает то состояние, в которое он погрузился, а потом вдруг он почувствовал, что у него начинается сердечный приступ. Если с ним такое приключалось в тот момент, когда он находился в кровати, то обычно его весьма бурные попытки угомонить приступ заканчивались тем, что, в девяти случаях из десяти он оказывался на полу. Pi поэтому ничего удивительного не было в том, что, поскольку приступ случился с ним в тот момент, когда он находился в кресле, да еще будучи к нему привязанным, его борьба с приступом привела к переворачиванию качалки.

– Так, это, предположим, понятно, но скажи на милость, кто тебя привязал к качалке?

Силия ничего не знала о том несколько странном развлечении, которому время от времени предавался Мерфи в ее отсутствие и никогда при ней, и он дал ей полный и откровенный отчет об этом своем исключительно необычном времяпрепровождении и обовсем том, что оно предполагало.

– Кстати, когда ты позвонила, я как раз закончил сложный процесс самопривязывания, – вспомнил Мерфи.

Не знала Силия и о том, что Мерфи подвержен сердечным приступам, которые не беспокоили его в то время, когда они бывали вместе, а теперь он, ничего не утаивая (несмотря даже на то, что это могло вызвать ее беспокойство), подробно рассказал ей об этих своих приступах.

– Ну, вот теперь ты понимаешь, насколько для меня важно твое присутствие, – заключил он.

Силия повернула голову и посмотрела в окно. По небу быстро неслись тучи. Ее дед Келли, наверное, гукает, как младенец, от радости, запуская своего змея…

– Подай мне, пожалуйста, мою сумочку. Она на полу, рядом с тобой.

Раскрыв ее, Силия обнаружила, что зеркальце разбито. Наверное, разбилось, когда она уронила сумочку на пол, услышав пугающие звуки, доносившиеся из комнаты Мерфи. Силия едва не вскрикнула и быстро отвернула голову в сторону, чтобы Мерфи не увидел выражения на ее лице. Вытащив из сумочки большой черный конверт с разноцветными буквами на нем, она протянула его Мерфи.

– Это то, что ты просил меня достать, – пояснила она, по-прежнему не глядя на него.

Она почувствовала, как Мерфи вытягивает конверт из ее пальцев. По прошествии некоторого времени, в течение которого Мерфи не издал ни звука и. даже не шелохнулся, Силия не утерпела и повернула к нему голову. И обнаружила, что лицо Мерфи, обычно желтоватого оттенка, сделалось пепельно-серым. Тонкая, уже бледная, полоска крови, прошлым вечером не обтертой, засохшей и частично обсыпавшейся, вилась по нижней челюсти и подчеркивала катастрофическое убывание цвета на лице Мерфи. Он томил Силию молчанием еще некоторое время и наконец сказал изменившимся, незнакомым ГОЛОСОМ:

– Мой приговор… спасибо.

Она поразилась тому, насколько сильное впечатление может произвести на праздного человека перспектива грядущей необходимости пойти работать.

– Моя маленькая булла при-лучения,[31]31
  [31]…булла при-лучения – в тексте сказано: «little bull of incommunication», т. е. обыгрывается выражение «bull of excommunication», что значит «булла отлучения от церкви»; используя неологизм Беккета, получаем не от-лучение, а при-лучение и не к церкви, конечно, а к работе.


[Закрыть] – трагическим тоном произнес Мерфи, – запечатанная не сургучом, а слюной восточного идола. Спасибо, спасибо…

Силия, ожесточив сердце свое, передала ему шпильку для вскрытия конверта. Первым побуждением Мерфи было поступить с этим мрачного цвета предметом так, как он поступал с ему подобным во времена, когда он получал некоторые деньги благодаря манипулированию со счетами, а именно – вскрыть конверт, не повреждая его, с помощью пара, глянуть на его содержимое, подивиться ему и положить назад в конверт, не читая, не знакомясь, так сказать, с этим содержимым подробно. Но кому, собственно, возвращать? Денег-то он за это не получит.

– А почему конверт черный? – спросила Силия. – А буквы на нем разных цветов?

– А потому что бог воров, планета[32]32
  [32]…бог воров, планета – бог воров – это Гермес (у римлян – Меркурий); так же называется ближайшая к Солнцу планета в солнечной системе.


[Закрыть] parexcellence[33]33
  [33] По преимуществу (фр.).


[Закрыть] и моя тоже, не имеет в астрологии одного определенного цвета.

Мерфи вытащил из конверта многократно сложенный лист бумаги и стал разворачивать. Когда развернул полностью, то оказалось, что послание сложено было в шестнадцать раз. Ну, а конверт черный потому, что черное это дело – отправляться кому-то на работу.

THEMA COELI[34]34
  [34] Тема Неба (лат.).


[Закрыть]

С делиниациями и делимитациями

составлено

Рамасвами Кришнасвами Нараянасвами Суком,

Генетлиалогом,

составителем гороскопов рождения,

знаменитым во всем цивилизованном мире и даже в Ирландском Свободном Государстве.

«Я бросаю вам вызов, звезды!»

Козерог

В момент рождения данный Натив[35]35
  [35]Натив – родившийся под тем или иным знаком Зодиака.


[Закрыть] – четвертый градус Козерога, восходящий; его четыре основных качества: Душа, Эмоция, Яснослышание[36]36
  [36]Яснослышание – неологизм Беккета, по аналогии с «ясновидением».


[Закрыть] и Молчание. Более совершенно устроенный Ум, чем у этого Натива, сыскать трудно.

Луна, двадцать третий градус Змеи, придает Магические Качества Глазу, под влияние которых лунатик легко подпадает. Избегай усталости от говорения. Напряженная Любовь естественна, редко подозревается в Неприятностях, с уклонами в Чистоту. Когда правит Чувственность, есть опасность Припадков.

Марс, зашедший на Востоке, указывает на пристрастие к занятиям разного рода, однако здесь имеются определенные ограничения. Известны, по крайней мере, два человека, гороскопно подобные данному Нативу, которые выражали желание находиться в двух разных местах одновременно.

Когда Здоровье будет опускаться ниже некоторого уровня, может появляться Сожаление. Данный Натив может быть определен как законопослушная личность с горделивой внешностью. Следует избегать наркотиков и прибегать к Гармонии. Особую осторожность следует проявлять при общении с издателями, четвероногими и во время пребывания в тропических районах, изобилующих болотами, ибо все перечисленное может негативно воздействовать на данного Натива.

Сесквиквадрат[37]37
  [37]Сесквиквадрат – аспект в 135°.


[Закрыть] Меркурия с Анаретой[38]38
  [38]Анарета – «губитель жизни», планета или аспект, служащие причиной смерти. Чаще всего Сатурн или Марс, иногда Солнце, Луна или Меркурий.


[Закрыть] оказывает пагубное влияние и будет существенно способствовать Успеху, приводящему к вершине Славы, что может нанести вред некоторым начинаниям данного Натива.

Луна в четверти и Солнечная орбита воздействуют на Хилега.[39]39
  [39]Хилег – астрологический термин, сигнифатор продолжительности жизни и здоровья вообще.


[Закрыть] Гершель[40]40
  [40]Гершель – наименование Урана в XVIII – нач. XIX вв. в честь Уильяма Гершеля (1738–1822), английского астронома, основоположника звездной астрономии, изобретателя усовершенствованного вида телескопа; Гершель открыл планету Уран и его спутники, построил первую модель Галактики.


[Закрыть] в Водолее останавливает Воду, и ему следует это учитывать. Нептун и Венера в Быке указывают на общение с Особами Женского Пола, имеющими некоторые качества медиумов, или с теми, кто обладает низкими органическими качествами. Рекомендуется иметь общение с друзьями или с Особами, с которыми предполагается вступление в матримониальные отношения, однако при условиях пылающей тройственности, когда Стрелец позволит иметь небольшую семью.

В том, что касается карьеры, данному Нативу следует вдохновлять других и вести их за собой; он может успешно действовать как посредник, предприниматель, детектив, попечитель, первооткрыватель или, если подвернется такая возможность, путешественник-первооткрыватель; его девиз в делах – большие доходы и быстрый оборот капитала.

Данному Нативу следует особо опасаться брайтовой[41]41
  [41]Брайтова болезнь – заболевание почек; Брайт (1789–1858) – английский врач, ученый.


[Закрыть] и базедовой болезни, а кроме того, он подвержен болям в шее и ногах.

Камень – аметист, алмаз. Для достижения Успеха данному Нативу следует заниматься физическими упражнениями.

Цвет – лимонно-желтый. Для предотвращения Тяжкой Беды данному Нативу следует носить броскую одежду, а в доме избегать украшательства.

Благоприятные дни – воскресенье. Для привлечения максимального Успеха данному Нативу следует постоянно демонстрировать новые начинания.

Благоприятные числа – 4. Нативу следует начинать новые дела и предприятия именно в этот день, ибо лишь благоприятное число обеспечит Успех и позволит избежать Провала.

Благоприятные годы – 1936[42]42
  [42] Роман написан в 1936 г.


[Закрыть] и 1990. Успех и процветание в эти годы обеспечены, однако не обойдется и без провалов и срывов.

– Ну что ж, не так плохо, – чуть ли не с удовлетворением проговорил Мерфи; от прочитанного у него даже восстановился его обычный желтоватый цвет лица. – Пандит[43]43
  [43]Пандит – в Индии почетное звание ученого брахмана, а также человека высокообразованного в области классической индийской литературы на санскрите.


[Закрыть] Сук превзошел самого себя!

– Теперь, получив такой гороскоп, ты уже готов подыскать себе работу? – спросила Силия.

– Конечно, теперь путь открыт. В первое же четвертое число, которое в 1936 году выпадет на воскресенье, я украшусь предписанными мне камнями и отправлюсь попечительствовать, искать преступников, открывать неведомые земли, заниматься предпринимательством, сутенерством – смотря по обстоятельствам.

– А пока не выпадет это счастливое число, чем ты будешь заниматься? – спросила Силия.

– А пока я буду следить за тем, чтобы не случилось беды при припадках, при общении с издателями, четвероногими, буду беречься от анурии,[44]44
  [44]Анурия – прекращение выделения мочи почками.


[Закрыть] брайтовой бо…

Силия издала вопль отчаяния, долгий и громкий, а потом резко оборвала его, как это иногда бывает у совсем малых детей.

– Как ты можешь… как ты можешь быть таким… таким дураком… и такой гадкой тварью!? – вскричала Силия. – Какой ты… – но не завершила какой.

– Но я же не могу идти против предписаний этого гороскопа, к тому же составленного специально для меня, – спокойно возразил Мерфи. – Бог меня накажет.

– Дурак и подлая тварь! – повторила Силия.

– Ты слишком сурова ко мне.

– Сначала ты мне говоришь, чтобы я раздобыла это… эту… этот…

– Свод того, что желательно и чего нежелательно делать, – вежливо подсказал Мерфи.

– Я стараюсь, стараюсь… ну, чтоб нам быть вместе, а потом ты из этого делаешь… делаешь…

– Делаю то, что и положено делать: определяю курс действий в соответствии с полученными предписаниями, – все так же спокойно завершил за Силию Мерфи.

Да уж, действительно, трудно было бы сыскать более совершенно устроенный ум, чем у этого Натива.

Силия открыла рот, чтобы продолжить высказывать свое возмущение, но почти тут же закрыла его, не произнеся более ни слова. Она отправила свои руки в путешествие, долженствующее закончиться жестом, который делал Ниери, когда думал о девице Двайер, и который никогда у него не получался должным образом; завершив демонстрацию жеста, Силия вернула свои руки – как показалось Мерфи, вполне естественным и законным образом – в их первичное положение… А вот теперь ей ясно, что у нее на свете никого нет, возможно, за исключением старика Келли… Силия снова открыла рот, снова ничего не сказала и начала медленно и демонстративно готовиться к уходу.

– Ты никуда не пойдешь, – постановил Мерфи.

– Я лучше уйду сама, прежде чем меня отсюда вышвырнут.

– Но какой смысл уходить просто, так сказать, телесно? – вопросил Мерфи, поворачивая тем самым беседу таким образом, что Силия получала возможность высказаться по поводу происходящего.

– Ты слишком скромен, – заключила она.

– Послушай, давай не будем заниматься словесной перепалкой, – воззвал Мерфи к Силии. – По крайней мере, давай вести себя так, чтобы никогда в будущем у нас не было повода обвинять друг друга в пошлых выяснениях отношений.

– Стараюсь изо всех сил. Держусь в рамках того, что говорила и в прошлый раз.

Силия и в самом деле совершала действия, которые могли быть восприняты как подготовка к уходу, и если бы она продолжила в том же духе, то, пожалуй, через минут двадцать, ну не позднее, чем через полчаса, она, по всей вероятности, должна была бы уйти. На лице у нее уже установилось выражение, которое она на себя цепляла, находясь «на работе».

– Я больше не вернусь, – медленно говорила она, – я не буду открывать твои письма, все в жизни круто изменю.

Будучи убежденной, что он ожесточил свое сердце и никак не будет препятствовать ее уходу, Силия не торопилась.

– А потом я буду горько сожалеть о том, что встретила тебя.

– Встретила меня! – воскликнул Мерфи. – Как замечательно ты выразилась! Встретила – надо же!

Мерфи решил, что с его стороны будет умнее, если он не станет сдаваться до тех пор, пока наверняка не убедится в том, что она этого ни за что не сделает. А тем временем – не устроить ли небольшую сцену, не произвести ли, так сказать, взрыв негодования? Вряд ли это нанесет серьезный ущерб, скорее такое поведение не повредит, а пойдет на пользу. Хотя, с другой стороны, Мерфи чувствовал, что он не совсем готов к этому, более того, он знал, что еще задолго до того, как все завершится, он уже будет сожалеть о том, что все это затеял. Но все же, может быть, это лучше, чем просто так лежать, молчать, смотреть на нее, видеть, как она нервно облизывает губы, и ждать неизвестно чего. И он выпустил первый заряд:

– Такая вот любовь, которая что-то постоянно требует, которая осмысливается как некое прагматическое действо, у меня уже в печенках сидит…

– А почему не в почках?

– Ну вот скажи мне, – продолжал Мерфи, не обратив внимания на выпад, – что или кого ты любишь? Меня таким, каков я есть. Так? Можно желать того, чего у тебя нет, но любить такое отсутствующее качество невозможно. Ведь так? – Ну что ж, неплохое заявление, особенно сделанное таким человеком, как Мерфи. – Ну а раз так, почему же ты постоянно стремишься изменить меня? Наверное, для того, чтобы иметь возможность уже меня не любить? – Голос Мерфи шел вверх и, надо отдать ему должное, достиг весьма высокого уровня звучания. – Ты хочешь изменить меня для того, чтобы не быть обреченной на любовь ко мне, чтобы получить передышку от любви ко мне. – Мерфи очень хотелось высказаться так, чтобы смысл высказывания был максимально ясным. – Все женщины одинаковы, вот так-то, совершенно одинаковы, вы не умеете любить, вы не умеете проявлять привязанность в течение какого-нибудь мало-мальски длительного срока, вы не терпите никакого чувства, кроме одного – чувства быть прочувствованными, вы любите пять минут, а потом забываете про любовь и хотите лишь этих поганых детей и домохозяйствования, и ничего вам больше не нужно! Если бы ты знала, как я ненавижу этих баб, не желающих быть Венерами, а желающих быть уборщицами, кухарками и думающих не о плотских радостях, а том, как им приготовить картофельное пюре!

– Не переутомляйся длинными речами! – воскликнула Силия и спустила одну ногу с кровати.

– А разве я хотел переменить тебя? Разве изводил я тебя требованиями заниматься тем, что тебе совершенно претит, и прекратить делать то, что тебе нравится делать?

– Я есть такая, какая уж есть и какой меня сделало то, чем я занимаюсь.

– Нет, не так, – возразил Мерфи. – Ты занимаешься тем, чем занимаешься, именно потому, что это соответствует твоей натуре, хотя ты и отдаешь этому занятию лишь малую часть того, что ты из себя представляешь, ты вдавливаешь себя в то, чем занимаешься, по каплям… – голос Мерфи стал срываться на детское скуление и сюсюканье. – Ницево я ни деляль, мамочька, я ни виноват. Вот так и ты, делаешь, а потом отпираешься. Скучно и натужно.

Силия уже сидела на краю кровати и надевала туфли.

– Я слышала всякую галиматью, но такого… – Силия не договорила.

– Ну, если слышала, послушай еще, пока из меня весь дух не выйдет. Если бы мне пришлось определять, что ты из себя представляешь, исходя из того, чем ты занимаешься, тебе бы ничего другого не оставалось делать, кроме как укатиться отсюда и пребывать в гордом одиночестве, себе в радость. Сначала ты требуешь, чтобы я выполнял твои условия, а когда я начинаю их выполнять, ты сама же эти условия не соблюдаешь. Вот взять хотя бы гороскоп, который ты принесла. Я готов делать то, что там предписано, а ты что мне на это говоришь? Я пытаюсь следовать указаниям Небес, выявленным профессором Суком, а ты тут же собираешься уходить от меня, разве это не нарушение нашего соглашения? Что еще я могу сделать?

Мерфи закрыл глаза и откинулся на подушку. Оправдываться было не в его привычках. Вряд ли Мерфи нужно было бы убеждать в том, что, скажем, действия какого-нибудь атеиста, от скуки ковыряющего долотом туземного каменного божка, следовало бы считать более бессмысленными, чем его, Мерфи, попытки оправдать свое безделье и бездействие. Его страсть к Силии и странное чувство, нашептывающее, что ему не следует сдаваться без хотя бы видимой борьбы, привели к тому, что он несколько забылся и позволил себе то, что позволять не следовало. Столь неожиданное проявление пережитка давних времен, когда он еще лазил по кустам и деревьям за орехами, стрелял по воробьям из рогатки, весьма его удивило. Смерть в бою представляла собой полную противоположность всем его жизненным установкам, намерениям и убеждениям.