Текст книги "Нова"

Глава вторая

Созвездие Дракона. Тритон. Инферно-3. 3172 г.

Катин, высокий и умный человек, шаркая ногами, шел по направлению к Инферно-3. Голова его была опущена, а мысли заняты лунами.

– Эй, парень!

– А?

Небритый бродяга облокотился на перила, вцепившись в верхнюю планку шелушащимися руками.

– Откуда ты? – глаза бродяги были затуманены.

– С Луны, – ответил Катин.

– Из беленького домика на тенистой улочке, с велосипедом в гараже? У меня был велосипед.

– Мой дом был зеленым, – ответил Катин, – и под надувным куполом. Впрочем, велосипед у меня был.

Бродягу качнуло вперед.

– Ты не знаешь, парень. Ты не знаешь.

– Следует выслушивать сумасшедших, – подумал Катин. – Они становятся большой редкостью. И он вспомнил, что надо сделать запись.

– Так давно… Ну, пока! – старик, пошатываясь, побрел по улице.

Катин покачал головой и пошел дальше.

Он был неуклюж и на редкость высок: выше двух метров. Он достиг этого роста к шестнадцати годам, но собственный рост его никогда не интересовал. За последующие десять лет он приобрел привычку слегка горбить плечи. Его длинные руки были постоянно засунуты за ремень шортов, а локти при ходьбе все время ударялись обо что-нибудь.

И снова мысли его вернулись к лунам.

Катин, рожденный на Луне, любил луны. Он всегда жил на лунах, за исключением того времени, когда он уговорил своих родителей, стенографистов в суде созвездия Дракона на Луне, позволить ему обучаться в университете Земли, учебном центре таинственного и загадочного Запада – Гарварде, по-прежнему притягивающего к себе людей богатых, эксцентричных и неординарных. (Последние два качества относились и к Катину).

Об изменениях, происходящих с земной поверхностью – снижении высоты Гималаев, обводнения Сахары – он знал только по сообщениям. Морозные лишайниковые чащи марсианских полярных шапок, неистовые песчаные реки экватора Красной планеты, меркурианская ночь в сравнении с меркурианским днем – все это было ему известно только по посещениям психорамы.

Это было отнюдь не то, что Катин знал, что Катин любил.

Луны?

Луны невелики. Их красота заключается в вариациях подобного. Из Гарварда Катин вернулся на Луну, а оттуда направился на станцию Фобос, где подключился к куче самописцев, устаревших, с малым объемом памяти, компьютеров, ареографов, и стал работать регистратором. Через некоторое время он исследовал Фобос на тракторе, оборудованном источником поляризованного света. Деймос – светлый обломок скалы шириной в десять миль, дрожал в это время над непривычно близким горизонтом. В конце концов, Катин сколотил экспедицию на Деймос также, и облазил буквально каждый квадратный фут поверхности этой крошечной луны. Потом он побывал на лунах Юпитера: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто прошли перед его карими глазами. Луны Сатурна, освещенные рассеянным сиянием колец, подверглись его обследованию, когда он возвращался со станции приема кораблей, где он тогда работал. Он изучал серые кратеры, серые горы, равнины и каньоны днями и ночами, портя свое зрение. Все луны одинаковы?

Если бы Катин очутился на любой из них, структура залегания нефтеносных пластов, кристаллическое строение и топография луны позволили бы ему незамедлительно узнать, где он находится, даже если бы ему завязали глаза. Высокий Катин сразу подмечал мельчайшие особенности каждого ландшафта. А вот особенности мира в целом или отдельного человека, из-за которых возникают всевозможные страсти, он знал, но не любил.

Он избавлялся от этой нелюбви двумя способами:

Во-первых, он писал роман. (Это он называл «внутренним способом»).

Записывающий кристалл, подаренный родителями по случаю окончания школы, болтался на цепочке в районе его живота. К настоящему времени он содержал несколько сотен тысяч слов заметок. Но пока еще не была начата даже первая глава.

Во-вторых, (внешний способ), он выбрал изолированный образ жизни в соответствии со своим образованием, а не только темпераментом. Он потихоньку все дальше и дальше отдалялся от фокуса человеческой деятельности, которым была для него Земля. Он окончил курсы киборгов всего за месяц. На эту луну – крайнюю луну Нептуна и Солнечной системы он прибыл этим утром.

Его каштановые волосы были шелковистыми, нечесаными и достаточно длинными, чтобы в них можно было вцепиться в драке, (если только у вас для этого был достаточный рост). Руки, засунутые под ремень, машинально мяли плоский живот. Он подошел к тротуару и остановился. Кто-то сидел на изгороди и играл на сенсо-сиринксе.

Несколько человек стояли и смотрели на это.

Цвета распирали воздух, колыхались, словно под свежим бризом опадали и возникали снова, светлый изумруд, тусклый аметист. Порывы ветра доносили запахи уксуса, снега, океана, имбиря, мака, рома. Осень, океан, имбирь, океан, осень, океан, океан, опять океанские волны, и свет вскипал размытой голубизной и падал на лицо Мышонка. Электрическое арпеджио, струящееся ручейком.

Дюжины две людей стояло около него. Они щурились, они вертели головами. Отсветы дрожали на их веках, ложились на губы, на наморщенные лбы. Какая-то женщина закашлялась, потирая свое ухо. Какой-то мужчина ударил себя по ляжкам.

Катин глянул поверх голов.

Кто-то протискивался вперед. Не прерывая игры, Мышонок поднял голову.

Слепой Дэн, неуверенно ступая, выбрался из толпы, остановился, шагнул вперед, в пламя сиринкса…

– Эй, проходи, не стой…

– Проходи, старик, живее…

– Не мешай нам смотреть…

Войдя в самую гущу создаваемых Мышонком образов, Дэн качнулся, голова его мотнулась.

Мышонок засмеялся. Его коричневые руки легли на рукоятку проектора. Свет, звук, запах уступили место ярко окрашенному демону, стоящему перед Дэном, блеющему, гримасничающему, хлопающему облезлыми крыльями, меняющими свой цвет с каждым взмахом. Голос его звучал, как из рупора, третий глаз бешено вращался, а сам он кривлялся, передразнивая Дэна.

Среди зрителей раздался смех.

Цвета вздымались и опадали, послушные пальцам Мышонка. Цыган недобро усмехнулся.

Дэн пошатнулся и взмахнул рукой, чтобы удержать равновесие.

Завопив, демон повернулся к нему задом и нагнулся. Раздался хлопок, и зрители заорали от невыносимой вони.

Катин, который облокотился на забор рядом с Мышонком, почувствовал, как кровь приливает к его щекам.

Демон подпрыгнул.

Катин нагнулся и положил ладонь на индукционную панель. Демон потерял четкость.

Мышонок резко поднял голову.

– Эй!..

– Не надо этого делать, – произнес Катин. Его большая рука полностью накрыла плечо Мышонка.

– Он же слепой, – возразил Мышонок. – Он не слышит, не чувствует запахов, он даже не знает, что тут происходит. – Его черные брови нахмурились, но играть он все же перестал.

Дэн одиноко стоял в центре толпы. Вдруг он вскрикнул. Потом еще раз. Звуки были какими-то неживыми, металлическими. Толпа подалась назад. Мышонок и Катин посмотрели туда, куда указывала рука Дэна.

В темно-синей куртке с золотым диском, капитан Лорк фон Рей прошел сквозь толпу. Шрам пламенел в падающем на его лицо свете.

Дэн, несмотря на свою слепоту, узнал его. Он повернулся, и, пошатываясь, стал выбираться из круга людей. Задев боком мужчину, толкнув женщину в плечо, он выбрался из толпы.

Дэн ушел и сиринкс смолк, внимание переключилось на капитана. Фон Рей с силой хлопнул по бедру. Звук был такой, словно он ударил доской…

– Спокойно! Кончайте орать!

Голос его был тихим и уверенным.

– Я набираю команду киборгов для длительного полета. Возможно, в неисследованную область, – такие энергичные глаза! Часть лица под ржавого цвета шевелюрой, не тронутая шрамом, улыбалась. Но для того, чтобы определить выражение изуродованного рта и брови, требовалось время. – Ну, кто из вас хочет отправиться со мной на край ночи? Вы черви или звездопроходцы? Вот ты? – Он ткнул пальцем в Мышонка, все еще сидящего на изгороди. – Ты хочешь отправиться в путь?

Мышонок слез с изгороди.

– Я?

– Ты со своей огненной штучкой-дрючкой. Если только ты будешь в состоянии видеть, куда идешь. И время от времени проделывать передо мной свои фокусы. Берешься за эту работу?

Усмешка тронула уголки губ Мышонка.

– Конечно, – усмешка пропала. – Я согласен. – Слова звучали так, словно это говорил не он, а пьяный старик. – Конечно, я согласен, капитан. – Мышонок кивнул, и его золотая серьга блеснула в исходящем из разлома свете. Горячий воздух из-за ограды тронул его черные волосы.

– У тебя есть приятель, с которым ты бы хотел быть вместе? Мне нужен экипаж.

Мышонок, который практически никого здесь не знал, поглядел на высокого парня, остановившего его игру с Дэном.

– Как насчет этого коротышки? – он ткнул пальцем в сторону изумленного Катина. – Я его не знаю, но он потянет на друга.

– Хорошо. Итого… – капитан фон Рей сощурил глаза, кинув взгляд на опущенные плечи Катина, его узкую грудь.

– Меня, капитан, взять не хотите?

Человек протолкался вперед.

Что-то хлопнуло у него за плечами, словно парус.

Его соломенного цвета волосы взметнулись от ветра, дующего не от расщелины. Влажные крылья сомкнулись и расправились снова. Словно оникс, словно слюда. Человек протянул руку к плечу, на котором эполетом расположились черные когти, и ласково погладил подушечки лап большим пальцем.

– А еще друг, кроме этой твари, у тебя есть?

Ее маленькая рука легла в его. Она выступила вперед, следуя за ним на расстоянии их вытянутых рук.

Веточка ивы? Крыло птицы? Кружащий голову осенний ветер? Мышонок потянулся к сиринксу, чтобы сохранить ее лицо для себя. И остановился, не в силах нажать кнопку записи.

Ее глаза были цвета стали. Маленькие груди поднимались под кружевом блузки, напрягаясь при вздохе. Сталь блеснула, когда она обвела толпу взглядом. (Сильная женщина, – подумал Катин, разбиравшийся в подобных вещах).

Капитан фон Рей взмахнул рукой.

– Вы двое и эта зверюга?

– Мы шесть, капитан, зверей возьмем, – сказала она.

– А потом они разнесут корабль? Отлично. Но учтите, что я выброшу за борт ваш зверинец при первой же такой попытке.

– Прекрасно, капитан, – ответил мужчина. Раскосые глаза на его красном лице сузились от смеха. Свободной рукой он обхватил бицепсы другой руки и провел сомкнутыми пальцами по светлым волосам, росшим на его предплечье и тыльной стороне ладони. Теперь обе его руки сжимали руку женщины. Это та самая пара, которая играла в карты в баре, – дошло вдруг до Мышонка.

– Когда вы нас на борту ждете?

– За час до рассвета. Мой корабль стартует с восходом солнца. Это «Рух», он на шестнадцатой площадке. Как вас зовут ваши друзья?

– Себастьян. – Зверь задел краем крыла его золотистое плечо.

– Тий. – Тень пересекала ее лицо.

Капитан фон Рей нагнул голову. Его тигриные глаза блеснули из-под ржавого цвета бровей.

– А враги?

Мужчина засмеялся.

– Чертов Себастьян и его черные бестии.

Капитан фон Рей взглянул на женщину.

– А вас?

– Тий, – и мягче. – Пока.

– Кто еще? Ну, в чем дело? Боитесь покинуть этот колодец, выходящий в тусклое солнышко? – фон Рей мотнул головой в сторону ярко освещенных гор. – Кто из вас пойдет с нами туда, где ночь длится вечно, а утро – не более чем воспоминание?

Мужчина шагнул вперед. Кожа цвета королевского винограда, большеголовый, полнолицый.

– Я хочу.

Когда он говорил, было видно, как мускулы перекатываются под кожей его лица, челюстей и голого черепа.

– Один или с товарищем?

Еще один человек вышел из толпы. Его плоть просвечивала, как пена. Его волосы были подобны белой шерсти. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить сходство вышедших. Та же линия уголков толстых губ, та же чуть вздернутая верхняя губа, те же очертания выступающих скул. Близнецы. Второй человек повернул голову, и Мышонок увидел мигающие розовые глаза, подернутые серебристой поволокой.

Альбинос положил свою тяжелую руку – мешок мускулов, суставов и изуродованных работой пальцев, и переплетенных до локтя толстыми мертвенно-бледными венами – на плечо брата.

– Мы отправимся вместе.

Их голоса, их манера растягивать слова – все было абсолютно одинаковым.

– Вы двое! – фон Рей обратился к близнецам. – Ваши имена!

– Это Идас, – ответил альбинос и опять положил руку на руку брата.

– …а это Линцеос.

– А что сказали бы ваши враги, если бы я спросил их о вас?

Черный близнец пожал плечами.

– Только Линцеос…

– …и Идас.

– Ты? – фон Рей кивнул Мышонку.

– Вы можете звать меня Мышонком, если вы мой друг, а если враг мое имя вам знать не обязательно.

Желтые глаза фон Рея полузакрылись, когда он посмотрел на высокого.

– Катин Кроуфорд. – Для Катина его собственный волюнтаризм был большой неожиданностью. – Когда мои враги скажут мне, как они меня называют, я сообщу вам, капитан фон Рей.

– Мы отправляемся в долгий путь, – произнес фон Рей, – и вы встретитесь с врагами, о которых и не слыхали. Наши конкуренты – Принс и Руби Ред. Мы отправимся на грузовом корабле. Туда – пустыми, обратно – если все будет в порядке – с полным грузом. Я хочу, чтобы вы знали: ранее были попытки предприняты. Две попытки. Одна плохо началась. В другой раз я был в двух шагах от цели. Но эти шаги показались слишком большими кое-кому из моего экипажа. На этот раз я намерен стартовать, взять груз и вернуться.

– Куда мы полетим? – спросил Себастьян. Зверь на его плече переступил с лапы на лапу и взмахнул крыльями, чтобы сохранить равновесие. Размах его крыльев был около семи футов. – И что об обратном пути, капитан?

Фон Реи поднял голову к небу, словно надеялся разглядеть цель своего путешествия. Потом он медленно опустил ее.

– На обратном пути…

У Мышонка вдруг появилось странное ощущение, что кожа у него на шее, под затылком, отстала от мяса и кто-то, забавляясь, сдвигает ее тонким прутиком.

– Где-то на обратном пути, – сказал фон Рей, – будет Нова.

Страх?

Мышонок бросил взгляд на небо и увидел вместо звезд большие глаза Дэна.

Катин всегда благополучно выкарабкивался из многочисленных дыр многочисленных лун, но теперь он стоял, прикрыв глаза, а в нижней части живота у него медленно сжималось солнце.

«Это был уже настоящий страх», – подумал Мышонок. – «Словно зверь, бьющийся о грудную клетку, стремящийся вырваться на волю».

«Это начало миллиона путешествий», – мелькнуло в голове у Катина. – «Впрочем, можно ли назвать их полет путешествием, если они будут передвигаться не пешком».

– Мы должны добраться до огненного края взорвавшегося солнца. Вся нова – это стремительно расширяющееся скрученное пространство. Мы должны добраться до края этого хаоса и принести пригоршню пламени. И постараться не зевать. Там, уда мы пойдем, законов не существует.

– Какие законы вы имеете в виду? – спросил Катин. – Законы человеческие, или законы природы?

Фон Рей помедлил.

– И те, и другие.

Мышонок потянул кожаный ремень, идущий через плечо и уложил сиринкс в футляр.

– Это гонки, – сказал фон Рей. – Повторяю еще раз. Принс и Руби Ред – наши противники. Человеческих законов, с помощью которых я мог бы их придержать, не существует. Тем более, когда мы будем возле новы.

Мышонок тряхнул головой, откидывая упавшие на глаза волосы.

– Путешествие будет рискованным, а, капитан? – мускулы его круглого лица дернулись, задрожали и застыли в усмешке, сдерживая дрожь. Руки его внутри футляра потянулись к мозаике сиринкса. – Настоящее рискованное путешествие. – Его глухой голос дрогнул. – Я могу играть про это путешествие. – Голос его опять дрогнул.

– Как это… Мы принесем пригоршню пламени, – начал Линцеос.

– Полный груз, – уточнил капитан фон Рей… То есть семь тонн. Семь кусков, по тонне каждый.

Идас возразил:

– Но нельзя же погрузить семь тонн огня…

– …так что же мы привезем, капитан, – закончил Линцеос.

Экипаж ждал. Стоящие вокруг тоже ждали. Фон Рей потер правое плечо.

– Иллирион, – сказал он. – И мы зачерпнем его прямо из солнца. – Рука опустилась. – Давайте сюда свои классификационные номера. Ну, а теперь я хочу вас увидеть в очередной раз только на «Рухе» за час до восхода.

– Выпей…

Мышонок оттолкнул руку. Он находился в дансинге. Музыка рассыпалась колокольчиками, восемь красных огней над стойкой замигали.

– Выпей…

Мышонок постукивал ногой в такт музыке. Тий напротив него тоже отбивала такт, темные волосы покачивались за ее блестящими плечами. Глаза были закрыты, губы подрагивали.

Кто-то кому-то говорил:

– Нет, не могу я это пить. Хватит с меня.

Она хлопнула в ладоши, двинувшись к нему. Мышонок моргнул.

Тий начала мерцать.

Он опять моргнул.

И увидел Линцеоса, державшего в своих белых руках сиринкс. Его брат стоял сзади, оба они смеялись. Настоящая Тий сидела у краешка стола за своими картами.

– Эй, – крикнул Мышонок и направился к нему. – Послушайте, не балуйтесь с инструментом! Если вы умеет играть, тогда пожалуйста. Только скажите сперва.

– А, – махнул рукой Линцеос. – Ты тут единственный, кто в этом понимает…

– …переключатель стоял на солнечном луче – перебил Идас. – Мы извиняемся.

– Лады, – сказал Мышонок, забирая сиринкс. Он был пьян и очень устал. Он вышел из бара и побрел вдоль пышущих жаром губ Инферно-3.

Потом он поднялся на мост, ведущий к семнадцатой площадке. Небо было черно. Он вел ладонью по поручню, и его пальцы и предплечье были освещены идущим снизу оранжевым светом.

Кто-то стоял впереди, облокотившись о перила.

Он пошел помедленнее.

Катин задумчиво смотрел по ту сторону бездны, лицо его в исходящем из глубины свете, казалось маской.

В первый момент Мышонку показалось, что Катин с кем-то беседует. Потом он увидел у него на ладони записывающий кристалл.

– Проникните в человеческий мозг, – говорил Катин в аппарат. – Между головным и спинным мозгом вы найдете нервный узел, напоминающий человеческую фигурку, но всего около сантиметра высотой. Он связывает сигналы, формируемые органами чувств, с абстракциями, формируемыми головным мозгом. Он приводит в действие наше восприятие окружающего мира и запас знаний, которым мы обладаем.

Проникните сквозь путаницу интриг, тянущихся от мира к миру.

– Эй, Катин!

Катин взглянул на него. Волна горячего воздуха поднималась снизу.

– …от звездной системы к звездной системе, заполнивших сектор созвездия Дракона с центральной звездой Солнце, Федерацию Плеяд, Окраинные Колонии, и вы увидите толчею дипломатов, официальных представителей – кем-то назначенных и самозванных, неподкупных или продажных в зависимости от ситуации, короче, образование, принимающее форму представляемого им мира. Его задача – воспринимать и уравнивать социальные, экономические и культурные изменения, влияющие на положение дел в Империи.

Проникните внутрь звезды, туда, где пламя окружает ядро из чистого ядерного вещества, сверхсжатого летучего, удерживаемого в этом состоянии весом окружающего вещества, имеющее сферическую или продолговатую форму, повторяющую форму звезды. Вследствие внутризвездных процессов ядро испытывает сильнейшие сотрясения. Однако происходящие на поверхности звезды изменения значительных масс вещества сглаживают эти толчки.

Случается, что расстраивается тонкий механизм балансировки внешних и внутренних сигналов в человеческом мозгу.

Часто правительства и дипломаты не в силах сдержать процессы, происходящие в подвластных им мирах.

А когда расстраивается механизм балансировки солнца, рвущаяся наружу звездная энергия порождает титанические силы, которые превращают это солнце в нову…

– Катин!

Он выключил свой аппарат и посмотрел на Мышонка.

– Чем это ты занят?

– Делаю заметки для своего будущего романа.

– Твоего чего?

– Это архаическая форма искусства, вытесненная психорамой. Она имела ряд ныне исчезнувших особенностей, которым последующие формы искусства уже не обладали. Я – анахронизм, Мышонок. – Катин усмехнулся. – Кстати, спасибо за работу.

Мышонок пожал плечами.

– О чем это ты толковал?

– О психологии, – Катин опустил кристалл в карман, – политике и физике. О трех «П». {По-английски все три начинаются на «П».}

– Психология? – переспросил Мышонок. – Политика?

– Ты умеешь читать и писать? – спросил Катин.

– На турецком, греческом и арабском. На английском – хуже. С буквами не сделаешь того, что можно сделать со звуком.

Катин кивнул. Он был тоже слегка пьян.

– Хорошо сказано. Вот почему английский – очень подходящий для романов язык. Но я сильно упрощаю.

– Что там насчет политики и психологии? Физику я знаю.

– В особенности, – произнес Катин, обращаясь к бурлящей, пышущей жаром ссадине на поверхности планеты, кровоточащей в двухстах метрах под ними, – психология и политика нашего капитана. Они прямо-таки интригуют меня.

– Но почему?

– Его психология на данный момент всего лишь любопытна, поскольку она неизвестна. У меня будет возможность понаблюдать за ним в полете. Но его политика обещает большие возможности.

– Да? А как это?

Катин сцепил пальцы и подпер ими подбородок.

– Я обучался в высшем учебном заведении одной некогда великой страны. Неподалеку от нас находилось строение с вывеской «ЛАБОРАТОРИЯ ПСИХИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ ФОН РЕЯ». Сравнительно новое здание, построенное лет сто сорок назад.

– Капитан фон Рей?

– Я полагаю, его дед. Лаборатория была подарена школе в честь тридцатилетия со дня вынесения судом созвездия Дракона решения о представлении независимости Федерации Плеяд.

– Так фон Рей из Плеяд? По его произношению этого не скажешь. Вот Себастьян и Тий – другое дело. А ты уверен в этом?

– Там находятся его фамильные владения. Скорее всего, сам он все время путешествует по Вселенной, от чего бы я тоже не отказался. Как долго, ты думаешь, он владеет своим кораблем?

– А он не работает на какой-нибудь синдикат?

– Нет, если только этот Синдикат не принадлежит его семье. Фон Реи – наиболее влиятельное семейство в Федерации Плеяд. Я не знаю, является ли капитан любимым кузеном, любимым настолько, что ему позволено носить то же имя, или прямым родственником и наследником. Но я знаю, что это имя связано с управлением и организацией Федерации Плеяд в целом, это тот сорт семей, которые имеют дачу на Окраинных Колониях и дом или два для постоянного жительства – на Земле.

– Тогда он большой человек, – хрипло произнес Мышонок.

– Большой.

– А кто такие Принс и Руби Ред, о которых он говорил?

– Ты настолько глуп, или ты просто продукт сверхспециализации тридцать второго века? – удивился Катин. – Иногда я мечтаю о возвращении великих людей двадцатого столетия: Бертрана Рассела, Сюзанны Лэнгер, Педжета Давлина, – он посмотрел на Мышонка. – Кто производит все известные тебе транспортные средства, межпланетные и межзвездные?

– «Ред-шифт лимитед»… – Мышонок осекся. – Тот самый Ред?

– Если бы это был не фон Рей, я бы подумал, что он говорит о ком-то другом. Но он фон Рей, и поэтому, скорее всего, он имеет в виду именно тех Редов.

– Черт, – пробормотал Мышонок. Фирменный знак «Ред-шифт» встречался настолько часто, что временами даже не привлекал взгляда. «Ред-шифт» производила технику для космических полетов, оборудование для ремонта и обслуживания космических кораблей, запасные части.

– Реды – семейство промышленников, корни которого уходят к заре космических полетов. Они очень прочно обосновались в созвездии Дракона, и в особенности на Земле. Фон Реи – это не такая старая, но не менее могущественная фамилия из Федерации Плеяд. А теперь они устроили гонки за семью тоннами иллириона. Твое политическое чутье не заставляет тебя содрогаться за исход этого дела?

– Почему это?

– Конечно, – сказал Катин, – артист, имеющий дело с самовыражением и воплощением своего внутреннего мира, должен помимо всего прочего, быть также и политиком. Но в самом деле, Мышонок?

– О чем ты говоришь, Катин?

– Мышонок, что означает для тебя иллирион?

Мышонок подумал.

– Иллирионовая батарея приводит в действие мой сиринкс. Я знаю, что его используют для подогрева ядра этой луны. Да, он не имеет отношения к достижению сверхсветовых скоростей?

Катин прикрыл глаза.

– Ты такой же зарегистрированный, проверенный, компетентный киборг, как и я. Правильно? – на последнем слове «правильно» глаза его открылись.

Мышонок кивнул.

– И когда же возродится система обучения, для которой понимание было неотъемлемой частью знания! – вопросил Катин в мерцающую темноту. – Где ты проходил обучение на киборга, в Австралии?

– Угу.

– Соображай, Мышонок. В батарее твоего сиринкса иллириона значительно меньше, раз в двадцать – двадцать пять, чем, скажем, радия в светящихся цифрах радиевых часов. Сколько времени служит батарея?

– Она рассчитана на пятьдесят лет. И она чертовски дорогая.

– Количество иллириона, необходимое для подогрева этой луны, измеряется граммами. Примерно столько же нужно космическому кораблю. Для того чтобы разнести всю Вселенную, достаточно восьми-девяти тысяч килограммов. А фон Рей собирается добыть семь тонн!

– Я полагаю, что «Ред-шифт» здорово этим заинтересуется.

Катин энергично кивнул:

– Могут.

– Катин, а что вообще такое иллирион? Я спрашивал об этом, когда учился у Купера, но мне сказали, что это слишком сложно для меня.

– Мне сказали то же самое в Гарварде, – ответил Катин. – Психофизика номера семьдесят четыре и семьдесят пять. Я пошел в библиотеку. Наилучшее определение дано профессором Пловниевским в его труде, посланном сперва в Оксфорд в 2238 году, а потом уже – в Общество теоретической физики. Я цитирую: «По сути, джентльмены, иллирион – это нечто совсем иное…» Можно было гадать, была ли это счастливая случайность вследствие недостаточного владения языком, или глубокое знание особенностей английского. Я полагаю, что определение в словаре выглядит примерно так: «…общее название группы элементов с порядковыми номерами выше трехсотого, обладающих психоморфными свойствами, гетеротронные свойства которых аналогичны большинству известных элементов, в том числе и принадлежащих к воображаемой серии и имеющих номера от сто седьмого до двести пятьдесят пятого в периодической таблице. Как у тебя с субатомной физикой?

– Я ведь – всего-навсего только киборг.

Катин приподнял дрогнувшую бровь.

– Ты знаешь, что если двигаться по периодической системе, то, начиная примерно с девяносто восьмого номера, элементы становятся все менее и менее стабильными. В конце концов, мы доходили до забавных штучек, вроде Эйнштейния, Калифорния, Фермия с периодом полураспада в несколько сотых секунды, а далее и до стотысячных долей. Чем дальше мы идем, тем нестабильней элемент. По этой причине целая серия элементов с сотого по двести девяносто восьмой номер названа неправильно-воображаемой. На самом деле они существуют. Но они не живут долго. А примерно с двести девяносто шестого номера стабильность начинает расти. Начиная с трехсотого мы возвращаемся к периоду полураспада, измеряемому десятыми, а через пять-шесть номеров элементов начинается новая серия с периодом полураспада, исчисляемого миллионами лет. Эти элементы имеют гигантское ядро и встречаются крайне редко. Давным-давно, еще в 1950 году, были открыты гипероны, элементарные частицы больше протонов и нейтронов. Эти частицы обладают энергией связи достаточной для того, чтобы удерживать такое сверхядро. Точно так же обычные мезоны удерживают ядра известных нам элементов. Эта группа сверхтяжелых, сверхстабильных элементов имеет общее наименование «иллирион». И опять я процитирую великого Пловниевского: «По сути, джентльмены, иллирион – это нечто совсем иное». Как гласит Вебстер, он и психоморфен и гетеротронен. Я полагаю, будет правильнее сказать, что иллирион – это масса вещей для массы людей. – Катин прислонился к забору и взмахнул рукой. – Я желаю знать, что он значит для нашего капитана?

– А что значит – гетеротронный?

– Мышонок, – сказал Катин, – к концу двадцатого столетия человечество стало свидетелем всеобщего взрыва того, что было позднее названо «современной наукой». Пространство оказалось заполненным квазарами и неизвестными источниками радиоизлучения. Количество элементарных частиц превысило число состоящих из них элементов. Стабильные химические соединения, всегда считавшиеся невозможными, образовывались направо и налево, благородные газы оказались не такими уж благородными. Концентрация энергии, выдвинутая квантовой теорией Эйнштейна, оказалась настолько верной и привела к такому количеству противоречий, как это случилось ранее с теорией трехсотлетней давности, гласившей, что огонь – это летучая жидкость, называемая флогистоном. Недруги науки – что за великолепное название! – с яростью набросились на новую теорию. Открытие психодинамики заставило каждого сомневаться всегда и во всем. А сто пятьдесят лет назад этот разнобой был приведен в относительный порядок великими умами синтетики и обобщенных наук. Их имена очень много говорят мне, но для тебя они – ничто. И ты, знающий только, когда какую кнопку нажать, хочешь, чтобы я – продукт многовековой системы обучения, основывающейся не только на получении информации, но и на целой теории общественной балансировки, сделал тебе пятиминутный обзор развития человеческой мысли за последние десять веков? Ты хочешь знать, что такое гетеротронный элемент?

– Капитан сказал, что мы должны быть на борту за час до восхода солнца, – рискнул вставить Мышонок.

– Не обращай на это внимания. У меня просто привычка к такого рода экспромтам. Дай подумать. Сперва во Франции в двухтысячном году появился труд де Бло, в котором он предлагал новую пока еще грубую шкалу и свой в основном точный метод измерения психических изменений электрических…

– Не надо, – перебил Мышонок. – Я хочу узнать про фон Рея и иллирион.

Крылья всколыхнули воздух. Показались черные силуэты. Рука в руке, Себастьян и Тий поднимались по мостику. Их звери, переступающие с ноги на ногу, подняли головы. Тий подбросила одного из них, и он взлетел в воздух. Два других затеяли ссору из-за того, кому сидеть на плече Себастьяна. Один уступил, а другой, удовлетворенный, теперь лениво взмахивал, задевая светловолосую, восточного типа, голову.

– Эй, – хрипло окликнул их Мышонок. – И вы на корабль идете?

– Идем.

– Минуточку. Что для вас значит имя фон Рея? Вам оно знакомо?

Себастьян улыбнулся, и Тий бросила на него взгляд своих серых глаз.

– Мы из Федерации Плеяд происходим, – ответила она. – Я и эти звери родились в одном месте – и хозяйка, и стая. Наше солнце – это Дим, умершая Сестра.

Плеяды в давние времена назывались Семью Сестрами, потому что с Земли видно только семь звезд, – пояснил, к недовольству Мышонка, Катин. – За несколько веков до нашей эры одна из видимых звезд превратилась в нову, а затем исчезла. Сейчас в глубинах ее обугленных планет построены города. Там еще слишком жарко для нормальной жизни, но жить все-таки можно.

– Нова? – спросил Мышонок. – А что о фон Рее?

Тий сделала кругообразное движение рукой.