Текст книги "Очень странные Щеппы"

Семь
Марли

– Как ты думаешь, все эти странности, что случились с Вэнди Покс и тем пианистом, происходят уже давно? – спросила Поппи на следующий день, когда они свернули влево в конце улицы Старая Пенная.

Поппи всё утро искала в интернете упоминания о детях, о которых рассказывали бабушка и Эразмус, но бабушкин компьютер так долго загружал результаты, что ей пришлось воспользоваться телефоном. Поиск выдал лишь одну статью с выдержками из местной газеты, но на сайте с архивным списком пропавших без вести Поппи нашла страничку Минти Тогс, исчезнувшей в Пене в 1960 году. Поппи показалось это странным. Почему никто не расследовал такое необычно большое для одной местности количество исчезновений? Должен же был кто-то заметить странности?

– Ну, именно это нам и предстоит выяснить, – серьёзно ответил Эразмус и, достав из ранца видеокамеру, протёр линзы.

В два часа дня он объявился без предупреждения перед входной дверью бабушкиного дома со штативом за плечом. Он показал Поппи карту Пены с отметками у мест, где случались загадочные происшествия, и, после того как бабушка накормила его обедом, заявил, что Поппи должна пойти с ним в библиотеку.

Поппи прикусила язык, затем спросила:

– А что, по-твоему, происходит с ними после?

– Если все происшествия в Пене и Загадочном лесу, о которых я читал, связаны, – ответил Эразмус, – то итог разнится. Некоторые из детей состарились быстрее их дедушек и бабушек и очень рано умерли. Другие, как я понимаю, исчезли практически мгновенно.

– Исчезли?

– В одной статье из библиотечного архива было написано о ребёнке, которого родители оставили без внимания в парке всего на пару секунд, а когда отправились его искать, то нашли лишь кучку серых листьев, гонимых ветром.

– Ты меня за нос водишь!

– Я бы не стал водить тебя за нос, даже если бы хотел, – серьёзно сказал Эразмус. – Ещё я читал истории о том, как родители заходили в спальни детей ночью и обнаруживали только серое пятно на подушке. А ещё была очень странная статья про Минти Тогс, которая вбила себе в голову, что она – постиранное бельё.

Поппи остановилась и скрестила на груди руки, спрятать за ними сердце – оно трепыхалось, будто выловленная из воды рыба.

– Вчера вечером я нашла страничку о Минти Тогс в архиве пропавших без вести.

Эразмус вскинул брови и поведал ей, что знал:

– В день, когда глаза Минти Тогс начали сереть, она подошла к бельевой верёвке и повесила себя сушиться. Никто не знал зачем. Она делала так каждый день на протяжении нескольких месяцев и постепенно тускнела, пока однажды мама Минти не вышла на улицу и не обнаружила покачивающийся на ветру кусок серой ткани. Больше Минти никто не видел. – Он замолчал, заметив, как Поппи передёрнуло от ужаса. – Были и другие случаи. Я выписал несколько самых необычных и сделал для тебя копию.

Эразмус достал из носка аккуратно сложенный квадратом лист бумаги. Поппи взглянула на безукоризненные чернильные строчки и демонстративно убрала лист в карман.

– Ознакомься с ними, вдруг найдёшь что-то, кроме очевидного. – Эразмус сделал паузу. – Я не из тех, кто обращается за ответами к звёздам, верит в пророческие сны и прочую чепуху, – произнёс он таким тоном, будто выступал перед слушателями. – Я человек науки. – Поппи подавила смешок, но Эразмус продолжил: – Я не верю в предчувствия или чудовищ, нападающих на людей под покровом ночи. Но я откуда-то знаю – не уверен почему, – что всё это имеет какое-то отношение к Щеппам, чем или кем бы они ни были.

Поппи была взбудоражена и напугана не меньше его.

– Нам просто нужно определиться, на чём фокусироваться, и тогда мы сможем предположить, почему и как всё это происходит, – сказала она, постаравшись, чтобы это прозвучало не менее умно, но в то же время таинственно. – Что важнее: тот синий порошок, исчезновение детей или сам город?

– Ну, я уже успел немало узнать в библиотеке, – сказал Эразмус. – Я прошерстил местные архивы и запланировал для нас небольшое интервью.

– Что ещё за интервью? С кем? Ты сказал, что мы идём в библиотеку! – Поппи оглянулась на оставшуюся позади улицу. Если подумать, у неё уже давно возникло подозрение, что они сбились с пути.

– Я сказал так, чтобы твоя бабушка нас отпустила, – самодовольно ответил Эразмус. – Не волнуйся. Вскоре всё прояснится.

Эразмус привёл Поппи на окраину города, где начиналась тропа, уходящая в глубь Загадочного леса. В какой-то момент кряжистые деревья расступились, и ребята вышли на поляну перед мутной рекой, придающей пейзажу ещё большую унылость. Они недолго шли по берегу, пока не наткнулись на прибитый к пню знак с надписью «Марли», под которым висело маленькое ведёрко с крышкой, видимо, как предположила Поппи, игравшее роль почтового ящика. Но кто-то дополнительно написал на знаке баллончиком «Берегис Шепелявого Марли». Те же самые слова были вырезаны на стене вагона, в котором Поппи приехала в Пену.

– А нам вообще можно здесь ходить? – спросила она, ощущая в груди знакомую тяжесть беспокойства. – Разве нарушать границы частной собственности не запрещено?

Поппи остановилась, чтобы проверить, хорошо ли затянуты её шнурки, и обратила внимание на ещё три самодельных знака, торчащих по обочинам тропы:

ПОШЛИ ПРОЧЬ

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

МАРЛИ ДО ВАС ДОБЕРЁТСЯ

«И что он сделает, когда до нас доберётся?» – подумала Поппи и немедленно об этом пожалела.

– Это не его земля, – сказал Эразмус. – Он не сможет приказать нам уйти с его земли, если она не его.

– Ну, может, он сквоттер, самовольно поселился здесь и считает себя вправе, – тихо предположила Поппи, но Эразмус проигнорировал её слова.

Поппи знала о правах сквоттеров, потому что её папа как-то раз помогал по каким-то юридическим вопросам своему другу Хьюго: его второй дом обжили сквоттеры. Поппи была не в восторге от Хьюго и его жены Леды с её неизменно кислым выражением лица.

– А тебе не нужно успеть домой к ужину или ещё зачем-нибудь? – спросила Поппи в надежде заставить Эразмуса вернуться назад в город.

Бабушка ела, когда хотела, поэтому они ужинали обычно где-то между половиной девятого и девятью вечера.

– Я сам готовлю себе ужин, – откликнулся Эразмус. – И обед, даже когда хожу в школу.

Поппи посильнее запахнула кофту. Вечер выдался прохладным. Мама была права насчёт погоды в Пене. Здесь границы времён года были сильно размыты: уже сейчас в листве можно было заметить первые осенние мазки.

Всё чаще под деревьями виднелись кусты, усыпанные жёлтыми ягодами. Они росли гроздьями, будто сбивались в кучки, спасаясь от холодного ветра.

– Они ядовитые, – вовремя предупредил Эразмус: Поппи уже присматривалась к ветке с особенно мясистыми ягодами. – Марли выращивает их, чтобы отваживать людей.

– Кто он такой, этот Марли? – взволнованно спросила Поппи.

Ей приходилось уговаривать себя идти вперёд. С тех пор, как её сердце начало иногда мчаться галопом, ей стало всё труднее нарушать правила. Она почти слышала исходящий от букв на знаке гневный крик: «ПОШЛИ ПРОЧЬ!»

«Мама нарушила правила, – ей не хотелось так думать, но мысль было не удержать. – Она знала, что ездит с неработающими поворотниками, и чем это закончилось для неё на том повороте?»

Поппи провела пальцами по грубой коре растущего рядом дерева, возвращаясь в реальность. Она ненавидела себя за эти мысли. Мама была не виновата, разве нет?

– Поппи?

– Да?

– Ты спросила меня, кто такой Марли.

– Да, прости.

– Марли, более известный среди населения Пены как Шепелявый Марли, бездомный… только у него есть дом. Почти все в городе – а вообще-то я думаю, что абсолютно все – его избегают. Он что-то вроде местной головной боли, так как многие считают, что он подворовывает и у него проблемы с алкоголем. Большинство придерживается мнения, что от одинокой жизни у него слегка поехала крыша. Те, кто бывал неподалёку от его дома, утверждают, будто слышали, как он кричит на самого себя. Он живёт в Пене уже лет пятьдесят как минимум.

– И зачем мы его ищем?

– Мы на месте! – неожиданно воскликнул Эразмус и выудил из ранца видеокамеру. Сняв крышку с видоискателя, он принялся снимать крупным планом ягоды и деревья. – Дом Марли, – чётко произнёс он, явно для записи. – Двадцать седьмое августа, шестнадцать часов восемь минут.

Поппи теперь тоже могла разглядеть за кустами хлипкие ступеньки, ведущие вниз, к реке. К берегу была причалена ветхая баржа. Её корпус усеивали заплаты из прогнивших досок и оловянных полос, видимо, в попытке заделать опасно большое количество протечек.

Эразмус завершил съёмку и потащил Поппи по ступенькам к барже, служившей, судя по всему, домом Марли.

– Мне кажется, здесь опасно! – прошептала Поппи, заметив скопившиеся вдоль края воды ржавые горы мусора.

Эразмус вступил на крохотную палубу и громко постучал в низкую дверь. Поппи в ужасе замерла, но быстро поняла, что рядом с Эразмусом ей не так страшно, чем с лесом за спиной, и шагнула вслед за ним на баржу.

– Похоже, никого нет дома, – прошептала она и потянула Эразмуса за рукав.

– Тогда почему из трубы идёт дым? – спросил он и, шагнув вбок, постучал ещё раз.

– Кто там? – послышалось изнутри.

Из двери выдвинулось нечто вроде телескопа. В его объективе моргал жёлтый воспаленный глаз.

– Эразмус Толл и Поппи Слаб, – громко сообщил Эразмус и вновь включил видеокамеру.

– Никогда не шлышал ни о каких Эражмуше Толле и Поппи Шлаб. Уходите!

Поппи что было силы дёрнула Эразмуса за рукав и в страхе замотала головой.

– Нам нужно с вами поговорить, – ещё громче сказал Эразмус, выдираясь из хватки Поппи.

– Вы что, не шлышали о Шепелявом Марли? – взревел в ответ голос. – Не шлышали о чудовищном монштре, что у меня вмешто домашнего любимца? Шидеть, малыш, шидеть!

С другой стороны двери послышался яростный скрежет когтей, и Поппи сделала шаг назад и схватилась за перила.

– Уходите шкорее! – предупредил голос. – Я не шмогу долго его удерживать. Он разорвёт ваш на кушочки как хлопушку, если доберётша до ваш!

– Нам нужно поговорить с вами о Щеппах.

Скрежет оборвался. Голос замолчал. Через секунду дверь приоткрылась, и в щелку выглянул жёлтый глаз.

– Кто шкажал вам о Щеппах?

Эразмус поискал в ранце, достал отксерокопированную вырезку из газеты и с гордостью её продемонстрировал, будто она была главной уликой в расследовании.

Огромная рука с грязными ногтями, будто припорошенная серебристыми волосками, выдернула из его пальцев ксерокопию.

Ребята услышали шепелявое бормотание: здоровяк за дверью читал с трудом.

– Шепелявый Марли, – беззвучно произнёс Эразмус для Поппи, указав на щель, откуда доносилось бормотание.

– Я поняла, спасибо, – одними губами отозвалась Поппи.

– Ваш только двое? – спросил Марли.

– С нами ещё цифровая видеокамера, – жизнерадостно уточнил Эразмус и помахал ею, чтобы Марли было лучше видно.

Поппи закатила глаза: мало ему подойти к двери сумасшедшего и постучать в нее? Вторая большая рука – на этой была шерстяная перчатка – вылетела из-за створки и утащила Эразмуса внутрь. Дверь отворилась настежь, и гигант в проходе жестом пригласил Поппи заходить.

Первое, что заметила Поппи после того, как заставила себя переступить порог и шагнуть в каюту баржи, был запах – густой землистый запах. Что-то вроде смеси запахов от компостной кучи и дальнего угла шкафчика со старой одеждой. Сердце Поппи задёргалось вверх-вниз. Она на секунду закрыла глаза. Знак «ПОШЛИ ПРОЧЬ» будто отпечатался на внутренней стороне её век. Она не должна быть здесь. Поппи Слаб здесь совсем не место.

Когда она вступила в подобие жилой комнаты, её глаза первым делом нашли Эразмуса: он стоял, наклонив голову, один глаз сощурен, другой прилип к видоискателю работающей видеокамеры. Затем её взгляд упал на того самого чудовищного монстра, что так отчаянно пытался процарапать дверь насквозь.

– Это же бассет-хаунд! – вырвалось у Поппи прежде, чем она успела прикусить язык.

Марли повернулся к ней, и Поппи впервые увидела его лицо. Он был стар – очень стар – и напоминал дерево, но не тонкую зимнюю поросль, а кряжистый могучий дуб. Потолок был для него слишком низок, и Марли приходилось постоянно нагибаться. С его подбородка свисала, покачиваясь, густая борода, похожая на спутанный ком из водорослей.

– Он так называетша? – радостно вскричал Марли и подхватил на руки приземистое создание. Немного поискав, он достал из кармана леденец. Пёс благодарно, но осторожно захрустел. – Он у меня большой шладкоежка! – поделился Марли.

– Он и печенье пополам разломать не сможет, не то что разорвать ребёнка! – продолжила Поппи, чувствуя себя одураченной.

Бассет-хаунд с печалью в глазах смотрел на неё, не оставляя попыток разгрызть своими ломкими зубами твёрдый леденец.

– Попробуй его ещё заштавь, – прошепелявил Марли, почёсывая псу макушку. – Он добрейшее шущество из вшех четвероногих. Но я его не крал! – с жаром добавил Марли. – Кто бы что ни говорил – я его не крал!

Поппи не знала, на что смотреть: в комнате было столько всего! Фонари и компасы; ящики с гвоздями и какими-то металлическими деталями; подносы, полные всякого барахла (судя по виду, поднятого со дна реки); наручные часы и разноцветные камни; мешки пахучего лука; банки сардин; гирлянды из маленьких сушёных рыб; горка пустых банок кошачьих консервов и огромный мешок ещё неоткрытых. Поппи поморщилась, но постаралась сделать это незаметно.

Марли подпихнул ботинком немного угля в небольшую печку и подвинул к огню кресло. Эразмус, явно чувствуя себя как дома, установил штатив и направил объектив на Марли.

– Снимаем, – объявил мальчик. – Двадцать седьмое августа, шестнадцать часов тридцать две минуты.

– Жачем это? – прокашлял Марли, с подозрением кивнув на видеокамеру.

– Для записи последовательных изображений в целях расследования, – спокойно ответил Эразмус. – В моей камере есть отдельная флешка для сохранения статических фотографий.

Марли прищурился.

– Для начала представьтесь, – подсказал Эразмус, поправляя фокус.

– Жачем? Ты и так знаешь, как меня жовут, – недоверчиво буркнул Марли.

– Дело не в этом. Мы собираем доказательства, а доказательства должны быть всеобъемлющи.

– Докажательштва? – рявкнул Марли. – Чего? Я не шделал ничего плохого!

– Не обращайте на него внимания, – сказала ему Поппи. – Он просто слишком много о себе воображает. – Она бросила на Эразмуса предупреждающий взгляд. – А теперь, почему бы вам не сказать, как вас зовут, пока я приготовлю нам по чашечке чая?

Губы Марли слегка растянулись в подобии улыбки, и он вздохнул.

– Ну хорошо. Я миштер Марли Гашт, более извештный как Шепелявый Марли, и когда-то я работал в машинном отделении фабрики Хеллиган.

Сердце Поппи знакомо ёкнуло.

Он продолжил, и чем дольше он говорил, тем быстрее из него изливались слова:

– Штранное это было мешто, даже тогда. Это шорок четыре года нажад получаетша. Ворота открывалишь каждое утро ровно в девять и жакрывалишь каждый вечер в шешть. Два охранника с факелами перешчитывали наш каждый вечер, когда мы уходили. Вшего наш было шорок пять человек. В пятницу вше получали коричневые конверты с недельным жаработком. Пока не началишь штранношти.

Чайник закипел, и Поппи заварила чаю. Чистую посуду пришлось поискать, и в итоге она подала чай в щербатой кружке, в салатнице и в мерном кувшине.

Марли по очереди поднял и потряс несколько пакетов молока, пока не нашёл тот, в котором ещё что-то оставалось. Поппи подняла ладонь, давая понять, что она предпочитает чёрный чай, но Марли уже щедро плеснул в её кувшин скисшего молока.

И здоровяк продолжил:

– Как-то раз какие-то детишки пошпорили, кто ошмелитша пробратьша на фабрику ночью. Один мальчик жашёл внутрь и больше не вышел. Дети пропадали в Пене на протяжении штолетий, но вше винили Жагадочный леш. Ждешние чащи погубили уйму народу. Люди перештали ждешь шелитьша иж штраха перед лешом и наглухо жакрыли на этот шчёт рты, потому что боялишь, что ш ними что-то шлучитша. Мештные до ших пор предпочитают об этом помалкивать. Но боятьша нужно не леша. Хотите кендальшкого мятного торта?

– Вы не могли бы не отходить от темы, пожалуйста? – перебил его Эразмус. – Вернёмся к исчезновению тех детей.

– Э-эм, да, прошу прощения, – промямлил Марли. – По городу пополжли шлухи. Будто бы на фабрике что-то творитша, что-то нехорошее. Жатем в одну из пятниц вмеште ш привычными конвертами мы получили жапишки. Моя должна быть вшё ещё где-то ждешь.

Марли встал с кресла и, поставив чайник назад на печку, принялся перебирать содержимое кармана пальто. Поппи лишь сейчас его заметила. Оно было большим и изрядно потрёпанным, но её внимание привлекла ткань, из которого оно было сшито. Поппи была практически уверена, что она видела лоскут с точно таким же рисунком в бабушкином ящике с обрезками.

Наконец Марли выудил стопку бумажек, удерживаемых вместе резинкой. Найдя среди них небольшую записку, он с улыбкой отдал её Поппи.

Сегодня вы в последний раз уходите из фабрики Хеллиган. С момента получения вами этого уведомления мы более не нуждаемся в ваших услугах.

Щ. О. Д.

– Кто это – «Щ. О. Д.»? – спросила Поппи.

– Никто не жнал, – ответил Марли, наливая горячую воду в ржавый на вид заварочный чайник. – Так уж вышло, что я окажалша не шамым добропорядочным работником. Получив конверт, я жатаилша в тени. Коридоры опуштели, и вша фабрика окажалашь в моём рашпоряжении. – Марли нервно отхлебнул от своего чая со свернувшимися комками и продолжил: – Я не думал вшерьёж, что найду что-то этакое, мне прошто было любопытно. Тогда я и увидел открытую дверь и лештницу, ведущую глубоко, глубоко вниж. И ушлышал голоша.

Поппи заметила, что Эразмус приблизил лицо Марли на видео.

– Я ушлышал перешёптывание, штранное перешёптывание, но шлова были мне незнакомы. Я выглянул жа угол и увидел шундук, такой большой багажный шундук, от его боков отходили длинные трубы. Шундук подпрыгивал, будто внутри кто-то был. И жатем я увидел их.

Нижняя челюсть Марли задрожала.

– Кого? – спросила Поппи.

– Не перебивайте! – взревел в ответ Марли. – Это меньшее, что вы можете шделать в благодарношть за то, что я вам это рашкажываю! Я увидел тех троих. Троих… шущештв. Они штояли вокруг шундука, вышокие как деревья. Я не мог больше шмотреть, но одно из них жаметило меня прежде, чем я ушпел убежать. Никогда в жижни мне не было так штрашно, как когда я увидел его глажа: чёрные жашашывающие провалы. Оно брошилошь ко мне, укажало на меня пальцем и глубоко вдохнуло – и я ощутил внутри шебя жияющую пуштоту. Будто оно вытягивало что-то прямо иж моей души. И вот тут мне пора объяшнить вам нашчёт моей шёлковой книжки.

Рука Поппи будто сама собой потянулась к карману. В нём лежала книжка. Она теперь носила её с собой повсюду.

– В кармане моего пальто вшегда лежала книжка с ришунками и мышлями – шо вшем тем, о чём я мечтал в швободное время.

– Что за мыслями?

– Умными мышлями, – ответил Марли. – Например, что ничто не отчищает дошку от мела лучше, чем укшуш.

Он помолчал и хмыкнул себе под нос.

– Замечательная вещь – укшуш. Я делал им жапиши, чтобы никто не мог их прочешть. Эта книжка лежала у меня в кармане, когда то шущество кинулошь на меня. Я хорошо это помню. Когда оно вдохнуло, оно будто что-то иж меня вышошало. Я думал, что умираю. Но каким-то образом мне удалошь вштать с пола и поднятьша по лештнице.

Рука Поппи скользнула в карман и крепко сжала книжку.

«Она здесь, – подумала она, успокаивая себя. – Всё хорошо».

Она взглянула на гигантскую фигуру Марли, безвольно съежившуюся в кресле, и на секунду – всего на краткий миг – уловила в его глазах безумный блеск.

– Не жнаю, как мне удалошь выбратьша. Правда не жнаю. Но ушёл я оттуда не ш пуштыми руками.

С подлокотника его кресла свисало на резинке пресс-папье. Марли жестом попросил Поппи встать, затем дёрнул за пресс-папье, и протёртый половик сдвинулся, явив люк. Марли опустился на колени и заглянул в щель. Он улыбнулся.

– Кто бы мог подумать, что лучшими шторожевыми пшами в мире окажутша кошки.

Поппи услышала доносящееся из-под досок пола бульканье, как от кипящей воды.

Марли сказал ей задёрнуть шторы и встать как можно дальше от края люка. Поставив на пол лампу, он надел кожаные перчатки и поднял дверцу.

Эразмус повёл видеокамерой по сторонам, после чего направил её на вздымающуюся массу пузырей в проёме.

Марли перекинул верёвку через крюк у них над головой, соорудив что-то вроде шкива.

– Принеши-ка мне банку ш кормом, – попросил он Поппи, а сам пока сунул в ноздри жгуты из бумажных салфеток. – Жапашок не из приятных, – извиняющимся тоном объяснил он и в одно движение сорвал с банки крышку.

Поппи едва не стошнило. Эразмус с интересом заглянул внутрь. Марли зачерпнул пальцами в кожаной перчатке немного желеобразного кошачьего корма и бросил его в воду.

– Ну же, – проворковал он. – Киша-киша-киша!

По поверхности воды прошла волна, и комок корма исчез.

Поппи попятилась. Эразмус приблизил изображение.

Постепенно, комок за комком, Марли выбросил в воду весь корм из банки. Между пузырями змеились кусочки жира. Что-то ело вонючее желе. Поппи посмотрела на Эразмуса, но прежде чем она успела как следует задуматься о том, что может плавать под баржей, до неё донёсся скрип верёвки: Марли начал поднимать что-то из воды.

Из облака пузырей показалась фарфоровая ваза с отбитыми краями и обвитая водорослями. Её горлышко закрывала почерневшая пробка. Марли снял вазу с крюка и поставил её перед огнём.

– Вше в городе шчитают меня глупцом, потому что я живу ждешь. Да что они понимают! Штарик Марли вовше не так глуп, как может покажатьша. Эта река глубже всех других рек в штране.

– Насколько она глубока? – спросила Поппи.

– Ну, – кивнул Марли на гору витков в углу, – даже шо вшей этой верёвкой я не могу доштать дна.

Поппи повернулась к Эразмусу. Он пододвинулся к вазе. Направив на неё стоящую на штативе видеокамеру, он взялся за пробку.

– Штой, не откупоривай! – закричал Марли, но Эразмус уже её выдернул.

Марли схватил Поппи, дернул к себе и закрыл ей лицо ладонью в перчатке. Сквозь щели между его пальцами Поппи видела, что Эразмус уставился внутрь вазы.

– Синий порошок, – медленно произнёс он. – Тот самый, что мы нашли в лесу.

– Я не могу шмотреть! – простонал Марли. – У меня от него глажа щиплет!

Поппи высвободилась из его рук, и Марли достал из кармана поеденный молью шарф и обмотал вокруг головы.

Эразмус вытащил спичечный коробок с порошком, найденным ими в лесу, открыл его и сравнил два образца. Поппи, держась на расстоянии, попыталась жестом убедить Эразмуса последовать её примеру. Вдруг именно этот порошок что-то делал с глазами детей?

– Похоже, они идентичны, – с тревогой в голосе подытожил Эразмус. – Тот же цвет, та же консистенция, схожая структура.

Эразмус нашёл в ранце рулетку и, присев рядом с горой из верёвки, быстро измерил её высоту и ширину, а затем толщину верёвки.

Поппи увидела, как бровь Марли под шарфом приподнялась. Он пытался что-то нащупать. Поппи быстро сообразила, что он ищет, и дала ему пару фиолетовых очков для плавания. Повозившись, он наконец надел их, и его жёлтые глаза выпучились за поцарапанным пластиком.

– Зачем тем существам, как вы их называете, этот порошок? – спросил Эразмус.

– Не знаю, – отозвался Марли, нависнув над ними, как широкая ветвь.

Под его пристальным взглядом Эразмус убрал коробок назад в ранец, заткнул вазу пробкой и снял её на камеру со всех сторон. Покончив с этим, он навёл объектив назад на Марли.

– Вы так и не сказали, что стало с вашей шёлковой книжкой, – напомнил Эразмус.

– До этого я ещё дойду, – пообещал Марли, глянув, как рычащая полицейская собака.

Бассет-хаунд подошёл к люку и с большим интересом уставился на бурлящую воду.

– Отойди оттуда, Марли! Шобаки с кошками не дружат!

Пристыженный пёс неровным шагом потрусил в угол. Из люка на пол плеснула грязная вода. Поппи заглянула в проём. Там не могло быть кошек: кошки ненавидят воду. Ей вдруг представилось нечто серебристое, с щупальцами, и она передёрнулась. Но спросить, правда ли бывают подводные кошки, она не успела. Эразмус первым нарушил молчание:

– Почему вашу собаку зовут так же, как вас?

Крякнув, Марли-человек повернулся к ним спиной и закрыл дверцу люка.

Поймав взгляд Поппи, Эразмус сложил одну руку в виде рта, вторую – в виде собаки и изобразил, будто они разговаривают друг с другом.

Не сразу, но Поппи сообразила, что он имел в виду: «Вот почему люди думают, что он беседует сам с собой. На самом деле он разговаривает с псом».

Марли сдёрнул с рук перчатки и плюхнулся назад в кресло. Марли-пёс к нему присоединился.

– Я пыталша рашкажать людям в городе о том, что я видел – что там обитают эти шущештва и что они держат кого-то в плену и творят ш ним или ш ней ужашные вещи. Но мештные только пугалишь, и вмешто того, чтобы поверить мне, они решили, что я дружу ш бутылкой, и вшё потому, что я шепелявлю. Я школько раж жа эти годы пробовал им вшё объяшнить, но никто меня не шлушал. По шей день не шлушают.

– А что насчёт книжки? – спросила Поппи и едва не подпрыгнула от своих слов, готовая, что Марли обрушится на неё с криками.

Но он вместо этого тяжело вздохнул.

– Увиденное шильно меня потряшло. Той ночью, вернувшишь домой, я обнаружил, что моя книжка, которая вшё это время пролежала у меня в кармане, опуштела.

– Опустела? – переспросила Поппи.

– Её штраницы штали чиштыми. Вше мои ришунки и шхемы – вшё ишчежло. Ни чёрточки не ошталось. Будто начишто вышошало. Ш той же ночи я начал шепелявить. До того я говорил нормально. Но что ещё более штранно, шпустя пару недель я прихожу домой и вижу, что вшё вверх дном, а книжки нигде нет.

– Хотите сказать, её украли? – спросил Эразмус.

Марли пожал плечами.

– Я только жнаю, что, когда я пришёл домой, её там не было. Больше я её не видел.

Эразмус открыл рот, прежде чем Поппи успела остановить его жестом.

– Как выглядела ваша книжка?

– Э-эм, желёненькая такая, – почесал Марли голову.

– А можно поподробнее? Может, на ней были какие-то пометки? – спросил Эразмус, ногой пододвинув к нему штатив.

Марли помотал головой.

Поппи глубоко задышала, успокаивая сердце.

– Минутку, – внезапно пробормотал Марли и снял с головы очки для плавания, оставившие вокруг его глаз красные круги. – Было кое-что. Мои инициалы. На жадней обложке. «М. Г». Я шам их вышил. Я обшил книжку кушком шёлка, нашёл его на фабрике, когда ещё там работал. Он валялша, шмятый, в углу жакрытого шкафа в машинном отделении.

Сердце Поппи гулко бухнуло, как литавры. Она не смела посмотреть Эразмусу в глаза. Марли Гаст. Вот что означали буквы «М. Г.» на задней обложке.

Стараясь действовать незаметно, как первоклассный карманник, она сунула руку в карман. Почему ей становилось спокойнее всякий раз, когда она касалась книжки, убеждаясь, что та всё ещё с ней? Книжка сглаживала тревогу, но от мысли, кто или что написал внутри её то стихотворение, Поппи замутило.

– Можете рассказать, – начал Эразмус, – что, по-вашему, стало с теми существами…

Его прервал раздавшийся снаружи пронзительный визг. Марли от страха пролил чай.

– Какого чёрта?! – гаркнул он. – Кого вы ш шобой привели?!

Он вскочил, уронив штатив, и угрожающе навис над ними.

– Мы никого с собой не приводили! – закричал Эразмус. – И осторожнее, вы разобьёте мою камеру!

– Мне вшё равно, кто что говорит! – взревел Марли. – Я жнаю одно: я ничего никогда не крал! Они лгут. Они вше ЛГУТ!

Поппи бросилась к двери. Но её напугал не Марли. А визг.

На вершине прибрежного склона между кустами с ядовитыми ягодами стоял Черчилль. Он истерически хрюкал и двигал ушами. Поппи взлетела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и подхватила его.

– Что такое, Черч? Как ты меня нашёл?

– Он не умеет говорить! – воскликнул Эразмус, которого задержал застрявший в дверном проёме штатив.

Но Черчилль и не думал успокаиваться. Будто спаниель, он выпрыгнул из рук Поппи и помчался в лес. Поппи, не раздумывая, последовала за ним. Поскальзываясь и спотыкаясь на неровной земле, она стиснула пальцами карман, проверя книжку.

«Она на месте. Она на месте».