Текст книги "На тихой улице"

9
Пейдж

Пейдж стоит в темной кухне и открывает банку с тунцом для Кристофера, нетерпеливо пританцовывающего на задних лапах. Она балансирует на шпильках в слишком узкой юбке, в которой едва может передвигаться, и пес чуть не сшибает ее с ног, возбужденно прыгая.

– На, Кристофер, успокойся. – Она отпихивает его ногой и наклоняется, чтобы поставить миску с тунцом.

Кристофер съедает все в два укуса. Пейдж приходится ухватиться за раковину, чтобы устоять на ногах в этом дурацком наряде, который пришлось надеть. Она ненавидит наряжаться. Взрослые не должны наряжаться на Хеллоуин. И точка. Пейдж ненавидит тематические вечеринки, куда надо приходить в образе девушки двадцатых годов или в юбке из травы для вечеринки в гавайском стиле. И знаешь что, Брайан? Если на твоем дерьмовом гриле приготовить бургер с ананасом и развесить гирлянды из искусственных цветов на заднем дворе, все равно не получится гавайская вечеринка.

Может, сейчас она и не в маскарадном костюме, но очень похоже. Да и ежегодный бал в музее искусств балом назвать трудно. Там есть зал караоке и куча двадцатилеток, которые к девяти часам уже блюют в мусорные баки, надравшись бесплатной «Маргаритой». Большинство гостей стараются принарядится в смокинги и пышные платья, чем напоминают выпускников восьмидесятых, но кто-нибудь всегда явится в джинсах. Господи ты боже мой. Это все-таки бал. Они с Грантом всегда ходили туда, как, конечно, Кора и многие жители квартала. Как и большинство мероприятий, которые они посещают, это благотворительный прием. В этом году Пейдж вообще не пошла бы, если б там не было Финна, но Грант очень хотел заехать за ней и пойти вместе, поэтому она притворяется, будто все как обычно. На самом деле Грант удивлен, что она вообще согласилась пойти. Естественно, он надеется, что она примирилась с действительностью, хотя бы частично.

Отель «Сапфир» украшен сверкающими бумажными снежинками, свисающими с потолка, и воздушными шарами, парящими между ними. По всему огромному залу расставлены барные тележки. Точнее, это больше похоже на складные столы с черными скатертями, на которых стоят бутылки со спиртным и пластиковые стаканчики, но и так сойдет. Гигантские двойные двери открыты и ведут в несколько других залов, в одном играет джаз-группа, а на импровизированном танцполе уже собралась приличная толпа. В банкетном зале на круглых столах, расставленных вокруг мягкого ковра, стоят закуски – фаршированные яйца и крабовые тарталетки. Ледяная скульптура, по всей видимости, поначалу изображала лебедя, но сейчас немного подтаяла и больше походила на голубя с деменцией.

Грант указывает на Кору и Финна, беседующих в кружке других пар возле столика. Пейдж с мужем подходят и обмениваются со всеми парой фраз. Она старается не смотреть Финну в глаза. Вдруг лицо ее выдаст прямо на виду у всех. Пейдж не привыкла целоваться с женатыми мужчинами, поэтому не уверена, что сумеет скрыть вину, столкнувшись с Финном. Ей нужно немного времени, чтобы собраться с духом.

– Это еще что такое? – удивляется Пейдж, указывая на коктейль Коры, напоминающий рожок с мороженым.

– «Голубая лагуна», – отвечает она.

– Это жевательный мармелад, что ли?

Не дожидаясь ответа, Пейдж берет у Коры бокал и отпивает, преувеличенно морщится от отвращения и отдает его обратно. И тут она чувствует на себе взгляд Финна.

– Вы двое – прямо мультяшная парочка, – говорит она, неохотно встречаясь с его взглядом, и быстро переводит внимание на Кору.

Та хихикает и насмешливо приседает в реверансе, хотя ее наряд и правда заставляет задуматься – неужели она не понимает, что ей уже не пятнадцать?

– Мне нужен мартини с оливкой, фаршированной голубым сыром, и немедленно!

Пейдж тянет Кору за собой к бару, извинившись перед остальными. Накалывает оливку в коктейле на палочку и вместе с Корой разглядывает собравшихся.

– Боже, я аж отсюда чувствую, как у Гарри Килгора воняет изо рта. А ты? – спрашивает Пейдж, глядя на увеличивающуюся группу, в которой по-прежнему стоят их мужья.

– Однажды я сидела с ним в машине после школьного мероприятия. Потом пришлось выкинуть пальто. Даже химчистка не помогла избавиться от запаха. А ему все нипочем, – фыркает Кора.

– Кто-то уже должен ему сказать, – замечает Пейдж, и Кора смотрит на нее, как будто она единственная способна на такую грубость. – Кто-нибудь из близких. Но не я. Эй, а это кто? – интересуется Пейдж, указывая на новую пару, присоединившуюся к их мужьям.

– А, это Карлотта и Тони. Милейшие люди, – объясняет Кора. – Она вроде обучает рисованию, ну, типа, учит рисовать обнаженку, а муж работает с Финном. Еще он музыкант в группе. Они играют в гараже по вечерам. Вроде барабанщик. Я скажу тебе, когда мы их пригласим. Тебе они понравятся. – Пейдж выразительно смотрит на Кору, давая понять, что новые знакомства и вечеринки – это последнее, о чем она сейчас думает. Но Кора продолжает как ни в чем не бывало: – Ну, когда-нибудь. Мы не слишком часто с ними видимся.

– Ладно.

Пейдж улыбается, гадая, не эта ли Карлотта – та самая «Выпить с К», о которой рассказывала Кора.

– Полагаю, ничего нового, иначе ты мне рассказала бы, – произносит Кора, нервно теребя соломинку и утапливая пропитанную водкой мармеладку в синие глубины коктейля.

– Пока ничего, – отвечает Пейдж, избегая ее взгляда, и чувствует, как дергается щека.

Кора кивает и напряженно улыбается.

– Когда ты не пришла в ресторан, я решила, что ты… Ну, не знаю.

– Ага, я немного проследила за ним, но не увидела ничего… подозрительного. Конечно, я стараюсь быть осторожной, чтобы он меня не вычислил. Но буду пытаться дальше. – Пейдж замечает, как Кора с тоской смотрит на Финна. – Если ты, конечно, этого хочешь.

– Да. Ну, то есть мне так кажется. Но это же хорошо, правда? Он ездил именно туда, куда сказал, и это хороший знак. Может, я просто свихнулась. Именно так он и скажет, если когда-нибудь узнает. Тогда нам крышка. Черт. А если ты подкатишь к нему, а Финн ответит «нет»? Даже представить не могу, как неловко мы все будем себя чувствовать. А вдруг он заподозрит, что это я тебя подослала? Боже, даже представить страшно. Не знаю, что делать.

Кора шумно выдыхает и опускает взгляд на бокал.

– Он не ответит «нет», – огрызается Пейдж.

– Что-что?

– В смысле, я приложу максимум усилий. Не просто наброшусь на него, а уж постараюсь, чтобы он заглотил наживку.

Кора смотрит в пол и нервно сглатывает.

– Ага, – шепчет она.

– Но может и не заглотить, – уже мягче произносит Пейдж.

Кора смаргивает слезы и указывает на группу мамочек напротив, которых знает по школе Мии.

– Я должна поздороваться, – говорит Кора, рисуя на лице улыбку, и идет сквозь толпу, касаясь чужих коленей подолом огромной юбки с перьями. Колени Ванессы Хэммон подгибаются, и она вытягивает руку, чтобы коктейль пролился на пол, а не на платье. Кора не замечает эффекта домино, который вызвала, и взглядов ей вслед. В другое время Пейдж такое понравилось бы, но теперь грудь колют мурашки, образуя красные пятна. Что это – чувство вины или волнение? Трудно сказать.

Через пару часов все уже навеселе. Грант с Пейдж сидят за столом в банкетном зале, где играет музыкальная группа, и наблюдают, как танцуют Кора с Финном и еще несколько знакомых. Там и Карлотта, которая уже явно набралась и со всеми заигрывает. Пейдж называет ее Карла и делает вид, будто не слышит, когда ее поправляют. Карла дергает и крутит бедрами, но неуверенно, словно шутит и хочет вызвать смех. Но на самом деле она только притворяется, что дурачится, а сама нарушает сексуальные границы, привлекая внимание.

Грант закидывает в рот белую мармеладку и хмыкает.

– Что такое? – спрашивает Пейдж.

– Кажется, вон та дамочка в платье с блестками забыла надеть нижнее белье.

Пейдж даже оборачиваться не надо – она и так знает, что единственное платье с блестками носит Карла.

– Ужин и зрелища, – шутит она.

В центре стола стоит трехъярусная стеклянная ваза, почему-то заполненная только белыми сладостями. Пейдж берет безе, леденец на палочке и мармелад и кладет их себе на тарелку.

– Ты вообще знал, что бывают белые M&M’s? – спрашивает она, закидывая одну в рот.

– Погоди, у меня тут ириска. Нет, она никуда не годится. – Грант выплевывает ее в салфетку.

– Какой вообще может быть вкус у белой ириски?

– Как у молочного коктейля? – пожимает плечами Грант.

Пейдж смотрит на обертку.

– Макадамия. Ты не можешь отличить молочный коктейль от макадамии. Кстати, и к тому и к другому подходит шоколад.

Она подталкивает Гранту еще одну M&M, и он улыбается, на мгновение коснувшись ее руки. Пейдж улыбается в ответ. Через секунду она отдергивает руку и продолжает бессмысленный разговор.

– И почему сегодня выбрали самый редкий цвет конфет? Вот как они транжирят денежки? Это же благотворительный вечер. Вместо конфет могли потратить деньги на благотворительность.

Грант смотрит на ее полную тарелку, как бы говоря: «Как скажешь».

– Так на что они собирают средства?

– Фонд «Детские желания», – отвечает он.

– Боже ты мой, – фыркает Пейдж. – К сожалению, мы не можем исполнить предсмертное желание вашего ребенка. Нам пришлось купить целый склад… – Пейдж рассматривает лежащие перед ней конфеты – …желейных конфет «Пина колада». Простите!

К ним подходит Кора и утомленно плюхается на стул. Она снимает туфли на каблуках и промокает салфеткой пот на лбу.

Пейдж приподнимает тарелку.

– Шоколад с миндалем?

– Ой, мне нельзя, – отнекивается Кора, не сводя глаз с тарелки.

Пейдж ненавидит комплексы Коры из-за веса. У нее прекрасная фигура и нормальный вес, нужно просто справиться с собой. Она отлично выглядит.

– Как дела с фортепиано? Грант мне говорил, но я забыла спросить, – интересуется Пейдж, и щеки Коры краснеют, а на лице расплывается застенчивая улыбка.

– Еще не начали, но все будет хорошо. Просто здорово.

– Налить еще? – предлагает Грант, вставая.

– О нет, мне достаточно. Но спасибо, – хихикает Кора, а Пейдж одновременно с этим поднимает свой бокал.

– Мартини, с дополнительной оливкой.

Кора вдруг начинает извиняться:

– О господи, прости, я думала, ты меня спрашиваешь. Нас. В общем… конечно, ты спрашивал ее. Ха-ха! Прости.

Ее поведение кажется Пейдж странным, и она задерживает взгляд на подруге.

– Я спросил, кто хочет выпить, – изящно отвечает Грант, берет протянутый бокал и идет к бару.

– Все в порядке? – спрашивает Пейдж.

– Да… Конечно. Прости. Я думала… Просто… Столько всего насчет Финна… Просто пытаюсь собрать все фрагменты.

Пейдж сжимает губы в тонкую линию и сочувственно кивает. Некоторое время они молча наблюдают за происходящим в зале.

Женщина с палкой для селфи фотографируется на фоне огромного бокала с «Маргаритой», делая вид, будто пьет ее. Несколько женщин встали в круг на танцполе и, скинув обувь, танцуют в стиле, не соответствующем музыке. Лукас Кинни, как только что заметила Пейдж, стоит в смокинге у сцены с напитком в руке и болтает с парой адвокатов, которых она смутно знает по многочисленным благотворительным мероприятиям. Кора пытается разглядеть его получше, а он приставляет ладонь к глазам, чтобы прикрыть слепящий свет от танцпола.

– Что там?

– Лукас Кинни, – отвечает она.

– Надо же, как интересно, – сухо произносит Пейдж. Кора встает, чтобы лучше видеть. – Хм… Ты видишь каждый день, как он трет свой «БМВ» тряпкой у гаража или бегает трусцой по району в коротких шортах. Чего ты пялишься?

– Он какой-то немного… даже не знаю…

– Какой?

– Вроде… С приветом?

– Меня не спрашивай. Я думаю, что все в нашем квартале с приветом. Кроме вас, конечно, – говорит Пейдж, когда возвращается Грант и протягивает ей бокал с мартини.

– Кто с приветом? – спрашивает он, садясь между ними и отхлебывая пену с пива.

– Лукас Кинни, – объясняет Пейдж. – Я думала, он гей.

– Он женат, – возражает Кора.

– Да, но раньше я так думала. Он жил здесь уже пару лет, а я никогда не видела, чтобы кто-нибудь входил или выходил из его дома, вот и решила, что он гей.

– Так если ты не видела, чтобы кто-нибудь входил или выходил из его дома, значит, ты и мужчин не видела, – замечает Грант. – Откуда ты взяла, что он гей?

– Понятия не имею. Потому что он что-то скрывает. Весь из себя судья и все такое, – произносит Пейдж, и теперь они уже втроем пялятся на Лукаса.

– Так значит, он скрытый гей, потому что ты не видела, как к нему кто-нибудь ходит? Он мог встречаться с тысячей женщин у них дома, – возражает Грант.

– С ты-ы-ысячей? Ну, если он встречался с тысячей женщин, я бы наверняка видела, как хотя бы одна из них с позором бредет к своей машине.

Грант переводит внимание на Кору:

– А мне он нравится, я пару раз выпивал с ним и Финном. В чем дело, что он натворил?

– Да ничего, в сущности. Может, он не слишком дружелюбен. А может, дело во мне.

– Мне он кажется с приветом. Носит слишком короткие штаны и ботинки без носков, – не унимается Пейдж.

– Тебе все кажутся с приветом, – вставляет Грант.

– Да-да, это мы уже обсудили, пока тебя не было.

– Вроде так сейчас модно, – говорит Кора. – В «Холостячке» [9]9
  «Холостячка» (The Bachelorette) – американское реалити-шоу о свиданиях. Выходит на экраны с 2003 года.


[Закрыть] все мужчины носят штаны до лодыжек и обувь на босу ногу. Это стильно, – авторитетно заявляет она.

– Это идиотизм, а он не двадцатидвухлетняя звезда реалити-шоу.

– Даже страшно становится, что вы могли наговорить обо мне, пока меня не было, – шутит Грант. Кора слишком громко смеется и игриво машет рукой, но Пейдж не до них. Она видит, как горячая штучка Карла идет вслед за Финном в туалет. Пейдж уже заметила, что туалет в главном коридоре рядом с кухней всего один – и для мужчин, и для женщин. Вероятно, он предназначен для персонала, а не для посетителей, но поскольку блюда давно уже не подают и на кухне лихорадочно моют посуду и упаковывают инвентарь, туалет может служить укромным местечком для любовников.

– Ой, там Клэр. Сто лет ее не видела. Я скоро вернусь, – врет Пейдж. Она знает, что ей совершенно не свойственно стремиться к общению и это может быть воспринято как нечто странное, но и Грант, и Кора хотят, чтобы она снова стала собой, поэтому, скорее всего, не обратят внимания на ее уход.

Чтобы никто не заподозрил, что она за кем-то следит, Пейдж делает вид, будто внимательно читает переписку и смотрит в телефон. Дойдя до темного коридора, ведущего к туалету, она видит, как Финн и Карла разговаривают, стоя в желтом прямоугольнике света, падающем из открытой двери туалета. Карла сползает по стене, кладет голову на руки и плачет. Боже, Пейдж ненавидит женщин. Почему они вечно плачут рядом с мужчинами? Она отступает за угол, прижимается к стене и прислушивается.

Пейдж слышит только приглушенные голоса, доносящиеся издалека. Черт. Она решается выглянуть из-за угла и узнать, что происходит. Финн пытается поднять Карлу, обхватив за плечи. Какое-то время она ему позволяет. Он пытается обнять ее, но она его отталкивает.

– Так будет всегда! – слышит Пейдж, когда Карла разворачивается и бросается в зал, подальше от Финна.

Пейдж быстро отскакивает и делает несколько шагов в сторону. Когда Карла проносится мимо, Пейдж подносит телефон к уху, притворяясь, будто разговаривает.

– Ах да. Мы уже собираемся уходить. Нет-нет. Да. Да.

Пейдж понятия не имеет, что делать, у нее нет запасного плана, но Карла ее не замечает. Просто в порыве эмоций несется обратно в банкетный зал.

Возможность представилась неожиданно, придется за секунду решать, что делать. Очень пьяный Финн свалился прямо ей в руки. А может, Финн, которого только что бросили. Уязвимый? Да. Будет ли морально неправильно нанести удар? Да.

Пейдж ждет с минуту, когда он появится, но его все нет. Она поворачивается в сторону зала и видит, как Финн курит, прислонившись к стене. Заметив Пейдж, он тут же бросает сигарету и затаптывает ее ногой.

– Боже, ты меня напугала. Я думал, это…

– Кто? – уточняет Пейдж.

– Нет, я не… Что ты здесь делаешь?

– Ты куришь? – меняет тему Пейдж.

– Обычно нет. Кто-то дал мне сигарету, и я… Мне просто показалось это интересным.

– Сейчас уже никто не курит, – говорит она.

В прошлый раз жеманство не сработало, так почему бы просто не быть собой?

– Это точно, – соглашается Финн.

– Я здесь, потому что в женский туалет очередь человек тридцать, если ты не в курсе. А в мужской – никого. Не знаю, в чем ваш секрет. Может, в писсуарах. Но местные знают про этот туалет. Так что прошу меня простить, – говорит она и протискивается в туалет мимо Финна.

Она включает воду и брызгает холодной водой под глазами, а потом наносит розовый блеск и несколько раз сжимает губы. Открывая дверь, она не знает, чего ожидать. Пейдж почти уверена, что Финна там нет: пошел ныть Коре, что пора уходить. А может, он еще здесь. Пейдж внезапно понимает, что не знает, чего хочет больше. У нее сдают нервы.

Когда Пейдж открывает дверь, Финн еще там. Ей стало бы неловко за него, если б она не испытывала к нему другие чувства. Выглядит он жалко – прислонился к стене, без бокала и телефона. Без какой-либо причины здесь находиться.

– Прости за тот вечер, – говорит он. – Мне просто хотелось это сказать. Я вел себя глупо. Прости.

– Нет нужды извиняться, – отвечает Пейдж, собираясь пройти мимо.

– Ты сказала, что предложение в силе.

Некоторое время они просто смотрят друг на друга.

– Да, – наконец произносит она, и Финн хватает ладонями ее лицо и целует как безумный.

Они вваливаются в туалет и запирают за собой дверь. Финн расстегивает верхние пуговицы рубашки, хватается за воротник и сдергивает ее хорошо отработанным движением. Потом расстегивает молнию на ее платье. С мыслью о том, насколько проще было бы без многочисленных слоев модного наряда, Пейдж помогает Финну задрать тесное платье до бедер. Он приподнимает ее и сажает на столик с раковиной.

Это не страстное романтическое свидание, и Пейдж не делает обещанные фотографии. Она позволяет Финну снять штаны и грубо войти в нее. Она ненавидит его за то, что он с такой легкостью предал Кору, но отгоняет эту мысль. Пейдж обвивает его ногами, опираясь спиной на зеркало, а рукой на раковину. И тут ее электрическим током пронзает вспышка оргазма, не оставляя места для других чувств, таких, как раскаяние или стыд. Она заглушает хрипы и стоны Финна, и все довольно быстро заканчивается.

– Нас слишком долго не было, – произносит она, поспешно поднимая с кафельного пола упавшую сережку, поправляет прическу и разглаживает складки на одежде. – Иди первый. – Пейдж выталкивает Финна из туалета. – Мы не можем появиться вместе.

– Ага, ладно.

Финн выскакивает из туалета, а она выжидает еще несколько минут.

У них не было времени обдумать или поговорить о том, что произошло, но одно Пейдж знает наверняка.

– Теперь он мой, – шепчет она себе под нос.

10
Джорджия

По утрам от недосыпа у меня что-то по типу похмелья. Руки и ноги наливаются тяжестью, я пью тонны кофе и становлюсь дерганой, но все равно измотанной. По ночам я не сплю, думая о том, как его убить. Каждую ночь я провожу в комнате Эйвери, а Лукас запирает дверь снаружи на засов, прежде чем лечь спать. Порой я гадаю, сумею ли воткнуть кухонный нож ему в сердце, пока он спит, если представится возможность. Подумываю его отравить, но не знаю как. У меня нет ни телефона, ни компьютера, чтобы это выяснить, и все может кончиться смертью. Моей.

В сериале «Преступление в объективе» [10]10
  «Преступления в объективе» (Snapped) – американский телесериал о реальных преступлениях, совершенных женщинами. Выходит на экраны с 2004 года.


[Закрыть] все женщины, похоже, медленно травят мужей антифризом. У нас нет ни антифриза, ни крысиного яда (я искала), но есть обычные чистящие средства и спрей от насекомых. Сколько их понадобится, чтобы убить человека? Лукас точно почувствует вкус. Он узнает, и на этом все будет кончено. Я размышляю о том, как устроить засаду, когда он войдет в дверь. Однажды я уже пыталась. Стукнула его по голове бейсбольной битой, но поскольку он вдвое крупнее меня, удар только разъярил его и оставил шишку размером с яйцо. Теперь он входит домой с осторожностью. Смотрит на камеры и не сводит с меня глаз почти круглые сутки.

Когда Лукас впервые привез меня в этот дом, то не был таким. Излишне пытался меня контролировать, это да. Но мы были вполне нормальной парой. Я ходила по магазинам и гуляла днем, пока он работал. Я искала место в каком-нибудь отеле, а он делал вид, будто одобряет это. После того как он засыпал, я выходила из дома и выпивала бокал вина на веранде или переписывалась с друзьями.

Лукас просто тянул время, чтобы все устроить. Когда я вспоминаю, насколько была счастлива и пребывала в блаженном неведении, что вскоре моя жизнь будет состоять не из романтических ужинов, совместных отпусков и выходных, как сразу после знакомства, на меня накатывает волна тошноты. Я могла бы спастись, если б хоть о чем-то догадывалась, если б была менее доверчивой и глупой.

Ему нужно было познакомить со мной хотя бы нескольких сослуживцев и родственников, чтобы те увидели: я существую и мы счастливы. И когда я якобы заболела, они сочувствовали ему, им не казалось странным, что они никогда не видели его больную жену, которая не выходит из дома. Они видели счастливого, нормального человека, который потом заболел – так тщательно это было разыграно. Всякий раз Лукас обязательно намекал на мою ненормальность, чтобы выглядеть самоотверженным и многострадальным мужем. Как только все было готово, положение изменилось в одночасье. Я превратилась из радостной новобрачной в пленницу.

Я стою у кухонной стойки с третьей кружкой кофе в руке и вдруг вижу идущую к дому женщину. Я не знаю, кто это. Не успеваю отойти от окна и сделать вид, будто меня нет дома, как она замечает меня и машет рукой. Я не машу в ответ. Ставлю кружку и грызу костяшку пальца, размышляя. Нужно открыть дверь, да? Лукас наверняка за мной наблюдает. Как только в доме раздаются голоса, на его телефоне тренькает оповещение, и Лукас слушает, чем бы он ни был занят. Иногда в этот момент он может и не смотреть, но позже всегда проверит запись и убедится, что ничего не пропустил, по крайней мере те места, где звучат голоса.

Я не знаю, что она скажет. Может, Лукас разозлится, если я не отзовусь, как нормальный и дружелюбный человек, а может, если заговорю с ней и скажу что-то не то? Что ей здесь понадобилось? Я решаю не отвечать.

– Эй! – зовет она. – Есть кто дома? Это Паула Лондри, соседка. Ау!

Я стою за входной дверью в темной прихожей и жду, когда женщина уйдет. И тут под дверь, прямо к моим босым ногам, просовывают конверт. Я охаю, но тут же закрываю рот, чтобы не выдать себя. Затем слышу шаги по ступенькам крыльца. Она уходит. Я открываю жалюзи на окне и выглядываю. Когда соседка скрывается из виду, я беру конверт и несу его на кухню. На конверт приклеен желтый листок с запиской: «По ошибке упало в наш почтовый ящик. На нем ваш адрес». Письмо адресовано мне. Мне! Но как такое возможно? Откуда оно? Мои руки неконтролируемо дрожат. Письмо из местного банка, в котором я открыла счет еще по приезде, когда у меня были свои деньги, и я даже не подумала рассказать об этом Лукасу. Да и зачем? Я всегда была независимой, всегда сама пробивала себе дорогу. Что может быть в письме?

Я не могу открыть его здесь. Лукас в любом случае увидит, что мне что-то подбросили. Придется ждать, пока Эйвери не заснет на веранде в полдень, чтобы заморозить изображение на камере. Несколько мучительных часов, прежде чем я увижу, что там. Не может быть, чтобы Лукас не знал об этом счете и не опустошил его. Там не может быть денег. Так что, наверное, не стоит радоваться. Лукас контролирует все, каждую мелочь. Все было спланировано: как он отключил мне телефон, доступ в интернет, лишил машины и денег. Заставлял меня расписываться под всем, добавил свое имя к моему счету в банке, чтобы распоряжаться деньгами. Лукас заставлял меня подписывать бесчисленные документы, которые приносил домой, но у меня в груди зародилась крошечная надежда: вдруг он не знает об этом счете?

Я же не упоминала о нем. Лукас начал меня контролировать постепенно: упрекал по мелочам, постоянно проверял и звонил, когда я уходила, ревновал без повода. Я считала это просто чрезмерной заботой. Я ведь приехала в новую страну, но, наверное, в глубине души мне хотелось сберечь заработанные деньги, поскольку мой мир теперь вращался вокруг Лукаса и я жила на его доходы. Просто на всякий случай. Денег было не так уж много, пара тысяч. Боже, сейчас это кажется целым состоянием. Надо посмотреть, что в письме. Где его спрятать?

Незадолго до полудня я усаживаю Эйвери на стульчик для кормления. Она ест кусочки банана и йогурт, пиная ногами в носках по столу. В деревянном ящичке на столешнице лежит куча старых писем. Я стою рядом и опускаю кусок хлеба в тостер. Приходится иметь дело только с тем, что лежит на столешнице. Я не могу ничего передвинуть. Вижу похожее на спам предложение от автосалона. Лукас очень аккуратен, но имеет привычку всю неделю запихивать ненужные письма в этот ящик, а в выходные опустошать его. Сейчас это как нельзя кстати. Завариваю свежий чай и наливаю себе еще одну чашку. Затем достаю из шкафа тарелку. Ставлю ее поверх конверта из автосалона. Когда тосты готовы, я намазываю их маслом на тарелке, а затем поднимаю ее, подсунув конверт вниз.

– Сейчас вернусь, крошка, – говорю я и иду с тарелкой и кружкой на веранду.

Но на полпути вскрикиваю «Ой», как будто что-то забыла, и ставлю тарелку на стойку у входной двери, где лежит мое письмо. Возвращаюсь на кухню и беру ложку, затем поднимаю тарелку вместе с письмом из банка, лежащим под ней, и выношу все на улицу. Меня трясет. Колени, кажется, вот-вот подкосятся от напряжения, но я быстро захожу за Эйвери, кладу ее на одеяло, расстеленное на кушетке, и даю музыкальную книжку, чтобы она с ней поиграла, пока не устанет.

Жую тост и машу в ответ энергично машущей мне Коре. Я молю Бога, чтобы она не пришла. Мне нужно время. После того как Эйвери уснула, ложусь рядом с ней и просовываю руку под подушку, нащупывая маленький пульт, позволяющий замораживать изображение на камере. Я лишь надеюсь, что эта функция работает, потому что могу смотреть только в объектив камеры. До сих пор Лукас ни разу не догадался, а значит, все получается. Но каждый раз, когда я так рискую, у меня бешено колотится сердце.

Я стараюсь дышать глубоко и хоть на минуту успокоить нервы. Затем достаю письмо из кармана и вскрываю. Прижимая пальцы к губам, читаю его, а потом перечитываю еще раз. Боже! Я не могу… Боже мой! Там есть деньги. Это годовой отчет. В ушах стучит пульс. Я вспомнила, как отказалась получать ежемесячные выписки, чтобы зря не тратить бумагу. Если б я этого не сделала, он увидел бы их и на этом все закончилось. Боже мой! Боже мой! Лукас не узнал об этом счете. На нем тысяча двести долларов! Не паспорт и не билет на самолет, но все равно поможет. На этот раз я не буду терять время, составляя план и пытаясь достать паспорт, а просто поеду куда хватит денег. У меня текут слезы, я судорожно вытираю их с банковской выписки, складываю ее и запихиваю в лифчик.

Это просто чудо. Кто-то на небесах за мной приглядывает. Многие письма приходят напрямую, не на абонентский ящик, но Лукас всегда сам проверяет почтовый ящик и не разрешает к нему подходить. Это не просто удача, а спасение. Обхватив голову руками, я раскачиваюсь взад-вперед, разум мечется, составляя планы. Как добраться до города? Надо что-то придумать.

– Все в порядке, милая? – раздается голос, и я вскакиваю на ноги, хватаясь за сердце. – О господи, прости, – говорит Кора и кладет руку мне на плечо.

– Да, все хорошо. Просто… ты меня напугала, – отвечаю я, и она видит спящую Эйвери и прижимает палец к губам, показывая, что будет вести себя тихо.

Не спросив разрешения, она садится, и я тоже.

– В прошлом месяце мы ездили за игрушками, и я нашла в гараже забытую коробку с игрушками для малышей, вот и принесла это для Эйвери, – говорит Кора, вытаскивая из сумки плюшевого осьминога.

– Да? Это так мило. Спасибо. Ей понравится.

Довольная собой, Кора улыбается. Конечно, нормальный человек предложил бы чай, а, раз она явно не собирается уходить, я спрашиваю, не хотела бы она выпить чашечку.

– С удовольствием, спасибо! – улыбается она, и тут я вспоминаю, что изображение на камере заморожено, и если я войду внутрь, когда якобы сплю, то все пропало.

– Ой, прости. Я ведь только что использовала последний чайный пакетик, – вру я. – Как сегодня собиралась выбраться в город за покупками. – А что еще говорить? Вряд ли она мне верит.

– Ничего страшного. Я просто хотела сделать подарок Эйвери.

Следовало бы предложить ей еще что-нибудь, но я не могу, поэтому занимаю ее разговором, больше мне ничего не остается.

– Хорошая погода сегодня, – начинаю я.

Так и есть. Сегодня солнечно, под стать моему настроению впервые за много месяцев. Днем по-прежнему можно носить легкую кофту, а по ночам холодно, и я знаю, что близится зима, но грудь распирает от надежды на скорый побег.

Кора болтает о всякой всячине, о которой, увы, я не имею возможности беспокоиться: о системе контроля веса, о новом органическом кошачьем корме для местной уличной кошки по имени Люцерна. Эйвери начинает ворочаться. Кора взволнованно подносит пальцы к губам и улыбается так, словно никогда раньше не видела ребенка и испытает физическую боль, если не сможет к нему прикоснуться.

Дочь радостно просыпается, моргает, глядя на нас, и потягивает ножки. Кора смотрит на меня.

– Можешь дать ей игрушку, – говорю я, и Кора весело дергает плечами, берет плюшевого осьминога и садится рядом с Эйвери на кушетку.

– Привет, милашка, – воркочет она, а Эйвери гулит и протягивает ручки к мягкой игрушке.

– Это тебе. Как мы его назовем? – спрашивает Кора и щекочет ступню Эйвери.

Я вижу открытую сумку Коры рядом с опустевшим креслом. Мои щеки вспыхивают от стыда при одной мысли о краже у самой милой женщины на планете. Я обязательно все верну. Если б она знала, почему я так поступаю, то не стала бы меня винить, успокаиваю себя. Мне нужно всего десять долларов, чтобы добраться до города. Но как? Я же не могу попросить ее войти в дом, отнести Эйвери или еще что-нибудь. Тогда включатся внутренние камеры, они реагируют на движение. Так я все испорчу.

– Кажется, кому-то нужен свежий подгузник. Ты пописала? Точно, так и есть, – говорит она так, будто разговаривает со щенком, а не с ребенком, но Эйвери это нравится.

Кора даже не спрашивает меня, просто достает чистый подгузник из сумки с игрушками и детскими принадлежностями, которая стоит у входной двери, и берет все в свои руки.

Я делаю вид, что прибираюсь, хватаю бутылочку Эйвери и несколько игрушек, а потом сажусь в кресло Коры.

– Ты не должна этим заниматься, – говорю я.

– Я обожаю помогать, особенно с детьми, – отвечает она, а я заглядываю в ее сумку.