Текст книги "Саджо и ее бобры. С вопросами и ответами для почемучек"

Саджо готовила обед у костра. Увидев брата с каким-то незнакомцем, она спряталась в палатку, потому что, кроме торговца, которого Саджо ненавидела всем сердцем, она никогда еще не встречалась так близко с белым человеком, и Шепиэн подумал, что будет нелегко заставить сестренку выйти оттуда. Но когда Саджо услышала индейскую речь и веселый смех, она выглянула и встретилась с такими добрыми и веселыми глазами, каких она еще ни у кого не видела, если не считать отца. И тогда, набравшись храбрости, она вышла и стала снова хлопотать у костра.

Сначала Саджо ни на кого не глядела и, казалось, вся погрузилась в свои хлопоты, но потом надвинула шаль на лицо и украдкой взглянула на незнакомца. Не раз ловил бледнолицый гость робкий взгляд Саджо, и каждый раз, когда это случалось, девочка краснела и опускала голову, прячась под шалью. В конце концов обед был все-таки готов. Тогда все сели на землю, скрестив ноги по индейскому обычаю, и начали обедать. Шепиэн почувствовал еще больше уважения к юноше за то, что он даже сидеть умел по-индейски, – ему, Шепиэну, еще не приходилось встречать бледнолицых, овладевших этим искусством, кроме, пожалуй, трапперов.

Белокурый гость похвалил обед и сказал, что уже давно не наслаждался такой вкусной едой. Весь обед состоял из хлеба баннок с салом вместо масла, тонких кусочков вяленой оленины и, наконец, чая без сахара. Однако можно было подумать, что гость присутствует на пиру, так он держал себя.

После обеда юноша закурил. Саджо показалось, что он курит очень странно, потому что индейцы, в том числе и пожилые женщины, курят трубки и девочке никогда еще не приходилось видеть сигарету. Вообще же она подумала, что у этого юноши, который так хорошо говорит по-индейски, много странностей в манерах, но это не мешало ему быть приятным, – об этом они немного пошептались с братом.

Гость курил и рассказывал о себе. Он сказал, что он миссионер, и тут же поспешил добавить, что он не такой миссионер, который во все вмешивается и хочет изменить все обычаи индейцев – нет, некоторые их простосердечные верования и убеждения он считает прекрасными; он не собирается им ничего навязывать и хочет лишь стать их братом. Он изучил язык индейцев по книгам и, переезжая с места на место, жил и работал среди разных племен, говорящих на родственных языках. Так, он побывал у индейцев племени бушкри, сато, у алгонквинов и оджибуэев – учил детей, лечил больных, стараясь принести облегчение и радость, когда только было возможно. Он рассказал, что в городах есть добрые люди, которые дают ему деньги на расходы, так что он имеет возможность посвящать индейцам все свое время и ничего не просить у них взамен.

Саджо и Шепиэн ловили каждое слово гостя и просто не верили своим ушам. Они всегда думали, что индейцы забытый народ, что, с тех пор как у них отняли землю, никого больше не интересует, как живут индейцы. Дети поверили, что незнакомец действительно друг, хотя кожа его там, где не тронуло ее солнце, была совсем белая, а глаза не черные, как у индейцев, а голубые, как небо в яркий полдень.

Чилеви в это время был в палатке; он высушил свою шерстку после купания и уже причесался, как вдруг услышал голоса; он сразу догадался, что кто-то пришел в гости, и прибежал посмотреть, в чем дело. Увидев незнакомца, он направился к нему знакомиться прямо через скатерть, разостланную на земле; пробрался между посудой, уселся перед гостем на задние лапки и стал внимательно его рассматривать. Бобренок, вероятно, решил про себя, что у такого большого друга можно получить изрядный кусочек хлеба. Как бы там ни было, но гость, видно, приглянулся маленькому бобру, потому что тот начал кивать головой взад и вперед, из стороны в сторону и покачиваться всем телом, как делал это раньше, танцуя, а потом опрокинулся на спину прямо на тарелки и давай кататься и валяться с боку на бок. Загремела, зазвенела посуда, что-то пролилось, чашки и тарелки полетели во все стороны, и Саджо поспешила сунуть бобренку большой ломоть хлеба, надеясь, что он удалится в палатку и там пообедает.

Но на этот раз зверька не удалось подкупить – наверно, ему не хотелось оставлять приятное общество, – и он уселся тут же, взял в лапки хлеб и начал уплетать его, поглядывая одним черным глазом на незнакомца.

Чилеви исполнил свой смешной танец в первый раз с тех пор, как увезли Чикени. И Саджо истолковала это как очень хорошую примету и еще крепче поверила, что все кончится как нельзя лучше. Золотые Кудри, которому еще никогда не приходилось видеть такое потешное зрелище, хохотал от души. Зазвенел и детский смех Саджо, и даже Шепиэн, на минуту забыв свои заботы, заразился общим весельем.

Золотые Кудри спросил детей, как им удалось так хорошо приручить бобренка, в то время как бобры считаются самыми пугливыми зверьками. Юноша уже довольно много знал о бобренке от торговца, но все-таки он задал еще много вопросов. И хотя сначала детям не хотелось отвечать, все же в конце концов они рассказали своему новому другу всю историю (он очень хорошо умел задавать вопросы, этот юноша) о том, как Большое Перо спас бобрят от гибели, как потом подарил их Саджо в день рождения, как вышло, что их назвали Большая Крошка и Маленькая Крошка. Дети рассказали ему и о печальной разлуке, о том, как все тосковали, а потом отправились на поиски и чуть не погибли в пути во время страшного лесного пожара. В заключение Шепиэн добавил, что должен найти работу, потому что нужны деньги на билет, иначе не доберешься до города. И еще нужны деньги, чтобы выкупить Чикени.

Золотые Кудри слушал рассказ детей улыбаясь, но под конец улыбка сошла с его лица. Он знал, как трудно найти работу для Шепиэна, но мальчику ничего об этом не сказал. Он протянул руку, чтобы погладить мягкую, шелковистую шерстку бобренка, и сказал по-английски, словно разговаривая сам с собой:

– Значит, это Большая Крошка, а Маленькая Крошка далеко в городе. И эти дети… Этого нельзя допустить!

Он украдкой взглянул на Саджо, потому что заметил, что она снова накинула на голову соскользнувшую на плечи шаль, и увидел, как две большие слезы медленно скатились по щекам девочки, сколько она ни силилась удержать их.

Гость встал, собираясь уходить.

– Я ваш друг и друг вашего отца, – сказал он. – Завтра я вернусь сюда, и мы снова вместе пообедаем. Быть может, мне удастся рассеять тучу, которая нависла над вами. Я в этом не уверен, но обещаю сделать все возможное. Моя работа и состоит в том, чтобы сгонять туман с лица солнца – оно должно светить всем нам.

С этими словами он ушел, помахав детям рукой на прощание.

Справочное бюро

На активность кролика влияет уровень беспокойства. Там, где кроликов не беспокоят, они активны в основном днем. Но при преследовании хищниками и при близости к месту проживания человека переходят на ночной образ жизни.

Пушнина – выделанные шкурки зверей, используемые для пошива меховых изделий. Пушнина добывается охотой или является продукцией звероводческих хозяйств. Охота и торговля пушниной являлись важными факторами в освоении Сибири и Северной Америки.

Зоологические сады – это предшественники современных зоопарков. Это коллекция диких, часто экзотических животных, которая собрана с целью демонстрации и изучения. В современных зоопарках условия стараются приблизить к естественным. В наши дни многие животные сохранились только в неволе.

Цвет глазам придает окраска (пигментация) радужной оболочки. Она имеет сложное строение, несколько слоев. Цвет глаз может быть карим, голубым, синим, зеленым, желтым, серым, черным и даже красным при отсутствии пигмента.

У пароходов тогда были гребные колеса. Такое колесо по конструкции аналогично водяному колесу, с той лишь разницей, что не вода приводит колесо в движение, а колесо используется для движения. Гребные колеса, приводимые в движение с помощью паровых машин, стали первыми движителями самоходных судов и получили массовое применение в первой половине XIX века. К концу века гребные колеса на море были практически полностью вытеснены более эффективными гребными винтами.

Большинство индейцев никогда не стриглись. Прически индейцев очень просты. Существовало два типа причесок – заплетенные косы и распущенные волосы. Мужчины носили волосы до плеч, подстригая на лбу челку. Иногда височные пряди скручивались в жгуты или заплетались в косы. Женские прически состояли из пучков и кос. Правда, некоторые племена, такие как ирокезы, чисто выбривали голову, оставляя лишь часть волос в виде гребня, который шел от лба до шеи.

Природный цвет наших волос напрямую зависит от присутствия в организме пигмента меланина, отвечающего за интенсивность цвета. Оттенок волос колеблется от вырабатываемого меланоцитами красящего вещества, которое находится внутри волоса. Специалисты различают два пигмента, которые окрашивают наши волосы, – это эвмеланин, обусловливающий черно-коричневые тона волос, и феомеланин, обусловливающий желто-красные оттенки.

Табакокурение было распространено у коренных жителей Америки. Выкуривание трубки являлось важным ритуалом, этим скреплялись все заключенные договоры. Трубка была гарантией мира и символом братства; ее курили, пуская по кругу, друзья, союзники и бывшие враги.

Представитель религиозного объединения (церкви), распространяющий вероучение в диком, удаленном месте. Миссионеры ведут активную общественную жизнь, открывают школы, организуют благотворительные акции, во многом помогают местным нуждающимся жителям.

Переселение индейцев на чужие земли произошло по причине самоуправства властей США и Канады, которые были выходцами из Европы. По сути индейские племена грубо изгонялись с их родных, привычных для жизни территорий на неблагоустроенные участки или вовсе лишались земли, а также права добычи полезных ископаемых, включая золото. Во время переселения огромное количество индейцев погибло.

Глава 12
Большие ножи

Сразу после своего возвращения в поселок Золотые Кудри зашел в контору торговца, и они долго беседовали. Когда юноша вышел оттуда, в руках он держал большой лист бумаги, на котором было написано: «Внимание». Этот лист он прибил гвоздиками на дверях конторы. Туристы все еще прогуливались по поселку и, увидев, как молодой человек вешал объявление, решили узнать, что там было написано. Они прочли о том, что всех просят прийти на очень важное собрание, которое состоится в четыре часа дня в индейской школе на холме позади конторы. Вполне понятно, что в этом небольшом поселке новость быстро облетела всех; и так как ничего более интересного не предвиделось, а озабоченный на вид юноша заинтриговал людей своим объявлением, то на собрание пришли все, кто только мог.

Комната была маленькая, и некоторым пришлось стоять снаружи и слушать под окном или у двери. Белокурый молодой человек стоял на учительской кафедре, и, когда все успокоились, он начал говорить.

Сначала было слышно перешептывание, кашель и шаркание ног, но все это скоро замерло, и люди слушали, слушали затаив дыхание. Юноша поведал людям историю, совсем не похожую на ту, которую они рассчитывали услышать, историю, какой им никогда еще не приходилось слышать. И надо сказать, что молодой человек покорил своих слушателей.

В комнате водворилась тишина, не было слышно никаких других звуков, кроме его голоса. Он рассказывал людям про Саджо и Шепиэна и их двух бобрят, про Маленькую Крошку и Большую Крошку.

Под конец он сказал:

– …потому что на нас все еще лежит забота о братьях. Мы должны помнить, что эти дети не остановились перед страшной опасностью в дремучем лесу, они проявили такую отвагу, на которую вряд ли был бы способен кто-нибудь из нас, и пусть цвет их кожи немного отличается от нашего, пусть они говорят не на нашем языке, а их обычаи не наши обычаи, все равно мы – вы и я, – мы должны позаботиться о них. Ведь это не просто два маленьких индейца – это очень несчастные дети. И кто знает, быть может, их суждения совершенно верны: возможно, эти маленькие зверьки, их друзья, обладают чувствами, которые очень похожи на наши. Позвольте мне сказать в заключение, что когда вы будете выходить из дверей, то справа увидите большую жестяную кружку фирмы Хадсон-Бэй. Как насчет этого, друзья?

Когда юноша кончил свою речь, по комнате прокатился тихий гул голосов. Все, казалось, сразу захотели говорить. Дамы восклицали:

– О!! Это просто невероятно!

– Подумать только: совершенно одни – в такую даль!

– Бедняжки – через такой ужасный пожар!..

А мужчины встали, засунули руки в карманы и громко заговорили друг с другом.

– Я ни за что не упустил бы такой возможности, – сказал один.

– Где они? – спросил другой. – Нам надо что-нибудь сделать для них.

– Где же находится кружка? – сказал третий.

Как только люди начали выходить через дверь, где стояла кружка, послышался веселый звон монет, похрустывание новых долларовых бумажек и шуршание старых. И там были не только однодолларовые ассигнации – о нет, позвольте мне сказать: там были ассигнации стоимостью и в два доллара и в пять, а иногда даже попадались и десятидолларовые. Были пожертвования и из детских кошель ков – дети тоже делились своими небольшими сбережениями.

После всех вышел скупщик пушнины. Когда он подошел к дверям, он оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что никто не смотрит на него, моргнул одним глазом (тем, который был дальше от кружки) и, быстро протянув вперед руку, словно боялся, что кто-нибудь заметит, опустил в кружку туго свернутую пачку бумажных денег, бормоча про себя:

– Вот, Чикави, или Чилаки, или Чикали, или как там тебя звать, – тебе на счастье!

Но загорелый юноша, который все еще оставался на кафедре, не только умел хорошо задавать вопросы и отвечать, не только был прекрасным оратором, но и обладал замечательным зрением. Он все видел.

В тот же день, немного позже, Золотые Кудри отправился в лагерь к своим маленьким друзьям. И когда Шепиэн увидел столько денег, он с трудом мог поверить, что это все для них. Он даже немного испугался и спросил:

– Что же мне делать? Какую работу я должен выполнить для них?

– Ничего не надо, – ответил Золотые Кудри успокаивающим голосом. – Вам нельзя терять время. Завтра же отправляйтесь в путь. Надо спешить, иначе ваш маленький друг может погибнуть: животные тоскуют в неволе и часто умирают. Эти люди, Большие Ножи, просили меня сказать, что они дарят вам эти деньги. Их предки были очень жестоки по отношению к индейцам, и они теперь сознают вину своего народа и сожалеют о несправедливых поступках. Они хотят помочь вам. Только об одном они просят вас: если вы когда-нибудь встретите человека в беде, помогите ему, если сможете.

– Я сделаю это, – ответил Шепиэн серьезно. – Скажите им, что я это сделаю, и поблагодарите их от меня. – И слезы затуманили его глаза.

Саджо внимательно следила, как пачку денег бережно положили в конверт, и глаза ее стали большими и совсем круглыми от радости, волнения и еще от многих других чувств, о которых она никогда не смогла бы рассказать вам. Она совсем ничего не понимала в деньгах, но ей казалось, что теперь между ними и Чикени больше нет никаких преград. Она была очень рада, но вовсе не удивилась и заявила, что она так и знала: все будет хорошо, и бледнолицые совсем не такие плохие, как о них говорят, и сон ее сбывается!

Золотые Кудри положил также в конверт письмо к дежурному по станции, в котором он просил продать два железнодорожных билета до города и обратно. И хотя Шепиэну казалось, что он получил деньги со всего света, в действительности их осталось очень мало после того, как были оплачены билеты на поезд, ибо хотя туристы и оказались великодушными, их было не так уж много. Миссионер посоветовал Шепиэну отработать для владельца зоологического сада те деньги, которые он требует за свободу Чикени. Юноша дал Шепиэну письмо и к своему другу с просьбой приютить детей и велел по приезде в город подойти к полисмену и показать ему адрес, написанный на конверте.

Золотые Кудри рассказал, как выглядит полисмен, объяснил, во что он одет, и, наконец, заставил Шепиэна упражняться в произношении слова «полисмен», что, правда, маленькому индейцу не совсем хорошо удавалось, но все-таки разобрать было можно. Чикени был продан, по словам юноши, хозяину зоологического сада, и любой полисмен отведет их туда.

Шепиэн надеялся, что теперь они успеют приехать домой как раз ко времени возвращения отца, так как его бригада не должна была долго задерживаться, и радовался тому, что объяснить свой поступок ему будет теперь гораздо проще, поскольку их розыски несомненно увенчаются успехом.

Под вечер все вместе наломали тополевых прутиков в дорогу для Чилеви; кроме того, Саджо испекла любимое лакомство бобренка – баннок. Золотые Кудри обещал детям присмотреть за каноэ и палаткой в их отсутствие.

На следующее утро в час, когда должен был отчалить пароход, на пристани собралось много народа. Американские леди были в восторге от Саджо и придумали ей массу имен: то называли ее «Карие Глазки», то «Маленькие Мокасины», а одна даже назвала ее «Мадам Баттерфляй». А все мужчины пожимали руку Шепиэну, называли его храбрым парнем и говорили, что гордятся знакомством с ним.

Даже Чилеви оказался в центре всеобщего внимания, хотя, мне кажется, оно ему не очень пришлось по душе: бобренок повернулся ко всем спиной, что, конечно, было очень невежливо, и занялся своими делами.

Пришел и торговец. Вид у него был суровый, как будто ему все это очень не нравилось; ему страшно не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о его участии в этой нелепой затее.

В последнюю минуту Золотые Кудри, который стоял в стороне от толпы и, глядя на торговца, чему-то украдкой улыбался, подошел к сходням, взял за руку Саджо и Шепиэна, погладил по носику бобренка и сказал:

– Счастливого пути, дети Гитчи Мигуона! Я расскажу вашему отцу обо всем. Желаю вам успеха и благополучного возвращения домой – всем четверым. Мы будем ждать вас.

В тот же день мимо берегов, опустошенных пожаром, мимо тех мест, где Саджо, Шепиэн и бобренок Чилеви пережили ужасные приключения, плыли три пироги. Пироги скользили по воде с неимоверной быстротой. В них сидели индейцы, обнаженные до пояса; их длинные волосы были завязаны узлом на макушке. Это были молчаливые, угрюмые на вид люди. Они обливались потом от напряженной гребли. Медно-коричневые тела наклонялись вперед и откидывались назад. Весла сверкали на солнце, мелькая в воздухе.

Не успела передняя пирога причалить к берегу, как человек уже выскочил из нее. Это был Большое Перо. Возвратившись домой вместе со своими одноплеменниками, он нашел хижину пустой…

Припав на колени у самой воды, индеец отгреб руками пепел, теперь уже остывший, и увидел там след врезавшейся в берег пироги, а рядом – отпечаток маленького мокасина, наполовину смытый водой. Индеец вскочил на ноги.

– Они ехали этим путем! – закричал он. – Скорее за топоры! Надо очистить волок. Я буду искать их следы. Я боюсь, что…

Большое Перо замолчал, раздался голос седовласого старца с мудрым, покрытым морщинами лицом.

– Подожди, сын мой, – говорил старый вождь Ни-Ганик-Або. – Мои старые глаза много видели в жизни. Позволь мне первому пройти по тропе. Наверно, я смогу отыскать следы.

Гитчи Мигуон склонил голову, покорный слову вождя, и не двинулся с места.

Впереди все было завалено почерневшими, изуродованными деревьями, вдоль и поперек загромоздившими тропу. Индейцы взялись за топоры, и работа закипела. Они рубили направо и налево поверженные пожаром деревья – тропу нужно было очистить как можно скорее, чтобы протащить волоком пироги.

Гитчи Мигуон в томительном ожидании стал хлопотать у костра. Людям придется работать здесь долго, и надо было приготовить обед.

А старый вождь искал в разоренном пожаром лесу следы детей. Он поднимал каждое упавшее дерево, которое только был в силах поднять, и долго всматривался в землю. Пламя лесного пожара мчится иногда с такой быстротой, что не все успевает уничтожить на своем пути. Так, под одним деревом, повергнутым на землю, но только частично обгоревшим, он нашел крышку берестяной корзинки Чилеви, а на дальнем краю волока Ни-Ганик-Або обнаружил след каноэ, должно быть со всего размаху врезавшегося в берег. Почему? Ведь путь его лежал в противоположную сторону. Но вот проницательный взгляд старого вождя упал на огромное, наполовину обгоревшее дерево, которое рухнуло в воду на расстоянии двух челнов от берега, и он понял, как было дело. Этот старик, который в молодости был храбрым воином, теперь отличался большой мудростью и умел читать следы в диких, незнакомых местах, как мы читаем книги. За это он и получил прозвище Ни-Ганик-Або, что в переводе с индейского означает: Человек-который-стоит-во-главе-своего-народа.

Он вернулся в лагерь и сказал убитому горем отцу, что не надо больше печалиться. Старого вождя окружили индейцы, и он долго рассказывал им, как удалось найти следы. Он уверял Гитчи Мигуона, что огонь не погубил детей. Большое Перо слушал его, сжимая обгоревшую крышку корзинки, и не мог успокоиться.

Вечером, после того как разбили лагерь и стало темно, Гитчи Мигуон поднялся на огромный голый утес, у ног которого распростерлась разоренная пожаром земля. С омраченным скорбью лицом индеец поднял руки к небу и стал молиться вслух:

– Оуэй, оуэй, Маниту! Владыка леса, сохрани моих детей от беды! Сохрани их от гибели!

Если их не станет, погаснет моя жизнь, как этот пепел сгоревшего леса у ног моих!

Солнце не светит мне больше, и я не слышу песен птиц. Только веселый голосок Саджо звучит в моих ушах, а перед глазами стоит отважное лицо моего сына – взором сокола встречает он огненного врага!

О Маниту, я поступил дурно! Я признаю свою вину. Это я ранил сердечко моей Саджо, это я затуманил грустью ее глаза.

О Гитчи Маниту, верни их невредимыми в Долину Лепечущих Вод! Сохрани их! Оуэй! Оуэй!..

И в то время как голос его раздавался над опустошенной пожаром землей, позади в свете месяца сидел седовласый вождь с лицом, покрытым морщинами. Он мерно и тихо ударял в расписной барабан.

А Саджо и Шепиэн, ничего об этом не зная, спешили все дальше и дальше от Долины Лепечущих Вод. Они давно пересели с парохода в поезд. Вперед, сквозь тьму ночи, к городу, с быстротой ветра мчали их колеса.