Текст книги "Саджо и ее бобры. С вопросами и ответами для почемучек"

Саджо и Шепиэн продолжали свой ритмичный бег мелкой рысцой. Но вот потянуло прохладой с озера, и конец волока стал виден. Глотнув с жадностью свежий воздух, дети сложили на берегу свою ношу и побежали за бобренком и за челном.

Но бежать они не смогли. Задыхаясь, сбиваясь с пути, они пробирались ощупью, с закрытыми глазами; едкий дым слепил, жег глаза, сдавливал дыхание. Дети продолжали свой путь, но такого щемящего их сердца страха они еще никогда не испытывали. Когда они добрались до берега, где лежал челн, искры летели со всех сторон, сыпались горящие головни, а зловещее зарево полыхало так, что деревья, дым, вода – все кругом казалось багровым. Теперь уже совсем близко раздавался ужасный, унылый, стремительный звук.

Огненный враг почти догнал детей.

А под челноком бобренок Чилеви в тревоге за свою маленькую жизнь грыз тонкую берестяную стенку корзинки – еще немного и он закончит свое дело, – если бы она продержалась еще пять минут!

В один момент Шепиэн сорвал шаль с головы Саджо, намочил в воде, закутал голову и лицо сестры, так что остались видны только глаза и нос. Потом обрызгал ее всю водой и сказал:

– Не жди меня. Я скоро буду. Беги.

Крепко прижав обеими руками корзинку с бобренком, Саджо исчезла в этой ужасной раскаленной мгле.

Справочное бюро

Сон – естественное физиологическое состояние человека. В этом состоянии организм отдыхает, восстанавливается, а человеческий еще и видит сны. Сны – это образы, воспоминания, которые человеческий разум непредсказуемо перемешивает и предлагает нам во время сна. Часть этих историй мы запоминаем и можем повторить при пробуждении. Безусловно, основным материалом для снов являются те события, а чаще эмоции, которые были пережиты в реальности.

Вожди пользовались у членов племени большим авторитетом и были для рядовых индейцев не столько начальниками, сколько советниками. В вожди выбирали смелого, умного, энергичного и состоятельного индейца, который умел красноречиво говорить и вызывал доверие племени своими решениями и делами. В некоторых племенах вождями избирали женщин.

Лесные пожары – колоссальное бедствие для всего живого в лесу, мощный поток огня ничего не щадит на своем пути. Большой водоем может стать огню преградой, но через узкую полосу воды пламя перенесется: порыв ветра подхватит горящую ветку, и огонь забушует на другом берегу.

Перекат – это мелководный участок русла реки.

Часто встречается в местах расширения реки или близ устья притоков – места, где одна река впадает в другую. Над перекатами поток теряет свою энергию. Как правило, по течению реки перекаты регулярно чередуются с плесами – наиболее глубокими частями русла.

Стремнина – место на реке, где течение особенно сильное. Отмель – мелкое место («мель от берега»), песчаный нанос. Речные пороги – это каменистые или скалистые участки реки, где очень сильно течение и большие перепады уровня воды.

Табанить – это значит грести веслом в обратную сторону, кормой вперед. Обычно это нужно для поворота, разворота или торможения лодки.

Лесной пожар – огромное бедствие, съедающее на своем пути все живое. Но опасны не только языки пламени, но и выделяемый при горении угарный газ, содержащийся в едком дыме. При попадании в легкие он блокирует доставку кислорода из легких к органам. Самочувствие резко ухудшается, кружится голова, и чаще всего пострадавший теряет сознание.

Заводь, или затон, – это часть реки или озера, в сущности это небольшой залив с замедленным течением. Отделена заводь от большого водоема песчаной косой или островом. В заводи намного безопаснее, чем в самом водоеме. Люди используют заводь для зимовки судов и для судоремонтных мастерских.

В поведении животных прослеживается беспрекословное соблюдение нескольких правил, благодаря которым тысячи лет продолжается существование множества видов на Земле. Самое известное правило – это перемирие во время засухи. Оно бывает в жарких местностях, когда для питья остается один водоем и к нему приходят все, и никто никого не трогает. Во время пожара это правило тоже работает: настолько велика опасность сгореть, что все силы животные тратят на свое спасение, не обращая внимание на природные инстинкты.

Грызуны, кем и являются бобры, животные крайне тревожные и пугливые. Конечно, благодаря своим размерам, наши герои могут себе позволить не бояться каждого шороха, но Челеви еще маленький, поэтому его страхи еще большие и очень его беспокоят. А пожар – событие ужасающее для всего живого. От страха грызуны чаще всего цепенеют, у них крайне быстро бьется сердце, и они практически не могут ничего сделать, даже грызть.

Глава 10
Пустая корзинка

Когда Саджо скрылась из виду, Шепиэн задержался еще на минутку; быстро обрызгал свою одежду водой и укрепил весла внутри челна, продернув их сквозь ременные петли.

Как недоставало ему отца! Все, что было в его детских силах, он сделал ради спасения трех жизней (он относился к маленькому бобренку так, как будто тот был его младшим братцем и его нужно было во что бы то ни стало спасти). Но правильный ли он выбрал путь?

Саджо ушла вперед одна, ему надо спешить!

Вскинув челн себе на спину, Шепиэн просунул голову в ременную лямку и быстро двинулся в путь. Но за эту минутную задержку пламя уже перекинулось совсем близко, почти догнало его. И пока Шепиэн бежал, – быстро, как только в силах бежать четырнадцатилетний мальчик с челном на плечах, – он увидел недалеко в стороне полыхавшую сплошную огненную стену. А внутри этой стены деревья валились с грохотом, разрывались с громким треском ружейного выстрела.

Шепиэн бросился вперед, прямо в багровый дым, как в пещеру. Он задыхался; от накаленного воздуха кружилась голова; дым слепил глаза. Стиснув зубы, мальчик продолжал свой путь под рев и грохот объятого неистовым пламенем леса. Еще нетронутые вершины деревьев ловили огонь второпях, с ужасающими зловещими взвизгиваниями, неистовыми звуками, и пламя скользило с дерева на дерево, развеваясь багряными стягами, все ближе подползая к тропе.

Под челном еще было немного чистого воздуха, что помогло Шепиэну, но жара становилась нестерпимой. Один раз охваченная пламенем сосна свалилась так близко от тропы, что ее пылающая вершина преградила ему путь целым вихрем огненных языков и горячих искр. Пришлось потерять несколько минут драгоценного времени, пока не уляжется огонь над вспыхнувшей хвоей. Потом Шепиэн, не спуская каноэ с плеч, перескочил через горящий ствол. Гибнущая сосна обдала мальчика своим горячим дыханием, он чуть не задохнулся и упал на колени по ту сторону ствола. Но вот он поднялся и поспешил вырвать челн из пламени. Только лисий хвост воспламенился и весь обуглился. Шепиэн продолжал свой путь.

На перевернутый кверху дном челн падали куски пылающей коры, а раскаленная зола дымилась и тлела, и казалось, что челн горит, – по правде сказать, это могло вот-вот случиться.

Но почему же Шепиэн до сих пор не догнал Саджо? Ведь девочка должна была бежать медленнее с такой неудобной ношей, как берестяная корзинка, чем он с челном, хотя и более тяжелым, но зато хорошо сбалансированным устойчивым грузом. У Шепиэна вдруг мелькнула ужасная мысль: быть может, Чилеви прогрыз корзинку и убежал, а Саджо задержалась, чтобы найти его? Неужели она осталась где-то позади? Впереди дым начинал рассеиваться, потянуло свежим ветерком с озера.

Изнемогая от усталости, с затуманенными слезящимися глазами, еле держась на ногах от головокружения, Шепиэн споткнулся еще раз и упал со всего размаху вместе с каноэ на что-то мягкое, что преградило ему путь. Поперек тропы ничком лежала Саджо! Одной рукой она крепко сжимала корзинку – пустую: Чилеви наконец прогрыз себе выход и убежал.

Не помня себя, Шепиэн вылез из-под челна и с трудом поднялся на ноги; взяв сестренку на руки и тяжело переводя дыхание, он с дрожащими коленями, со звоном в ушах кое-как добрел до озера.

Он положил девочку на берег, обрызгал ей лицо водой, стал растирать руки и закричал:

– Саджо, Саджо, скажи мне что-нибудь! Скажи!

Девочка открыла глаза и прошептала чуть слышно:

– Чилеви…

Шепиэн промолчал: он не мог сказать сестре, что бобренка нет, что корзинка пуста.

И вот снова дым повалил на них даже здесь, у озера. Весь волок был охвачен пожаром. Намочив быстро шаль и набросив ее на лицо Саджо, Шепиэн бросился к ладье. Поднять ее Шепиэн был уже не в силах; к счастью, она лежала невдалеке, и он поволок ее в воду, кормой вперед, носом к берегу, чтобы удобнее было нагрузить.

Быстро побросав поклажу на дно челнока, Шепиэн на руках перенес туда Саджо и уложил ее поближе к носу. Девочка все еще сжимала корзинку и звала слабым голосом:

– Чилеви, Чилеви, Чилеви!.. – Стонала и снова повторяла: – Чилеви!..

Перескочив ловко через поклажу, Шепиэн занял свое место на корме и быстро стал отчаливать от берега. Он чуть было не разрыдался, вспомнив про маленького пушистого друга, которому теперь уже не в силах был помочь. Шепиэн утешал себя только мыслью, что чутье поможет зверьку найти путь к воде и что, быть может, теперь он уже достиг озера и остался жив, хотя и отбился от друзей… Вдруг позади раздался резкий удар по воде и громкий всплеск. И – что бы выдумали! – заблудившийся Чилеви был тут как тут, довольный и счастливый, высказывающий с помощью хвоста свое особое мнение по поводу огненного врага, который чуть было не погубил его. Шепиэн закричал от радости:

– Саджо! Саджо! Чилеви спасен! Чилеви в озере! Смотри!

Не в силах еще подняться, Саджо залилась слезами; лежа на дне каноэ, она рыдала так сильно, что казалось – сердце ее разорвется; она не плакала раньше, когда думала, что маленький друг погиб, но теперь, когда она знала, что он спасен, она позволила себе плакать сколько хочется, и так громко и так долго, как плачут только от радости!

Чилеви плавал поодаль, на глубоком месте озера, и был вне опасности. Челн все еще покачивался на мелкой воде, совсем близко от берега, потому что ему трудно было двигаться кормой вперед.

На опушке леса, наклонившись над водой, стояла огромная дуплистая сосна, объятая пламенем. Шепиэн все еще пытался оттолкнуть челн на достаточное расстояние от берега, чтобы иметь возможность сделать поворот (на все, что произошло, потребовалось гораздо меньше времени, чем рассказать об этом). Но вот кора дерева, иссушенная жаром, с треском отделилась от ствола, огненные языки побежали вверх, к макушке, и прекрасная, раскинувшаяся веером вершина сосны, веками царившая над лесной чащей, вспыхнула массой огней, которые разлетались высоко в воздухе. Обгоревший ствол не в силах уже был сопротивляться полыхающему огню и сдался – могучее дерево дрогнуло и стало падать вперед к озеру; пошатнулось немного в сторону, а потом устремилось по своей огненной тропе прямо к челну. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее падала гордая сосна, и страшный огненный веер на ее макушке летел вниз.

Непреодолимый ужас охватил Шепиэна. В отчаянии он круто затормозил челн, погнал его обратно и со всего размаху врезался в берег.

За кормой с оглушительным треском рухнул в воду пылающий ствол. Огонь, встретившись с водой, зашипел, неистово завыл и, умирая, заволок все кругом пеленой дыма и пара. Шепиэну ничего не стало видно.

Набежавшие волны качали и бросали каноэ из стороны в сторону. Маленькая Саджо, не помня себя от страха, вскочила на ноги и что-то кричала, кричала. Шепиэн перескочил через борт лодки и по воде подбежал к ней, обнял сестренку, приласкал, уверяя ее, что ничего больше не случится.

А вдали проказник Чилеви задорно шлепал хвостом по воде; может быть, он хотел показать, как падает дерево – в таком случае, скажу вам, что это было довольно неумелое подражание.

Через несколько минут челн уже покидал берег, на этот раз без всяких приключений. Бобренок, радуясь, что его нашли, покорно позволил поднять себя за хвост. Очутившись в каноэ, зверек стал ползать по вещам, обнюхивать детей, бегать кругом и, казалось, был очень доволен и взбудоражен. Он вовремя успел выскочить из корзинки и не опалил ни одного волоска. По-видимому, это произошло благодаря тому, что на своих коротеньких ножках он находился очень близко к земле и огонь скользил над ним; а вот теперь он радовался встрече с детьми на озере – это была минута, счастливая для них всех.

Саджо почувствовала себя лучше; она могла теперь сидеть, но грести Шепиэн ей не позволил. Девочка сидела лицом к брату и рассказывала ему о своих приключениях. Рассказывала о том, как, задыхаясь от горячего, удушливого дыма и не в состоянии ничего видеть, она искала Чилеви, когда он выскочил из корзинки; как у нее закружилась голова и она упала. Где это было, она не знала и встать уже не смогла. Дальше девочка ничего не помнила – она очнулась, только когда Шепиэн обрызгивал водой ее лицо. Она не помнила, что звала Чилеви, но знала, что он убежал, и видела словно во сне, как он исчез в облаках дыма.

Когда Саджо кончила свой рассказ, она вдруг залилась громким смехом, глядя в упор на брата. И чем больше она смотрела, тем громче смеялась. Шепиэн даже немного испугался: не помутился ли у сестры рассудок после всех пережитых волнений и страхов?

Но скоро все выяснилось.

– Шепиэн! – воскликнула девочка. – Твое лицо!.. Если бы ты только посмотрел на себя! Да ведь ты остался без бровей!

И вдруг Саджо притихла. Ощупывая свои брови, она с волнением спросила:

– А как мои? Все ли в порядке?

Девочка наклонилась через борт каноэ и стала смотреть в воду на отражение своего лица. Но челн двигался, по воде бежали круги, поэтому она, естественно, ничего не видела.

– Ах, останови же челн, я ничего не вижу! Скажи, как мои брови?

Саджо так волновалась, что теперь Шепиэн не мог удержаться от смеха.

«У девочек всегда так, – подумал он про себя, – беспокоятся о пустяках. До бровей ли тут! Хорошо, что в живых остались».

Это было справедливое замечание – ведь жизнь детей висела на волоске: неосторожный шаг – и у этой повести не было бы счастливого конца.

Наши путешественники благополучно продвигались вперед, хотя челн, пострадавший довольно сильно, в нескольких местах дал течь. А позади пламя перекинулось на отмели и ринулось дальше. Словно победоносная армия, оно оставляло на своей тропе только одну почерневшую, дымящуюся пустыню. Да, наши маленькие друзья были спасены, и, если бы не головная боль да резь в глазах, они были бы в очень хорошем настроении. Шепиэн чувствовал удовлетворение оттого, что победил пожар. Маленькая Саджо утверждала, что нет ничего страшней на свете, чем лесной пожар, и раз они благополучно прошли прямо через него (так ей казалось), то теперь, конечно, обязательно разыщут Чикени. Что же касается Чилеви, то он уже совсем забыл об этой неприятной истории и, ни о чем больше не размышляя, растянулся на дне челна, приткнулся головой к ногам Саджо и немедленно заснул.

В тот день дети рано разбили свой лагерь в хорошем безопасном месте – на острове посреди озера. Забот у них было очень много – нужно было все привести в порядок после схватки с пожаром.

Шепиэн ничего не мог сделать со своими бровями, оставалось только ждать, когда они сами вырастут, и он занялся осмотром ладьи. От игривого прекрасного лисьего хвоста остался только почерневший, скрючившийся кусочек кожи. Краска на всей поверхности челна потрескалась, вздулась пузырями, местами совсем сошла, почти исчез настороженный глаз птицы. От сильного толчка, когда челн врезался в берег, оторвался большой кусок бересты на носу; растопилась сосновая смола, которой залиты были щели; во многих местах остались глубокие черные следы от упавших горячих углей, которые тлели там, никем не замеченные. Палатка и одеяла были насквозь прожжены залетевшими искрами.

В общем же надо сказать, что дети вышли из этой беды довольно благополучно, могло быть гораздо хуже.

Оказалось, что крышка с корзинки Чилеви потеряна, а сбоку зияет большая дыра – это была доля участия бобренка в общей битве! Но вокруг росло много берез, и Шепиэн стал срезать с них кору, чтобы привести все в должный порядок. Прежде всего он наложил заплату на дыру в корзинке, потом смастерил новую крышку, которая закрывалась почти так же плотно, как и старая, и, наконец, сделал несколько заплат на каноэ и залил их свежей смолой. Что же касается пострадавшего птичьего глаза на носу челна и лисьего хвоста на корме, то их восстановление пришлось отложить на некоторое время. А маленькая Саджо с иглой в руках уже усердно латала палатку и одеяла в прожженных местах, – надо сказать, что индейские девочки и женщины никогда не отправляются в путешествие, не захватив с собой иголку с ниткой.

Когда начало темнеть, все уже было готово, чтобы назавтра продолжать путь.

В тот вечер, усевшись рядышком, дети смотрели вдаль на большую землю и думали, как близки они были от гибели и как легко могло случиться, что не пришлось бы им снова увидеться с отцом, по которому они так тосковали. Даже теперь доносился до них глухой рев пожара и видно было зловещее зарево, охватившее небесный свод на много миль. Небо зарделось от красивого, но ужасного света, самой страшной стихии диких мест, перед которой все беспомощны, которая может явиться так легко и шутя уничтожить огромные леса, тысячи животных и целые города, населенные людьми, – все эти ужасные несчастья могут произойти от спички, небрежно брошенной легкомысленным человеком.

Позже, когда Шепиэн лежал на подстилке из зеленых веток и смотрел на холщовую стенку палатки, он видел по отражению, как зарево понемногу блекло – огонь угасал среди болот и скал, куда он в конце концов перекинулся. Мальчик подумал, что еще одно такое испытание – и он станет совсем взрослым.

Глубоко вздохнув, Шепиэн посмотрел, как сладко спит сестренка, обняв Чилеви. Он закрыл глаза и скоро сам перенесся в волшебный мир снов.

Справочное бюро

Во время пожара поднимается температура, при нагреве соки внутри дерева буквально закипают и изнутри разрывают внешнюю кору дерева. Для деревьев это губительный процесс. Схожий эффект наблюдается при заморозках, когда лопается кора при расширении внутренних соков дерева при обледенении.

Слезная жидкость образуется постоянно и способствует защите, смачиванию и питанию тканей глаза, поскольку в самой роговице нет кровеносных сосудов, способных обеспечивать ее питание. А плач – это прежде всего эмоциональная реакция, присущая только человеку, сопровождающая как печали, так и радости. Плач выполняет важную коммуникативную функцию: он дает возможность лучше коммуницировать членам сообщества и понимать эмоции других людей.

Строение бобра таково, что конечности и правда укорочены и несколько непропорциональны относительно массивного тела, длина которого у взрослой особи около одного метра. В связи в этим бобер не очень быстро передвигается по суше. Но это компенсируется отличными способностями в плавании.

Это симптомы отравления угарным газом и другими продуктами горения. К счастью, ребята успели избежать самых серьезных последствий, а раздраженные слизистые оболочки глаз и головная боль довольно скоро пройдут. Достаточно отдохнуть, восполнить недостаток кислорода и воды в организме.

Древесная смола – это уникальное защитное средство всех деревьев, обладающее способностью дез-инфицировать раны, уничтожать болезнетворные микробы, предотвращать гниение. Залечив себя, дерево оставляет на коре настоящее лекарство для всей живности. Достоинства смолы прекрасно знают и все обитатели леса: ее сгрызают зайцы, склевывают птицы, трутся о смоляной ствол лоси.

Глава 11
В поселке Пляшущих Кроликов

Через два дня Саджо и Шепиэн вышли на берег недалеко от поселка, который индейцы называли «Вапусканимич», что в переводе на русский язык означает «Поселок Пляшущих Кроликов». Это название возникло оттого, что в окрестностях водилось очень много кроликов и, когда зверьки играли и прыгали при свете месяца, казалось, будто они пляшут.

Дети разбили свой маленький лагерь недалеко от торговой конторы по сбыту пушнины, на берегу маленькой бухточки, где Чилеви мог спокойно плавать. В том месте, где индейцы обычно разбивали лагерь и которое теперь пустовало, останавливаться было опасно: там рыскали огромными сворами голодные злые собаки, которые искали себе любую пищу, чтобы как-нибудь перебиться летом; они загрызали до смерти любое маленькое живое существо и пожирали все, что попадалось, кроме железных и деревянных вещей; даже маленьких детей прятали от них. После того как палатка была разбита, хворост для костра собран и все было разложено по местам, Шепиэн отправился в поселок.

Там он отыскал белого торговца – того самого скупщика, который был у них дома в тот роковой день в начале лета. Он только недавно приехал в эти края и почти не говорил по-индейски, а Шепиэн с трудом объяснялся по-английски. Они прошли в маленькую контору, которая примыкала к лавке, и наедине кое-как объяснились.

Выпрямившись словно стрела, стоял Шепиэн, рассказывая торговцу как умел обо всем, что случилось: как вся жизнь у них разладилась после продажи Чикени, как тосковала Саджо, как скучал Чилеви и какие они все были несчастные.

Торговец сидел за письменным столом и внимательно слушал рассказ мальчика, а Шепиэну казалось, что перед ним сидит судья.

– Значит, Чила… как его? – спросил торговец.

– Чилеви, – подсказал Шепиэн.

– Да, да, – продолжал торговец. – Значит, Чикели скучает? Так, что ли? И сестра тоже? И ты хочешь получить Чик… как его там… Чинави обратно? А?

– Да, – терпеливо ответил Шепиэн, – хотим Чикени домой.

Торговец громко кашлянул и немного засопел.

«Что за глупость! – подумал он. – Столько канители из-за какогото скучающего зверька!»

Шепиэн продолжал спокойным, ровным голосом, старательно подбирая слова на чужом ему языке, который он так плохо знал:

– Моя хочет работай. Будет дрова делай (он хотел сказать – рубить дрова) для твоя зима. И лето будет работай. И ружье на, возьми. Моя даст дрова, ружье, все даст за Чикени. Такие слова моя говорит.

Но эти слова заставили его голос дрожать: ружье было очень дорого мальчику.

– Мне не нужно твое ружье! – резко ответил торговец. – Наша контора продала его тебе. Обратно мы ничего не берем. Мы не ломбард.

И он сурово посмотрел на мальчика своими холодными голубыми глазами.

Что такое ломбард, бедный Шепиэн так и не понял. Он почувствовал, что у него задрожали губы, и опустил голову, словно рассматривая мокасины. Ему не хотелось выдать свое волнение. Потом он снова гордо откинул голову и сказал тихим голосом:

– Тогда зима работай тоже. Один год работай тебе, один год работай Чикени.

«Что за чепуха! – подумал про себя торговец. – Не спятил ли малый?»

Этот человек не мог понять, что волновало мальчика-индейца.

А потом он вдруг спросил:

– Пожар видел?

– Как не видел! – ответил Шепиэн. – Моя, Саджо, Чилеви ехали там. Много горело. Чуть нам конец не случилось.

Белый человек уставился на мальчика в изумлении. «Через пожар пробрались? Чепуха!» – чуть было не сказал он, но потом только откашлялся – даже ему стало ясно, что тут не до шуток. И он объяснил Шепиэну, что бобренок в городе, что его приобрел хозяин зоологического сада, что Чикени живет в клетке за железной решеткой (Чикени – дикий зверь!), что живые бобры высоко ценятся. Все это он говорил на грубом жаргоне, на котором обычно объясняются торговцы с индейцами; к этому надо добавить, что у него было красное, злое лицо и неприятные голубые глаза, – но все-таки он не был таким людоедом, каким хотел казаться. Под конец он добавил более мягким голосом, насколько это было для него возможно, что Чикени (на этот раз он назвал его «Чикару») продан месяц назад и что за него фирма выручила пятьдесят долларов.

Пятьдесят долларов! У мальчика опустились руки: он никогда не видел столько денег. Скупщики почти никогда не давали денег за мех, а обычно выменивали шкурки на товары или продукты.

Пятьдесят долларов! Но работа его не нужна и ружье, которым он так дорожил, тоже. А больше ему нечего было предложить. Однако Шепиэн не привык падать духом. Он вернулся в лагерь и спокойно сказал Саджо, что уже узнал, где находится Чикени. Саджо очень обрадовалась этой хорошей новости. Свою обиду на бессердечного торговца и все свои горькие сомнения относительно денег Шепиэн скрыл от сестры. И Саджо подумала, что все уже в порядке, придется только подождать, пока Шепиэн попилит немного дров и заработает деньги на билеты до города и на обратный путь (вряд ли это дорого стоит – ведь люди все время то приезжают, то уезжают!) и еще немного денег, чтобы выкупить Чикени. По-своему Саджо была права, именно это нужно было сделать. Но она не знала, как все было безнадежно трудно.

А Шепиэн мучился один и ломал себе голову, как заработать пятьдесят долларов. О стоимости билетов он даже боялся спросить. Иногда его тревожил вопрос: что скажет отец, когда узнает обо всем? Но ведь не было другого выхода, чтобы рассеять горе сестренки. И если не все получилось, как, быть может, отец от него ждал, то все равно он простит ему. Всю ночь ворочался с боку на бок Шепиэн и все думал и думал, как быть дальше. Если бы только добраться до города! Он слыхал, что среди белых людей встречаются иногда и добрые люди, особенно в городах, и они совсем не похожи на торговцев. Он пошел бы к новым хозяевам Чикени и рассказал обо всем, что случилось, и о том, сколько горя принесла разлука с бобренком. Возможно, они отдали бы Чикени, и Саджо могла бы с ним вернуться домой, а он бы остался, чтобы отработать плату за свободу маленького узника. Иначе, считал Шепиэн, понадобится не менее ста долларов – большей суммы бедный мальчик даже не мог себе представить. Он только слыхал об одном счастливом индейце, которому удалось заработать сто долларов настоящих денег, работая проводником у американских туристов. Гитчи Мокоман – Большие Ножи, как индейцы называли американцев, – часто щедро расплачивались с проводниками и на прощание иногда оставляли им свои палатки, ружья и другие походные принадлежности.

И вот, когда Шепиэн размышлял над этим, его осенила новая мысль.

Через каждые два или три дня к пристани Поселка Пляшущих Кроликов причаливал неуклюжий двухпалубный пароход с огромными колесами по бокам. Это неуклюжее судно отвозило людей к железной дороге. Но попасть на борт парохода ни за что не удастся без денег. «Все время нужны деньги», – с досадой подумал мальчик и стал прикидывать, сколько капитан мог бы запросить за проезд. Конечно, больше, чем он, Шепиэн, мог заплатить, потому что у него вообще не было денег. Большие Ножи приезжали иногда на этом пароходе. Быть может, кому-либо понадобится проводник – Шепиэн смог бы, наверно, выполнить эту работу. С этими мыслями, наспех позавтракав, Шепиэн поспешил в поселок. Но, кроме скупщика, все утро там никого не было. Однако незадолго до полудня на реке запыхтел неуклюжий челн-великан и, властно рассекая полукругом воду, привалил к пристани. Он вертел колесами, вздымая фонтаны брызг, гудел, звонил – словом, поднял невероятный шум. Впрочем, этого и следовало ожидать от единственного парохода во всей округе.

И что же? Кучка туристов вышла на берег со свернутыми палатками и другими вещами. Вещей у каждого из них было так много, что Шепиэн считал, их хватило бы на сорок человек.

Туристы с любопытством стали рассматривать маленького индейца. Они смотрели на его ноги, обутые в мокасины из оленьей кожи, на черные волосы, заплетенные в две длинные косы; стали шептаться между собой, чему-то удивлялись – некоторые из них никогда не видели настоящего индейца; потом направили на него какие-то черные ящики и щелкнули.

Шепиэну вдруг стало как-то стыдно и неловко перед этими людьми, которые так странно одевались, так шумно разговаривали и лица которых были или слишком бледными, или слишком красными. Он почувствовал себя совсем маленьким и очень одиноким. Ему сразу стало ясно, что никогда в жизни он не наберется храбрости стать проводником хотя бы у одного из них. Мальчик повернулся и почти бегом пустился в обратный путь.

– Подожди, сын мой, подожди! – вдруг кто-то крикнул ему вслед по-индейски. – Я хочу поговорить с тобой.

Среди приехавших Шепиэн не заметил индейцев. Он с удивлением обернулся и увидел человека, который говорил на языке оджибуэй почти так же хорошо, как он сам. Но то был не индеец, а бледнолицый, высокий, стройный юноша с шапкой белокурых волос и голубыми глазами – не с холодными голубыми глазами, как у скупщика, а с улыбающимися, добрыми глазами. Его белая рубашка была расстегнута у ворота, рукава засучены выше локтя, обнаженные руки и шея так загорели на солнце, что были почти такими же смуглыми, как и кожа индейцев. На ногах у него были мокасины. Несмотря на свое волнение, Шепиэн заметил, что незнакомец ступал как-то несмело – видно, эта обувь была для него непривычной.

Незнакомец подошел к мальчику и положил руку ему на плечо. И почему-то Шепиэн перестал стесняться, забыл про шумных туристов, которые все еще рассматривали его, и видел перед собой только улыбающееся загорелое лицо белокурого юноши (Шепиэн про себя назвал его «Золотые Кудри»), слушал, что тот говорил ему по-индейски, так хорошо владея всеми мягкими переливами родной мальчику певучей речи.

– Не бойся, – говорил юноша, – это американцы – Гитчи Мокоман, они не обидят тебя. Они только хотели тебя сфотографировать, чтобы иметь твою карточку на память. Им нравятся индейцы.

Тем не менее незнакомец сам отвел Шепиэна в сторону и сказал ему:

– Пойдем в твой лагерь и поговорим. Я хочу, чтобы ты мне рассказал про ваши приключения во время пожара. Мне уже давно хотелось повидаться с детьми Гитчи Мигуона. Твоего отца я хорошо знаю.

Несмотря на то что они только что познакомились, Шепиэн почувствовал в этом юноше друга, которому можно довериться, и на сердце у него стало тепло. Мальчик повел его в лагерь через лес – он не решился сесть с ним в свой челн, боясь, что белый человек перевернет его, – Шепиэн не раз слыхал об этом от индейцев. Только потом он узнал, что этот смуглый юноша прекрасно управляет челном.