Текст книги "Круэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем"

Серена Валентино
Круэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем

Evil Thing

Copyright © 2020 Disney Enterprises, Inc. All rights reserved.

© Мольков К.И., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

С любовью посвящаю моему псу Гозеру

Глава I
Круэлла де Виль

Наверное, свою историю я могла бы начать отсюда, от Хелл-холла, где из тьмы рождались все мои чудесные планы. Но правильнее всё же, я думаю, будет вернуться к самому-самому началу или, уж во всяком случае, достаточно далеко назад, чтобы вы лучше смогли понять, что сделало меня такой, какой я стала. Не сомневаюсь, что всем вам хорошо известна история о тех щенках и тех проклятых далматинцах, а также их совершенно неинтересных, серых хозяевах, Роджере и Аните. Уверена также, что все вы как один переживали за них и болели против меня. Ну ещё бы! Ведь я монстр, чудовище, «женщина-дьявол» в натуральных мехах! Но даже если это так, то разве не имею я права сама рассказать о себе? Разве не знаю я историю своей собственной жизни лучше, чем кто-либо ещё? Причём это будет самая правдивая, самая настоящая история, уверяю вас! И потрясающая, да-да, потрясающая, можете мне поверить! Итак, давайте начинать. Маэстро, сыграйте марш! На сцену выхожу я, Круэлла де Виль!

Тикают часики, крутят свои стрелочки назад. Тик-так, тик-так, и вот, мои дорогие, мне снова одиннадцать лет, и я живу в особняке моих родителей. Вы готовы пуститься вместе со мною в путь? Готовы? Тогда, как говорится, пристегните ремни, потому что гонка будет сумасшедшей. Бешеной будет гонка.

Итак, я жила тогда со своими мамой и папой в доме на Белгрейв-сквер. Это был огромный особняк – серый, мрачный, но вместе с тем величественный, с четырьмя массивными колоннами, на которые опиралась выходившая на площадь терраса. С неё было видно, как суетится вдали лондонская чернь, от которой мы были надёжно отрезаны. Мы жили на правильной стороне площади, в своём собственном тихом и уютном мирке, окружённом тенистыми парками и зеркальными прудами. В мирке, который принадлежал только нам одним.

Нет, разумеется, в нём мог иногда попасться на глаза слуга, полирующий медную ручку на крыльце, или сердитая нянька, волочащая за собой по парку отвратительного визжащего ребёнка. Мелькали изредка где-то на заднем плане неряшливые старухи, торговавшие фиалками на той стороне площади, кричащие мальчишки-газетчики и вечно спешащие мальчишки-рассыльные, но все они оставались для нас совершенно безликими, почти невидимыми.

Для меня они, во всяком случае, настоящими людьми не были никогда. Так, размытые серые тени, не более того.

Да и наши собственные слуги скорее походили не на людей, а на безмолвные привидения, появлявшиеся из небытия только тогда, когда нам было что-то от них нужно. Так что настоящими людьми они для меня тоже не были. Живыми, настоящими были только мама и папа. Ну, и я сама, конечно, а как же!

Впрочем, некоторые из наших слуг всё же казались мне чуть более реальными, чем остальные. Они постоянно мелькали у меня перед глазами и были, пожалуй, уже не совсем слугами, а скорее кем-то средним между прислугой и младшим членом семьи. Но к ним мы вернёмся позднее, когда придёт время.

Как же сильно я любила мою маму, и моего папу, и наш огромный дом с его хрустальными люстрами, роскошными обоями и полированными, накрытыми экзотическими коврами паркетными полами! А вы знаете, я, пожалуй, любила даже наших похожих на молчаливые привидения слуг, неслышно сновавших по дому и готовых исполнить любую нашу прихоть. Они всегда были здесь, рядом. Невидимые, готовые материализоваться по первому звону моего колокольчика.

Наш прекрасный особняк до сих пор остаётся одним из самых ярких моих воспоминаний, он, словно магнит, тянет меня возвратиться туда, назад. С невероятной, непреодолимой тягой! Кажется, я всё могу отдать, лишь бы вновь оказаться под надёжной защитой его стен, вновь погрузиться в безоблачное счастье моего детства, в те времена, когда всё в жизни казалось таким простым и ясным. Как много лучших моих дней я провела в этом доме! Они до сих пор живут в моей памяти, не дают покоя, вызывая порой чувство сладкой тоски. Ностальгией называется эта болезнь, ностальгией.

Очень много времени я проводила тогда в комнате для занятий с моей гувернанткой, мисс Прикет. Думаю, что больших хлопот со мной у мисс Прикет не возникало. К тому времени, когда она появилась у нас в доме, я уже умела читать, поэтому моя гувернантка учила меня говорить по-французски, рисовать акварелью, вышивать и писать, читала мне интересные детские книжки. Большинство девочек из того круга, к которому принадлежала и наша семья, получали образование – если это можно так назвать – тоже от своих гувернанток. Вот если бы я родилась мальчиком, тогда другое дело. Тогда меня послали бы учиться в какую-нибудь закрытую школу, где изучают множество самых разных предметов – греческую мифологию, например, историю и математику. Девочкам знать все эти науки не считалось необходимым. Для них гораздо важнее было уметь вести себя в гостиной, принимать гостей, составлять меню праздничных обедов и ужинов, а во время них поддерживать застольную беседу. Всему этому мисс Прикет меня обучила, разумеется, но при этом, нужно отдать ей должное, никогда не запрещала мне изучать вещи, которые считаются неинтересными и даже совершенно ненужными для юных леди. Например, она охотно помогала мне осваивать географию и позволяла сколько угодно времени изучать культуру и традиции разных стран и народов, поскольку знала, что я мечтаю, как только появится у меня такая возможность, отправиться путешествовать по всему миру. Но самым радостным для меня тогда был час, который я, спустившись в малую гостиную в сопровождении мисс Прикет, могла провести со своей мамой. Со своей любимой мамочкой.

Пускай всего один час в день, но он полностью принадлежал мне.

Страсть моей мамы к изысканным нарядам была постоянной и неистребимой. Она всегда одевалась по самому последнему слову моды, порой даже опережая его. В этом с мамой никто не мог поспорить, даже такая модница, как я. А уж вы-то наверняка знаете, как я всегда одевалась, правда, дорогие мои? Вспомните мои бесчисленные фотографии в газетах и журналах. Вспомнили? Ну и хорошо. Так вот, моя мама была точно такой же, точно такой же. Жизнь мамы была роскошной, захватывающей, гламурной – и она по праву заслуживала такую жизнь. Мама была самой красивой и очаровательной женщиной, какую я когда-либо встречала. Она была настоящей леди.

Такая жизнь отнимает очень много времени, так что мама вовсе не должна была уделять мне часть своего времени, но она делала это. Каждый день по одному часу, сразу после моих занятий с мисс Прикет. Спускаясь в малую гостиную по роскошной широкой лестнице нашего особняка, я уже начинала предвкушать встречу с мамой, и мне стоило большого труда удержаться, чтобы не броситься со всех ног, не скатиться кубарем по этой лестнице. Нет, я, разумеется, ничего подобного себе не позволяла, вела себя так, как подобает юной леди, и даже не визжала от восторга, увидев наконец маму. Не визжала, хотя очень хотелось. Мысль о том, что из маленькой девочки я постепенно превращаюсь в юную леди, не покидала меня с того самого дня, когда мою бывшую детскую переделали в классную комнату.

При этом мисс Прикет постоянно находилась рядом, держала меня за руку – следила за тем, чтобы я вела себя как положено. Впрочем, как нужно себя вести, я знала и без неё. Помощь мисс Прикет была нужна мне для того, чтобы правильно одеться. Что поделать, в те времена я ещё не достигла гениального маминого уровня в искусстве подбирать идеальные ансамбли. Вот почему каждый день, перед тем как покинуть классную комнату, мисс Прикет тщательно проверяла, в каком виде я покажусь сегодня перед мамой. Я терпеливо ждала, пока мисс Прикет проверит мою причёску, платье, банты и всё прочее, ждала, потому что, если мама вдруг заметит какой-нибудь непорядок… Пусть даже самый мелкий непорядок в моей одежде – хотя бы одну незастёгнутую пуговку, – это станет ужасным ударом для меня и чудовищным оскорблением для мамочки. Короче говоря, классную комнату я покидала только после того, как вместе с мисс Прикет сто раз убеждалась в том, что самое красивое платье сидит на мне как влитое, а все локоны до последнего аккуратно уложены в безупречную причёску.

Малая гостиная была любимой маминой комнатой. Она считалась, если так можно сказать, её личным владением и, естественно, была обставлена с маминым изысканным вкусом. Малая гостиная, как понятно уже из её названия, была не из самых больших комнат в доме, что делало её ещё уютнее и красивее. Вся дальняя от двери стена сплошь состояла из окон и двух застеклённых до пола французских дверей, ведущих на террасу, с которой открывался вид на Белгрейв-сквер. Возле окон стоял массивный дубовый письменный стол, за которым мама вела переписку и откуда командовала всем домашним хозяйством. Почти всю правую от двери стену занимал камин. Его широкая, длинная мраморная полка была уставлена сувенирами, которые мама и папа привозили из своих многочисленных путешествий. Помню пару замечательных зелёных нефритовых тигров, маленькие золотые часы и статую Анубиса из чёрного как ночь оникса. Анубис был египетским богом погребальных обрядов и изображался с головой собаки. В те годы я ещё слишком мало знала о смерти и обо всём, что с нею связано, поэтому искренне считала Анубиса покровителем собак. О том, чем на самом деле занимался этот бог, меня позднее просветил папа. Ну и, разумеется, здесь же лежали пригласительные билеты на всевозможные выставки, обеды и вечера, полученные из самых фешенебельных домов Лондона. Приглашений мама всегда получала много, не менее трёх за неделю.

Над камином стену украшала большая полукруглая фреска в стиле ар-деко, она намертво отпечаталась в моей памяти. Стоит мне закрыть глаза и подумать о нашем особняке в Белгрейвии, я первым делом вижу эту фреску. Нет, все детали этой фрески я описать не могу, я их не вижу, да и не нужны мне они. Просто общий вид этой фрески сразу вызывает у меня сладкое, щемящее сердце ощущение родного дома. Помните, я уже говорила вам про ностальгию? Это она, она.

Ощущение родного дома. Разве найдутся у кого-нибудь слова, чтобы описать его?

Правый дальний от камина угол был занят книжными полками, по бокам которых стояли две кадки с пальмами, между ними столик на колёсиках, уставленный графинами с разноцветными спиртными напитками, бокалами для коктейлей и большим сифоном с «колючей» сельтерской водой. Перед камином стояла кожаная кушетка, напротив неё два мягких кожаных кресла и круглый столик возле них. Стены малой гостиной были выкрашены в какой-то сизый, сливовый цвет, а левую от двери стену украшали написанные маслом портреты строгих джентльменов и леди в золочёных рамах. Очевидно, это были родственники моего папы, чьи имена со временем оказались забытыми. Мы, во всяком случае, их не помнили.

Почти каждый раз у меня перехватывало дыхание, когда я, войдя в малую гостиную, видела маму, ожидавшую меня на той самой кожаной кушетке. Она была поразительно красива, моя мама. Знаю, что уже говорила вам об этом, но всё равно буду повторять ещё и ещё. По тому, как мама была одета, можно было догадаться о её планах на сегодняшний день. Обычно ей предстояла дружеская встреча за чашкой чая или поездка по модным салонам. Чаще всего в своих воспоминаниях я почему-то вижу маму в прелестном длинном платье цвета чайной розы с низко опущенным на бёдра по тогдашней моде кушаком. На маминых губах матово блестит нежно-розовая помада, что вместе с платьем создаёт удивительно красивый и сильный контраст с чёрными, как вороново крыло, волосами. Они у мамы длинные, блестящие и искусно уложены наверх в пучок. Когда мама выходит куда-то по вечерам, она наносит на губы красную помаду, но днём? Никогда! Днём помада должна быть только светлой – нежно-розовой, например, или персиковой. Но красная? Фи! Это полная безвкусица! «Красная помада годится только вечером». Иногда я словно слышу, как мама произносит это наставление, и снова чувствую себя тогда маленькой девочкой.

Особенно ярко в моей памяти отпечаталась одна из таких дневных встреч с мамой.

Честно говоря, я не могу сказать точно, то ли это действительно воспоминание о каком-то одном конкретном дне, то ли воспоминания о нескольких разных днях слились воедино, не знаю. Но воспоминание, повторюсь, очень яркое, из тех, что остаются навсегда.

Итак, я вошла в малую гостиную. Мама в элегантной, непринуждённой позе сидела на коричневой кожаной кушетке, изящно задрапированной роскошным красным покрывалом. Я хотела побежать, броситься к маме, но мисс Прикет сильно сжала мою руку, напоминая о том, что нужно вести себя так, как подобает юной леди. Так что я никуда не бросилась, а осталась стоять на месте, наблюдая за тем, как мама заканчивает разбирать пришедшую утром почту – конверты с письмами и пригласительными билетами. Наконец она подняла голову, посмотрела на меня, и я ответила ей своей самой лучшей улыбкой. Надеюсь, она получилась у меня очаровательной.

– День добрый, Круэлла, дорогая моя, – напевно произнесла мама, подставляя мне свою щёку для поцелуя. – О, я вижу, ты сегодня снова надела это красное платье?

Я была убита. Уничтожена. Стёрта в пыль. Мама выглядела разочарованной, и у меня похолодело под сердцем.

– Мне показалось, что тебе нравится это платье, мама. Ты сама об этом сказала в прошлый раз. Да-да, сказала, что оно мне очень идёт, я же помню.

Мама вздохнула и положила на стол письма, которые ещё не успела разобрать.

– Тогда я всего лишь высказала свою точку зрения, моя дорогая. Да, мне показалось, что это платье тебе идёт, но это ещё не повод вновь надеть его спустя всего несколько дней. И это при том, что твои шкафы буквально ломятся от новых платьев! Запомни, Круэлла, настоящая леди никогда не допустит, чтобы её дважды видели в одном и том же наряде!

Мне захотелось тут же, на месте придушить мисс Прикет. Как, ну как она могла допустить такое? Как она могла позволить мне второй раз надеть одно и то же платье? Не знаете? Ну так я тоже не понимаю.

– Мисс Прикет, не прикажете ли подать нам чаю? А затем, прошу вас, сядьте обе, не мельтешите у меня перед глазами, словно пара голубей. На нервы мне действуете.

– Да, конечно, ваша светлость. – Мисс Прикет отошла к камину, дёрнула подвешенный возле него шнурок звонка, затем села в одно из кресел, стоящих напротив маминой кушетки, на которой обычно устраивались мы с мамой. Пока мы ждали, когда принесут чай, мама всегда задавала мне одни и те же вопросы, причём в одной и той же последовательности. Всегда. И ни разу за всё время не сбилась и не пропустила ничего, вот какой была моя мама!

– Ты слушаешься мисс Прикет, моя дорогая?

– Да, мамочка.

– Хорошая девочка. А со своими уроками хорошо справляешься?

– Да, мама. Очень хорошо справляюсь. Вот прямо сейчас, например, читаю книжку про храбрую принцессу, которая могла разговаривать с деревьями.

– Что за чепуха? С деревьями она разговаривает! Мисс Прикет, что это за дрянь, которую вы заставляете читать мою дочь?

– Приключенческая история для подростков её возраста из книги, которую дал Круэлле лорд де Виль.

– Ах, да… Но я не желаю, чтобы моя дочь портила себе зрение, читая при искусственном освещении.

– Она не читает, миледи. По вечерам я сама читаю ей вслух.

– Ну тогда ладно. О, смотрите, уже Джексон с чаем явился.

Это действительно был он, наш дворецкий Джексон, а вместе с ним Джин и Паулина – две молоденькие горничные в изящных форменных чёрных платьицах с кружевными передничками и белыми шапочками на голове. По цвету униформы слуг я всегда могла приблизительно определить, сколько сейчас времени. С раннего утра и до обеда слуги носили розовую униформу, после обеда и до позднего вечера чёрную.

В руках Джексон торжественно нёс поднос с чайником, чашками, блюдцами, маленькими тарелочками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Сервиз был мой любимый, с мелкими красными розочками. Джин принесла сэндвичи, булочки и маленькие белые пирожные с прелестными розовыми марципановыми цветочками на них. Всё это великолепие было разложено на трёхъярусной стеклянной вазе, которую Джин поставила рядом с мамой. Паулина, которую моя мама звала Полли, принесла большое блюдо с малиновым желе – оно тяжело, плавно колыхнулось, когда его ставили на стол.

– Что это, Полли? – спросила мама. – Что-то особенное от миссис Бэддли?

– Да, миледи, это нечто особенное специально для мисс Круэллы, – ответила она, глядя на маму, но при этом непостижимым образом умудряясь улыбаться мне.

– Что ж, я полагаю, тебе после чая следует заглянуть на кухню и поблагодарить миссис Бэддли, Круэлла. Это было очень мило с её стороны – прислать тебе желе. Только в следующий раз пусть она отправляет его в детскую, передай ей, Полли. Я не желаю видеть липкие сладости в своей гостиной.

– Она больше не детская, мама. Это теперь классная комната, – тихо напомнила я.

– Что ты там бормочешь, дорогая? Говори нормально и не будь робкой, словно мышка, – сказала мама, поглядывая на желе так, словно опасалась, как бы оно само собой не спрыгнуло со стола и не испачкало ненароком элегантный ковёр в гостиной.

– Это теперь классная комната, а не детская, – громче повторила я.

– Да, конечно, дорогая, но вряд ли тебе стоило перебивать меня из-за подобной мелочи. Ну, а теперь не заставляй миссис Бэддли слишком долго ждать тебя. Ведь ты почти уже допила свой чай, верно?

Мисс Прикет взяла в одну руку мою тарелку, до краёв наполненную маленькими сэндвичами и пирожными, другой рукой подхватила мою чашку вместе с блюдцем и перенесла всё это на серебряный поднос, к желе, к которому я так и не успела притронуться.

– Джин отнесёт всё это вниз, на кухню, да, Джин? А мисс Круэлла спустится и доест всё это прямо там, хорошо?

– Прекрасная мысль, мисс Прикет. А ты как думаешь, Круэлла? Знаешь, мне всё равно уже нужно бежать. Я не могу опаздывать на встречу с леди Слэптон, иначе она так и будет говорить только о моём опоздании, пока у неё мозги на что-нибудь другое не переключатся. – И добавила, обращаясь к дворецкому: – Мою шубу, Джексон.

– Слушаю, ваша светлость, – склонил голову дворецкий и выплыл из гостиной в сопровождении горничных, которые унесли всё, что оставалось после нашего чаепития.

– Поцелуйте свою маму на прощание, мисс Круэлла, – сказала мисс Прикет. Ага, будто я сама этого не знала! Однако с поцелуем я старалась как можно больше затянуть, а знаете почему? Потому что мне очень хотелось увидеть маму в её меховой шубе.

– Если хочешь, можешь проводить меня до вестибюля, Круэлла, а уже оттуда спустишься на кухню, – предложила мама.

Мисс Прикет взяла меня за руку, и мы все вместе пошли из малой гостиной в сторону вестибюля, к главному входу. Вестибюль был связующим звеном и пересечением всех путей-дорог нашего дома, его сердцем, если можно так сказать. В центре вестибюля стоял круглый стол, на нём всегда красовалась ваза с букетом свежих цветов. Эти цветы меняли каждый день, независимо от времени года. На этот же стол часто клал, войдя с улицы, свою шляпу мой папа. Разумеется, очередной призрак-слуга унесёт потом эту шляпу и аккуратно почистит её, прежде чем вернуть на то же самое место, откуда шляпу назавтра заберёт папа перед выходом из дома. Справа от главного входа располагалась наша большая, роскошно обставленная столовая, а слева начиналась парадная лестница, ведущая наверх, в гостиную и бальный зал. А поднявшись по лестнице ещё выше, на третий этаж, можно было попасть в наши спальни. Был ещё и четвёртый, чердачный, этаж с низкими потолками, где в крохотных комнатках-каморках ютились слуги. Если же вернуться в вестибюль, то у подножия парадной лестницы можно обнаружить дверь, за которой начиналась уже совсем не парадная, а обычная лестница, ведущая в подвальный этаж, где находилась кухня и работали слуги. Ну и, наконец, прямо напротив главного входа располагалась малая гостиная, душа нашего дома. Как и положено, его душа и сердце были неразрывно связаны друг с другом.

Возле дверей главного входа уже стояли, ожидая нас, Джексон и Джин. Дворецкий держал в руках мамину меховую шубу, а Джин – мамину сумочку, блестевшую в лучах вечернего солнца. Джексон почтительно подал и помог маме надеть шубу, после чего она (мама, конечно, а не шуба) сказала, потрепав меня по голове:

– Веди себя хорошо, Круэлла. И не переедай сладкого, как бы тебя ни пичкала наша добрая миссис Бэддли. Прощай, моя дорогая. К ужину меня не будет.

Послав мне воздушный поцелуй, мама исчезла за дверью – последним, словно хвост, мелькнул длинный, волочащийся по полу край шубы. Уходя на встречу со своими друзьями, мама обычно возвращалась уже поздно вечером, а когда папа был в отъезде или сам задерживался в Палате лордов, то и поздно ночью, когда я давно уже была в постели.

Многие дни проходили именно так, очень многие, и были похожи друг на друга как близнецы.

Ах, как я любила этот заветный проведённый с мамой час. Всего один час в день, но зато каждый день! И как мне не хватает его сейчас, этого посвящённого мне одной часа! Этот час был главным событием каждого моего дня и остаётся самым ярким воспоминанием, живущим в моей памяти.

Час, проведённый с мамой.

Мама, моя прекрасная мама в своих меховых шубах, модных платьях, вся в сверкающих драгоценностях. Моя прекрасная мама, отправляющаяся навстречу захватывающим приключениям, в удивительные, волнующие моё воображение места. Моя прекрасная мама – высокая, стройная, гибкая, с угольно-чёрными волосами и карими глазами – такими тёмными, что они тоже кажутся чёрными, как ночь. У моей мамы высокие скулы и запоминающиеся, чуть угловатые черты лица. За то, чтобы иметь такую внешность, любая топ-модель или актриса отдала бы полжизни, поверьте! А эти умопомрачительные мамины бриллианты, её роскошные сверкающие платья и всегда и непременно меховая шубка на плечах. Именно такой я вновь и вновь вижу её, когда закрываю глаза. Мамин образ является и светит мне в темноте, словно мерцающая волшебным светом звезда.

Но вернёмся с небес на землю. После чудесного, счастливейшего часа, проведённого рядом с мамой в малой гостиной, мисс Прикет ведёт меня вниз, на кухню, чтобы я могла поблагодарить нашу кухарку, миссис Бэддли, за малиновое желе. Она не каждый день присылала мне желе, но, когда это случалось, мама всегда настаивала на том, чтобы я сходила поблагодарить её. Настоящая леди должна быть образцом вежливости – всегда и во всём.

Признаюсь вам честно: миссис Бэддли была несносной, просто чучело какое-то. Приземистая, коренастая, с красным лицом и вечно насмешливыми какими-то глазами. Часто заляпанная с головы до ног мукой, с неряшливыми, выбивающимися из пучка на голове прядями. Смахивая упавшую на лоб прядь, она каждый раз ещё сильнее пачкала себе лоб мукой. А ещё у неё была отвратительная привычка сюсюкать со мною так, словно я всё ещё оставалась маленькой девочкой, а не юной леди. Да и вопросы, к тому же, любила задавать о вещах, которые совершенно её не касались. Ну зачем, скажите, было миссис Бэддли знать, что я сейчас изучаю с мисс Прикет? Ей-то какое до этого дело? Вот моя мамочка никогда не спрашивает меня об этом, так зачем же какой-то кухарке в мою учёбу свой красный нос совать?

Вот почему, спускаясь по лестнице на кухню, я всегда закрывала глаза и старалась настроить себя на то, чтобы быть с миссис Бэддли очень вежливой и заранее готовясь отбиваться от вопросов, которые сейчас дождём обрушатся на меня.

– А, Круэлла! Как поживаешь, дитя моё? – спросила она, едва услышав мои шаги на лестнице. Знаете, для такой старухи, как миссис Бэддли, у неё был ужасно острый слух. Могу поклясться, что она слышит, даже когда я начинаю спускаться в малую гостиную со своего третьего этажа. Слышит и, возможно, успевает за это время приготовить желе. Или его всё же дольше надо готовить? Не знаю, не знаю. В конце концов, я леди, а не кухарка.

– Я отлично поживаю, миссис Бэддли, – напевно отвечаю я. – Спасибо вам большое за желе, оно сегодня на вид просто великолепным получилось.

Смех миссис Бэддли под стать её уродскому виду – хриплый, грубый и слишком громкий.

– Ну, а на вкус-то оно ещё лучше, чем на вид! Вот, попробуй, – говорит она, накладывая на тарелку огромную порцию желе и ставя её на большой, испачканный мукой деревянный остров, на котором раскатывают тесто. – Присаживайся, моя дорогая. Я же знаю, что желе ты любишь больше всего на свете.

Сказать по правде, желе я ненавижу больше всего на свете, но миссис Бэддли вбила себе в голову, что я без ума от этой дрожалки, и пичкает, пичкает меня этой своей дрянью с самого детства.

Помня о том, как должна вести себя настоящая леди, я присела на стул и принялась через силу глотать холодное желе, похожее на воняющую малиной медузу, наблюдая при этом за тем, как миссис Бэддли раскатывает тесто. Но вот она улыбнулась, и это означало, что сейчас посыплются дурацкие вопросы. И они посыпались.

– Не собираешься пригласить на чай кого-нибудь из своих подружек, Круэлла? Например, ту милую девочку, Аниту? Я такое угощение могла бы соорудить! Всё, что ты любишь. Анита любит лимонные полоски, не знаешь?

– Любит, а как же, – ответила я, прекращая сражаться с малиновой медузой. Между прочим, мама просила меня не увлекаться сладким, не правда ли?

– Ой, просто глазам не верится, какой ты большой стала. Ведь тебе скоро двенадцать исполнится, мисс Круэлла! Двенадцать лет! Подумать только! Ну, по такому случаю я уж постараюсь приготовить что-нибудь… совершенно особенное, можешь не сомневаться! – Нет, когда миссис Бэддли начинает болтать, её даже пушкой не остановить, честное слово. – И уже совсем недолго осталось до тех пор, когда ты отправишься заканчивать школу. Всего пара лет каких-то. Волнуешься, наверное, а, Круэлла? Нервничаешь? Не стоит, не стоит так переживать. В школе тебе понравится, Круэлла, я уверена. Новые подруги, приключения разные…

И вот так она готова была болтать целую вечность. Без перерыва. Кошмар какой-то! Эта несносная миссис Бэддли вела себя так, словно лучше меня самой знала, что мне понравится, а что не понравится. Интересовалась буквально всем, что было связано со мной – или только делала вид, что интересуется? Не важно, всё равно эта её манера совать свой нос в мои дела доводила меня до белого каления. Моя мама и то никогда не задавала мне столько вопросов! С чего же, интересно, какая-то кухарка взяла, что ей можно меня так расспрашивать? Или так принято, что ли, кухаркам вести себя с хозяйскими детьми? Кстати, может быть, это не так уж редко и случается с кухарками, вполне может быть. Даже мама рассказывала мне о кухарках, которые были в доме её родителей, то есть у моих бабушки и дедушки. Так вот, они тоже постоянно совали маме всякие сладости, а потом приставали с совершенно неуместными расспросами. А Анита, я знаю, просто обожает кухарку своего опекуна, она для неё прямо как вторая мама стала. Ну вот уж этого, извините, я никогда не могла понять. Кухарка – и вторая мама? Бред! У меня была моя мама, и никакой другой я знать не желала. Да разве можно просто рядом поставить мою прекрасную элегантную маму и это вот обсыпанное мукой чучело? Нет, я, конечно, вела себя с миссис Бэддли очень и очень вежливо. Отвечала на её глупые вопросы. Старалась всегда оставаться милой, приятной – не такой, конечно, приторной, как жуткое желе миссис Бэддли, но тем не менее. Одним словом, вела себя так, как подобает юной леди, спустившейся на кухню поблагодарить свою кухарку, и выдерживала эту роль до конца.

Моя мама, кстати, тоже спускалась сюда иногда, чтобы поговорить с кухаркой, поблагодарить её за какое-нибудь особенно удавшееся блюдо или за то, что своей стряпнёй она сумела произвести впечатление на наших гостей. Думаю, что на самом деле мама боялась, что, если не будет изредка хвалить миссис Бэддли, та рано или поздно может перейти на работу к другим хозяевам, к кому-нибудь из наших гостей, например, которым так нравилось, как готовит наша кухарка.

– Да, теперь всё не так, как раньше, – вздыхала порой мама. – В прежние времена слуги на всю жизнь были привязаны к одному дому, одним хозяевам. Это сейчас они свободу получили, выбирать могут, видите ли. Очень умные стали! Некоторые, видите ли, даже читать и писать умеют! Увы, приходится быть с ними ласковей, чтобы удержать их в доме, ведь хорошего, преданного слугу ох как трудно сыскать!

Вот почему моя мама иногда спускалась на кухню в своём роскошном платье и благодарила миссис Бэддли – с улыбкой, но при этом слегка снисходительно, словно щеночка по головке гладила.

Ах, щеночки, щеночки. Но вскоре мы и до этой части истории доберёмся.

Итак, я взяла пример с мамы и отправилась вниз, на кухню, благодарить миссис Бэддли за желе. Самым главным было не забыть сказать ей, что из всех желе мне больше всего нравится малиновое. Бр-р! И я пришла, и ворковала, закатывая глаза, о том, как я обожаю малиновое желе, и спросила, нельзя ли мне увидеть форму, в которой оно делается. Миссис Бэддли сразу же заулыбалась, радостно захихикала и сама стала похожей на своё чёртово желе – так же вся колыхалась и тряслась. Полезла на верхнюю полку, достала с неё жестяные формы и принялась с гордостью показывать их мне. Ну, а я принялась делать вид, что восхищаюсь этими железками.

– Благодарю вас, миссис Бэддли, – заливалась я, непрестанно думая о том, как бы мне поскорее смотаться отсюда. – Скажите, а нельзя ли в следующий раз сделать желе не в овальной форме, а в круглой? Вон в той, с маленькими выпуклыми деревьями вдоль этого… обруча, что ли? Очень мне нравится эта форма.

Честно говоря, мне было совершенно наплевать на то, какой формы будет моё желе – всё равно давиться им придётся. Но я знала, что моя просьба наполнит глупенькое маленькое сердечко миссис Бэддли радостью, и не ошиблась.

– Конечно, конечно, мисс Круэлла! Сделаю в следующий раз желе в форме с деревцами на ободе, непременно! И малиновое, само собой!

– Благодарю вас, миссис Бэддли, – сказала я, а сама подумала: «Ну и дура же ты».

– А как прошла сегодня встреча с вашей мамой? – слегка озабоченно спросила кухарка, глядя почему-то не на меня, а на мисс Прикет, словно именно от неё ждала ответа.

– Замечательно, как всегда, – громко ответила я, давая понять, что мне такие вопросы следует задавать, а не моей гувернантке.