Текст книги "Малефисента. История тёмной феи"

Серена Валентино
Малефисента. История тёмной феи

© 2019 Disney Enterprises, Inc. All rights reserved

© Васильева Анна, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

В память о моей сестрёнке Джесси. Моей собственной прекрасной тёмной фее.

Серена Валентино

Пролог

Величественный замок тёмной феи зловеще чернел на фоне грозового неба в ореоле зелёного сияния. С его самой высокой башни внезапно сорвалась яркая изумрудная вспышка – предупреждение всему живому в округе, что Малефисента разъярилась не на шутку. Даже её верным приспешникам-воронам стало не по себе, когда замок содрогнулся от её гнева, и они взмыли в небо крикливой стаей. Уже шестнадцать лет помощники тёмной феи повсюду разыскивали принцессу Аврору, но так и не нашли. А теперь оказалось, что девушка уже дома, в замке короля Стефана – готова встретить свой шестнадцатый день рождения и занять полагающееся ей место при дворе.

Малефисента мрачно мерила шагами свои покои. Связаться с сестричками ей опять не удалось – ни ворон, ни воро́на добраться до них не смогли.

– Почему, ну почему они меня не послушали?! – ворчливо сокрушалась она. – Я же говорила, что Урсуле нельзя доверять ни в коем случае!

Сейчас сестрички были ей особенно нужны, но Малефисента опасалась, что положиться на их помощь больше не удастся. Оставалось лишь одно средство, и она решительно приблизилась к волшебному зеркалу на стене – тому самому, которое сестрички вручили ей много лет назад.

– Покажи мне Люсинду! Покажи мне Руби! Покажи мне Марту! – приказала она.

На поверхности зачарованного стекла закружился вихрь фиолетового света – и только. Что ж, тёмная фея так и не освоила искусство обращения с этим волшебством наравне с сестричками, так что их подарком она пользовалась не часто. И всё же спустя немного времени в зеркале проступили неясные изображения сестричек. Кажется, они просто бесцельно слонялись по какой-то увешанной зеркалами просторной комнате или зале и при этом то и дело выкликали чьё-то имя, но слов Малефисента разобрать не могла.

– Люсинда! Вы меня слышите? Сестрички! Вы нужны мне! – закричала она, и на мгновение ей показалось, будто её зов достиг их – сёстры внезапно перестали бродить с места на место и насторожились. – Сестрички! Где же вы? Мне нужна ваша помощь с Авророй! – крикнула Малефисента ещё громче.

Внезапно фигура Люсинды обрела фокус и проступила в мутных глубинах зеркала яснее прочих, хотя её лицо то и дело пропадало в клубящейся пурпурной дымке, пока она отдавала тёмной фее яростные приказы:

– Немедленно отправляйся в замок, Малефисента! Хоть огнём, хоть дымом, хоть словом! Любым возможным способом, только скорее! Сама стань орудием её судьбы, если понадобится, но только отправь её в страну снов! Мы все будем ждать её. Только смотри, сделай так, чтобы она уже никогда не проснулась! Наши силы уже не те. Вся надежда на тебя. Давай же поспеши!

Люсинда пропала так же быстро, как и появилась, и теперь в зеркале отражалось лишь собственное зелёное лицо Малефисенты. И сколько бы она ни надсаживалась, вновь и вновь призывая сестричек, докричаться до них она больше не смогла. В порыве ярости она размахнулась посохом и ударила им по колдовскому стеклу, разбив зеркало вдребезги. Никогда ещё безрассудство сестричек не злило её до такой степени.

Диаваль, ручной ворон Малефисенты, захлопал крыльями у неё на плече.

– Сдаётся мне, что сестрички сами застряли в стране снов, – поделилась с ним тёмная фея. – А ведь я говорила им, что этого не миновать, если они вздумают помогать Урсуле! Но разве они меня слушали? Вот и попались… идиотки! – Малефисента с силой сжала пальцами свой посох, и зелёный шар на его навершии ярко засветился. – Что ж, я использую и огонь, и дым, и слова! Эти назойливые феи, всюду сующие свой нос, думали, что смогут спрятать от меня свою ненаглядную Розу! Думали, что с ними она в безопасности! Но я-то знаю, что сейчас, в эту самую минуту, король с королевой уже заполучили принцессу к себе в замок. – Малефисента ринулась к очагу. – Ладно, огонь, ты поможешь мне! – вскричала она, звучно ударив посохом в каменный пол. По замку прокатился гулкий рокот, в очаге вспыхнуло яркое пламя – и в тот же миг его двойник вспыхнул в спальне принцессы Авроры. Сквозь языки пламени Малефисента увидела, что Аврора горько плачет. – Ах, бедняжка… Не знает, что она уже помолвлена со своей истинной любовью! Что ж, тем лучше. А теперь дело за тобой, могущественное слово, – объявила Малефисента, погасив взмахом руки пламя и прикрывая глаза. Колдовское заклинание уже заполнило собою её мысли.

 
Приведите меня к их возлюбленной Розе,
И сомкнутся над ней крылья чёрной угрозы.
Дымом, пламенем, темью недоброй ночной,
Я иглу начиняю своей ворожбой.
И поникнет их Роза, увянет с тоской,
Навсегда погружённая в сон колдовской.
 

Тонкая струйка дыма коварно потянулась из камина в спальне Авроры. Жёлтые глаза Малефисенты ярко светились на фоне чёрной сажи, когда она перенеслась в замок короля Стефана.

 
Ярким светом, огнём Розу ты зачаруй,
Без слёз и без страха мёртвый сон ей даруй,
Пусть она будет чарами окружена
И в бесстрастный покой вечно погружена.
 

Отвратительный сгусток зелёного света поплыл по комнате принцессы, бросая на бледное лицо вскочившей из-за туалетного столика девушки потусторонние зеленоватые блики. Сияющий шар заплясал перед её глазами, подчиняя себе волю принцессы, и поманил её за собой в тёмный зачарованный проход, который Малефисента наколдовала в камине. Скованная чарами, девушка безвольно побрела следом за шаром вверх по холодной каменной лестнице, по сводчатому коридору, похожему на вход в могильный склеп. До Малефисенты доносились взволнованные голоса добрых фей, которые звали Розу по имени. Одним взмахом руки она запечатала проход, и голоса стихли – феям было уже не догнать их подопечную.

Аврора поднималась всё выше и выше, пока не достигла вершины самой высокой замковой башни. Тёмная фея снова взмахнула рукой – и злокозненный шар превратился в вертящееся колесо прялки. Ей оставалось пропеть всего несколько слов, чтобы скрепить заклятие.

 
Ты вертись, колесо, меряй времени ход,
Время в мире основа основ.
Замыкай колдовство, что навек унесёт
Розу в царство мечтаний и снов.
 

Принцесса потянулась рукой к острию веретена, но в последний миг замешкалась в нерешительности, словно какая-то сила внутри неё противилась злому колдовству Малефисенты.

– Дотронься до веретена! Дотронься до него, я сказала! – отдала приказ Малефисента, и её чёрная магия окончательно сломила волю бедной принцессы. Тонкая рука чуть коснулась блестящего острия. Заточенная игла пронзила нежную кожу, и всё тело принцессы вдруг охватила слабость, словно сама жизнь стремительно вытекала из него. А потом вокруг неё сомкнулась тьма, и принцесса упала на каменный пол к ногам Малефисенты, скрытым подолом чёрного платья.

В этот самый миг три добрые феи ворвались в башню, не помня себя от волнения и страха.

Малефисента взглянула на запыхавшуюся троицу и презрительно фыркнула:

– Ну что, дурочки? Думали, сумеете одолеть меня, да? Меня! Саму владычицу тьмы!

Наконец-то, после стольких лет, принцесса Аврора была у неё в руках!

Её злые чары настигли их любимицу и погрузили в беспробудный сон – так, как она и обещала. Все попытки эти глупых существ уберечь её от неминуемого обернулись прахом. Малефисента торжествующе воздела свой посох и запахнула чёрный плащ.

– Вот, полюбуйтесь на вашу драгоценную принцессу! – хохотнула она.

Три добрые феи в ужасе ахнули. Их прекрасная любимая Роза безжизненно покоилась на холодных каменных плитах, а её тиара валялась рядом – как мрачное знамение, что ей уже никогда не придётся стать королевой.

Глава I
Тёмная фея

Над головой тёмной феи, отмечая её путь через лесную чащобу, кружила чёрная воронова стая. С каждым шагом деревья смыкались всё плотнее и плотнее. Лес тоже был живым существом – двигающимся, дышащим. Зелёные побеги, оплетая всё на пути тёмной феи, взбирались до самых верхушек крон, укрывая её густеющим сумраком. В темноте Малефисенте лучше удавалось держать цепкие ветки на безопасном расстоянии. Она, наверное, и сама не понимала этой стороны своей магии, но вполне научилась ею пользоваться. Вопреки слухам, растения вовсе не были полностью подвластны её воле. Да ей и самой доводилось слышать, будто она способна управлять природой – скажем, натравливать страшный лес на своих врагов. Она же, по правде говоря, видела в этих сказках лишь мрачную иронию. Природа давно прокляла её – за прошлые грехи. И с тех пор сделалась её врагом. Здешний лес не исключение.

И хотя Малефисенте удавалось сдерживать натиск леса в сумраке, она вовсе не была так уж уверена, что справится с угрозой, если отважится выступить из-под тени лесного полога. Кто знает, сумеет ли она, выступив на яркий солнечный свет, одолеть эти живущие своей жизнью растения.

Пока же она с удовлетворением наблюдала, как яркая изумрудная зелень блекнет и отступает, съёживаясь от жара, исходящего от её посоха. Новые плети уже тянулись к деревьям на соседних утёсах, оплетая их, стягивая вместе в ощетинившееся листвой враждебное войско.

Для любого леса нет угрозы страшнее, чем огонь.

Тёмная фея захохотала и метнула в сплетение веток зелёную молнию. Ветки в ужасе отпрянули. Она только и ждала, чтобы лес дал ей предлог подпалить его – ах, как это было бы приятно! Но сейчас ей следовало обуздать свою страсть к разрушению – сегодня у неё есть цель, так что отвлекаться не следует.

В это путешествие Малефисента пустилась с большой неохотой: очень уж ей не хотелось покидать Спящую красавицу и влюбленного принца, появление которого грозило сорвать все её планы. Несколько дней назад принцесса уколола палец о веретено – именно так, как гласило проклятие Малефисенты. И Малефисента тут же приказала своим приспешникам похитить принца Филиппа и доставить его в казематы её замка, чтобы он уж точно не добрался до уснувшей беспробудным сном принцессы. Никак нельзя допустить, чтобы мальчишка вмешался в её искусно выстроенные планы. Но даже после всего этого тёмная фея не могла обойтись без сторонней помощи. Ей нужны были ведьмы – достаточно могущественные, чтобы укрепить заклятие и не дать Спящей красавице проснуться во веки вечные. Малефисенту вполне устроит, если Аврора навсегда останется в стране снов. А для этого ей придётся наведаться в королевство Морнингстар.

Она предпочла бы достичь его своим самым любимым быстрым способом – в виде пламени, но сейчас ей хотелось, чтобы ведьмы в замке заранее знали о её приближении. Пусть они ещё до её появления успеют как следует погоревать об утрате морской ведьмы и сестричек. Если же она нагрянет внезапно, рассуждала Малефисента, все слишком перепугаются, чтобы задумываться о причине её визита. Поэтому она решила добираться до королевства не торопясь, в сопровождении своей любимой вороновой свиты. Лесной полог сделался уже таким плотным, что она не видела птиц над своей головой, однако её магия была достаточно сильна, чтобы она могла обозревать свой путь их глазами. Этот её магический дар нравился ей больше всех остальных: благодаря ему она как будто сама отрывалась от земли и парила в небесах, глядя на мир с высоты. Но держаться нужного направления она могла и без всякой магии – сердца ведьм притягивали её к себе, сияя, как маяки среди теней сгинувших величайших колдуний.

Диаваля Малефисента послала вперёд, к замку. Пока он кружил над башнями, она видела его глазами, какие разрушения произвела в нём Урсула. Вся покрытая останками морской ведьмы, древняя крепость словно пульсировала от осязаемой жгучей ненависти. Малефисента никогда не любила Урсулу и не слишком горевала о её гибели. В сущности, она была уверена, что без этой жадной до власти ведьмы со вздорным нравом существование многих королевств на суше и в море только улучшилось. Урсула подвергла риску жизни всех, создав такое опасное заклятие, что сестрички до сих пор страдают от его последствий.

Малефисента не умела заглядывать в будущее, как некоторые ведьмы и феи, зато она отлично разбиралась в характерах. Она сразу почуяла огромную силу Урсулы и не сомневалась, что морская ведьма предаст сестричек. Жаль, что они так и не вняли предостережениям тёмной феи. Когда-то Малефисента любила сестричек всей душой, но со временем они стали для неё вроде чудаковатых родственников, которых она терпела с большим трудом и всячески старалась избегать. Теперь ей стоило большого труда вспомнить, какими они были когда-то и как она их любила. Ведь это чувство – любовь – превратилось в бледное воспоминание.

А может, это и к лучшему. Сестрички превратились в сплошную помеху – стали беспокойными и надоедливыми, да и, похоже, с годами совсем выжили из ума. Она давно уже не ощущала их присутствия – ни в мире вокруг, ни в собственном сердце, – а тут вдруг прониклась к ним родственными чувствами, о которых уже успела и забыть. Она всё пыталась вспомнить, каково это было – беспокоиться, заботиться о них… Да хоть о ком угодно, если уж на то пошло. Но у неё ничего не вышло. А сестричек уже можно окончательно вычеркнуть из её жизни – слишком уж они теперь далеко, даже её магия до них не достанет. При этой мысли Малефисенте почти взгрустнулось. Почти.

Грусть… Этого чувства она не испытывала так долго, что уже и память о нём стала зыбкой, как растаявший сон. А сестрички, считай, там сейчас и находятся – в мире снов, навеки утратившем связь с миром яви.

Скитаются в нём одни-одинёшеньки…

Малефисенте и думать не хотелось, на что похож этот мир и какие сны видят в нём сестрички. Разве мир снов не скрыт в самых тёмных, самых потаённых глубинах разума? Вряд ли ей дано понять, какие сокровенные тайны открылись теперь сестричкам в их новой реальности. Она зябко повела плечами при одной мысли, какие кошмары их могут окружать. И вдруг ей стало любопытно – а могут ли они встретиться там с Розой, проникнув в её собственный уголок страны снов?

«Да пусть они провалятся в самый Аид, эти сестрички – с их зеркалами, заклинаниями, с их безумием! Они обязаны были спасти их дорогую младшую сестрёнку!»

Но старая королева в зеркале сумела выразиться лучше.

«Как и многие из нас, Малефисента, эти мерзкие сёстры просто неспособны рассуждать здраво, когда в опасности оказывается их семья».

Малефисента тогда посмеялась над старой королевой Гримхильдой. Уж ей ли толковать с Малефисентой о семье!.. Однако тёмная фея сдержала все просившиеся на язык острые слова, не решившись заговорить со старой королевой о её дочери Белоснежке, которая сейчас вполне благоденствует как правительница собственного королевства.

Даже думать об этом Малефисенте было тошно.

На что она вообще похожа, такая волшебная жизнь, когда тебя не трогают ни беды, ни раздоры, сокрушившие столько других королевств? А ведь это всё заслуга старой королевы, не так ли? Каким-то образом сейчас её магия сделалась ещё сильнее, чем в те времена, когда королева была жива. Она сумела дотянуться из-за завесы, отделяющей мир мёртвых от мира живых, и теперь заботливо хранила свою дочь и всё её семейство. Может, для Гримхильды это искупление за то, что она пыталась убить Белоснежку, когда та была ещё совсем юной. Гримхильда заняла место своего отца в волшебном зеркале и навеки стала рабыней Белоснежки, подобно тому, как отец Гримхильды был её рабом. Отныне она обречена быть защитницей и охранницей Белоснежки, не зная ни минуты покоя – стеречь её сон по ночам, оберегать от любых невзгод её детей и внуков. Одним словом, неустанно заботиться о счастье своей несносной дочурки и её потомства.

Любовь Гримхильды к дочери не давала Малефисенте покоя, всё время напоминая о себе как неослабевающее подозрение, что это должно как-то тронуть её сердце. Однако Малефисента всё время загоняла его поглубже – туда, где гнездились другие такие же подозрения. В её воображении все они выглядели как обломки мрачного могильного камня, и её то и дело занимала мысль – как вообще возможно таскать в себе такую тяжесть.

Сестрички как-то поведали ей, что Гримхильда испытывает непрестанную боль. Наверное, старая королева ощущала её в себе как острые зазубренные камни, режущие её изнутри. Малефисента и сама не знала, что хуже – тяжесть её груза или боль, терзающая Гримхильду. Сестрички наверняка сказали бы, что и то и другое способно уничтожить своих носительниц. Но Малефисента считала, что её бремя словно даёт ей опору и равновесие. Не будь этой привычной муки – как знать, возможно, её просто развеяло бы по ветру.

Сестрички порешили, что Белоснежку и её семейство лучше оставить в покое, чтобы не злить Гримхильду. Но как бы ни была могущественна королева, а сны её дочери ей не подвластны.

Сны принадлежат добрым феям. А ещё – трём сестричкам.

Глава II
Погребение

Две ведьмы стояли на обдуваемых ветрами утёсах возле замка. Они сильно разнились по возрасту и навыкам колдовства, зато очень сходились в чувствительности и уязвимости. Под ними, плюясь зловонной чёрной пеной, клокотало бурное море, а небо над их головами было затянуто густым тёмно-пурпурным дымом. Поглощая свет солнца, этот дым покрывал всё королевство мрачной пеленой.

В какую бы сторону ни смотрела Цирцея, повсюду ей виделись следы взорвавшейся Урсулы. Невыносимое, тошнотворное зрелище. Всё вокруг – и почерневшие берега, и обрушенные скалы – было отмечено печатью разрушения, от которого души ведьм наполнялись унынием и печалью. Вместо того чтобы сокрушаться, Цирцее стоило бы направить свою магию на то, чтобы возродить в королевстве жизнь и процветание, но ей никак не хватало духу взяться за столь грандиозную задачу. Пока ещё не хватало. Сейчас ей казалось, что если она попытается, то тем самым уничтожит последнюю память о том, что осталось от её старой подруги Урсулы.

– Старой подруги, которая вырвала твою душу из тела, превратив его в пустую оболочку – считай, в шелуху. А сколько было таких осиротевших душ – и не счесть, – напомнила ей Нянюшка, как обычно легко прочитав её мысли.

Цирцея печально усмехнулась, признавая её правоту. Но в её представлении эта Урсула, которая предала её, была не той Урсулой, которую она знала ещё девочкой. В те времена Урсула, хоть и славилась буйным нравом, умела привлекать к себе сердца. Для старших сестёр Цирцеи она была самым близким, самым дорогим другом, а для самой Цирцеи – кем-то вроде любящей тётушки, которая приносила ей радужные шарики из пены и рассказывала дивные истории о море. Цирцея обожала её. А то чудовище, та тварь, в которую превратилась Урсула, не имела с ней настоящей ничего общего. Это было какое-то совсем чужое существо, снедаемое горем, злобой и жаждой власти. А самое ужасное в том, что в чёрные бездны отчаяния эту женщину вверг не кто-нибудь, а её родной брат, оттолкнувший и презревший её. Цирцее вспомнилось, какой она увидела Урсулу в тот день. Она тогда подумала даже, что родными глазами Урсулы на неё смотрит кто-то другой – вернее, нечто другое. Её даже холод пробрал от этих воспоминаний.

В тот день Цирцее хотелось бежать прочь со всех ног, но она сумела убедить себя, что у неё просто разыгралось воображение. Она напомнила себе, что всю жизнь всегда доверяла Урсуле и никогда даже мысли не допускала, что та может причинить ей какое-то зло. Но если бы Цирцея действительно была честна сама с собой, она вряд ли смогла бы отрицать, что тварь, вселившаяся в тот день в её старую подругу, не питала к ней никаких добрых чувств. Это было очевидно, но… Цирцея попросту не захотела увидеть этого. Она подавила свой страх, задвинула его в сторонку и заставила себя увидеть перед собой ту же самую женщину, которую всю жизнь любила. Так и получилось, что она сама позволила жуткой морской ведьме поймать себя в ловушку, и Урсула получила возможность использовать её как пешку в игре, как инструмент воздействия на её старших сестёр.

Так женщина, которую она любила всем сердцем, предала её.

«Нет, – решила она, – Урсула предала саму себя». А теперь она мертва, и от неё ничего не осталось, кроме дыма, чёрной слякоти и пепла. Цирцея уже ничем не могла ей помочь – и всё же продолжала терзаться вопросами, на которые не было ответов. Почему Урсула не открылась ей, не поговорила с ней начистоту? Почему она не рассказала ей всю историю целиком – ту, которую рассказала сёстрам Цирцеи? Тогда Цирцея непременно помогла бы Урсуле уничтожить Тритона, не втягивая в это его младшую дочь. Всё это была одна сплошная глупость. Уж Урсула должна была знать, что Цирцее вполне по силам справиться с Тритоном. А ещё она должна была сообразить, что Цирцея ни за что не стала бы подвергать опасности Ариэль.

«Будь он проклят, Тритон, за что, что он сотворил со своей сестрой! Провались он в Аид за его преступления! Будь он проклят за то, что из-за него Урсула забыла, кто она есть на самом деле. И за то, что она превратилась в мерзкую тварь, созданную его собственными руками!»

Как же трудно ей было сдерживаться, чтобы не навести на Тритона какую-нибудь самую страшную порчу! Ей нестерпимо хотелось рассказать ему, что, когда она коснулась ожерелья Урсулы, ей стало известно всё, что та испытала – все причины её неистовой ярости, горя и боли. Цирцея своими ушами услышала каждое подлое слово, своими глазами увидела каждое гнусное, полное ненависти унижение, которые Урсуле приходилось терпеть от Тритона. У Цирцеи от них едва не разорвалось сердце – и наверняка то же самое случилось и с Урсулой. Возможно, в один прекрасный день Цирцея вернёт Тритону каждое его мерзкое слово. Но не сейчас… Сейчас она этого делать не станет – слишком горяча ненависть в её душе, слишком остра её боль.

Пришедшее следом озарение повергло Цирцею в ещё большую печаль: именно семья способна причинить самые сильные страдания: разбить тебе сердце, стереть его в порошок. Только самые родные, самые близкие могут так больно ударить, сломить твой дух и бросить тебя одну в тернистых дебрях отчаяния. Никто не подберётся к тебе так близко и не уничтожит тебя так безжалостно, как семья, – ни любовник, ни лучший друг. Семья сумеет подмять тебя, подчинить тебя своей власти.

Слишком хорошо Цирцея знала, каково это – когда семья разбивает тебе сердце. У неё ведь и у самой были беспокойные сёстры – три сестрички, способные в приступе гнева разнести всё вокруг. Но сестры обожали свою младшенькую – даже слишком. Насчёт их любви она могла не беспокоиться, зная, что та никуда не денется, чтобы с ними ни приключилось. А теперь её сестры оказались в ловушке беспробудного сна, и всё потому, что она бросила их и позволила морской ведьме обвести себя вокруг пальца! Да ещё по такой глупой, глупой причине: она, видите ли, рассердилась, что они любят её слишком сильно. Так сильно, что, не задумываясь, стерли бы с лица земли любого, кто мог бы ей угрожать, и вообще сделали бы что угодно, чтобы защитить её.

А она – чем она им отплатила? Обрекла их следить за Чудовищем. Накричала на них за то, что они подвергли опасности жизнь Тьюлип. Да, на их совести немало смертей, как немало и других преступлений – наверняка есть такие, о которых Цирцея даже не знала. Но всё это теперь не имело никакого значения. Теперь сестры лежали, безвольные и сломленные, неотличимые от мёртвых, под стеклянным куполом в замке Морнингстар. Лежали с широко открытыми глазами. Сколько бы Цирцея ни пыталась, опустить им веки она так и не смогла. Успели они хотя бы понять, что с ними случилось? Помнят ли они, как боролись с заклятием Урсулы, чтобы спасти свою младшую сестрёнку? Или как сражались со своими собственными чарами, которые им удалось разбить, только собрав воедино все силы – настолько сильна была их ненависть? Цирцее казалось, что даже сейчас спящих сестёр мучает страх. Она видела его в их открытых, уставленных в никуда незрячих глазах. Никаким волшебством ей не удавалось сделать так, чтобы они выглядели спокойными и безмятежными. Цирцея догадывалась, что сон сестёр полон мучений, что там, в той неведомой стране, где витают сейчас их души, их сурово наказывают, заставляя расплачиваться за каждый сотворённый ими злой поступок. И за их роль в кончине Урсулы тоже. Иногда Цирцея задавалась вопросом – видят ли сёстры, как распылённые останки Урсулы окрасили купол над их головами, как клубится над замком густой зловонный чёрный дым, как ненависть Урсулы покрыла собой всё королевство? Может, Цирцея только длит их страдания, отказываясь очистить королевство? Что ж, видимо, настала пора приняться за дело и избавить замок от останков Урсулы. Вот только как это сделать? Куда их отправить? Как вообще полагается хоронить ведьму такого масштаба, как Урсула? Какими словами проводить её в последний путь? От всех этих вопросов голова Цирцеи шла кругом.

Как почтить память ведьмы, предавшей тебя?

– Мы дадим ей последнее упокоение, – мягко сказала Нянюшка, обнимая Цирцею за плечи. – И землю нашу очистим. Пойдём, милая моя. Я тебе помогу.