Текст книги "Канатоходцы"

Глава 2

в которой Лайка вызывают на дуэль

– Рад познакомиться, – сказал я.

Вот так штука: мой сосед в баре – туповатый фермер или моряк-каботажник – оказался контрразведчиком. И не простым, а главным, так сказать, контрразведчиком номер один.

Я усмехнулся. Легко ругать себя за ошибку, когда она уже свершившийся факт. Угляди я в этом крепыше боровичке что-нибудь подозрительное, я бы его так просто не отпустил: поболтали бы, знакомых общих поискали – нашлись бы знакомые, как не найтись, выпили бы еще разок, а потом еще и еще – все это сближает. Сейчас самое время доставать шпаги – боевая стойка, клинок о клинок, выпад справа, укол – ну, кто кого?

Тейлор начал первым:

– Рад или не рад, все равно познакомились.

– Полагаю, вы уже знаете меня, и неплохо.

– Что значит «неплохо»? Расплывчатая и неточная формулировка, как, впрочем, и мои знания о вас. Что я знаю: документы, бумажки, протоколы. А факты – только вы сами. Поделитесь?

– Придется.

– Вот теперь точно: придется. Начнем с формальностей. Имя? Возраст? Должность? Ну, в общем, сами понимаете…

– Чабби Лайк. Тридцать шесть лет. Родился на севере. Отец – смотритель лесного заповедника. Матери не помню: умерла рано. Братьев-сестер не было: папаша так и не успел жениться – из своего леса носа не высовывал. Воспитывала меня тетка, сестра отца. Она и хозяйство вела. Да какое там хозяйство: дом, небольшое поле, а так – лес кормил. Стукнуло пятнадцать – удрал из дому. Болтался где мог. Грузчиком работал, матросом на суперкатерах. Поступил в Высшую школу навигаторов: здоровье у меня – дай Бог, а учиться любил. Я тогда даже и не собирался пилотом стать: форма прельстила. Знаете, серебро, шнуры, аксельбанты – блеск и нищета, одним словом. А потом увлекся. Кончил с отличием, диплом выдали. Распределили на Луну. Пять лет отлетал – год отпуска. Еще пять лет – еще год. Вот он-то у меня впереди…

– Думаете, мне хочется слушать эту мякину?

– А вы спрашивайте сами. И мне легче будет ориентироваться, да и вам веселее. Все-таки общение, живой разговор.

– Живой разговор, говорите? Хорошее предложение. А не страшно?

– Шутки шутками, а все же ускорим процедуру. – Я выпрямился в кресле. – Сами понимаете, удовольствия она не доставляет.

– Я бы удивился, если б доставляла, – засмеялся Тейлор и сказал строго: – Вопросов будет много. Где отец?

– Умер семь лет назад. В прошлый отпуск видел его могилу. Тетка похоронена там же.

– Значит, одинок?

– Выходит, так.

– Привыкли?

– Имеете в виду работу? Пожалуй, Луна – единственное место, где в охотку работаешь, иначе сопьешься или сойдешь с ума. Вот и работал, как проклятый, от сна до сна.

– Ваши рейсы?

– Луна-СВК – Луна-главная – исследовательские станции в кратерах.

– Часто бывали в порту Луна-СВК?

– Редко: рейсы не те. У меня был грузовой катер: продовольствие, оборудование, иногда попутчики.

Честно говоря, не понимаю: что он хочет узнать? Что я не Лайк? Это проверялось уже не раз после аварии. Все чисто и нуль в остатке – данные проверки у него есть. Скорее бы добрался до аварии и отпустил меня…

– Насколько я знаю, вы недолетали положенных для отпуска пяти лет?

– Трех месяцев не хватило.

– Почему?

Добрались наконец. Выдержка, Лайк, выдержка: ты чист, как метеоритный экран твоего катера. Твоего бывшего катера.

– Расследование аварии.

– Что за авария? Попрошу подробнее.

– Можно и подробнее. В ночном рейсе на линии Луна-главная – Седьмая станция взорвался боковой реактор. Взрыв повредил рацию и автоматический пеленг. Свободный поиск там невозможен: ночная сторона и нагромождение обломков скал. Пришлось выбираться на своих двоих. У меня был с собой аварийный запас кислорода на двое суток. Но, видимо, где-то в баллонах произошла утечка, и я сдох через тридцать часов.

– Сдох? Не понимаю.

Я усмехнулся:

– Жаргон. Кислородная смерть.

Теперь усмехнулся Тейлор:

– Надеюсь, передо мной не труп.

– Можете потрогать: живой. Меня вытащили гольты. Поисковая группа.

– Ракета?

– Луноход. Ставили метеоритные буи. На меня натолкнулись случайно.

– Куда они вас доставили?

– К себе на станцию. Это в пятистах километрах от нашей «Полетты».

– Как долго вы пробыли у них?

– Часов шесть. За мной прислали катер с «Полетты». Сам Альперт изволил прибыть.

– Вы его хорошо знали?

– Не особенно. Что может быть общего у простого пилота с ведущим астрономом Луны-СВК?

– И все-таки за вами прилетел именно он.

– Вы не хуже меня знаете, что все это показуха.

Тейлор насторожился, это видно по его глазам: сощурились, спрятались за ресничками. Сейчас выстрелит…

– Забота о человеке, по-вашему, показуха? Твой выстрел, Лайк. Не промахнись.

– Не разводите демагогии: если бы я тогда мог двигаться, я бы тоже воспользовался неожиданной возможностью посмотреть на чужие секреты. А станция астрономическая, Альперт увидел больше любого спасателя из санитарной службы. Это нужно Системе, а значит, и Альперту, и мне, и вам. Вот почему за мной прилетел тот, кто в данном случае оказался полезнее. И вы это прекрасно понимаете.

Тейлор засмеялся неожиданно весело и заразительно.

– А вы хитрец, приятель. У вас на все готов ответ.

– Естественно: меня подозревают.

– В чем?

Клюнул окунек, заглотнул наживку – подался вперед, весь – ожидание. Теперь мысленно поводить, не подсекать сразу.

– Трудно предположить… Все-таки пять часов у гольтов, мало ли что могло случиться. – Я размышлял вслух. – Во-первых, я был без сознания, вернее, в сознании, но смутном, все расплывчато, не резко, звук почти не доходит – вата в ушах или звукопротектор. Помню, что меня несли, потом – люди в белых халатах, что они могли со мной сделать? Боли не было, скорее приятное ощущение: какой-то вибромассаж и запах – легкий-легкий, цветочный, как на клеверном лугу…

Я взглянул на Тейлора: откинулся в кресле, глазки закрыл, словно не слушает. Но вот я умолк, и он сразу «очнулся»:

– Это – самое интересное из того, что вы мне сегодня наговорили. Продолжайте.

– Дайте вспомнить. Все-таки времени-то сколько прошло…

Кто считал это время? Оно тянулось долго, бесконечно долго. Полгода назад или раньше, когда я только-только вернулся с задания, меня вызвал генерал Дибитц.

Обычная обстановка, обычный разговор…

– Отдыха не будет.

– Я не устал.

– Тем лучше.

– Что-нибудь сложное?

– Скажи, невероятное.

– Почему я?

– Мы просчитали пять вариантов. Твой оптимален. От успеха операции зависит слишком многое. А с планом ты познакомишься. Время у тебя будет.

Что ж, у меня было время – текучее, липкое. Время ожидания опасности – самое долгое время в мире. Парадокс: времени много, и его не хватало. Мы и так затянули с первым шагом – с подменой. Двойник был найден давно: пилот Чабби Лайк – отличный парень, немного суховат, но это к лучшему – меньше близких знакомств. Мы были похожи, как два близнеца, родная мама не отличит. Впрочем, насчет родной мамы я, конечно, загнул, у нее всегда найдется с десяток способов различить сыновей: родинки, форма ногтей, походка, характерные жесты – всего не перечислишь. А у нас с Лайком было гораздо больше этих отличий, начиная с веса и кончая привычками. Ну, что касается веса – болезнь его не прибавляет, а после аварии я довольно долго провалялся в постели. А привычки?.. Я о них знал, оставалось только привыкнуть к ним. И это не каламбур, я действительно вживался в привычки Лайка – его вкусы, его манеру говорить, улыбаться широко и белозубо, ни с того ни с сего умолкать, уходить в себя. Думаю, что с этой задачей я справился неплохо. Лайк был золотом для меня: на Планете у него нет друзей, только случайные знакомые, которых за минувшие пять лет он и сам основательно подзабыл. Все это подтвердила его память, перемещенная в мою черепную коробку за три с половиной часа на операционном столе – в тот день, после аварии его катера.

Аварию устроили наши люди, и не их вина, что пилот пострадал больше, чем нам хотелось. Такой уж парень этот Лайк: всегда лез в самое пекло, даже когда не требовалось. Смешно, но и в этом мы похожи. Его увезли со станции сразу после перезаписи. Он выкарабкался, конечно: в наш век медицина почти всесильна…

Тейлор перелистал странички моего «дела».

– Состояние у вас было не из лучших. Не смертельное, конечно, не преувеличивайте. Да и без сознания вы были всего лишь сутки – не так уж много.

– Мне хватило. Так сказать, на всю жизнь. С Луной покончено.

– Чем же собираетесь заняться?

– Отдыхать.

– Вы это уже говорили.

– В баре? Так я не вам это говорил, а какому-то фермеру, приехавшему поглазеть на ракеты. Откуда я знал, что он контрразведчик?

Тейлор усмехнулся:

– Спасибо за комплимент. Значит, я похож на этакого недотепу фермера?

– Похож, – чистосердечно признался я.

– Вы тоже похожи… – Он помялся.

– На фермера?

– Все-таки на пилота Лайка.

Я решил, что пора кончать затянувшуюся комедию. Пилот Лайк не привык к церемониям.

– Короче говоря, долго мы еще будем играть в подозрения? Я бы хотел закончить свидание.

Тейлор открыл ящик стола и протянул мой паспорт.

– Вы свободны. Простите, что задержал: мне просто хотелось поближе познакомиться.

– Рад был удовлетворить ваше желание. – Я встал. – Можно идти?

– Конечно. – Тейлор усмехнулся и подмигнул. – Все-таки надеюсь, что мы еще встретимся.

Глава 3

в которой появляется Мак-Брайт

Далее все прошло благополучно. Автомат выбросил мой кофр незамедлительно – я только сунул в щель жетон с номером. Проверка документов тоже прошла без волокиты – таможенник изучил печать на паспорте и, козырнув, пропустил через турникет на движущуюся ленту тротуара, которая и донесла меня до станции монорельса.

Я помнил – опять помнил! – что скорость поезда не позволяет глядеть в окно – устают глаза, но все-таки не закрыл его шторкой телеэкрана. Меня мало волновали новости дня: кто-то куда-то приехал, кто-то кого-то встретил, кто-то что-то подписал – все это пестрой громкоголосицей долетало до меня из соседних купе – вагон был почти пуст. Только вкресле напротив спал – или делал вид, что спит, – высокий, длинноногий субъект лет под пятьдесят, что-нибудь вроде коммивояжера, человека вечной профессии, которая сохранилась еще с незапамятных времен и ничуть не думает уступать позиций в наш суетливый век автоматических распределителей.

Монорельс не подвозил к самому городу: труба-вагон плавно затормозила, за окном возникла бетонная стена станции с яркими пятнами реклам, и голос дикторши сообщил:

– Конечная станция – пятьсот девятый квартал. Отсюда в город вы сможете добраться на аэробусах или на электролях. С благополучным прибытием.

Мысленно поблагодарив невидимую девушку, я все-таки пожалел, что не взял электроль сразу у вокзала: дороговато, конечно, но пилоту в отпуске позволительна такая пустяковая роскошь. Я спустился по эскалатору на широкую и безлюдную площадь (рабочая окраина города, люди давно на заводах или в офисах, а для хозяек еще рановато) и пошел к стоянке электролей, машинально отметив, что большинство пассажиров монорельса предпочли аэробус-омнибус на воздушной подушке – пусть дольше, зато дешевле. Мой длинноногий спутник-визави тоже поплелся туда. Тем лучше, а то я стал было сомневаться в крепости его сна в вагоне.

Обменяв в кассе денежную бумажку на груду жетонов, я опустил их один за другим в щель на приборной панели машины и включил зажигание. Электроль – прекрасная штука, если к тому же хорошо его водить. А я отлично его водил: научили в свое время. Чему меня только не научили! Я вывел его со стоянки, развернулся на площади и нырнул в туннель, который доставил меня на широкую – идеальное покрытие! – магистраль, протянутую прямо по крышам домов. Где-то внизу город жил своей «пешей» жизнью, а здесь, на двухсотметровой высоте, царствовала скорость – всесильная госпожа нашего времени: «Пользуйтесь электролями – они сэкономят вам кучу времени!», «Драг-сода – удобно, дешево, быстро!», «Автоматы Стриббинса – делайте свое время», «Самый быстрый сон – сомниферы Пенна!». Быстро, все быстро: быстро есть, быстро передвигаться, быстро спать, быстро жить, не успеешь оглянуться – поезд уйдет, и ты останешься один на пустой станции, догоняй, пытайся – где там!

Я бросил электроль в центре города, где среди множества световых табло разглядел нужное – Мил-тон-отель. Скоростной лифт доставил меня вниз, и я вышел на широкую улицу – в пеструю толпу, в разноголосицу, в суету и спешку, растворился в ней, потерялся – попробуй найди.

Отель я разыскал быстро: мигающий неон вывески украшал стеклянные двери под бетонным козырьком, а швейцар довершал впечатление благополучия и респектабельности, которое должно было ошеломить восторженного провинциала, не приученного к мягким коврам, таинственному полумраку в просторном холле, светомузыке на белой стене и королю-портье, вручившему мне ключ от царских палат в две комнаты на тридцать втором этаже.

Не знаю, как царь, но я своими палатами остался доволен: стандартные удобства, в меру микрофонов – в приемнике и в настольной лампе, хитрое кнопочное устройство, вызывающее горничную или официанта, включающее телевизор и часы и меняющее цвет оконных стекол – от белого до темно-синего.

Я сделал окно розовым, достал из чемодана заглушки, блокировал микрофоны и пошел в душ.

Не помню, сколько я там плескался – не отмечал времени, – но, должно быть, не менее получаса, потому что, когда вошел в комнату, в пепельнице на журнальном столике лежало четыре окурка. В кресле у окна сидел человек и с усмешкой смотрел на меня. Я узнал его: это был тот самый длинноногий субъект из поезда, мой спутник-соня, безобиднейший из безобидных – ах я кретин, просмотрел-таки слежку…

– Ошибаетесь: я не следил за вами.

– Вы еще и мысли умеете читать? – полюбопытствовал я. – А не только открывать чужие замки?

– Здешний замок любой мальчишка откроет – наука нехитрая. – Он широко улыбнулся, обнажив два ряда ослепительно белых зубов – вставные, что ли? – А ваши мысли угадать нетрудно: вряд ли вы не заметили меня в поезде.

Я уже внутренне обрадовался: шпагу в руку – и на дорожку, мой выпад, господа!

– Чему обязан?

– Бросьте, Лайк, я не провокатор и не ищейка. «Новости» за семнадцатое апреля вы не сможете получить в «Семи футах». Энтони провалился, Линнет не знала об этом. Его взяли вчера люди Бигля. Слышали о таком?

О Бигле я, конечно, слышал: один из столпов безопасности. Системы, контроль над снами и всякое такое. Сволочь, не лучше Тейлора. Энтони провалился – Бигль знает свое дело, – это сильно осложняет обстановку: я теряю явку. А тип в кресле и вправду телепат, словно подслушивает мысли.

– Я знал о вашем прибытии и вел вас от космодрома, боялся слежки.

– Почему же не предупредили Линнет? – Я уже почти верил этому усталому человеку – лет под пятьдесят, мешки под глазами, седина, – но все же старался задать вопрос побезобиднее: если он знает пароль, бармена из «Семи футов» и Линнет, то я ничем не рискую, если покручусь вокруг этих сведений.

– Я предупредил ее, но вы уже были в таможне.

– А зачем такая таинственность? Почему мы не могли поговорить в вагоне?

– Вы любите рисковать? Я – нет.

– Кто же вы? Мне надоела эта игра в вопросник.

– Лишних вопросов больше не будет. Я не Тейлор. А мое имя Мак-Брайт. Для друзей просто Джеффри. Профессия – коммивояжер. И еще я ваш связной.

– С кем?

– Со сламом.

Я сделал вид, что не понял.

– С чем это едят?

Мак-Брайт снова засмеялся. Что его так веселило?

– С чем едят? С лазерами. С пистолетами. С листовками. На любой вкус приправа…

Что ж, понятно: сопротивление или подполье, здесь это называется сламом, я знал о нем. У Центра есть свои люди в здешнем сламе. Быть может, Мак-Брайт – один из них: я не любопытен, а мне не сочли нужным сообщить координаты агентов. Правда, шеф говорил о человеке, который, быть может, – он подчеркнул осторожное «быть может» – появится, но потом, позже, когда я акклиматизируюсь в этом раю. А если «позже» уже наступило? Энтони арестовали, явка провалена, и осторожное «быть может» превращается в железное – «непременно».

А раз так, то Мак-Брайт и есть тот самый незнакомец, «приходящий позже». Я уже мог не ломать комедию.

– Вы явились вовремя: я совсем было нацелился в этот проклятый бар.

– А вы сходите туда: прекрасный бар, рекомендую. Вкусно кормят – без всякой химии, гипномузыка. Сходите, сходите, лучшего места для первого вечера не придумаешь. И Линнет захватите: будет с кем танцевать.

– Вы думаете, они сняли слежку?

– Они ее и не ставили. Бедняга Энтони погорел буквально во сне: не терпел сомниферы.

– Значит, бар чист?

– Наконец дошло! Чист, чист, как напиток, который вам сегодня там подадут. Выпейте его за мое здоровье. – Он встал, высокий, сутуловатый, по-прежнему улыбающийся (интересно, будет ли у меня когда-нибудь такая же выдержка?). – Мне пора, не провожайте, не надо, чтоб нас видели вместе. – И уже у двери обернулся, сказал вполголоса: – Меня не ищите, я сам вас найду, когда будет нужно. Линнет скажите только, что я был у вас.

– Некто без фамилии?

– Я же назвался: Джеффри Мак-Брайт. Конспирация – хорошая штука, но Линнет меня знает. И еще вы теперь. Поняли?

Я понял, все понял. Или, вернее, почти все. И, главное, я не один здесь: за спиной у меня Мак-Брайт, видимо, разведчик высокого класса. За спиной у меня Линнет: я ей позвоню сейчас, договорюсь о встрече. За спиной у меня слам…

Что знал я об этой организации? Вероятно, больше, чем заправилы Системы. Да и не знают они ничего, разве только что слам существует. А где, кто, когда, с кем – рады бы изведать, да в коленках слабы; систему конспирации в сламе хоть в учебнике описывай, если будет когда-нибудь такой учебник. Есть, конечно, и провалы – ни одно действующее подполье от этого не застраховано, – но проваливаются люди – пятерки, десятки, сотни, наконец, а слам живет, борется, растет.

Кто они? Красные? Нет, это слово давно стало пугалом в Системе Всеобщего Контроля. Не для властей – увы – для обывателя, который барабанит свои шесть часов на службе, жует химию и запивает химией, смотрит по телевизору мелодрамки, а по ночам видит сны, подсказанные Каталогом.

Официальная пропаганда медленно, но верно делала свое черное дело. Старыми методами? А зачем их отменять, если они по-прежнему действенны. Красные хотят сделать все общим, отобрать у бедного труженика домик, жену, дочку, телевизор, машину? Хотят, хотят! Так опасайтесь их, кидайте в них камни, они ваши враги! Партия давно уже ушла в подполье, но решение объединить всех недовольных в одной организации пришло не сразу. Оно встречало сопротивление даже у тех, кто понимал: при существующем режиме тотального террора и сыска не выжить даже в подполье. И партия сплотила в трущобах, в сламе сотни тысяч людей, которые боролись за свободу и счастье, за право жить и работать по-человечески.

Великая штука – равновесие, конечно, устойчивое равновесие: шар в лунке – старый пример из учебника физики.

Две глыбы – две системы, и живут люди… Устойчивое равновесие? Вздор, оно неустойчиво, пока существуют ложь и насилие, пока жизнь человека в Системе Всеобщего Контроля – ах, процветание, ах, земной рай! – не человеческая жизнь.

Вот почему существует слам. Вот почему слам силен. Вот почему он так страшен хозяевам Системы. Вот почему он непобедим, и побеждает, и победит. И еще: вот почему я здесь.

Я плохо знаю структуру слама: вероятно, потом Мак-Брайт, или Линнет, или кто-то еще познакомит меня с ней, если понадобится. Опять это «если понадобится». Я не любопытен – меня так учили. Я не заглядываю в чужие окна, если это не входит в мои обязанности. А что входит в мои обязанности?

Я протянул руку к видеофону и вызвал справочную.

– Космовокзал, телефон газетного киоска, первый этаж.

На экране загорелись цифры, и я мгновенно перевел на них набор запоминающего устройства. Когда на экране появилось недовольно-удивленное лицо Линнет, я сказал игриво и нагло – ну как еще может говорить с девчонкой старый космический волк:

– Привет, девочка! Узнаешь?

Она улыбнулась:

– Что-то припоминаю…

– Могу напомнить подробности знакомства. Скажем, сегодня в семь?

Она помялась, жеманница:

– Я не уверена… Ну, если ненадолго…

– Надолго, ненадолго – разберемся после. В семь у «Семифутового»…

И, только выключив видео, подумал, что каламбур получился дурацким, если принять во внимание все сказанное Мак-Брайтом.

Глава 4

в которой не только танцуют

Бар «Семь футов под килем» я давно и прочно знал по кинолентам, прокрученным еще в Центре, но все же он поразил меня, как и рассчитывали его хозяева: неоновая девица над входом, разбрасывающая искры по нагретому асфальту, была ошеломительна. Линнет я ждать не стал, прошел сквозь светящиеся нити – оптический обман честных трудящихся! – и уверенно остановился у входа в огромный зал-раковину: не спеши, Лайк, не ищи никого, пусть тебя ищут, сегодня хозяин ты, у тебя деньги, у тебя слава, подожди секунду, вот уже торопится к тебе некто безликий и напомаженный, во фраке и белой бабочке – пингвин, да и только.

– Вы один? – Легкий поклон, скрытое любопытство во взгляде: сколько стоит этот клиент?

– Со мной дама. Столик на двоих и подальше от шума, – небрежно и изысканно, ленивым тоном – можно не бояться переиграть.

– Прошу вас. – Лавируем между столиками. – Этот устроит?

– Вполне. Мое имя – Лайк. Когда придет дама – проводите.

Я поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги и посмотрел на вход. Наверно, зря я это сделал, потому что шок оказался для меня слишком сильным. У входа в зал стояла в искрящемся платье красавица. Куда исчезла мальчишеская челка – на голове нечто немыслимое в виде башни. Минутой позже она уже сидела за моим столиком и говорила капризным голосом лысому официанту:

– Два обычных, Клей, два холода. Только без искры.

Я постепенно вернулся в нормальное состояние и смог критически оглядеть соседку.

– Я вижу, вы любопытны, Лайк. Задавайте вопросы – отвечу. Сколько их у вас?

– Всего три, прелестница. Во-первых, откуда вас здесь знают? Во-вторых, что это за галиматью вы несли официанту? В-третьих, как киоскерша Линнет превратилась в снежную королеву?

Линнет засмеялась, и сразу же ее «снежная неприступность» растаяла: улыбка была совсем не королевской – обычной, милой, земной.

– С вашего позволения, я начну с третьего: я ни в кого не превращалась. Просто время такое, что королевы – даже снежные – вынуждены работать киоскершами: жить-то надо. Во-вторых, если вы у себя на Луне превратились в отшельника, который не знает даже земных напитков, то нечего валить на меня: эта «галиматья» вкусна и полезна, сейчас сами оцените. А вот откуда меня здесь знают?.. – Она опять улыбнулась, теперь загадочно и холодно. – Всему свое время, Лайк, всему свой черед: узнаете и это…

– Ладно, я не тороплюсь, – протянул я, наблюдая за тем, как пингвин во фраке расставлял у нас на столе немыслимые изогнутые бокалы с чем-то синим, золотым, розовым, крайне аппетитным, пожелал нам приятного вечера и исчез, а Линнет, даже не взглянув на него, спросила деловито:

– С чего начнем?

И я бухнул с размаху:

– Со слама?

А Линнет даже бровью не повела, улыбнулась, сказала:

– Советую золотой – бодрит. А потом остальные – вечер долгий…

Она пошарила рукой под столом, щелкнула чем-то, скривилась болезненно – палец прищемила? – кинула в черную сумочку какой-то кубик и уж совсем по-детски сунула палец в рот.

– Больно? – спросил я сочувственно.

И получил ответ:

– Вы кретин, розовый, довольный, ничем не прикрытый. Думаете, что вы еще на Луне, а вокруг скалы и кратеры? Напрасно. Здесь все кишмя кишит микрофонами – от нашего столика до лысины официанта, а вы преспокойно задаете вопросы, от которых у «слухачей» волосы дыбом становятся. Словом, я выключила микрофон.

– Но не хватятся ли его наши друзья?

– Не хватятся. У них на схеме этот столик пуст – не обслуживается или посетителей нет. А будем уходить, вернем игрушку на место.

Я счел объяснения исчерпывающими и попробовал золотой напиток: по вкусу он походил на мед. Но у этого золотого пойла была и своя особенность: оно не пьянило, а скорее бодрило, как стимулятор, поощряя к светской беседе.

Но светской беседы не получилось.

– Отвечу сразу на все предполагающиеся вопросы, – сказала Линнет. – Я и Мак-Брайт связываем вас со сламом, ориентируем и поддерживаем вас. Кроме Мак-Брайта, вас знает еще Первый, единственный из Большой Десятки, поставленный в известность о пилоте Лайке. Если вас не проинструктировали, поясню: Большая Десятка – это руководство слама, а Первый – глава Десятки.

– Вы знакомы с ним?

– Что вы! – Она возмутилась. – Ни с кем из Десятки. Я связана только с Мак-Брайтом и со своими агентами.

– У вас они есть?

– Конечно. Их десять.

Так я и думал. А у этих десяти свои десятки. Старая и верная система – щупальца с единым мозгом-руководством.

– Посмотрите внимательно, – вдруг сказала Линнет, – кто вошел в зал.

Я посмотрел внимательно, потом очень внимательно и все равно ничего особенного не заметил. Вошла, вернее, ввалилась, компания – человек десять – пьяная, орущая, молодая, лохматая, пестрая и еще сто эпитетов, и все подойдут.

– Кто они?

– Высокий в синем свитере, видите, рукой кому-то машет, – Факетти-младший. Вам это имя ничего не говорит?

Мне это имя кое-что говорило. Я бы даже сказал, что оно кричало: внимание, Лайк, действие начинается, скоро твой выход!

И сразу же компания у стойки бара распалась для меня на составные части, как детская пирамида, – цветные кольца на стержне. А стержнем был Факетти-младший – парень-гвоздь, душа общества, рост под два метра, глаза серые, двадцать шесть лет от роду, занимается плаванием, кончил Тринити-колледж, не работает, много пьет, репутация странноватая: кому нравится, кому нет. Откуда сведения? Откуда сведения. Я принес их в клюве и приберегал на всякий случай. Вот он, случай.

– Позвольте вас пригласить…

К столику подходит парень из компании Факетти: медно-красная морда, честно говоря, не урод, волосы длинные, прямые, как пишут в книгах, «цвета воронова крыла», перехвачены черной лентой, нос с горбинкой, черно-белое пончо на широких плечах.

– Спасибо, я не танцую.

– Что так?

– Устала.

– Так идемте к нам – у нас весело, усталость пройдет.

Как будто меня не существует: даже не взглянул в мою сторону. А Линнет волнуется, ждет моей реакции. Пора?

– Послушайте, приятель, как у вас со зрением?

– Что-что? – Полное недоумение.

– Разве вы не заметили, что дама не одна?

Ах, какая улыбка: тридцать два снежных зуба, и все свои!

– Кажется, вы меня прогоняете, так я понял?

– Вы сообразительны…

Наверное, я что-то еще хотел сказать, но не успел: он рванулся вперед, схватил меня за ворот, резко поднял с кресла – ну и силища! – прошипел, не разжимая губ:

– Сейчас ты пожалеешь о сказанном…

– Уймись, силач, – бросил я равнодушно.

Но он не внял голосу разума. Коротко размахнулся, ребром ладони – отработанный жест – ударил меня по шее. То есть ему хотелось по шее, но я увернулся, и удар пришелся в плечо. Мне стало больно, и я озверел. Я всегда зверею, когда мне больно. Он по-прежнему держал меня за пиджак, и я снизу ударил его по руке – под локоть. Он охнул и разжал руку. Я тут же схватил ее, рванул на себя, коленом – в живот, ладонью с размаху – как хотел он сам, он шлепнулся пыльным мешком у стола – отдохни, дружок.

– Что случилось? В чем дело?

Два вопроса прозвучали одновременно. Первый задал Факетти, второй – его приятель. А позади стоял гангстер-метрдотель, но вопросов не задавал: то ли стеснялся Линнет, то ли хотел посмотреть, что будет дальше.

Я вежливо поклонился любознательным молодым людям и столь же вежливо объяснил ситуацию:

– Ваш друг, к моему великому сожалению, сначала оскорбил даму, а потом и меня. Я не люблю, когда меня хватают за пиджак и дергают из-за стола, а он почему-то не захотел поступить иначе.

– Похоже на Дикого, – засмеялся Факетти, и я подумал, что он, вероятно, симпатичный и неглупый парень. – Не обижайтесь на моего друга: он слишком горяч. Давайте согласимся, что инцидент исчерпан.

Что ж, если не считать еще не пришедшего в сознание Дикого, то инцидент был действительно исчерпан: ни у Линнет, ни у меня претензий к Факетти не было. А Дикого, по-видимому, никто не жалел: его взяли под руки и поволокли к выходу.

– Вы этого хотели? – спросила Линнет. Видимо, она не любила драк.

Не знаю, хотел ли я именно этого, но дело, как говорится, сделано: Факетти меня запомнил. Теперь остается еще один шаг – напомнить ему о себе. Только вот как напомнить?

– Слушайте, Линнет, – сказал я. – Пусть ваши ребята последят за сынком: куда он ходит, как передвигается, какая у него программа на каждый день. И второе: я не хочу подвергать вас излишнему риску. Короче говоря, мне еще нужен связной, шустрый и понятливый парнишка.

Линнет ответила не задумываясь:

– Везет вам, Лайк. Есть такой парнишка. И понятливый и шустрый. Зовут его Ли.

– Пусть придет ко мне послезавтра в девять утра. Успеет?

– Успеет.

– Я назову ему место встречи, а вы приготовите сведения о Факетти. Договорились?.. Тогда продолжим веселье.

И весь остаток вечера я доказывал ей словом и делом, что она не зря пошла со мной в этот «семифутовый» кабак.