Электронная библиотека » Сергей Абрамов » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Летная погода"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 16:53


Автор книги: Сергей Абрамов


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Глава одиннадцатая

Максим Каринцев, освободившийся наконец от дел, радостно помчался в Дом моделей к Марине Цветковой. Здесь его знали и без вопросов пропустили в зал художников-модельеров.

– Явление первое: те же и Максим Каринцев, – отметила Марина без особого удивления. – Что означает сие вторжение без звонка и без оправданий? Целую неделю к тебе не могла дозвониться: сказали, что ты живешь в институте и не подходишь ни на какие звонки.

– Разве тебе не объяснили? Я же просил.

– Твои мальчики не очень внимательны. Хорошо, что я догадлива и не сошла с ума.

– Сегодня первый день свободы, – несколько смущенно пояснил Максим. – Начальный опыт удался. Общая радость.

– Водородную бомбу открыл?

– Кое-что другое. Будем радоваться вместе.

– Как?

– Поехали на бега. Хочу посмотреть на лошадок.

Марина нерешительно взглянула на лежащий перед ней карандашный набросок платья.

– У меня эскиз еще не закончен. Лучше порадуемся у меня дома. После бегов. В ресторане не задерживайся. Поужинаем вместе. Кстати, милиция два раза допрашивала меня о твоей карточке.

– Не понимаю. О какой карточке?

– Которую нашли в кармане убитого конюха.

Максим непонимающе заморгал глазами.

– Какого конюха? И почему убитого?

– Понятия не имею, – пожала плечами Марина. – Сначала меня допрашивал один следователь, потом приехал другой. И оба спрашивали об одном и том же. У какого-то конюха с бегов, кем-то убитого, почему-то нашли в кармане твою фотокарточку.

Максим понял:

– Должно быть, у Ефима, который программы мне размечал. Я ее и подарил ему вместе с четвертной с выигрыша. А где он убит? В конюшне?

– Не знаю.

– Лошадь убила?

– Нет, кажется. Судя по разговору со следователем, человек. Его-то и разыскивают.

– А тебя почему допрашивали?

– Потому что я с тобой знакома. Твоя ведь карточка.

– Все узнаю у Зойки. Она, конечно, в курсе, – сказал Максим.

* * *

На ипподром Максим прибыл уже в разгар состязаний. Оживление на трибунах достигло своего апогея, в холле центральной трибуны шла обычная суета, в ресторанном зале то и дело освобождались и занимались столики. На противоположном табло за кругом показывались уже немалые выдачи, в ложах и на открытых площадках толкались завсегдатаи. Максим приметил знакомые фигуры известных журналистов, художников, актеров. Зою он нашел в кассе.

– Давно не виделись, Максим, – обрадовалась она, – поспеши: немногие, но знающие разыгрывают шестую. Не упусти. Есть смысл рискнуть. Крупно играют.

– Кого?

– Лебядкина на Ласточке. Шанс есть.

– Пропущу. Меня вот что интересует. Что с Колосковым?

– Ничего. Похоронили.

– Я же ни черта не знаю. Что произошло?

– А что с людьми происходит, когда их убивают? Помер.

– На ипподроме убили?

– Нет. Где-то в лесу.

– За что? И кому это понадобилось?

– Не знаю. Милиция ищет. Мне твою карточку показывали, что у него в кармане нашли. Я назвала тебя. Не подвела?

– Не говори глупостей. Я ее сам ему подарил. Здесь кто-нибудь что-нибудь знает?

– Не информирована. Спроси у Плешина. Он свободен сегодня. Посмотри в членской.

Максим прошел по трибунам, заглянул в конюшни. Плешина он нашел в тренотделении. В это время Володька как раз привел Огонька с тренпробежки в конюшню.

– Я ничего не знаю, товарищи, – сказал Максим. – Когда я отсутствовал, к вам беда пришла. Ефима убили. Кто? Где?

– Ножом в спину. В лесу каком-то. А кто – неизвестно, – проговорил Володька. – Говорят, до сих пор ищут.

– Я со следователем встречался, – прибавил Плешин. – Человек умный, опытный, знающий. Он все о знакомствах Ефима спрашивал. А какие у того знакомства? Программки разметить или о лошадях поговорить. Я тут одно вспомнил, только, дурак, следователю не сказал. В последнее время Ефим боялся кого-то. Запираться стал на ночь. Двойной замок заказал. Я и внимания не обращал: чудит, мол, старик что-то. А он не раз, как зайдешь к нему вечером, вроде бы испуганно спрашивал: не ходил ли, мол, кто-то у двери или под окнами? Значит, был такой, кто мог на Ефима озлобиться.

Ничего больше от друзей Максим не узнал. Вернулся к Зое удрученный, почти с физической болью в сердце.

– Разметить программку? – предложила она.

– Зачем? Я лошадей лучше тебя знаю.

– Я с зоотехником советовалась, на кого он сегодня рассчитывает.

– Не буду играть. Расстроило меня это убийство. Бессмысленное и обидное. Такого мастера потерять!

– Найдут другого, – зевнула Зоя. – Погоди, не уходи. Почему пропадал так долго? Как успехи?

– Успехи есть, но не для информации.

– А для банкета?

Максим вздернул брови: рано еще о банкетах думать. И есть ли у него такое право на славословие в свою честь. Нечестно даже подумать об этом. Но ответил рассеянно и нехотя:

– Слишком много народу придет. Не банкет, а бал.

– А если просто суарэ интим? Для меня и Маринки.

– Для троих можно.

– Плюс Динни, – осторожная нотка просьбы озвучила реплику Зои.

Максим поморщился:

– Я почти не знаю Хэммета. Шапочное знакомство.

– Для меня близкое.

– Тогда где-нибудь в ресторане. Лучше за городом. И в обеденное время, когда народу поменьше. Скажем, в Архангельском. Организуй. Ты это умеешь. И не спеши. Дотяни хоть до воскресенья.

* * *

Максим и Марина ждали машину у Дома моделей. Зоя звонила, что они приедут с европейской точностью к четырнадцати ноль-ноль.

– Я не спросила ее, какая у них машина, – сказала Марина. – А если это будет машина Хэммета?

– Какая разница, – пожал плечами Максим, – поедем на той, какая прибудет. Два места в каждой современной машине найдутся.

– Я бы не поехала на твоем месте на посольской машине. Не боишься осложнений?

– Поехать на посольской машине еще не означает, что я продал Пентагону свое открытие.

– Но повод для сплетен бесспорный.

– А я плевал на все сплетни. Пусть сплетничают, если нравится…

Зоя с американцем приехали на такси. Хэммет вышел из машины, поздоровался и сказал не без намека:

– Я нарочно заказал такси, чтобы не стеснять вас машиной с дипломатическим номером. Зоя с водителем, а мы втроем потеснимся, потерпим. Как говорит русская поговорка, в тесноте, но не в обиде.

– Да не в обиде, – поправил Максим. – Речевая замена союза «но».

– Я до сих пор не знаю русской грамматики, – с извинительной ноткой произнес Хэммет.

Когда стояли на разворот, Зоя, обернувшись к сидевшим сзади, сказала:

– Едем в Архангельское. Столик уже заказан. Будет медвежатина, Кстати, предупреждаю: ни Максиму, ни Динни платить не придется. Динни гость, Максим герой дня, а мы с Мариной хозяева. Все решено, возражения не принимаются.

– Решено так решено, – усмехнулся Максим, – возражаю лишь против «героя дня». Термин неопределенный, незаслуженный и лишенный всякого смысла.

– Имеется в виду неоткровенная информация о неких успехах в физике.

– Поздравляю, – обаятельно улыбнулся Хэммет, протягивая руку.

– Нет, уж увольте, – отмахнулся Максим. – По физике у меня была тройка, даже до трех с плюсом не дотянулся. Поздравлять не с чем.

– Ну что ж, – подарил Хэммет собеседникам еще одну из своих улыбок, – поговорим тогда о дружбе народов. Место для застольной беседы уже совсем близко.

Он язвит или дурачится, подумал Максим. А впрочем, о чем же им говорить о Хэмметом? О международных событиях? Но у обоих, вероятно, совсем различная оценка этих событий. О науке? Едва ли такой разговор годится для ресторанной беседы. О литературе? Наверное, Хэммет опять будет восторгаться Достоевским и Чеховым, как он это уже сделал на их первой встрече на каком-то научном банкете. Причем оказалось, что Чехова он знает только по «Трем сестрам», а с прозой его, как он сам признался, «увы, незнаком». Зато он тотчас же упомянул Замятина и Булгакова, чем сразу привлек внимание своих русских собеседников. Нет, тут Максим повторяться не будет. Но ведь надо же говорить о чем-то с этим обрусевшим американцем. Стоп, Максим! Определение неточное. Хэммет американец не обрусевший, а просто хорошо говорящий по-русски, как дельно подготовленный советолог. Об этом он рассуждать не будет: специально выдрессирован для обаяния и привлечения русских сердец. Интересно, что же он напишет, вернувшись в Штаты, подумал Максим, уже направляясь вместе со спутниками через ресторанный зал на веранду, где их ожидал специально выбранный Зоей в тенистом уголке накрытый столик. Здесь было уютно, не по-ресторанному тихо: оркестр начинал свою работу только вечером.

Хэммет огляделся кругом – на кустовую поросль, на расходящиеся лесные лужайки, на оранжевый от солнца песок дорожек.

– Чудесные у вас окраины! – воскликнул он.

– Не все, – заметил Максим. – Вспомните фильм «С легким паром».

Посмеялись.

– У однообразия вашей архитектурной новизны есть свое оправдание, – сказал Хэммет. – Вы ухитрились освободить от ада коммунальных квартир, я не подсчитывал – сколько, но, вероятно, миллионы московских жителей. Я не поклонник вашего планового хозяйства, но оно дает вам возможность бросать любые суммы на самую нужную отрасль промышленности.

– Вы и при капиталистическом строе ухитряетесь делать то же самое, – не без лукавства откликнулся Максим. – На сколько миллиардов вы подняли свой годичный военный бюджет?

– Хватит политики, Максим, – поморщилась Марина.

– Ну, будем, как американцы, за обедом говорить о погоде.

– Вы ошибаетесь, Максим, – поправил Хэммет. – О погоде за столом обычно говорят англичане. Есть тысячи тем, мадемуазель Марина. Например, искусство. Ваше искусство. Живопись. Скажем, ваш любимый художник? Называем только мировые имена.

– Начнем с вашего, Дин.

– Дали.

– Я бы назвала Врубеля. Но это, пожалуй, слишком уж старомодно. Сальватор Дали мне тоже нравится. Сознательное сочетание реального с ирреальным.

А что мне сказать, думал Максим. О чем же говорить? О работе, о жизни. О событиях вокруг него. Волнует, по-настоящему волнует, например, убийство мудрого старика-лошадника. Кого он обидел и кому помешал? Но об этом не хочет говорить даже Зоя. Тем более Марина и Хэммет, его не знавшие. А их волнует болтология под медвежатину.

– О чем задумались, Максим? – спросил Хэммет. – О своих научных исканиях?

– Я ничего не ищу, Дин. Все уже найдено.

– А выгодно это или невыгодно?

– Кому, Дин?

– Государству.

– Вы прагматик, Дин.

– Не возражаю. Вы учились у Ленина, а я у Дьюи. Был такой, может быть, знакомый вам американский философ.

– И чему же вы у него научились, Дин? Отвергать классовое строение общества и противопоставлять теории практику в американо-барышническом ее понимании?

– Не ссорьтесь, джентльмены. Не надо, – осторожно вмешалась Зоя.

– А мы и не ссоримся, – подхватил Хэммет. – Мы просто по-дружески обмениваемся философскими посылками. Дружба не противоречит разнице вероисповеданий.

– Я не религиозен, – усмехнулся Максим.

– А в церковь заходишь, – задела его Марина. – Все действующие церкви Москвы на машине объехал.

– Потому и захожу, Маринка, что хочу увидеть внутри не склад строительной тары, а памятник древнерусского быта. Только в нашей православной церкви он и сохранился. А на него иногда любопытно взглянуть.

– А я люблю церковь как художник, – сказала Марина. – И церковь преимущественно древней постройки. Ведь Василий Блаженный или кремлевские храмы потрясают именно своим внешним архитектурным обликом. А что внутри – музей или склад, или пусть даже сам патриарх служит, – уже не имеет значения. Мне важна просто архитектура, с бытом или без быта, все равно.

Хэммет молчал, ожидая паузы, чтобы вмешаться: новая тема его почему-то радовала. Спорить с Мариной никто и не собирался, и очереди своей он не упустил.

– Меня, как иностранца и квакера, в русской церкви интересует все: и архитектура и обрядность религии. Я уже не раз бывал в церкви, но только в Москве. В Загорске же, вашем религиозном центре, никогда не был и, представьте себе, не решаюсь поехать туда один. Мне нужен знающий спутник.

– Напишите в патриархию и попросите гида, – предложил Максим. – У них есть же отдел внешних сношений.

– Мне нужен не церковник, а образованный русский интеллигент. Как вы, например. Умоляю! Подарите мне часа полтора в Загорске.

Максим не отказался. Идея прогулки в Загорск ему нравилась, любил он бывать в этом старом русском городе, славном своей историей.

Глава двенадцатая

Паршин подсчитал на калькуляторе суммы, которые будут затрачены на плановую разработку опытов Максима Каринцева в течение года, записал итог на листке из блокнота и положил его в потайной карман на пиджачной подкладке. Все делалось аккуратно, с расчетом и – пока без страха. Потом так же педантично скрепил все памятные записки, прибрал на столе, запер в сейф платежные ведомости и подождал минуту, пока не раздался звонок, извещающий об окончании работы. Так поступал Паршин все двадцать лет, просиженные в кабинете с эмалированной дощечкой с надписью «Главный бухгалтер».

Домой он пошел один, ни с кем не задерживаясь и никому не сказав до свидания. Старые работники привыкли к этому издавна, а новым объясняли, что главный бухгалтер молчалив, строг, неулыбчив и что такова уж манера его общения с сослуживцами, а точнее, что никакого общения нет, кроме обязательного по службе. Начальство его уважало, ценило и не стремилось к его духовному приобщению. Зачем? Ведь на него никогда и ни от кого не поступало ни одной жалобы.

По дороге домой он тоже ни к кому не обращался, разговаривал только с кассиршами и продавцами, когда покупал что-нибудь, а покупал он немного – что понадобится к завтраку или к ужину. Исключение делалось только для коньяка: он выпивал полбутылки в день, давно привык к этому и почти не пьянел, только туманилась голова, отодвигались тайные помыслы и тревоги. А они возникали, потому что у него кроме бухгалтерии было и другое занятие. Каждый вечер, в определенный час он включал приемник и ловил не Би-би-си и не «Голос Америки», а одну известную только ему волну, чтобы услышать и расшифровать задание. А заданий не поступало. Двадцать лет приемник молчал, потому что других волн, в том числе и советских, привычных и надоевших на службе, Паршин не слушал, предпочитая для развлечения старенький телевизор «Рекорд». И все-таки давно ожидаемое задание наконец поступило, но не по забитому радиоволнами эфиру, а по обычному городскому телефону, для которого тоже был свой пароль.

Итак, пароль был сказан и задание получено: ждать. До четверга на будущей неделе, когда ученый совет института утвердит плановую разработку темы физика Каринцева. Если утвердит, зайти в первый же телефон-автомат и в названный час позвонить по номеру в Дом литераторов и попросить к телефону некоего иностранного дипломата, находящегося поблизости. В самом деле, кто станет прослушивать телефон администратора Дома литераторов? Никто, бессмысленно это. А стало быть, тому дипломату опасности нет. И ему, Паршину, тоже. Если не утвердит совет тему, не звонить и снова ждать безответно. А по утверждении регулярно сообщать о ходе работ группы Каринцева по указанным впоследствии телефонам и адресам. Личной связи с говорившим не поддерживать и не добиваться. Надо будет – она состоится.

С тех пор в сердце Паршина проник нестерпимый и неутихающий страх. Потребовалось уже не полбутылки, а побольше, чтобы заглушить его мутным, дурманящим опьянением. До сего времени он не вспоминал своего прошлого – с бабами, картами, самогоном и кровью расстрелянных. Привык жить один, безлюдно и безмолвно. Было время, с отчаянной осторожностью приводил к себе случайных женщин, стараясь при этом не попадаться никому на глаза. А сейчас и от этого отвык. Так и жил, как было приказано давним и чужим, а не институтским начальством. Жил без риска, потому что прошлое было отлично замаскировано, а если и пришлось однажды рискнуть – заставила все-таки судьба злодейка, – так все обошлось без опасных свидетелей.

Но страх пришел в ту минуту, когда он заметил одну и ту же следовавшую рядом с его автобусом «Волгу». Он даже номер ее запомнил: 45–64. Она то обгоняла автобус, по опять почему-то оказывалась рядом, соблюдая какую-то закономерность в подражании его маршруту. Когда он заметил ее по выходе из гастронома, почему-то решил: за ним следят. Почему? Он не мог понять. Кроме телефонного звонка к нему домой и его ответа из автоматной будки, когда за ним никто не следил и никто не подслушивал, в жизни его не произошло никаких перемен. И все же появилась зловещая «Волга». Быть может, придумал он себе слежку, а «Волга» – случайная, не имевшая никакого отношения к страшившему его ведомству. Так думал он, старался думать, а страх рождал новые подозрения. Он замечал и другие автомобильные номера. Казалось, за ним следили настойчиво и обдуманно, не пропуская ни одного его передвижения по городу. Он тщетно ломал голову: что подметили, до чего докопались? В своем давнем прошлом был уверен: оно забаррикадировано от всех подозрений. Если засвечен его недавний риск, непонятно – почему его не задерживают, не обыскивают, не обвиняют? Он стал запоминать и стоящие у тротуара «Волги», подозревая каждую в слежке, даже не взглянув на номер. В конце концов притерпелся: что ж поделаешь? Бежать некуда – найдут. Рассказать при следующем парольном звонке – бросят на произвол судьбы. Так бывало, он знает. А потом, где гарантия, что «Волги» эти треклятые – не бред параноидальный, рожденный манией преследования? И хотя не считал себя сумасшедшим, а все ж мыслишка эта успокаивала. Хихикал за коньячком: совсем спятил, Паршин…

И вот прозвучал наконец этот звонок. Пароль и отзыв названы. Надо молчать и слушать.

– В семь вечера возьмите свою машину – она у вас есть, хотя вы ее и прячете, – и следуйте по Минскому шоссе вплоть до Кунцева. Недалеко от Кунцева вас нагонят и некоторое время поедут рядом. Не старайтесь разъехаться или обогнать спутника. Ждите его действий. Все. – И повесили трубку.

Была суббота. Паршин сидел дома, на стенных часах пробило шесть. Пора! Пока он дойдет до стоянки своей машины, пока доберется до Минского шоссе… Самое время выходить, не задерживаясь.

Машину он взял, даже не посмотрев, следует ли за ним очередная «Волга». Десятки следуют, не подозревать же их все. Да если и следует, что с того? Захотел прокатиться главный бухгалтер, вот и все! Шоссе набегало летящими навстречу огнями, дорожными указателями, силуэтами высотных домов, светящимися витринами. Наконец он почувствовал, что его «догнали». Именно почувствовал, потому что догоняющих машин было много, догоняли и уходили, а эта осталась рядом, как приросла. Ни водителя, ни человека, сидящего рядом, он даже не разглядел, только услышал довольно отчетливо через открытое окно:

– Не дергайтесь. Держитесь вплотную. Слушайте. Постарайтесь проникнуть в лабораторию Каринцева. Повод у вас есть. Вы главный бухгалтер, один из руководящих работников института. Имеете право. Походите, посмотрите, послушайте. Спросите, как идут дела, даже если вас нелюбезно встретят. Вы хозяин: ведь разработка-то плановая. А посмотрев и выслушав все, что удастся, перескажете нам. Вам позвонят через неделю и назначат место встречи. Ничего не записывайте, мне нужно только ваше мнение о ходе работ группы Каринцева. Есть ли движение вперед и есть ли у группы надежда на это? А сейчас мы уйдем далее по шоссе, а вы отправляйтесь обратно на первом же повороте.

Паршин так и сделал, пропустив вперед не «Кадиллак» и не «Бьюик», а желто-серую, похожую на такси «Волгу». Заметив только, что у говорившего с ним очки пол-лица закрывали. У первого светофора повернул назад и поехал домой.

* * *

– А я вчера засек Хэммета вместе с Паршиным в девятнадцать пятнадцать на Минском шоссе, – сказал Гриднев зашедшему в его кабинет Корецкому.

Тот обомлел:

– Каким образом? Лейтенант Ермоленко вчера следовал за Паршиным до Кунцева, где оба и повернули обратно. Ермоленко утверждает, что Паршин нигде не останавливался и не выходил. Кстати, заметьте: имеет собственный «жигуленок», а ездит на работу в метро и на автобусе. Может быть, вы ошибаетесь, Александр Романович? Не мог Хэммет встретиться с Паршиным. За Хэмметом наблюдал капитан Хомутов. Я еще не говорил с ним, но…

– И не говорите. Ошибаетесь вы. Я снял с наблюдения Хомутова. Увидел его на улице Чайковского. Смотрю, наша машина. Догнал, спросил капитана через окошко, кого это он преследует. Он говорит: Хэммета. Едет впереди на «Волге» с дипломатическим номером. Ну, я и отпустил его, сказал, что прослежу сам. Догнал американца у поворота на Калининский, пристроился с той же скоростью метрах в сорока сзади, ехал так почти до Кунцева, пока не заметил, что он притормаживает, пристраиваясь к соседней машине, идущей рядом. Ясно, что эта встреча преднамеренная и краткая – для какой-то информации. Меня сразу же заинтересовало: кому? Я обошел их с другой стороны и разглядел за рулем Паршина. Тут же сообразил, что встреча непродолжительная, видимо, инструктивная и явно рассчитанная на то, что ее не заметят. Так и оказалось. Ермоленко не обратил внимания и проследовал за Паршиным до его дома. Похоже, он и меня не углядел. Так он тебе и доложил, – перешел Гриднев на неофициальное «ты». – «Никуда не заезжал, ни с кем не встречался». Но распекать его не надо. То, что заметил я, Ермоленко заметить не мог. Он не видел Хэммета.

– А ты понимаешь, что значит твоя удача? – спросил Корецкий. – Чемпионский шахматный ход.

– Не преувеличивай, – сказал Гриднев.

Однако задумался. Действительно ли это только случайность? Нет, конечно. Был и расчет. С той минуты, когда он узнал от Хомутова, что тот преследует Хэммета. Был расчет и тогда, когда он увидел две будто слипшиеся друг с другом машины. Без расчета он не смог бы опознать Паршина. Но был ли это расчет победителя? Решил ли он хотя бы одну из стоящих перед ними проблем? Нет, пожалуй… Так он и ответил Корецкому.

– Решил, – упрямо настаивал тот. – И главную. Паршин – связной Хэммета. Разве это не шаг к победе?

– Шажок. Паршин связной Хэммета. А что дальше? Будем следить за Паршиным. А мы и так следим. Ничего умнее нам и не остается. Но есть же и другие проблемы. Разве доказано, что Лобуда – это Паршин? И разве доказано, что Паршин – убийца Колоскова? Многое еще нужно доказать, майор. И доказательств пока не вижу.

– Мы еще не до конца использовали Саблина, – сказал Корецкий.

– Что верно, то верно. Дело об убийстве конюха недопустимо закисло.

– А если мы докажем, что Паршин убийца, а следовательно, и то, что Лобуда – это Паршин, будем ли мы спешить с арестом? Молчишь? То-то и оно! Если уж ты шахматными терминами заговорил, то в партии Хэммета есть две фигуры: Максим и Паршин. И обе нам нужны.

«В одном Корецкий, пожалуй, прав, – думал Гриднев, – мы не станем спешить с арестом Паршина, даже если тайна убийства Колоскова будет раскрыта. Нам нужно разоблачить Хэммета и спасти Максима, если только его можно спасти. Но нам важно и разоблачить немецко-фашистского агента с фамилией Лобуда. Только „связной Хэммета“ – это старческие слезы в суде и несколько лет в колонии строгого режима, а если он к тому же и Лобуда, то у него нет права на жизнь. Подождем с арестом, но тайну убийства конюха все же откроем. Пошлем-ка Саблина к соседям Паршина по этажу. Он в однокомнатной квартире живет. Корецкий говорит: там целый этаж однокомнатных. Есть у кого поспрашивать о молчаливом соседе».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации