Текст книги "Мертвые не плачут"

4

К заводоуправлению подъехал в двадцать три двенадцать. Припарковал машинку подальше от входа, запер ее, потопал к не по времени светящемуся зданию. То ли завод пахал круглые сутки, то ли конторские подчиненные Мадам робели идти по домам, пока Хозяйка не уехала.

А она и не уехала: красавец-лимузин с серебряной богиней на капоте стоял на положенном ему месте, ждал.

Пастух пошел, как ему и наказали, в диспетчерскую. Жизнь там била ключом – ну, пусть не амбарным, но уж квартирным – точно. Иными словами, какая-то шоферня по домам все же разъехалась, но немалая часть куковала: играли в шашки, в шахматы, кто-то кроссворд разгадывал, кто-то анекдоты травил. А дежурный диспетчер сидел в стеклянной будке, отчужденный от коллектива с одной стороны и от населения – с другой. Прямо рыбка в аквариуме.

Пастух к нему не пошел, а у играющих в шахматы поинтересовался:

– А где бы мне Первого найти?

– Первого? – задумчиво спросил один из шахматистов. Взял ладью и подвинул ее на две клетки вперед. Отвлекся, глянул на Пастуха: – Первого тебе? Так он еще не освободился… – и заржал.

Но вполголоса.

А соперник даже не улыбнулся. Ответный ход вычислял.

– А когда он освободится? – настаивал Пастух.

– Это, мужик, не ко мне вопрос. Это – к Хозяйке. У них сейчас самый просмотр документации, – и опять заржал.

Пастух молчал, невинно изображал идиота.

– Да придет он с минуты на минуту. Хозяйка обычно в полночь отчаливает. Плюс-минус четверть часа. Жди, служивый… – Вдруг заинтересовался: – Ты ему что, задолжал, что ли?

– Есть такое дело, – согласился Пастух. – Но обоюдно. Я ему, а он мне.

– Тяжелый разговор будет. С него хрен возьмешь, – констатировал игрок, но тут же забыл о Пастухе: соперник прижал его ладью конем.

– Слон на бэ-четыре, – посоветовал ему Пастух и сел поодаль на свободный стул.

Ждал. Это он умел.

Первый появился в двадцать три пятьдесят шесть. И сразу заметил Пастуха. Словно тоже ждал.

– Оба-на! – вроде обрадовался, поспешил к должнику. – Неужто должок привез?

– Как без него! – сказал Пастух, вставая и попадая в объятия Первого.

Не терпел мужских поцелуев, объятий, похлопываний по спине и плечам. Но здесь – роль. Поэтому и обнялся, и по спине постучал. Мог сильнее, но пожалел уставшего от должностной любви коллегу по транспортной службе.

– Ну, пойдем, чайку спроворим под сушечку. – Первый подхватил Пастуха под руку и повел к столу, на котором имел место электрический самовар и стаканы. Сушки тоже были.

Отоварились, сели вдвоем за единственный пустой стол, хранимый, ясный пень, для главного водителя на заводе. Кличка «Первый» говорит сама за себя?.. Пастух задал себе вопрос и ответил: ни о чем она не говорит. Первый – потому что первое лицо возит, это у шоферов обычное прозвище: не уважительное, не презрительное – просто по «первости» хозяина. Здесь – Хозяйки. Пофартило парню. Или не пофартило: с утра начинает пахоту, в ночь заканчивает. Жизни – никакой. В том числе и половой. Поэтому и не юная Хозяйка царевной покажется: на безбабьи-то…

Стоит пожалеть мальчишечку. Или не стоит.

– Устал? – спросил Пастух.

– С чего бы? – удивился Первый. – Любовь – не работа.

– Это верно, – согласился Пастух. – Но и работа – не любовь. А у тебя она, как я понимаю, с утра до ночи…

– Сложно формулируешь, – сказал Первый. – Мне моя служба не в лом, а в удовольствие. Вот доживу до твоих лет, может, и поищу место поспокойнее.

– А тебе сколько?

– Двадцать четвертый пошел.

Разница у них не так и велика, но и она для Первого – как пропасть: другого края не видно. Парень практически – ровесник брата Пастуха. И так же не смотрит дальше сего дня: завтра – так оно завтра и состоится…

– Я тебе денежку привез, – сказал Пастух, уходя с ненужно начатой темы.

– Я понял. Только, знаешь, мне твои котлы нравятся. Оставь их у меня. Хочешь – доплачу. Сколько спросишь?

Сказать бы: оставь их себе, денег не надо. А все ж не скажешь: Первый его запомнит именно за эту не очень мотивированную благотворительность. И впрямь: то сотки не хватает на бензин, то с барского плеча часы дарит незнакомому парню. Ненужная оказия, сказал бы Комбат. Он много забытых слов говорил, а Пастух их запоминал.

– Полторы сверх долга, – назвал цифру Пастух.

– Перебор, – не согласился Первый. – Они ж у тебя не новые, игранные. Еще штуку дам.

Пастух подумал для верности.

– Ладно, Первый, не торгуюсь. Деньги нужны. Чего-то у меня месяц хреновый выдался…

Парень достал из кармана рубахи синюю ассигнацию, протянул Пастуху.

– Не бзди, развиднеется. Ты сам-то откуда?

– Оттуда. – Пастух взял деньги, спрятал в карман. И чуть притормозил, вроде бы сочувственно рассматривая Первого. – Ночевать-то когда собираешься?

– Вот отвезу, да там и заночую. У Хозяйки за Городом усадьба. И домик для обслуги имеется. Удобно.

– А Хозяин как к этому относится?

– К чему этому? К тому, что обслуга рядом ночует? Спросил тоже!.. Ему все глубоко по фигу: есть кто рядом, нет кого рядом. Приехал, пожрал и – в койку. Жена его не видит, он жену не видит… Да он вообще никого в доме в упор не видит! Вон, утром в Столицу улетит и до следующего понедельника – ку-ку. А жена его о том от меня узнала. Но ей тоже все по хрену…

– А ты от кого узнал?

– От его водилы. Тот рад до усрачки, что три дня роздыху поимел.

– А ты, выходит, не поимел? Завидуешь?

– С чего бы? Мне работать пока не в лом. А отдыхать и среди работы можно… – засмеялся.

И ведь не играл. Ему и вправду все пока – не в лом.

– Ладно, Первый, пора. Мне еще ехать и ехать, а на дворе – ночь. Удачи тебе.

И пошел к стеклянным дверям.

Нормальный, в принципе, пацанчик. Живет нынешним днем, кайф ловит, про завтра не заморачивается. В досье Службы о нем – три строчки: родился, учился, работает, дурные привычки не выявлены. А он их и не нажил пока.

Думал – навсегда прощаются, а выходит, нет: завтра они в одном месте смогут сойтись. Или не смогут, если точно. Время нынче – четверть за полночь, а езды им с Хозяйкой – минут пятнадцать по ночному пустому шоссе. Только ближе к часу на месте окажутся. Типа – дома. А завтра Пастух к этой поре уже должен будет покинуть поместье Мэра. С концами. И – со щитом, то есть со сделанным делом. Вариантов нет.

Мэр не сможет поехать завтра в Столицу. Наставник о том утром узнает: доложат ему…

Доехал до дома, оставил машину на соседней улице, поднялся в квартирку. Проверил, все ли на месте. Все было на месте: сумку из машины забрал, все свое – в сумке, что-то – за шкафом. Кое-как душ принял, вода текла слабо, и лег спать. Он знал, что должен выспаться перед акцией. До упора. Привычка у него такая появилась, когда Наставник его из спецгруппы в Стражу вытребовал. Все же какое-то, пусть и махонькое изменение железного военного режима в пользу не железного человеческого организма.

Хотя, по сути, до сих пор военного от макушки до пяток…

И ведь выспался. Проснулся аж в половине двенадцатого дня, чуть не полсуток проночевал.

Времени для подготовки у него оставалось – пропасть. Лечь в дозор с биноклем он собирался в восемнадцать ноль-ноль. Или около этого, смотря, как дорога ляжет. Рановато, конечно, зато спокойнее. Примерный график вечерней жизни семьи он позавчера от души понаблюдал. Что увидел, то и на ум занес.

А что занес, то и на ус намотал.

Итого – три варианта… Нет, четыре! Четвертый – Мэр опоздает, приедет после жены.

Ну и что?.. Отменить казнь невозможно. Перенести?.. Возможно, в принципе, но… тоже невозможно. Мэр утром должен улететь в Столицу, как сообщил Первый. Не исключено, соврал юниор или чего-то не так услыхал. Не важно! Важно то, что Наставник не жестко, но обозначил сроки на все про все. С большим перебором. Пастух уже отыграл у этого перебора один день, и еще отыграет. Наверно. Мало ли как следующие акции строиться будут…

Вывод?

А он прост. Его в свое время Комбат сформулировал: лишний мертвяк всегда нелишний. Точно? Для войны – да, просто и точно. Но для казни – неприемлемо. Вот и весь вывод.

Еще один? Посложнее предыдущего, но вариантов нет: приговорен один. Значит, и казнен может быть только он, один, приговоренный. На вульгарное убийство Пастух не подряжался. Да и Наставник избыточных действий не одобрит…

До минувшего года Пастух, работая в спецгруппе Службы Разведки, не заморачивался подобными страданиями: один – не один, виновный – невиновный. Разведка не корила своих исполнителей за невольное перевыполнение плана по ликвидации. Но там никто и не стеснялся этого термина – ликвидация, а ликвидированные погибали от пули, от яда, в автокатастрофе, тонули в море, в реке, в ванной, падали с крыш и даже с самолетов etc. И полиции разных стран чаще всего расследовали именно насильственные и – очевидно! – заказные смерти. Как уж случилось. Главное – смерть, то есть результат. А всякая насильственная легко может потянуть с собой пару-тройку случайных. Автомат или граната или автомобиль – они ж не разбирают, кто прав, а кто нет, кто подельник, а кто просто поодаль в носу ковырял…

Теперь – иное. Теперь каждое движение надо просчитывать на возможные и невозможные последствия. И не допускать оных.

Другая работа, другие правила. Приемлемые для Пастуха и жутко увлекательные. Высшая, если честно, математика по сравнению с прежней работой.

И все же: какие существуют риски?

Сам спросил, сам и ответил: никаких. Разве что временные. Но это его, Пастуха, проблемы, ими ни с кем не поделишься и в случае чего его никто не пожалеет. Тем более – Командир.

Вывод? Доживем до полуночи. Не так и много осталось…

Он долго и скрупулезно вычищал съемную квартиру от… да от себя и вычищал, от своих случайно уроненных спичек, бумажек, от своих отпечатков на том, к чему прикасался или мог прикоснуться, от остатков пищи, от запаха своего, наконец. Порвав на куски хозяйкину простыню, протер все. И квартиру проветрил, как уж получилось: зимой, конечно, было бы быстрее и надежнее. В остатки простыни собрал остатки своего пребывания, а еще вещи свои нужные собрал в бездонную сумку. Положил, как и договаривались с хозяйкой, денежки за месяц на кухонный стол, придавил стаканом. Вышел в носках на площадку, обулся там, запер дверь, ее тоже протер – где касался, а ключ скинул в почтовый ящик.

Остатки простыни тоже в сумку запихнул, а по дороге, поодаль от дома бросил в мусорный бак, дошел до машины и уехал.

Стоило плотно и неторопливо поесть. Проще сказать – заправиться. Чтоб до завтрашнего дня хватило, до прибытия к следующему пункту программы. А после невредно сходить в кино: ничего так не стимулирует работу, как тупая комедия о тупой жизни с тупыми актерами.

Плюс к тому же – до боли отечественная.

5

Наблюдательный пост выбрал чуть ближе к поселку. Засветиться не боялся. За те минувшие часы, что провел в засаде, никто его не обеспокоил. Люди из поселка здесь не ходили – некуда было, ближайший населенный пункт, который оставлял обок Пастух, теснился километрах в семи-восьми за невеликим островком леса и полями, на которых что-то колосилось. Что – Пастух не ведал: в его жизни сельской составляющей не случилось.

Он лежал себе, лежал, поглядывал то и дело в окуляры бинокля, ни о чем серьезном не думал, ждал. Так, бывало, часами мог лежать с хорошим снайперским комплексом с оптикой, с ночным прицелом – в кустах, в траве, среди камней – и тоже ждать. Уж чего-чего, а ждать и не думать он научился. Или жизнь заставила. И она, жизнь, научила никаких даров от нее не ждать и не думать о ней никак. Есть она и – славно. А задаром, как утверждал директор детдома, только кошки ссут. Часто утверждал, по разным поводам. Пастух тогда поверил словам, а потом не раз убеждался: прав был старик. Не в смысле кошек, а в смысле жизни людской. Числя негативное нормой, сладко ощутить подарком позитивное. Это уж сам Пастух впоследствии вывел.

Он так долго лежал и смотрел с горушки на поселок, что уже и не считал его реальным конгломератом или, если о его обитателях, сообществом, а невольно представлял красивой и подробной детской игрушкой, собранной из лего, например. И возможно протянуть руку и осторожно взять пальцами один коттеджик, умело сложенный, умостить на травке и легким щелчком разрушить. И – дело с концом.

Поймал себя на такой мысли, привычно подумал: старею, что ли… И сам себя укорил: что за банальность, блин, при чем здесь старость? Нет ее и, дай Бог, не будет! А что поселок с игрушкой сравнил, так он есть игрушка. Для хозяев поселка, для Мэра, для его жены, для иных хороших и послушных пользователей. Удобная, полезная, живая, комфортабельная игрушка: играть – не переиграть!

А у Пастуха, как у плохого мальчика, цель игры иная: сломать игрушку хороших и послушных. Так всегда было и есть. Плохие мальчики, по определению, умнее, хитрее и прагматичнее хороших. Аксиома!

В детдоме был конструктор лего. Даже, если Пастух помнил точно, целых три набора. Году в восьмидесятом или чуть позже какой-то завод, временами опекающий детдом, с барского плеча отвалил сироткам иностранную, занятную и в то время новую для Страны игру. Пастух с братом за год до этого попали в детдом, уже успели прижиться там и одними из первых освоили конструктор. Брат был маленький, ему очень нравилась возможность из ярких пластмассовых прямоугольников с круглыми шишечками выстраивать что-то похожее на домик. Но у него плохо получалось. Пальцы не слушались. Пастух ласково сообщал брату, что руки у того растут из жопы, но помогал строить, отвлекаясь от непрерывного футбола на пустыре за зданием детдома. И кто бы сомневался: брат однажды и наконец освоил игрушку, выстроил нечто разноцветное и с трубой. А девчонка, почти ровесница Пастуха, симпатичная вообще-то девчонка, с толстой косой и с бантом, сделанным из чистой вискозной тряпицы, подаренной ей детдомовской медсестрой, то ли из злобы, то ли из дурости, то ли для того, чтоб Пастух ее отметил вниманием, разрушила домик и раскидала кирпичики лего.

Брат плакал долго и тихо. Ушел в спальную комнату и там плакал. Пастуху сказали. Брата он, конечно, утешил. А девчонка с того дня, точнее – с ночи, жила без косы. Обрезали ее, пока спала.

А вообще-то Пастух не любил… как бы помягче… ну, обижать женщин не любил. Но приходилось, увы. Вот и в нынешнем списке пятерых есть баба…

Это – потом, после.

Солнце село. Часовая стрелка на часах Пастуха мощно перевалила за девять. Мэр еще не вернулся из города. По времени – вот-вот будет. Пришла пора собираться. Уполз со склона назад, к лесу, если его так можно обозвать. Отметил «на потом»: траву, где лежал и полз, надо будет хоть как-то поднять. Хотя, вообще-то, сама встанет… Дошел до машины, стоящей за кустом орешника, но недалеко от дороги. Переднее левое колесо у нее было спущено, типа – прокол. В багажнике имелся толковый насос, работающий от прикуривателя, накачать «проколотое» колесо будет делом нескольких минут. А так – минимум подозрений: ну прокололся водила, ну нет запаски, ну пошел куда-то – да хоть в поселок! – за помощью…

Да и прохожих на дороге Пастух особо не замечал.

Достал из багажника кейс: идти с этой «дурой» в поселок – приметно. Вынул из кейса оружие и аккумулятор, развернул заначенный к случаю полиэтиленовый пакет из супермаркета, сложил туда стрелялку. Бинокль оставил, в доме он ему лишним станет, а вот ночной бинокль с инфракрасной подсветкой в пакет уложил. Подумал-подумал, а все ж взял с собой «макарова» – мало ли что… Переоделся в черный спортивный костюм – безо всяких надписей на груди. Шапочку вязаную надел, тоже черную и с дырами для глаз. Перчатки нитяные черные за пояс сунул. Человек-паук, серия двадцать девятая…

Все? Вроде все.

Нет, не все! Передумал, взял бинокль, вернулся на позицию. Еще раз – сотый или пятисотый? – просчитал маршрут и пометил на нем возможные помехи. Пляж пуст. Пляжная калитка уже заперта. Запер ее, как полчаса назад видел Пастух, охранник из дома. Ключ взял с собой и повесил на крючок или на гвоздь, торчащий в заборе со стороны дома. Тоже у калитки. Легкомысленно, но понятно: кругом – свои. А замок в калитке можно хоть проволочкой отомкнуть, Пастух видел, когда гулял. Но отмычка у него была. С некоторыми оговорками – универсальная.

В последние годы, много позже войны или, точнее, войн, работая, так сказать, «в мирных целях», Пастух не переставал изумляться детскому разгильдяйству соотечественников. Они, в основной массе, жили так, будто кругом них – одни честные и славные граждане: соседи там, прохожие на улице, покупатели в магазинах, попутчики в метро. Причем скажи им, что жизнь со времен коммунизма резко поменялась, они легко согласятся. Но – теоретически. А практических выводов делать не станут. Прав был деревянный герой сказки: страна дураков. Или, мягче, страна наивных и подслеповатых людей. В социальном смысле. Хотя и полных ненависти к ближним и дальним. Этого парадокса Пастух не понимал. Но принимал. Коли не исправить, так лучше попользоваться.

На участке, где шла стройка, снова замерло все до рассвета. Песня просто. Участок между стройкой и домом Мэра тоже, как и прежде, был безлюден. А между тем стрелки на часах отметили время: без двадцати трех десять. Стемнело не по-детски. И чего ждать, решил Пастух. Раньше ляжешь, первым встанешь. Это – детдомовское правило. Оно имело продолжение: первым встанешь – первым у раздачи будешь. Речь – о жратве, разумеется. Но и к конкретной ситуации правило тоже подходило. Значит – пора.

Длинным крюком спустился к Великой Реке, пошел по бережку, легко помахивая тяжким во всех смыслах пакетом. Свой родной пистолет с глушаком засунул за резинки тренировочных портков и трусов. Резинки у них были не шибко тугие, но все ж держали оружие. Жопу только вот оно холодило…

И ведь вряд ли понадобится, понимал Пастух, но береженого, как известно…

Прошел мимо нужной калитки, не притормаживая, гулял, дышал воздухом, настоянном на траве, на хвое, на пришедшей откуда-то гари, на легкой сырости. Сел у воды – спиной к ней – на корточки, просто отдыхал. Вроде бы. А может, и не вроде бы. Он умел отдыхать, сидя на корточках, долгие переходы по горам обучили: тяжесть тела перенес на носки, уложил на колени руки крест накрест, а подбородок на руки, спину расслабил. Долго мог так сидеть, чуть покачиваясь взад-вперед. Но долго – смысла не было. Потянул время, поглядывая на калитку в поселок, на крыши домов: только их и было видно с этой позы.

Тишина. Темно. Дело к ночи. Спят усталые игрушки.

Встал. Прошел подальше – почти до конца забора, не встретил никого, смешноватый мужик в трениках с полиэтиленовым пакетом в руке. Вернулся вдоль забора – так же неспешно, а в правой руке держал отмычку. Притормозил у калитки, пошуровал отмычкой в замке – обе руки для этого понадобились, калитка и открылась. Закрыл ее за собой, запер. Пошел вдоль того забора, что огораживал участки. Тишина. Безлюдье. Дошел до участка, где шла стройка. Там, в заборе, тоже имелась калиточка. Все владельцы угодий, граничащих с рекой, понаделали себе вторые или, как принято говорить, черные ходы. Пожитейски – абсолютно логично. А миссия Пастуха – тот несчитанный форс-мажор, о котором знает только он. Спите спокойно, дорогие граждане, вашим снам ничто не грозит. Пока…

Пока все – вне камер. Как и рассчитал.

На стройке было тихо и безлюдно. Солидно охраняемый поселок, высокие и глухие заборы, охрана с оружием – чего, спрашивается, опасаться. Все верно, нечего! Пастуха здесь нет и не будет. Да и вообще никакого Пастуха не существует! Миф, о коем только избранные и слышали. А много ли их, избранных? Раз, два и обчелся. Буквально.

Забрался в коробку строящегося дома, поднялся по деревянной шаткой лестничке на невысокие леса. Невысокие, да, но участок Мэра с них видно. Хорошо, что ночной бинокль взял. Приложил к глазам, наблюдал. Хотя особо не за чем. Пусто было на участке. И только в двадцать два ноль девять на улице возник мэрский кортеж, две, как и прежде, машины, все вокруг осветилось фарами, ворота открылись, авто Мэра въехало, Мэр легко вынырнул из салона, что-то, нагнувшись, сказал водителю, хлопнул дверцей и пошел в дом. А машина сдала задом, выбралась на улицу, и обе отбыли в ночное. В гараж или куда там…

Следовало выждать: Мэр переоденется, умоется, обживется в домашнем, поужинает, не исключено – выпьет рюмку-другую, что там еще есть в его ритуале? – и пора будет Пастуху двигаться к дому.

Но уже спустился с лесов, выбрался из недостроя, согнувшись пробежал к забору, граничащему с соседями. Там, видел поверх забора, на участке никого не было. Свет в окнах дома горел всюду, хозяева не экономили электроэнергию. Но участок был темный. Разве что фонарик тускло тлел на столбе ограды.

Тридцать три минуты одиннадцатого. Минут через двадцать пять Пастуху надлежит быть в доме Мэра. Мэр к этому часу уже закончит ужинать. Дальше – душшмуш, что-то еще и, наконец, он скроется в своей обширной горенке. Что там у него: работа над документами, просмотр ди-ви-ди фильма, чтение книг, былое и думы. Пастух не ведал о том, и ему это знание было лишним. Главное – Мэр у себя в комнате, дверь закрыта и вряд ли заперта. Начало двенадцатого. Прислуга ушла в малый дом, остался один охранник у парадного входа. Если входить с черного, то возможно его не спугнуть. Точнее – необходимо.

Значит: дел вроде и не столь много и не столь они сложны, но риск засветиться есть, и ошибка недопустима. И он еще не решил, что задействует под занавес: воду или огонь. Или воду и огонь, хотя последнее отдает перебором. Как там классик советовал: не умножайте сущности…

У забора росли березки, явно посаженные хозяевами. Тоненькие, хлипкие. Воспользоваться ими было невозможно. Поэтому Пастух взял в зубы весьма нелегкий для оных пакет со стрелялкой и ночным биноклем, ухватился руками в перчатках за верх забора (слава Богу, никакой проволоки поверх него не натянули!), легко подтянулся, перевалился через забор, чтоб не очень заметно вышло, и мягко спрыгнул по ту сторону. Там росли не березки, а кусты то ли смородины, то ли малины, Пастух был не силен в садоводстве.

Оставалось быстро и незаметно пересечь чужой и обжитый участок. Пригибаясь, почти на корточках Пастух быстро посеменил по траве, огибая кусты, клумбы, беседку и неработающий фонтанчик, невесть для чего устроенный. У противоположного забора росла та же малина-смородина-крыжовник. Сел в кусты, затаился. Ждал возможной реакции: а вдруг кого-то не углядел, кто на ночь подышать-покурить вышел. Честно минут пять сидел на корточках. Никто не вышел.

Тогда – дальше. Забор был точно такой же. Видимо, типовой. Дома в поселке очень разными гляделись, а заборы, похоже, оптом строились.

Опять подтянулся на руках, заглянул на ту сторону. Тихо было. Никто не шастал по участку. Проделал то же самое, что и пятью минутами раньше, и оказался на территории Мэра.

Оставался предпоследний этап: дождаться ухода прислуги и смены караула, добраться до дома и войти в него, не обеспокоив охранника и хозяина ни шагом, ни шорохом. Потом – последний этап. Он будет самым сложным и самым стремным, но ради него он, Пастух, здесь.

Пригнувшись, короткими перебежками, достиг дома, вернее – пышных розовых кустов, которые высажены были по периметру здания, создавая некий благоухающий зеленый опоясок вокруг дома. Между опояском и фундаментом шла отмостка, выложенная фигурным кирпичом. В стене фундамента имелись крохотные окна, темные сейчас. Легко было предположить, что за окнами располагались домовая котельная, электрощитовая, иные подсобные помещения. Часы натикали одиннадцать ноль четыре. Если все шло по расписанию, прислуга с минуты на минуту покинет дом, а охранники внутри него поменяются.

Пастух добрался до края стены и залег в розах. Пахло изрядно, но не противно: все же розы, а не говно. Он услышал, как открылась задняя дверь, кто-то вышел на крыльцо. Засмеялся. Мужчина. Он же сказал:

– Спокойного дежурства, сменщик. А лучше – снов. Пройдись по дому на всякий пожарный. Хозяин в свою комнату уже слинял. Это до утра. А Хозяйка еще в Городе. Первый звонил, что выедут не раньше полуночи, заботы там у нее, как водится, знаем – какие… Обойди объект, не развалишься, делов-то – пять минут.

Сменщик что-то ему ответил, Пастух не услышал.

– Ну и что, что я ходил? А теперь ты походи. Подыми жопу, напарник, она у тебя салом зарастает. Давай! Первая шеренга – марширен… – сам засмеялся сказанному. – Пошли, девочки, пошли. Сейчас чаю с плюшками попьем и – в тряпки. Мне в шесть утра – на пост. Плюшки-то есть?

– Есть, есть, – ответил женский голос.

И шаги, шаги, шуршание каких-то кустов, высаженных вдоль дорожки к служебному дому. А еще – женский смех. И дверь вдалеке хлопнула. И все стихло. И откуда-то взялся ветерок, пахнущий розами.

А сменщика трогать нельзя. Никак. Значит, надо, чтоб он хоть на пару минут покинул пост. Если верить услышанному, то покинул. И не на две минуты, а уж точно на целых пять: дом-то не маленький: подвал плюс два этажа.

Апартаменты Мэра на втором этаже окнами выходили на парадный вход. И еще балкончик имел место. По незамысловатой логике частных охранников, знал Пастух, обход объекта начинался с верхнего этажа и заканчивался внизу. В данном случае – в подвальном помещении. Пастух предполагал, что спрятаться в подвале есть где, да и охранник вряд ли станет шерстить все по пути. С чего бы? Тот, кого он сменил, один раз все уже обошел. В доме – только Мэр. Кого искать? Мышей? Жуков?.. Ну, разве что не закрытый кран где-то в ванной комнате или в кухне. Или непогашенную лампочку. Ночные тати здесь не ходят по определению. А частные охранники слишком скоро привыкают к тому, что их функции сократил в разы быт охраняемых – изо дня в день, из часа в час одно и то же. Рутина!

И Пастух осторожно приоткрыл дверь в дом. Пока выходили отпущенные на чаек с плюшками, отметил: двери смазаны хорошо, не скрипят. Они и не скрипнули. Он бесшумно вошел, бесшумно закрыл дверь – язык замка убирался нажатием дверной ручки, огляделся. В пяти примерно шагах впереди – лестница на второй этаж. Через минуту, максимум – полторы охранник пойдет вниз. Впереди, за лестницей – открытые настежь двери в большой зал, не исключено – общая столовая, из нее – двери на террасу. Справа от дверей в столовую – коридорчик и в нем – дверь в кухню. Слева – открытая узкая дверца и ход вниз. Темно. Пастух метнулся к этой темноте и нырнул в нее, сбежал по ступеням. Черные мягкие кроссовки гасили звук шагов. По-прежнему в абсолютной темноте, касаясь пальцами стены, дошел до первой двери, открыл ее. Света из окна было достаточно, чтобы понять: котельная. Котел шумел хоть и негромко, но вполне знакомо Пастуху.

На лестнице послышались шаги охранника. Пастух метнулся за котел, присел на корточки. Был риск: охранник зажжет для проформы свет, чтобы убедиться в отсутствии ночных татей. Но он зажег свет в коридорчике. Фигура охранника – черная на контражуре – помаячила секунд двадцать в дверном проеме, потом исчезла и дверь закрылась.

Иного от охранника Пастух, если честно, и не ожидал. Охрана, или, как говорят профессионалы, личка, в этом доме, в этом поселке, а коли дальше множить, то и в городе, и в стране, и в Столице, и даже в Замке столичном легко и быстро привыкала к наличию лишь потенциального врага, потому что реального не попадалось. Реальные были далеко – там, например, где служил и сражался Пастух, и эти реальные вырабатывали мощную привычку всегда и везде ждать их появления – внезапного и беспощадного. А здесь, в мирном, сытом и обленившимся донельзя мире самым опасным врагом может стать лишь прохожий или проезжий, случайно замешкавшийся на пути охраняемого Объекта.

И слава Богу, что так. Пастуху работать легко.

Однако – вопрос: как устранить охранника, сидящего у входной двери? Ответ: не надо его устранять. Надо всего лишь миновать его так, чтобы он не засек Пастуха. Как?.. Приоткрыл дверь, посмотрел одним глазом: в холле с лестницей было темно, лишь над «черной» дверью горел ночничок. Около двери сидел в кресле ночной охранник и клевал носом. Почему-то не у парадного входа. Или он туда переходит, когда все уже будут дома?.. А пока просто подремывал. И то понятно: ночь, тишина, хозяйка еще не прибыла, а хозяин – у себя наверху. И пока висит в доме эта сонная и вязкая тишина, даже стоик начнет носом клевать. Поэтому надо просто быть бесшумным. Что Пастуху привычно. Тем более что лестничный пролет закрывает обзор от входной двери к входу в кухню. И темно.

Пастух взял пакет с оружием, выскользнул из котельной и мигом скрылся под лестницей. Постоял, послушал. Тишина. Двадцать три четырнадцать на часах. Пора наверх.

Охранник откровенно и сладко спал, прислонив голову к косяку дверей. Пастух легко и бесшумно поднялся на второй этаж, притормозил в тоже темном коридоре (электроэнергию здесь, что ли, экономили?), вынул из пакета составные части оружия, навинтил на ствол насадку, которая концентрировала в нить инфразвуковую волну, подсоединился к аккумулятору и шагнул к незакрытой двери мэрской комнаты, откуда шел несильный вечерний свет.

Пастух вошел.

Мэр, в халате и босой, полулежал поверх одеяла на расстеленной широкой кровати, на горе подушек и что-то читал. Книгу какую-то. В очках. Ну, совсем по-домашнему. На тумбочке у кровати стояла большая лампа: бронзовая женщина в тунике держала в руке бронзовый же факел, куда была вкручена электрическая лампочка. Лампочку прикрывал маленький тканевый абажур. Тумбочка располагалась у окна, которое было декорировано легкой тюлевой занавеской, а по бокам висели тяжелые, шитые золотом шторы.

Мэр поднял глаза над оправой очков, спросил спокойно:

– Вы кто?

Будто и не было в руке Пастуха явно пистолета, хотя и полуфантастического на вид.

– Я Пастух, – сказал Пастух. И добавил не очень уместное: – Ничего личного.

Представился и – точка.

И нажал спусковой крючок.

Жестким он был, спуск, непривычным.

Уж что там из ствола вылетело, Пастух не видел. Ничего видимого, ясный пень, не вылетело. Только Мэр странно дернулся, выронил из руки книгу, начал сползать с кровати, смешно перебирая ногами, а глаза неотрывно смотрели на Пастуха.

Тот не отворачивался.

– Врача… – не сказал, а выдохнул Мэр.

А ведь должен был сразу отмучиться, Пастух в сердце стрелял. И попал. Сильный какой организм у мужика случился…

Пастух услышал и понял. И ответил:

– Поздно. – И добавил зачем-то: – И дома-то никого нет… – стоял у двери, не отрывая глаз от Мэра.

Тот совсем сполз с кровати, полулежал на ковре и не отрывал взгляда от Пастуха.

Что-то вдруг прошептал. Попытался.

– Что? – спросил Пастух, наклоняясь.