Текст книги "Как депутаты заболтали Советский Союз"

Ритуалы

Не следует само понятие «выбор» связывать исключительно с демократической процедурой. Ежедневно всем нам приходится избирать: каждый жизненный шаг, каждый маневр, каждый поступок – это ответственный выбор. Если речь идет не о личности, а о коллективе, об обществе – избрание стратегии, как правило, осуществляется на волне согласия. Вспомним избрания самодержцев в Московской Руси. Ивану Грозному наследовал сын Федор Иоаннович – по общему признанию, законный царь. Но и его венчание на царство следовало закрепить демонстрацией народного согласия. Это – ритуальный шаг, ответственный, сакральный. Здесь не может быть конкуренции, практически нет публичной дискуссии и войны компроматов. Самое главное – смирение перед решением, с которым ты не согласен. Ты – блистательный боярин или властный полководец, глядевший в глаза гибели, а вот – приходится смиряться.

Процедура напоминала голосование на съездах КПСС – заранее предрешенное, но торжественное. Это полезная мистерия, ритуал, сплачивающий страну – то в почтении и страхе, то в солидарности и восторге.

Так трактовали и избрание Михаила Романова в 1613 году, а шумную свару, которая заварилась на том Земском соборе, постарались забыть. Государство нуждалось если не в согласии, то в легенде о согласии. Вдумаемся: насколько им, вооруженным феодалам, труднее было гасить в себе вспышки честолюбия, чем нам в интернет-перебранках. Но мы разучились смиряться по-настоящему, недемонстративно, некокетливо. Видите ли, мы голосим за правду. Так на пути к правовому государству уничтожается дух соборности, который торжествовал и во времена расцвета Московской Руси, и в советскую эпоху.

Существует древняя церковная традиция избрания предстоятеля с помощью жребия. В XVII веке с помощью жребия Русь получила патриархов Иосифа и Никона, а в XX – патриарха Тихона, после двух веков правления обезличенного Синода. В наше время жребий и только он указывает на нового патриарха православной Сербии. Не худшая из стародавних традиций! По существу, только так и можно избежать многих соблазнов – вплоть до преступных интриг. Честный жребий, как и технология выслуги, Табели о рангах мог бы успешно заменить демократическую процедуру.

Факультатив

Критикам демократии затыкают рот вот такой сладкой ватой:

1. «Нельзя вставать на пути прогресса. Кто против демократии – тот за варварство».

Но в истории не прослеживается неуклонного движения к демократии! Македонские фаланги, растоптавшие афинских крикунов, были, если говорить шершаво, вестниками прогресса. Кстати, ни Платон, ни Аристотель не были приверженцами демократии.

Восток бы не встретился с Западом, а народы не подготовились бы к явлению мировых религий, если бы не Филипп и Александр. А деятельность великих князей Московских, присоединивших к единому государству Новгород и Псков? Вечевая демократия все-таки оказалась для Руси архаикой, а централизация – прорывом к будущему. А к какому прогрессу привела Речь Посполитую шляхетская демократия: к разделам Польши, к полу-торавековому хождению по мукам?

«Демократия – это справедливость, это права человека. Кто против – тот упырь».

Справедливость, к которой нужно стремиться, – это равные возможности для профессиональной реализации каждого человека! Поглядите в послужные листы нашей недавней «номенклатуры» и увидите честный путь из курной избы в Георгиевский зал. А демократия приводит к кастовости и ограничивает эти возможности. Любые выборы – это перекрестные потоки лжи и грубая манипуляция народными массами. Чем честнее выборы – тем слаще ложь. Пользоваться этим механизмом во все времена будут два господина: торгаш и ростовщик. У них-то все честно: «Не обманешь – не продашь»; а вот партийные марионетки, которые борются за благосклонность электората, вынуждены беспрестанно лицемерить. Забота у них такая.

«Только гражданское общество свободных избирателей способно эффективно контролировать власть!»

Но межпартийная склока, предвыборная дискуссия – питательная среда для мафии. Получается опора на узкий слой влиятельных и говорливых, на сильных лоббистов. Таким образом, побеждает мафиозный, а не государственный подход. Механизм эффективного контроля над властью еще не изобретен. Но череда публичных скандалов не сделает честнее ни правящую элиту, ни общество. С парламентской демократией можно жить, если она существует для бутафории – как в СССР или в США. Но настоящая, надрывная и влиятельная парламентская демократия разрушает печень государства. Для организма потребно воздержание, необходимы нагрузки, изнурительные разминки – а нам снова выкатывают бочку демократии под жирную закуску свободомыслия. России нужны строгая диета и трудотерапия, а не обременительные демократические излишества. Поменьше партий, поменьше выборов! Если уничтожение демократических ритуалов сегодня невозможно – давайте хотя бы низведем их до уровня третьестепенного факультатива в институте государства.

Несколько лет назад мы наблюдали за жаркой предвыборной дискуссией кандидатов в президенты Франции – Саркози и Оланда. Все на чистом эфирном масле, без подтасовок и предопределенности. И была эта дискуссия уродлива, как сама демократия. Насколько благороднее и честнее схватка бульдогов под ковром! Нет, идеал публичной политики не поможет нам лучше работать.

Маяки

Россия тоскует по идеологии развития, по созидательной логике. А ее заедает демократическое шоу – пока еще не такое серьезное, как во Франции, но уже пагубное. Государство, не желающее умирать, создаст благоприятные условия для трудяг, затрудняя путь к успеху пенкоснимателям и авантюристам. Увы, в массовой культуре нам навязывают именно авантюристическую ипостась русского человека: ухарь, вечный истерик, живущий бпо правилам рулетки. Такому необходимы зрелища, скандалы, ежедневные сенсации. Но главенствующий тип в истории России – воин, первопроходец, мастер, творец. Истинный профессионал! Чаще – хладнокровный, нежели экзальтированный. Всегда целеустремленный. Он страдает, когда в цеху устраивают барахолку, и равнодушен, когда ущемляются чьи-то гражданские свободы. Он – профессионал, а не игрок, не вития. И он отсутствует в либеральном мейнстриме: там в цене игроцкие качества – красноречие, умение дерзить и глумиться, изобретательно ныть и качать права. Преклонение перед гражданским обществом уводит нас в сторону от логики профессионального роста. И это – курс на миражи.

Гражданское общество – не святыня. Парламентаризм – не хлеб насущный. Это в лучшем случае архитектурное излишество, нелепая беседка на крыше небоскреба, которую не увидать за облаками. Когда всю эту демагогию воспринимают всерьез, да еще и с надрывом – жди беды. А ведь у нас есть не только демократические миражи, но и трудовые маяки. Просто мы не поднимаем на них глаза.

С 25 мая по 9 июня 1989 года в Москве проходил Первый съезд народных депутатов СССР. Почти две недели никто в стране по сути не работал. Прямая трансляция дебатов, от которых захватывало дух, приковала к экранам все взрослое население СССР. Много лет спустя Михаил Горбачев, инициатор тогдашней реформы власти, вспоминал, что общество отреагировало на свободные выборы с надеждой: «В 1989 году людей призывали идти на выборы, использовали все возможности, чтобы они пришли и проголосовали, – было задействовано несколько миллионов агитаторов. Народ повалил и на встречи с кандидатами, и на избирательные участки. Выборы, а затем Съезд народных депутатов всколыхнули общество по-настоящему. Беспрецедентная активность людей была подобна половодью и несла нас в открытое море».

И еще: «Я был поражен тогда тем, как действовала Гласность, насколько она раскрепостила людей. Они начали говорить – да так говорить, что многим сделалось «горячо». А сейчас опять появляется пренебрежение мнением избирателей, и мы шаг за шагом возвращаемся в прошлое… Думаю, именно Гласность избавила людей от страха, но были исключительно важные шаги и меры, подготовившие выборы 89‑го года. Мы заменили старую избирательную систему и выдвинули плодотворную идею – дать право общественным организациям выдвигать своих кандидатов в депутаты. Это сделало выборы еще более свободными. На политической арене появилось много лиц, которые нас удивили. Они претендовали на очень многое, имели большие амбиции. Думаю, эти люди проявили себя блестяще в парламентской деятельности. Нам и сегодня не стыдно за многие законодательные акты, которые были приняты в то время».

Это верно, но лишь отчасти. Съезд действительно получил невиданный резонанс. Многие депутаты стали настоящими властителями дум. Люди видели, что возможна критика всего и вся, и в этом есть здоровое начало. Но в то же время, страна, пребывая в политическом кризисе, втягиваясь в межнациональные конфликты, испытывая проблемы с экономикой, занялась крайне несвоевременным делом: сломом работавшей системы управления. Партийной и министерской. На первом съезде формально партийную власть не тронули, но фактически сильно поколебали. Но борьба против советских партийных устоев шла бескомпромиссно. На III съезде народных депутатов, 14 марта 1990 года, был принят закон «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию СССР». 6‑я статья Конституции СССР о руководящей роли КПСС была отменена. Межрегиональная депутатская группа, руководителями которой были Борис Ельцин, Андрей Сахаров (он умер во время работы съезда через несколько часов после произнесения речи против 6‑й статьи), Анатолий Собчак и другие. «Сейчас мы живем в состоянии глубокого кризиса доверия к партии и к руководству, из которого можно выйти только решительными политическими шагами, – говорил на съезде Сахаров в своей последней публичной речи. – Отмена статьи 6 Конституции и других статей Конституции, которые к ней примыкают, – это сегодня политический акт. Это важнейший политический акт, который именно сейчас необходим стране, а не через год, когда будет завершена работа над новым текстом Конституции. Тогда это все будет уже поздно». Сахаров понимал важность этой «6 статьи», хотя она к тому времени фактически уже не действовала. И в марте 1990 ее уничтожили окончательно.

Во главе страны теперь стоял Съезд – орган, только на словах имевший ответственность перед избирателями. В реальности ответственности оказалось гораздо меньше, чем у «партократов». А избранный съездов президент СССР – первый и последний – не мог контролировать политические процессы, не говоря уж об экономических. Хватило этой системы ненадолго. После августа 1991 года Горбачев за несколько месяцев оказался неспособным даже сформировать правительство. Так красноречие депутатов, поймавших свою минуты успеха, втянуло Советский Союз в царство мертвых. Остановить распад государства оказалось некому. Может быть, не нашлось нового матроса Железняка? Укрепление парламентаризма оказалось сильнейшим фактором распада большой страны. Этот трагический урок истории требует осмысления. Попробуем посмотреть на него глазами участников тех событий. И начнем с фактов.

В декабре 1988 г. Верховный Совет СССР принял закон о новом порядке выборов народных депутатов СССР и внес соответствующие изменения и дополнения в Конституцию СССР. Было решено в качестве высшего органа Советской власти избирать Съезд народных депутатов СССР из 2250 человек. Эти выборы следовало проводить на альтернативной основе и отказаться от прежних порядков, когда в каждом из избирательных округов выдвигался только один кандидат. Из общего числа депутатов 750 должны были избираться от территориальных округов и столько же – от национально-территориальных округов. Еще 750 депутатов должны были избираться от общесоюзных общественных организаций, но также на альтернативной основе. Предполагалось, что Съезд в полном составе будет собираться не реже чем один раз в год, как некое народное вече, и принимать наиболее важные конституционные законы. Из состава народных депутатов СССР Съезд должен будет избрать Верховный Совет СССР, который должен работать на постоянной и профессиональной основе, как высший законодательный, распорядительный и контрольный орган власти. Он будет состоять из двух палат – Совета Союза и Совета Национальностей. По сравнению с прежним Верховным Советом полномочия нового Верховного Совета предлагалось существенно расширить, соответственно сократив официальные полномочия Президиума Верховного Совета СССР и неофициальные полномочия ЦК КПСС. Свой замысел по образованию фактически нового органа власти в СССР Михаил Горбачев наиболее полно раскрыл только в своих мемуарах. Он, в частности, писал: «Если попытаться коротко охарактеризовать смысл политической реформы, как она была задумана и проведена, то можно сказать, что это – передача власти из рук монопольно владевшей ею Коммунистической партии в руки тех, кому она должна была принадлежать по Конституции, – Советам через свободные выборы народных депутатов. И вполне понятно, что успех или неудача реформы, особенно на ранних ее этапах, всецело зависели от отношения к ней самой КПСС, которая, по существу, должна была добровольно расстаться с собственной диктатурой. Это была дьявольски сложная политическая операция, болезненная и особенно тяжелая, можно сказать, со «смертельным исходом» для слоя партийной номенклатуры. «Отречение от престола» грозило ей постепенной утратой привилегий, которыми она пользовалась, переходом из разряда сильных мира сего в разряд обычных граждан. Вполне понятно, что партийно-государственная бюрократия должна была встретить это нововведение в штыки. А поскольку в ее распоряжении все еще оставались основные рычаги власти, было только два средства обеспечить успех реформы. Надо было организовать мощное давление на партийно-государственную бюрократию со стороны большинства общества, решительно настроенного на радикальные перемены. А с другой стороны, надо было ослабить сопротивление верхушечного слоя тактическими маневрами, отсекая наиболее консервативную его часть, втягивая в преобразование людей, способных мыслить по-новому. Без политического маневрирования могущественная бюрократия, формировавшаяся в рамках тоталитарной системы, никогда не позволила бы отобрать у себя власть». Так ли это воспринималось в 1988–1989 годах – большой вопрос. Постараемся его расследовать.

Горбачев надеялся превратить съезд в свой триумф. Этого явно не получилось. Страсти, которые всколыхнули депутаты, вылились в многотысячные митинги в Москве, которые трудно было назвать прогорбачевскими. Проиграл Союз, проиграл и Горбачев…

Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»

Михаил Горбачев
Смысл выборов

Если попытаться коротко охарактеризовать смысл политической реформы, как она была задумана и проведена, то можно сказать, что это – передача власти из рук монопольно владевшей ею коммунистической партии в руки тех, кому она должна была принадлежать по Конституции, – Советам через свободные выборы народных депутатов. И вполне понятно, что успех или неудача реформы, особенно на ранних ее этапах, всецело зависели от отношения к ней самой КПСС, которая, по существу, должна была добровольно расстаться с собственной диктатурой. Это была дьявольски сложная политическая операция, болезненная и особенно тяжелая, можно сказать, со «смертельным исходом» для слоя партийной номенклатуры. «Отречение от престола» грозило ей постепенной утратой привилегий, которыми она пользовалась, переходом из разряда сильных мира сего в разряд обычных граждан.

В Кремле во время Первого съезда народных депутатов СССР

Вполне понятно, что партийно-государственная бюрократия должна была встретить это нововведение в штыки. А поскольку в то время в ее распоряжении все еще оставались основные рычаги власти, было только два средства обеспечить успех реформы. Организовать мощное давление на партийно-государственную бюрократию со стороны большинства общества, решительно настроенного на радикальные перемены. А с другой стороны, ослабить сопротивление верхушечного слоя тактическими маневрами, отсекая наиболее консервативную его часть, втягивая в преобразование людей, способных мыслить по-новому. Без политического маневрирования могущественная бюрократия, формировавшаяся в рамках тоталитарной системы, никогда не позволила бы отобрать у себя власть.

Я хочу привлечь внимание читателей к этому обстоятельству, потому что именно оно было предметом частой и безжалостной критики по моему адресу со стороны демократов. Да и не только демократов, но и ближайшего моего окружения. Уж как меня ни укоряли, что я якобы остаюсь в глубине души партократом, не могу вырвать из сердца привязанности к людям из партноменклатуры, среди которых провел многие годы своей сознательной жизни, не в состоянии избавиться от присущих им стереотипов мышления. Сам я это оцениваю по-другому. Причина недостаточно быстрых кадровых решений в ряде случаев кроется в моем стремлении избежать «открытого бунта на корабле», который мог привести к поражению политической реформы уже на ранних ее этапах.

Пожалуй, вся эта материя нагляднее всего обнаруживалась в эпизоде с так называемой партийной сотней. И тогда, и сейчас я убежден в правильности того, что на 100 мест от КПСС были выдвинуты ровно 100 кандидатов. Нельзя было допустить, чтобы оказались забаллотированными некоторые члены тогдашнего партийного руководства. Это сразу перевело бы их в стан скрытых или открытых противников преобразований, могло серьезно осложнить обстановку. Не меньшие негативные последствия имело бы неизбрание в депутаты включенных в список для голосования Чингиза Айтматова, Святослава Федорова и других представителей творческой интеллигенции, активно поддерживавших перестройку.

Наша оценка показала, что, если бы в кандидатский список были внесены, скажем, 103–105 фамилий, наибольшее число «черных шаров» получили бы Лигачев, Ульянов и Яковлев. Будь список увеличен на 10 кандидатов, не прошло бы большинство членов Политбюро – Слюньков, Никонов, Медведев, Зайков, Примаков, а вместе с ними известные писатели – Чингиз Айтматов, Даниил Гранин. А дальше имели шансы остаться за бортом и Генеральный секретарь с Председателем Совета Министров СССР.

Кстати, каждому из них не стоило большого труда подобрать себе место, где ему было обеспечено доброжелательное отношение избирателей. Но это шло бы вразрез с замыслом, согласно которому партию как общественную организацию должны были представлять те самые 100 депутатов, избранные по партийному списку. Признаюсь, вначале и я сам колебался – как поступить? Но по размышлении пришел к выводу, что генсек должен идти в парламент не в личном качестве, а именно как руководитель партии.

И еще. Процедура выборов на январском Пленуме ЦК (1989 г.) не исключала возможности отвести или забаллотировать того или иного кандидата. Так что демократические принципы вовсе не были в данном случае попраны.

Раз уж речь пошла о «красной сотне», как ехидно окрестили ее в некоторых демократических изданиях, не могу обойти вопроса о прямом представительстве общественных организаций в парламенте, тем более что он долгое время был притчей во языцех. Критика, порой резкая, на этот счет шла оттого, что наши оппоненты не давали себе труда по-настоящему подумать над мотивами этого решения. Я же считал тогда его необходимым и остаюсь при этом мнении сейчас.

Разумеется, с точки зрения формальной «корпоративное представительство» по заранее выделенным квотам небезупречно. Депутатские мандаты в данном случае не проходят апробации народного волеизъявления. Но следует иметь в виду, что таким образом получила свои мандаты лишь сравнительно небольшая часть депутатского корпуса. Да и метод этот с самого начала задумывалось использовать в разовом порядке. Позднее соответствующая формула была откорректирована в Конституции.

Так что о каких-либо нарушениях демократических принципов говорить не приходится. Зато какие важные задачи удалось решить таким способом. Ведь надо отдавать себе отчет, что при том уровне политической культуры и всесилии номенклатурных кадров, которые существовали в то время, многие активные сторонники перестройки, особенно из числа научной и творческой интеллигенции, имели мало шансов быть избранными. Значит, парламенту нового созыва грозило оказаться не впереди, а позади быстро прогрессирующих политических воззрений общества, стать не тягачом, а тормозом реформ. Прямое представительство общественных организаций позволило ввести в депутатский корпус сравнительно небольшую, но чрезвычайно важную для становления будущего парламента группу влиятельных демократических деятелей, прошедших через списки профсоюзов, комсомола, женских организаций, творческих союзов и научных ассоциаций. Для наглядности приведу один пример. Едва ли нужно говорить о том, какую роль сыграл на съездах народных депутатов академик Сахаров. А избран он был от научных ассоциаций. Там же получили депутатские мандаты некоторые другие видные ученые, не прошедшие по основному списку Академии наук.

Помимо этого главного обстоятельства квоты для общественных организаций имели и другой важный смысл. В условиях, когда мы еще не подступали даже к формированию многопартийной системы, эта мера позволяла до некоторой степени «структурировать» будущий парламент. Конечно, депутатские группы общественных организаций не могли заменить партийные фракции, но на первых порах с ними связывались голос, настроение, воля того или иного социального слоя. Ну а с формированием Межрегиональной группы начали образовываться и зародыши будущих партий, вступающих в соперничество с КПСС.

Уже ход избирательной кампании показал, что мы оказались в совершенно незнакомой обстановке. Шла жесткая борьба за средства массовой информации, в особенности – за время в телевизионных программах. Развернулась острая, временами выходящая за грань приличия полемика в печати, на встречах с избирателями. Наружу выплыло и много горького, и много ранее неизвестного. У некоторых членов руководства все это вызывало раздражение и тревогу, панические настроения. Я же радовался, что нам удалось разбудить общество, сделать то, чего мы добивались все предшествующие годы перестройки, – включить народ в политику. Свободные выборы открыли много новых интересных людей, прояснили позиции социальных слоев, о которых, оказалось, у нас были весьма превратные представления.

Парадокс заключался в том, что среди депутатов оказалось 85 процентов членов КПСС (в старом составе Верховного Совета – примерно половина), а ее верхний, руководящий слой воспринял итоги выборов как поражение партии. То обстоятельство, что избиратели «посмели» отдать предпочтение «кому-то», забаллотировав таких деятелей, как, скажем, первый секретарь Ленинградского обкома, кандидат в члены Политбюро Ю. Соловьев, привело некоторых в состояние шока, воспринималось как конец света. Правящая элита настолько «приросла» к руководящим креслам, так была самоуверенна, что не допускала отрицательного для себя исхода голосования.

По завершении выборов мы собрались на заседание Политбюро (28 марта 1989 г.). Настроение у большинства было угнетенное, в воздухе висело – провал. Я оценил выборы как крупнейший шаг в осуществлении политической реформы, которую мы предопределили своими решениями. Через выборы общество выходит на новый уровень, устраняется разрыв между конституционными нормами и политической практикой. Власть приобретает в полной мере легитимный характер – это само по себе огромное достижение.

Говоря все это, я чувствовал, что далеко не все мои коллеги согласны с такой оценкой. Некоторые были настолько «заведены», что не могли себя сдержать по ходу моего выступления. В спокойном тоне я сделал замечание: «Если кому-то тяжело здесь находиться, можно и выйти». Не скажу, чтобы наступила гробовая тишина, но собрание сразу успокоилось. Партийная дисциплина взяла свое, хотя многие сидели хмурые.

Я продолжил свой анализ, отметив, что выборы прошли для партии успешней, с меньшими потерями там, где люди ощутили реальные плоды перестройки. На Северном Кавказе, Ставрополье, в центральночерноземных областях до 90 процентов голосовавших поддержали кандидатов, выдвинутых местными партийными органами. Сказалось и отношение к лидерам. Тем, кто пользуется уважением за внимание к нуждам людей, нетерпимость к негативным явлениям, избрание было обеспечено.

Общая же картина непростая. По итогам выборов мы должны оценить деятельность партийных и хозяйственных кадров. Особенно в Москве и Ленинграде, где мы столкнулись с неудовлетворенностью населения тем, как идет перестройка, решаются жизненные проблемы. Это серьезный сигнал для правительства и ЦК, не говоря уже о горкомах и райкомах.

Мы не имеем права отвергать с порога критику, которая раздавалась по адресу руководства в ходе избирательной кампании. Она ведь во многом справедлива. Тяжелое положение в экономике в немалой мере вызвано огромными расходами, которых требует ликвидация последствий аварии Чернобыльской АЭС, землетрясения в Армении, затеянной не нами авантюры в Афганистане. А также и тем, что мы не сумели выбрать оптимальную экономическую политику, усугубили ситуацию на рынке, в финансовой сфере и только теперь начали во всем этом разбираться.

У людей плохое настроение не из-за происков «Огонька», «Московских новостей» или Ельцина. Многое могло бы выглядеть по-другому, если бы партийные и властные структуры на деле перестраивались, были ближе к людям, внимательней к их нуждам. На всех направлениях мы отстали, народ нас опережает, партии приходится оправдываться только тем, что она все начала.

Положение партии тогда не было безнадежным. Были и возможности, и запас времени, чтобы преодолеть психологический шок от расставания с незыблемой монополией власти. Добиться поддержки народа уже не ссылками на Октябрьскую революцию и Отечественную войну, а эффективной политикой, гарантирующей демократию, гражданские права, высокий уровень и качество жизни. Я верил, что такое преображение КПСС возможно. А как были настроены мои товарищи по партийному руководству, что их больше заботило?

«РЫЖКОВ. В Москве не из-за дефицита мяса Ельцину отдали 90 процентов голосов – мясо в столице есть. Мы получили страшное наследство, но и сами допустили ошибки. Ничто не потеряно, у нас сильная партия, сильное государство… Обращаю внимание членов Политбюро, что газеты ЦК выступают против ЦК.

ВОРОТНИКОВ. Не дать поколебаться тем из актива, кто не избран, чтобы они не почувствовали, что к ним изменилось отношение. Закон о выборах требует исправления. На местах также возмущены поведением средств массовой информации, которые формируют негативное отношение к партийным кадрам. Не прошли 14 командующих военными округами.

ЩЕРБИЦКИЙ. Рассмотреть в партийном порядке тех членов КПСС, кто в ходе избирательной кампании занимал антипартийные позиции.

ШЕВАРДНАДЗЕ. Надо приветствовать всех избранных. От прошлого отмежевываться. Без этого не спасти авторитет партии. Выборы проходили на переходном этапе. Народ еще не получил материальных плодов перестройки, а то, что завоевано в области других ценностей, воспринимается неоднозначно. Мы не сумели использовать то, что завоевано в ходе перестройки, в частности достижения во внешней политике. Беспокоят выборы в республиках.

ЛИГАЧЕВ. Мы допустили серьезный политический просчет. Я имею в виду Прибалтику, там выбрали не тех. Перестройка вызвала противоречивую реакцию в обществе, отсюда голосование против партийных, хозяйственных и военных работников. Главная причина в том, какую позицию занимали средства массовой информации в отношении истории партии, партийной работы. Негативную позицию накапливали в сознании людей. Это очень опасно. Мы должны помнить, что в Венгрии и Чехословакии в 1968 году все начиналось со средств массовой информации… СМИ концентрируют критику на злоупотреблениях, на взятках. Это правильно. Но заодно шельмуют всех руководящих работников. Дисциплина в партии сейчас хуже, чем в беспартийной среде.

МЕДВЕДЕВ. Многое пустили на самотек. Секретари обкомов и райкомов боролись между собой за депутатские места. Преобладает критический настрой не в отношении перестройки вообще, а того, как она идет. Мы раскритиковали все в прошлом, но не преодолели элементов командно-административной системы. Не может быть такого, чтобы пресса думала одно, а народ другое. В Венгрии, Чехословакии был общий кризис, оттуда взялись и оппозиционные журналы. Хотя, согласен, пресса не должна поддаваться нездоровому настроению. С ней нужно работать.

СОЛОВЬЕВ. В Ленинграде все семь партийных руководителей, представители административных и военных кругов не прошли. Есть у нас противники, и мы их недооценили. Они работали по месту жительства, а мы лишь внутри коллектива. Не только некоторые средства массовой информации, но даже «Правда» и «Известия» нанесли удары по партийным руководителям, вели дело тенденциозно. Партию так измазали с головы до ног, причем все ее поколения, что это не могло не сказаться на настроениях избирателей. Избирательная кампания показала, что идет борьба за власть.

ЧЕБРИКОВ. Тех, кто потерпел поражение, сохранить и поддержать. В Армении пикеты были у избирательных участков, составлялись черные списки. Прибалты разъезжали по всей стране, агитировали против партийных кандидатов, аж до Якутска добрались.

ЗАЙКОВ. МГК и райкомы оказались в опале. Кто выступал в поддержку партийной платформы, сразу проигрывал. Значит, по существу, настроение было против власти. Райкомы не могут работать. Надо потребовать от средств массовой информации прекратить дискриминацию партаппарата. Имели место посягательства на флаг, на гимн. Появились трехцветные флаги. Коммунисты требуют съезда КПСС.

ПУГО. Нападок на партию много. Есть опасность, что итоги выборов начнут изображать как поражение КПСС. Надо не допустить, чтобы такая оценка стала гулять. Партийные организации не растут, идет отток из партии. Муссируется тема многопартийной системы. В Прибалтике народные фронты добились всего, чего хотели. Предстоит националистический август.

ЯКОВЛЕВ. Ни о каком поражении речи идти не может и не должно. 84 процента избирателей пришли голосовать, и избрано 85 процентов коммунистов. Это референдум за перестройку. Немножко мы испугались. На самом деле советский народ проголосовал против застоя и командно-административной системы, против бесхозяйственности и разгильдяйства. Выборы – демонстрация верности демократическому социализму и доказательство того, что в условиях однопартийной системы возможна демократия. Есть и враждебные силы. Не думаю, что голосование было против партии как таковой. У нас эмоциональное отношение к прессе. Меня больше беспокоит другое – когда газета по десять раз пишет об одном и том же, но никакой реакции со стороны партийных и других органов не следует.