Текст книги "Суровый век. Рассказы о царе Иване Грозном и его времени"

Сергей Алексеев
Суровый век: рассказы о царе Иване Грозном и его времени

Рисунки Г. Метченко

Глава первая
Великий князь говорить будет

В 1530 году у великого русского князя Василия III родился сын. Назвали его Иваном.

Сложное время переживала тогда Россия.

Прошло всего пятьдесят лет с той поры, когда страна освободилась от более чем двухвекового ига золотоордынских ханов.

Народы, населяющие нашу страну, хотели видеть свою родину сильной и передовой для своего времени державой.

Многое сделал, укрепляя Русское государство, великий князь Василий III. Продолжить дело отца предстояло сыну.

Об Иване IV, получившем в истории прозвище Грозный, о времени, в котором он жил, и написаны эти рассказы.

Первая глава книги рассказывает о детстве и молодых годах царя Ивана.

Подарок индийского царя

Индийский царь подарил русскому царю Ивану Васильевичу Грозному слона.

Слон был учён. Умел кланяться.

Везли слона долго и осторожно. Много опасностей подстерегало в пути. Поднимались в горы. Спускались в долины. Переправлялись через широкие реки.

День за днём. День за днём. Двигался караван. Шли проводники и погонщики. Шёл слон.

Солнце всходило и заходило. Страшную жару сменяли холода. Чередовались то знойные, то леденящие ветры. С неба срывались грозы. Бушевали дожди и ливни.

День за днём. День за днём. Более года двигался караван. Шли проводники и погонщики. Шёл слон.

Прибыл гигант в Москву.

Сбежался народ смотреть на заморскую невидаль. Поражались люди:

– Размером с боярский терем.

– Кишка вместо носа.

– Как опахало уши.

Наступил момент представить слона царю. Вышел царь Иван Васильевич Грозный. Поднял на слона тяжёлые, свинцовые веки.

Предупреждён был царь, что слон учён – умеет кланяться.

Ждёт государь поклона.

Но вдруг заупрямился слон.

То ли непривычно было ему на новом месте. То ли устал с дороги. Стоит слон, даже в сторону царя не смотрит.

Помрачнел царь. Нахмурился. Напряглись, сжались, как клещи, руки. Понимают приближённые государя: собираются в царе недобрые силы.

Подбежал индус-погонщик. Что-то прокричал на своём языке слону.

Вместо поклона хлопнул ушами слон.

Вновь прокричал погонщик. Даже палкой упрямца кольнул под брюхо.

Не поклонился слон. Лишь свернул в запятую хобот.

– У-у, животина! – кто-то бросил из царских слуг.

Стоит царь Иван Васильевич Грозный. Стоит перед ним упрямец. Зреет, зреет Иванов гнев.

Минута.

Минута.

Ещё минута.

Не поклонился учёный слон.

Повернулся Иван Грозный к стражникам. Поднял свинцовые веки. Подал какой-то знак.

Подбежали к слону с бердышами, с секирами стражники. Изрубили при всех непокорного.

На троне

Рос Иван IV без отца, а затем и без матери. Умер великий князь Василий III – отец Ивана Грозного, когда Ивану было всего три года. Умерла мать – княгиня Елена Глинская, когда сыну исполнилось семь с половиной лет.

После смерти Василия III, в трёхлетием возрасте, Иван и был провозглашён великим князем Иваном IV.

Нерадостным оказалось Иваново детство. Не детским. Другие ребята в кости, в горелки играют. Купаются в реке Неглинке, в Яузе, в Москве-реке. У великого князя Ивана IV – государственные дела.

Вот и сейчас. В Кремле, в каменных палатах, идёт посольский приём. Слева и справа полукругом стоят бояре. В центре на троне восседает мальчик – великий князь.

Вручают послы свои посольские грамоты. Произносят какие-то слова, обращаясь к князю.

Не интересны Ивану послы и их речи. Сидит он задумчивый. Взгляд отсутствующий. Мысли где-то далеко-далеко от этих каменных плит, от этих посольских камзолов и бородатых боярских лиц. Кажется, вот-вот – и Иван расплачется.

Но вдруг оживился великий князь: то прожужжала муха. Стал следить он за мухой. Села та на боярина Ивана Бельского. Запуталась в бороде.

Отогнал боярин муху. Вновь зажужжала она над посольскими и боярскими головами. Продолжает наблюдать за ней князь Иван, гадает, на кого теперь сядет муха: на боярина Воротынского, Оболенского, Мстиславского? Вот бы села на князя Ивана Шуйского.

Не любит великий князь Иван князя Ивана Шуйского. Шуйских несколько. Кроме Ивана есть ещё князь Василий Шуйский, есть ещё князь Андрей Шуйский. Иван Шуйский сейчас из них по положению в государстве самый старший. Он же и самый из них противный.

Заметил Иван Шуйский, что великий князь сидит неспокойно, послов не слушает, всё глазами по сторонам бегает. Глянул на великого князя искоса, строго.

Сжался Иван от этого взгляда. Сидит теперь смирно. Смотрит прямо перед собой, делает вид, что слушает посольские речи.

Однако прошло несколько минут, и вновь муха привлекла Иваново внимание. Летела она теперь как раз в сторону князя Ивана Шуйского.

Стоит Шуйский. Важный. Дородный. Борода до пояса конским хвостом свисает. На голове, как сковорода, большая лысина.

Гадает великий князь Иван: пролетит муха мимо Шуйского, не пролетит? Вот бы села на боярскую лысину. Поравнялась муха с Шуйским. Сделала круг. Уселась, и как раз на боярское темя. Оживился Иван. Смотрит на муху. И кажется ему, что и та на него смотрит. Улыбнулся Иван мухе. И муха великому князю в ответ улыбнулась.

Тряхнул в это время Шуйский головой. Слетела с головы муха. Метнулась к открытому окну – на свет, на волю. Проводил её Иван грустным взглядом.

Сидит великий князь Иван IV на троне. Печальный-печальный. Слушает посольские речи.

Карусель

Поражался простой народ. Что ни год – из Кремля, из дворцовых палат, всё новые и новые вести тайной молвой разносятся.

Сразу же после смерти Василия III зашевелилось боярство. Каждому поближе к власти стать хочется. Момент удачный. Великий князь Иван IV малолеток, недоросль. При таком-то князе, конечно, советчик нужен. Много желающих стать советчиками, а ещё лучше быть первым – первосоветчиком, первосоветником.

Удачливее других оказался князь Овчина-Телепнёв-Оболенский. Дороден он с виду. Умом не глуп. Он и вышел на первое место.

Перешёптывается московский люд:

– Сила в руках у Телепнёва-Оболенского. Овчина теперь за главного.

Однако недовольны другие бояре, что власть досталась Овчине-Телепнёву-Оболенскому.

– А мы чем хуже!

Выбрали бояре момент. Скинули князя Овчину-Телепнёва-Оболенского. Заковали в оковы, бросили в страшное подземелье. Умер в оковах, в темнице князь.

Власть в стране перешла к боярам, к совету, состоявшему из самых именитых, к Боярской думе.

Вышли теперь на первое место князь Иван Бельский и князья Шуйские. Однако не возникло между ними согласия. Князь Иван Бельский и его сторонники были за то, чтобы в России усиливалась власть великого князя и в своём единении государство крепло. Шуйские и их приближённые – за то, чтобы ограничить власть великого князя, чтобы и другие князья и бояре право на власть имели.

Началась между Бельским и Шуйскими борьба.

Шёпот идёт по домам, по московским улицам:

– Бельский осилит Шуйских. Бельский!

Но рядом с этими слышны и другие речи:

– Шуйские станут над Бельским. Шуйские!

И верно. Осилили Шуйские Бельского. Брошен в темницу Бельский.

Прошло недолгое время. Снова шёпот ползёт по домам, по московским улицам:

– Выпущен Бельский. Всё же Бельский осилил Шуйских.

И верно. Выпущен из заточения Бельский. Первым советником ходит Бельский.

Не утихает борьба между боярами. Прошло два года, и новая новость плывёт по городу:

– Сброшен, не удержался Бельский. Снова у власти Шуйские.

И верно. Организовали Шуйские заговор против Бельского.

Не удержался у власти Бельский.

Догоняет новость одна другую:

– Сослан на Белоозеро Бельский. Посажен в тюрьму, в заточение.

И сразу за этим:

– Скончался в заточении Бельский. Людишками Шуйских в тюрьме прикончен.

Одержали Шуйские верх над Бельским. В первосоветниках ходят Шуйские.

Крутится, крутится карусель.

Забавы

Высоко над городом поднялись княжеские терема. Островерхими крышами упёрлись в небо.

У одного из теремов собрались люди. Задрали головы. Смотрят вверх.

По крутому наклону крыши лезет мальчишка. Ужом извивается. Чудом держится.

Вот соскользнула нога.

Вздрогнули люди.

Вот не удержалась рука.

– Ах! – вырвался общий вздох.

Цепок мальчишка. Всё выше и выше смельчак поднимается.

– Великий князь, великий князь, – перешёптываются внизу люди.

Интересно народу смотреть на забавы великокняжеские. Всё больше и больше людей у терема. Идут пересуды:

– Долезет.

– Сорвётся.

– Считай, повернёт назад.

Упорен мальчишка-князь. Хоть и скользит, хоть и срывается, а лезет, лезет и лезет вверх.

Вот на середину крыши уже поднялся. Поправил торбы-мешки, висящие через плечо.

– Что там в мешках у князя? – гадают люди.

– Непонятное что-то…

Вновь заработал руками, ногами мальчик.

– Долезет! Долезет!

И верно. Добрался до верха великий князь. Добрался. Уцепился. Надёжно держится.

Глянул сверху на людей, на землю. Взгляд отсутствующий, возбуждённый. Словно бы смотрит вниз и ничего не видит.

Потянулся рукой к одному из мешков. Запустил в него руку. Что-то вытащил.

Что там в руках у князя?

– Так это же кот!

– Кажись, он.

– Вон и уши, и хвост кошачий.

Взял князь беднягу, бросил на крышу, на острый скат. Понесся мурлыка, словно камень с высокой кручи.

Слетел он с крыши, на землю шлёпнулся. Удачливым кот оказался. На ноги упал, на ногах удержался. Очумело мотнул головой вправо, влево. Бросился в соседний проулок, словно крутым кипятком ошпаренный.

Улыбнулся сверху зловеще князь.

Потянулся ко второму мешку Иван. Снова люди впились глазами.

– Никак, псина?

– Так и есть.

– Вона и уши, и хвост собачий.

Размахнулся князь, швырнул и собаку с высокой крыши. Не оказался барбос удачливым. Слетел он с крыши. О землю ударился. Расшибся. Лежит. Не дышит.

Смотрят люди туда – наверх, на крышу высокого терема. Смотрят сюда – на землю.

– Эх ты, забавы княжеские…

Должность

Освободилась в служебных государственных верхах важная должность.

Место и почётное, и доходное.

Предстоит новое назначение.

Заволновались в боярских и княжеских семьях. Много претендентов на эту должность.

– Нам бы на должность. Нашему роду, – идут разговоры в семье князей Таракановых. – Мы, Таракановы, всех важней. Наш род ого-го с какого века и дороден и славен. Не было б Москвы – не будь Таракановых. Не было бы Руси – не будь Таракановых. Нашему роду – должность! – твердят Таракановы.

И под крышей дома бояр Бородатовых тоже идут пересуды:

– Нет других, чтобы нас важнее. Наш пращур Додон Бородатый на Куликовом поле ещё воевал. Наш предок Извек Бородатый в Ногайские степи ходил походом. Наш прадед Тарах Бородатый при великокняжеской псовой охоте в дружках при великих московских князьях ходил.

И пошло, и пошло, и поехало.

Получается: нет достойнее бояр Бородатовых. От них, от Бородатовых, кто-то и должен вступить на должность.

И в усадьбе бояр Кологривовых всё тот же – о должности – разговор:

– Нам, Кологривовым, место сие уготовлено. Кому, как не нам. Кто же знатнее, чем мы, Кологривовы? Нет рода древнее, чем мы, Кологривовы. Нет рода богаче, чем мы, Кологривовы. Не допустит Господь, не допустит, чтобы нас обошли на должность. Первое право – наше.

Собрались вместе затем бояре в высшем совете, в Боярской думе. Решали вопрос о должности, о хорошем служебном месте, то есть, как в старину говорили, «местничали».

Рядили бояре. Гудели. Шумели. Кричали. Обиды старые вспоминали.

Не кончились ссоры речами, глотками. Дело дошло до рук.

Таракановы вцепились в бороды Бородатовых.

– Мы важнее!

Бородатовы – в бороды Кологривовых.

– Мы важнее!

Кологривовы за грудки трясли Таракановых.

– Мы самые, самые, самые важные!

А так как были ещё и другие, которые о той же мечтали должности, то превратилась Дума в кромешный ад.

Накричались. Вспотели. Охрипли бояре.

Решился всё же вопрос о должности. Нашёлся самый из них дородный. Он и занял высокий пост.

А умён ли?

А смышлён ли он?

А умел ли в делах служебных?

Об этом не было речи. Не это, по боярскому разумению, главное. Не по уму, не по делу – по чину ступай на должность.

О, бедная, бедная, бедная должность!

Молодой князь и бояре

Невзлюбил юный князь Шуйских, возненавидел. Немало обид и унижений перенёс от них молодой Иван.

Самолюбив, памятлив на обиды великий князь. Не простится боярам прошлое.

Ещё в тот год, когда князья Шуйские выступили против князя Бельского, один из приближённых Бельского спрятался от преследователей в спальне спящего Ивана. Ворвались сторонники Шуйских в спальню, разбудили, перепугали мальчика.

На всю жизнь запомнилась Ивану IV эта ночь. И топот чужих ног, и крики, и собственный страх.

Запомнил Иван и тот день, когда в одну из комнат великокняжеского дворца вошёл князь Иван Шуйский, бесцеремонно уселся на лавку, опёрся на постель Иванова отца, великого князя Василия III, даже ногу на неё положил.

Глянул на князя Ивана Шуйского исподлобья маленький Иван, глазёнки налились гневом.

Самолюбив, памятлив на обиды великий князь. Не простится боярское непочтение.

Укрепив свою власть, Шуйские и вовсе перестали считаться с мнением Ивана. Однажды другой князь из рода Шуйских, Андрей, будучи в хмельном состоянии, даже руку пытался поднять на молодого князя.

Не думали бояре, что подросток князь неожиданно проявит крутой характер. Терпел, терпел Иван. И вдруг… Случилось это из-за Фёдора Воронцова. Приблизил к себе Иван боярина Фёдора Воронцова. Милым он оказался ему человеком.

Видят Шуйские: молодой Иван всё время рядом с Воронцовым держится. При разговорах с другими всё о Фёдоре Воронцове говорит.

И умён Воронцов. И красив Воронцов.

И характер – не злой, а ласковый.

Заволновались Шуйские. А вдруг из-за такого к нему внимания Фёдор Воронцов силу большую приобретёт в государстве. Решили отдалить Воронцова от великого князя. Даже пытались его убить. Иван заступился за любимого человека. Неохотно отступили Шуйские. Убить Воронцова не убили. Однако всё же сослали подальше от Москвы, от Ивана на Волгу, в город Кострому.

Случай с Воронцовым и оказался для Шуйских роковым. Не отступил Иван, не смирился с их решением. Кликнул к себе псарей. Приказал схватить ставшего к тому времени самым могущественным из всех Шуйских, Андрея Шуйского.

– Не сметь! – кричал князь. – Я Шуйский.

Не послушались псари. Выполнили Иванов приказ – забили до смерти князя Андрея Шуйского.

Задумались бояре. Поняли: время приходит грозное.

Было великому князю Ивану IV в ту пору тринадцать лет.

Сатана

Отправилась как-то бабка Марефа к бабке Арине в гости. Заболела бабка Арина – в пояснице, в костях ломило. Несла ей бабка Марефа квас, пироги и сбитень. Прошла вдоль улицы, обогнула часовенку на бугре, вошла в проулок – и вдруг… Смотрит бабка: что-то в белом саване верстой немереной на неё движется. Неземное что-то ступает. Неведанное.

Вскрикнула, ойкнула бабка. От страха на землю подкошенным колосом рухнула.

Переступило чудище через бабку. Дальше пошло верстой.

Отлежалась, вскочила бабка Марефа. Мчала домой, как молодая.

– Сатана! Сатана! – кричала.

Возвращался как-то кузнец Кузьма Верёвка домой от дружка своего, Басарги Подковы. Хорошее настроение у Кузьмы. Долго сидели они с приятелем. О жизни, о прошлом, о будущем говорили. Угощал Басарга Кузьму медовым настоем. Хорош настой у Басарги Подковы!

Шёл Кузьма, и вдруг… Смотрит: что-то в саване белом верстой немереной на него движется. Замер Кузьма от страха. Неземное ступает что-то. Неведанное.

Поравнялось загадочное с кузнецом. Задело саваном. Чем-то стукнуло по голове. Рухнул Кузьма на землю.

Переступило чудище через Кузьму, дальше пошло верстой.

Отлежался Кузьма. Поднялся. Мчал рысаком под родную крышу.

– Сатана! Сатана! – кричал.

Разнеслось по Москве, по домам, по площадям, по улицам:

– Сатана! Сатана явился!

Отважные оружейные мастера из пушечной слободы решили схватить сатану.

Поймали. Потянули за белый саван. Слетел саван. Под ним ходули. На ходулях – великий князь.

Пали ниц перед ним мастера. Лежат. Удалился великий князь. Поднялись мастера. Переглянулись. Перекрестились. Кто-то сказал:

– Свят, свят.

А затем все вместе – зло и решительно:

– Сатана.

Продолжаются Ивановы увлечения. То пронесётся он с ватагой дружков-приятелей верхом на конях по московским улицам.

Берегись в такие минуты городской народ. Зазеваешься – под копыта, под конские взмахи ляжешь.

То ворвётся с той же ватагой на торжище. Миг – и раз-бой на торжище. Полетела с прилавков мясная и огородная снедь. От побитых горшков и посудин – черепки и гора осколков.

Привыкли московские жители к забавам великокняжеским:

– Сатана!

Великий князь говорить будет

Боярин Афанасий Бутурлин имел острый и злой язык. Не может Бутурлин удержаться, чтобы не сказать о ком-нибудь нехорошего или колючего слова.

Ещё когда Шуйские были в силе, «разбойники!» – называл всех Шуйских.

Нелучшие слова говорил и о князе Бельском.

– И этот – разбойник. Вурдалак! Встретишься с ним на большой дороге – без ножа зарежет.

Великую княгиню Елену Глинскую, мать Ивана IV, и ту и хитрой лисой, и змеёй называл. Даже про молодого великого князя, случалось, не удержится – недоброе бросит. Правда, не громко, не вслух. А лишь при надёжных, доверенных людях.

– Послал нам Господь зверёныша.

А ещё любил боярин Бутурлин при любом разговоре всегда первым выпрыгнуть, по любому поводу своё мнение первым высказать. Другие бояре только ещё прикидывают, что бы сказать, а он тут как тут – готовы слова бутурлинские. Вот и великого князя повадился боярин перебивать.

Посмотрел на него однажды косо великий князь Иван. Посмотрел второй раз косо. Что-то, видать, в уме отметил.

Нужно сказать, что боярин Афанасий Бутурлин таким был не один. И другие бояре наперёд великого князя лезли. И у этих свои советы, свои мнения. Едва поспевает молодой князь крутить головой налево, направо. Советы и наветы то одного, то другого боярина слушать.

В 1545 году великому князю Ивану исполнилось пятнадцать лет. По порядкам того времени это считалось совершеннолетием.

В Кремле торжественно отмечался день рождения Ивана IV. Зашёл разговор о делах государственных. Не удержался боярин Афанасий Бутурлин, по старой привычке и здесь первым сунулся.

Грозно посмотрел на него великий князь. Не заметил этого Бутурлин. Ведёт себя, как глухарь на току, – ничего не видит, ничего не слышит. Словами своими, всякими советами и наставлениями упивается.

Нахмурились Ивановы брови. Хоть и юн, а глаза свинцом налились.

На следующий день великий князь Иван вызвал своих приближённых и приказал отрезать язык боярину Бутурлину. Узнали другие бояре. Притихли. Ясно: не им теперь лезть с речами, с советами.

Великий князь говорить будет.

«Искать в России!»

Великому князю Ивану исполнилось шестнадцать лет. Наступило время жениться.

Рано женились в те годы. Подоспела пора заводить семью и молодому князю.

Забегали приближённые. Засуетились. Не простое дело жениться князю, к тому же великому.

Многое надо учесть. Многое предвидеть. Как правило, великие князья брали себе в жёны заморских принцесс – дочерей королевских или царских фамилий или родовитых иностранок.

Вот и мать самого Ивана, Елена Глинская, была дочерью князя Глинского из Великого княжества Литовского и родственницей сербских правителей.

И мать великого князя Василия III, отца Ивана, София Палеолог, тоже была иностранного происхождения, племянницей византийского императора.

Ищут приближённые заморских принцесс. Прикидывают:

– Кто там есть из невест во французском королевстве?

– Кто там есть из невест в немецких княжествах?

– Кого присмотреть на земле греческой, земле сербской, польской или чешской?

И вдруг:

– Не хочу иноземной принцессы, – заявил великий князь Иван. – Желаю найти невесту в России.

Пытаются приближённые объяснить ему про старые порядки:

– Так ведь такое ведётся издавна, испокон веков. Вот и батюшка твой великий князь Василий III, и дед…

– Искать в России! – грозно повторил князь Иван.

Пришлось приближённым невесту искать в России. Разъехались гонцы в разные концы Русского государства. Стали отбирать в невесты великому князю самых знатных, самых красивых девушек.

В Москве состоялись смотрины. Выстроились невесты в ряд. Идёт вдоль ряда молодой князь. Выбирает себе суженую.

Остановился князь Иван около девушки, которую звали Анастасией.

– Захарьина, – кто-то назвал фамилию.

– Вот, – указал на девушку пальцем князь.

Видного рода девушка, знатного. Ещё в XIV веке её предок, Андрей Кобыла, в числе русских знатных людей ходил.

Обвенчали в соборе Ивана и Анастасию Захарьину по тогдашним законам. Пропели священники им здравицу и пожелали счастья на долгие годы.

Свадьбу праздновали несколько дней. Молодые выходили на площади Кремля, представлялись народу.

Бойко идёт веселье. Ещё бы и дольше праздновали. Да вдруг прервал князь Иван буйные пиры:

– Хватит!

Решил он вместе с молодой супругой отправиться в далёкую Троице-Сергиеву лавру и там помолиться Богу.

Запрягли им княжеский возок. И вновь поразил всех великий князь.

– Нет, – замотал головой Иван.

Решил он отправиться пешком. Неблизко Троице-Сергиева лавра – семьдесят вёрст от Москвы.

Зима. Ветер срывается стылыми вихрями. Шагает великий князь Иван. Шагает великая княгиня Анастасия.

Верста за верстой. Верста за верстой. Ложится под ноги земля России.