Текст книги "Суровый век. Рассказы о царе Иване Грозном и его времени"

Первопечатник Иван Фёдоров

– Пожар!

– Горит!

– Что горит?

– Друкарня Ивана Фёдорова.

Иван Фёдоров был первым русским печатным мастером. В 1564 году вместе со своими помощниками он напечатал первую русскую книгу.

А ещё задолго до этого была встреча у Ивана Фёдорова с царём Иваном Грозным.

Знал уже царь Иван, что есть такой умелец – Иван Фёдоров. Доложили царю о том, что Иван Фёдоров строит печатный станок, изготовляет из металла буквы. Мол, на этом станке с помощью этих металлических букв будет печатать книги.

Заинтересовался государь. До Ивана Грозного печатных книг на Руси не было. Книги переписывались от руки и стоили очень дорого. Понял царь преимущество печатного дела. Вызвал Фёдорова к себе.

Долго и пристально смотрел он на умельца. Принёс Фёдоров с собой готовую буквицу. Показывает царю. Рассматривает царь Иван. Любопытно.

Объясняет Федоров:

– Буква к букве – получается слово. Слово к слову – целая строка.

– Так, – кивает головой царь.

– Строка к строке – получается целая страница.

Потом Иван Фёдоров царю про печатный станок рассказал, объяснил, как работает. Показал пробный готовый оттиск. Дивился государь:

– Умное дело!

Решил Иван Грозный поручить Ивану Фёдорову построить первую русскую типографию. Горячо взялся печатник за дело. Облюбовал место в Москве недалеко от Кремля. Нанял мастеров. Казалось, быстро пойдёт работа. Но у нового дела нашлись враги. Они считали печатание книг занятием вредным.

– Небогоугодное это дело, – говорили они. – Противоестественное.

Стали они мешать Ивану Фёдорову. Прошло долгих десять лет, прежде чем типография была наконец построена.

В ней Иван Фёдоров и выпустил первую русскую печатную книгу.

Не успокоились враги книжного дела. Это по их наущению была подожжена типография или, как тогда говорили, друкарня, Ивана Фёдорова.

Взметнулось рыжим облаком пламя.

– Горит!

– Горит!

– Что горит?

– Друкарня Ивана Фёдорова.

Погибла первая русская типография. Ивану Фёдорову даже пришлось бежать из Москвы – вначале в Литву, затем на Украину, в город Львов. Там он продолжал заниматься печатным делом. Там же и умер.

Сейчас в Москве неподалёку от того места, где находилась первая русская типография, возвышается памятник Ивану Фёдорову.

Краткая надпись на памятнике: «Николы Чудотворца Гостунского диакон Иван Фёдоров».

В каком городе ты живёшь?

Прославился Анисим Веков в делах строительных. Был он потомственным плотником. Искусный и быстрый мастер.

При царе Иване IV в России стало закладываться много новых городов. Особенно быстро они возникали по берегам реки Волги. После падения Казани и Астрахани открывался по Волге большой торговый путь. Вот и стали переселяться сюда люди.

Попал в эти места вместе с другими строителями и Анисим Веков. Стали возводить они город Самару.

Стучат топоры над Волгой. Любит работу Анисим Веков. Чудо, смотрите – чудо! Было пустое место – дом поднимается. Улыбается плотник Веков. Весь он в движенье. Весь в нетерпенье. Посмотрите: глаза разгораются. Чудо, чудо – дом поднимается. Строится, строится новый дом. Бежит работа, бежит и ладится.

Понравились под Самарой места Анисиму Векову. Особенно Волга. Бежит она с севера к югу, затем, не доходя до Самары, поворачивает резко на восток, потом так же резко на запад и дальше, словно спохватившись, снова идёт на юг. Обегает в этих местах Волга горы. Называются они Жигули. Красивы, как сказка, стоят Жигули. Влюбился Анисим Веков в дивное место. Век бы здесь прожил.

Однако сложилось так, что недолго он пробыл в Самаре. Послали плотника закладывать новый город. Назвали его Саратовом. Это тоже на Волге. Намного южнее Самары.

Возводили Саратов на вышине, на правом, приподнятом берегу реки. Глянешь отсюда на левый берег. Дали, дали, за далями – дали. Заволжские степи бухарским ковром лежат.

Стучат топоры над Волгой. Любит работу Анисим Веков. Чудо, смотрите – чудо! Было пустое место – дом поднимается. Улыбаются люди. Улыбается Веков. Весь он в движенье. Весь в нетерпенье. Посмотрите: глаза разгораются. Чудо, чудо – дом поднимается. Строится, строится новый город. Бежит работа, бежит и ладится.

Понравились Анисиму Векову места под Саратовом. Век бы прожил в Саратове. Однако неспокойная жизнь у строительного люда. И вот уже на новом месте Анисим Веков.

Стучат топоры в Царицыне. (Это нынешний Волгоград.) Любит работу Анисим Веков. Чудо, смотрите – чудо. Было пустое место – дом поднимается. Улыбаются люди. Улыбается Веков. Весь он в движенье, весь в нетерпенье. Посмотрите: глаза разгораются. Чудо, чудо – дом поднимается. Строится, строится новый город. Бежит работа, бежит и ладится.

Хороши, привольны места царицынские. Царицын южнее ещё Саратова. Волга здесь шире. Течение плавное. Солнце яркое, на тепло щедрое. Южная сторона. Вечно жил бы в Царицыне Веков. Да только снова в дорогу зовёт судьба…

Не только здесь, на востоке, вдоль Волги, обживались незнакомые места. Поднимались строители и к самому северу, к Белому морю. Возникали новые поселения и на южных окраинах русских земель. Для защиты от набегов крымцев и южных степных народов здесь построили целую оборонительную линию, состоящую из двадцати крепостей и городов. Называли эту линию Засечной чертой. Изогнулась она дугой, выступом к югу, словно лука́ у боевого лука. Не подходи! Берегись – спустится тетива. Под зорким присмотром теперь граница. Поднялись русские крепости и города.

Дорогой читатель! Если ты родился, вырос или живёшь в городе:

Архангельске,

Самаре,

Саратове,

Волгограде,

Арзамасе,

Йошкар-Оле,

Уфе;

если родился и вырос в:

Воронеже,

Орле,

Белгороде,

Шацке,

Старом Оско́ле,

Ливнах,

Епифани,

Данко́ве,

Люби́ме —

знай: твой родной город в числе тех, которые были основаны в XVI столетии, в годы правления царя Ивана IV Грозного.

«Коно, людно и оружно»

Скачут, мчатся во все концы России гонцы:

– Коно, людно и оружно!

– Коно, людно и оружно!

Были трудные дни для страны. Часто в те времена нападали на русские земли враги из Крыма. Вот и опять напали. Срочно собирали гонцы ратных людей в поход.

Кузьма Коков и Китай Хряков – дети боярские. Дети боярские – это вовсе не означает, что их родители бояре. Это просто одно из сословных званий той поры. По своему положению они, конечно, ниже князей и бояр. Но и дети боярские, как правило, богатые люди. И у них есть свои вотчины. И они большими земельными наделами владеют.

При царе Иване Грозном постоянная регулярная русская армия только-только зарождалась. Появились лишь первые отряды, которые стали потом называться стрелецкими. А воины этих отрядов – стрельцами.

Большинство же людей призывалось в армию лишь на время войны. Вооружались и одевались воины не за счёт государства, а на средства богатых людей, которым они принадлежали или от которых зависели. В случае войны такой богатый человек должен был явиться к месту назначенного сбора «коно, людно и оружно», то есть с уже вооружёнными воинами. Всё зависело от величины земельного участка, которым владел влиятельный человек – боярин, князь, или сын боярский, или просто дворянин, помещик.

Чем больше земельный надел у господина, тем и больше вооружённых людей он должен был поставить для армии.

Прибыли на сборный пункт со своими людьми и боярские дети Кузьма Коков и Китай Хряков. Точное число воинов привёл с собой Коков. Даже пять лишних взял. А вот Хряков схитрил. Людей в его отряде в два раза меньше, чем надо было. Надул, обманул всех, выходит, Хряков.

Отважно сражались тогда воины. Вернулись домой с победой.

После победы царь Иван решил проверить, насколько точно, поставляя вооружённых людей для войска, выполняли богатые люди свои обязанности.

Дошла очередь до Кокова. Проверили Кокова. Молодец Коков! Даже привёл пять лишних воинов.

Дошла очередь до Хрякова. Проверили Хрякова. Что такое? В два раза меньше, чем надо было, привёл с собой людей Хряков.

Доложили царю Ивану Грозному про Хрякова, доложили про Кокова.

Порадовался царь, что есть на Руси такие люди, как Коков. Пришёл в гнев, узнав, что попадаются и такие, как Хряков. Приказал Иван Грозный отнять земли у Хрякова, передать Кокову. А кроме того, снять с Хрякова нарядные одежды и «бить всенародно кнутом на торгу».

«Оскудневший службой», – сказал о нём Иван Грозный.

Довольны люди:

– Поделом Хрякову.

В любое время хитрец встречается. В любое время обман карается.

Копейка

Принёс как-то Кизей Седло деньгу. Новая деньга, ранее никем не виданная. Привыкли люди к другим монетам. Разные в те годы были они в обращении. Московские, новгородские. Форма у многих с нашими современными внешне несхожая – удлинённые, усечённые, а то и вида совсем непонятного. А эта круглая. На монете всадник изображён. Конь. Человек в доспехах. Копьё в руке.

Объясняет Кизей: деньга новая, только что выпущенная. Будет она единой монетой теперь в стране.

Смотрят люди. Красиво выглядит всадник с копьём в руке. Кто-то сказал:

– Копейка.

Понравилось Кизею слово «копейка». Схватил он монету. Помчался дальше к соседям хвастать.

Прибежал к Емеле Немятому.

– Копейка! Копейка!

Стал Немятый рассматривать деньгу. Монета круглая. Конь изображен на монете. Человек в доспехах верхом на коне. Копьё в руке.

– Копейка! Копейка! – кричит Кизей. И объясняет: деньга, мол, новая. Чеканка умелая. Будет единой монетой теперь в стране.

Примчал Кизей к Истоме Рваному.

– Копейка! Копейка!

Стал Рваный рассматривать деньгу. Конь. Человек в доспехах. Копьё в руке.

– Копейка! Копейка! – кричит Кизей. И опять про то, что деньга новая, что будет единой монетой теперь в стране.

Многие увидели в тот день новую монету.

– Копейка! Копейка! – кричал Кизей.

Смотрят люди: и верно, копейка. Вон же – у изображённого на ней всадника копьё в руке.

Звучным оказалось слово «копейка». Закрепилось оно за новой монетой. Полетело гулять по городам и сёлам.

Несколько столетий с тех пор сменилось. Не раз за это время менялись названия монет и денег. Однако слово «копейка» сохранилось, пережило всех и до нас дошло.

И даже когда не было на русских копейках ни коня, ни всадника, ни копья (в советское время чеканился на ней герб), по-прежнему оставалась она копейкой.

Во времена Ивана IV вводилась не только единая денежная система. Не было до этого в России и общей меры. Ни метр, ни сантиметр тогда ещё не существовали. Почти в каждом городе было своё определение длины. Не было и единого веса. Ни грамм, ни килограмм в ту пору ещё не появились. Что ни город – то и тут вес особый, собственный.

Боролся Иван Грозный за наведение порядка по всей стране. Даже иностранцы о том писали. Мол, немало сделал московский царь. Вот и об этом: «По всей Русской земле теперь одна деньга, один вес, одна мера».

…Бежит от соседа к соседу Кизей Седло:

– Копейка! Копейка! Копейка!

Рассуждают жители:

– Один вес, одна мера, одна деньга. Видать, государство растёт, крепчает.

«Кручина»

В Посольском приказе начался переполох. Пропала одна из важных и срочных бумаг. К тому же не ответили на эту бумагу вовремя.

При Иване IV на Руси возникло много разных служебных ведомств и учреждений. Назывались они вначале «избами», а затем «приказами». Были Челобитенный приказ, Посольский приказ, Разрядный, Ямской, Разбойный, другие приказы.

Челобитенный приказ рассматривал просьбы и жалобы, поступающие на имя царя. Посольский занимался делами дипломатическими, иностранными. Разрядный – делами военными. Ямской – делами дорожными, службой связи. Разбойный – следственными, судебными вопросами. Много дел и у других приказов.

Чиновников, которые работали в служебных ведомствах, называли «приказными людьми».

И вот – беда, переполох в Посольском приказе. Не ответили вовремя чиновники на важную бумагу. Да и бумага сама пропала. А тут сам государь её вдруг потребовал.

Забегали приказные люди:

– Где бумага?

– Где бумага?

– Где бумага?!

Была. Все видели. И вот – нет.

Приказной человек Кирилл, к которому вначале попала бумага, кивает на Степана: мол, отдал Степану.

– Была. Как же – была, – не возражает Степан.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Мефодию.

– Была, – подтверждает Мефодий.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Кирьяну.

– Была, – не возражает Кирьян.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Меркулу.

– Была, – подтверждает Меркул.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Сысою.

С тем же вопросом о бумаге теперь к Сысою.

– Как же, была, была, – отвечает Сысой.

– Так где же бумага?

– Так я же отдал её Кириллу.

Вот чудеса, получилось: все вернулось опять к первому, к Кириллу.

Начинается новый круг.

– Так где бумага?! – повторный вопрос к Кириллу.

– Отдал её Степану.

Степан:

– Отдал её Мефодию.

Мефодий:

– Отдал её Кирьяну.

Кирьян:

– Отдал её Меркулу.

Меркул:

– Отдал её Сысою.

Сысой:

– У Кирилла она, у Кирилла.

Так и идёт по кругу – от одного к другому. Словно белка бегает в колесе.

Потерялась, короче, важная бумага. С фонарём, с огнём не найти конца.

Ждёт доклада царь Иван Грозный. Никак не найдут бумагу.

Недолюбливал Грозный приказных людей. Не всех, конечно, а лишь нерадивых и волокитчиков разных. Немало таких развелось в те годы среди чиновного люда. «Ленивая братия» – называл их царь. Оказались такие и здесь, в Посольском приказе. И хотя нашлась всё же потом бумага, оказалось, где-то в пути в каком-то служебном столу застряла, приказал всё же царь Иван Васильевич Грозный вызвать к себе нерадивых.

Вот стоит перед ним приказная братия:

Кирилл,

Степан,

Мефодий,

Кирьян,

Меркул,

Сысой и вместе с ними ещё Редедя. Это главный начальник «братии».

Знают виновные: будет им от царя «кручина», то есть суровое наказание.

Не жаловал волокитчиков грозный царь. Ковал в кандалы, сажал в тюрьмы, отправлял в ссылку.

Вот и эти будут сейчас в ответе.

Глянул царь на посольских лихих молодцов. Выждал минуту:

– Всыпать плетей. На площади. Всенародно.

Всыпали им всенародно плетей. Больше всех начальнику их – Редеде.

Торговые мужики

Расширились при Иване IV дела торговые. Поощряет коммерческих людей государь. Прок всем от них. Выгода. Стали при Иване Грозном набирать силы торговые связи с другими странами. Крепчает предприимчивый люд и внутри страны.

В те годы появилось много купцов из простых, из нижних людей – из крестьян и посадских жителей. Называли этих новых купцов «торговые мужики» или «торговые люди». Были они людьми деловыми, предприимчивыми. Немалая польза оказалась от них государству.

От года к году увеличивалась торговля рожью, солью, древесиной, мехами, рыбой.

Часто торговые люди сами же производили или добывали продукт и сами же его продавали. Пошли целые торговые фамилии – Прощалыгины, Савины, Кобелевы. Однако встречались среди них и нахрапистые.

Торговый мужик Дормидонт Кольцо стал богатеть от торговли солью. Начал с малого, с малого. Завёл он на каком-то озере, недалеко от Галича, крохотную соляную варницу. С утра до позднего вечера с сыновьями на варнице возится. По три пота с них и с себя сгоняет.

Идут годы. Крепчает, крепчает, крепчает дело. Поднимается в гору Дормидонт Кольцо. Выбивается в люди. Нет уже в помине старой крохотной варницы. Целыми соляными угодьями владеет теперь Кольцо. Не гнут уже ни он, ни его сыновья в три погибели на тяжелой работе спины. Наёмные люди трудятся на Дормидонтовых варницах.

Идут годы. Всё больше набивает торговый мужик мошну. Скупил по всей округе другие варницы. По всему большому краю он главный теперь по соли. Он и цены диктует теперь на соль. Поступает хитро. Прижмёт, припрячет запасы соли. Исчезла вдруг соль в продаже.

– Со́ли!

– Со́ли!

– Со́ли! – кричит округа.

Начинает Дормидонт Кольцо понемножку выбрасывать соль в продажу. Только берёт теперь за неё втридорога. Что поделаешь – клянут его люди, но тащат деньги.

Богатеет, богатеет торговый мужик Дормидонт Кольцо. Богатеют Прощалыгины, Савины, Кобелевы. Богатеют другие.

Всё шире идёт торговля рожью, солью, овсом, смолой, древесиной, мехами, рыбой. Как сок берёзовый по весне, прёт купец с небывалой силой. Торговое время. Дорогу – торговый мужик идёт. Осторожней – любого в пути собьёт.

И в Италии, и в Испании

Во времена царя Ивана Грозного появилось много разных налогов и податей. В том числе и налог, который назывался «полоняничные деньги».

Огромны границы Русского государства. Проходят на востоке, на юге, на западе. Окружают Россию другие страны, другие народы. Не со всеми у России покой и мир.

По-разному оказывались русские люди на чужбине, за пределами Русского государства. В неудачном бою попадали воины в плен. В лихих набегах выкрадывали русских людей степные народы. Враги ходили на Русь походами и угоняли вместе с собой мирных людей как свою добычу.

Пленённых и угнанных людей затем продавали в рабство в Турцию, в Персию, в другие страны.

Елизарка Большое Ухо был нерусским. Мордвин он. Из-под Саранска. Однако в плену оказался как русский воин. В одном из боёв, будучи ратником в русском войске, в плен угодил Елизарка.

Рослым он был, плечистым. Продали его гребцом на галеры. Приковали Елизарку цепями к лавке. Водит и водит он целые дни веслом.

Нет тяжелее труда, чем труд гребца на галерах. Солнце кострищем палит на небе. Пот ручьями бежит по телу. Машет и машет веслом Елизарка. Ветер волком бежит по морю. Волны к небу горбами тянутся. Машет и машет веслом галерник.

Девять лет промучился Елизарка. Был в Италии и в Испании, был на Корсике и в Мавритании. Был на Сицилии и Сардинии, был в Португалии и Иллирии. Только не видел он Италии и Испании. Не ходил по Корсике и Мавритании. Не дышал воздухом Сицилии и Сардинии, Португалии и Иллирии. Сидел он в тюрьме галеры-крепости. Цепью к лавке навек прикован.

Вспоминает Елизарка Большое Ухо родные места: дом над рекой, речку Алатырь. Далёкой всё кажется сказкой.

Ходили как-то они на галере к знойной Африке. Попал к ним новый тогда галерник, цветом – чёрный-чёрный.

Поражался Елизарка Большое Ухо, что есть на белом свете вдруг люди чёрные.

– Подобен саже, темнее ночи.

Отвечают Елизарке:

– Бывают ещё чернее.

Оказались рядом они на веслах. Подружились. Гребли, каждый на своём языке о чём-то своём шептались.

На десятый год плена попал Елизарка неожиданно на торговый корабль. С этим кораблём прибыл он в Чёрное море. А оттуда в устье реки Днепра. Тут и свалилось небесным даром на Елизарку счастье.

Объявили вдруг Елизарке, что выкупает из плена, из полона его Россия.

Опешил Елизарка:

– Как – выкупает? На что?!

– На полоняничные деньги, – ответили Елизарке.

Много в России налогов разных. Ропщут люди. Однако не скупились они на полоняничные деньги. Исправно всегда вносили. Неспокойно пока на границах России. Понимали: беды, плен, полон может случиться с каждым.

И вот шагает домой Елизарка.

Не один он. Набралось много таких, кто был выкуплен из разных заморских мест.

Разные люди идут из плена. Вот рослый, вот низкий. В летах, молодой. Одинокий, с детьми, с женою. Всех их возвращает на родину Родина.

Вот русский идёт, вот чуваш, вот татарин. Снова русский, опять чуваш. Смотрит Елизарка: а вот свой из своих, такой же, как он, саранский мордвин шагает.

Переглянулись они с земляком саранским. Хорошо у них на душе.

Излюбленный голова

Был Фома Вскинь Рука простым промысловым человеком. Жил он на Севере, на реке Пи́неге. Рыбу ловил, имел бобровые гоны, уточные ловища, лавку в местном городе на посаде.

Был Фома простым человеком и вдруг стал излюбленным головой. Это должность такая. Выборная. Появились во времена царя Ивана здесь, на Севере, такие должности. Излюбленный голова считался как бы старшим над тем местом, где жил. Следил он, чтобы люди вели себя мирно – не бранились, не ссорились, улаживал разные споры, решал вопросы о наказании провинившихся, отвечал за поимку разных лихих, разбойных людей, если объявлялись такие в округе.

И ещё была одна важная обязанность у излюбленного головы – следить, чтобы люди не перепивались, чтобы по собственному почину придорожные корчмы не открывали, а главное, чтобы тайно не варили пиво. А если его и варили, так только в канун праздников, на поминки, на крестины или на роди́ны, то есть по случаю рождения ребёнка. Да и то на такое варение надо было предварительно получить разрешение от излюбленного головы. Довольны были жители своим головой. Распорядительный он человек, решительный. Крепко держит дело в своих руках.

Однако прошло какое-то время, стали замечать люди: тот голова и вроде уже не тот. Всё под себя гребёт Фома Вскинь Рука, всё к себе тянет. Бобровые гоны свои незаконно расширил. Уточные ловища раздвинул. На посаде, помимо одной лавки, скрытно две новые ещё открыл.

Ясно: злоупотреблял он своим положением.

А тут и ещё одно. Принюхались как-то люди – пахнет от Фомы пивом. Принюхались второй раз – снова пахнет. А потом уже и принюхиваться не надо было. За версту от него разит.

Загулял, не удержался в слабостях человек. Море стало ему по колено.

Ясно: ошиблись при своём выборе люди.

То ли кто-то донёс в Москву о пинегском излюбленном голове, то ли молва сама за тысячу вёрст туда добежала. Только прибыли как-то из Москвы, из какого-то приказа, чиновные люди. Проверили, как ведёт себя на Пинеге излюбленный голова.

Всё подтвердилось: бобровые гоны нечестным путём увеличил, утиные ловища расширил, в городском посаде две новые лавки скрытно держит. А главное, нарушая все спиртные правила и законы, пиво и пьёт, и варит.

Скорым был суд у приказных людей.

Приказали они Фоме сварить сорок вёдер пива.

Не понимает Фома, в чём дело. Сварил.

Приказали наполнить пивом огромную бочку.

Не понимает Фома, в чём дело. Наполнил.

– Раздевайся! – сказали Фоме.

Разделся Фома. Схватили его приказные люди и утопили в пиве. Жил человек. И нет человека.

Жестокое время. Суровый век.

«ВОЛЮ твою исполнили»

Не любил царь Иван боярина Голохвастова. И криклив, и в Думе спесив. И во всякое дело – с делом, без дела – лезет. К тому же доносили царю, что, мол, по каким-то слухам он, Голохвастов, где-то, когда-то, кому-то, при ком-то слово про государя недоброе произнёс. Находились даже такие, которые чуть ли не в измене Голохвастова обвиняли. Мол, бежать собрался. То ли в Литву, то ли в Польшу, то ли даже чуть ли не в Турцию. Были в те годы случаи, когда кое-кто из русских сословных, даже близких к царю людей, опасаясь непредвиденных царских кар, бежал за границу.

Зреет, зреет в душе у царя недовольство боярином Голохвастовым.

Была для этого и ещё одна причина. Поступила вскоре от посадских людей челобитная – жалоба на боярина. Был Голохвастов наместником в каком-то городе. Как мог, обирал местных жителей.

Долгие годы на Руси существовал порядок, когда наместник того или иного округа или края был полным и единственным там хозяином. При царе Иване IV права его были ограничены. Он всё больше и больше становился зависимым от московской центральной власти.

Не пожелал считаться с новым указом царя боярин Голохвастов. По-прежнему был он и владыка, и царь, и бог у себя в округе. К тому же в челобитной Ивану Грозному сообщалось, что Голохвастов совершает неправедный суд над посадскими людьми. Недовольных бросает в подвал. «И там, – сообщалось в челобитной, – Ефимка Косой (это, видимо, кто-то из приближённых боярина Голохвастова) тех неугодных огнём пытает и своими руками душит».

Ознакомился царь с челобитной.

Шепчут опять советчики:

– Не исполняет, государь, боярин Голохвастов указа твоего. С волей твоей не считается.

И опять про Литву и Польшу. Мол, измену задумал боярин.

Не раз сходило до этого Голохвастову его самоуправство. Сейчас не сошло. Во многих делах государственных царь Иван наводил порядок.

– На дыбу, – сказал государь.

Поскакали приближённые к Голохвастову. И вот вернулись теперь назад.

– Дозволь сказать, государь.

– Говори.

– Не застали в живых Голохвастова.

– Как?! – поразился царь.

– Посадские люди его прикончили.

Оказывается, очень долго ходила по разным чиновным рукам челобитная. Не дождавшись ответа из Москвы, посадские люди сами судили Голохвастова, сами его убили.

Усмехнулся один из царских приближённых:

– Выходит, государь, порешив Голохвастова, холопья волю твою исполнили.

Нахмурился Иван. Напряглись, сжались, как клещи, руки. Глянул сурово на приближённых:

– Карать, миловать – не холопье…

Пристукнул по полу посохом:

– Царское это дело.

Приказал он схватить посадских людей. Опять оказался Ефимка Косой при деле. Покатились людские головы.