Текст книги "Чёрная сова"

И оставалось только мечтать, чтобы скорее подрастали сыновья, чтобы забирать у матери и ездить с ними в поле…

Отбивать точки без рабочего-реечника дело муторное, да и зрение еще не восстановилось полностью, перед глазами плясала вертлявая мушка, и все же к обеду он "отстрелял" почти все объекты. Оставалось установить уровень уреза воды в озере, а для этого надо было протащить нивелирный ход от репера. Предыдущая съемка делалась, вероятно, наскоро, поэтому почти все время шла несбойка показаний. Он выставил прибор на треноге и пошел с рейкой метров за триста, на каменную гряду. Но когда вернулся, вдруг обнаружил, что нивелира нет на штативе. Четверть часа назад был и исчез! И кругом ни души, но есть четкий конский след: кто-то подъехал, не спешиваясь, снял инструмент и умчался.

Внезапно потерять в тундровой, пустынной местности можно много чего, карандаш, например, кепку, очки, полевую книжку или даже дюралевый футляр от прибора – бывало, ветром уносило за километры Но чтоб бесследно пропал прикрученный к треноге нивелир, а рядом, насколько хватает глаз, никого нет!…

Тут поневоле поверишь в существование незримых духов, параллельный мир, вспомнишь все выражения и слова, касаемые их матери. В первые минуты Терехов испытывал детское чувство, когда у тебя незаметно отняли и спрятали любимую игрушку, которая только что была в руках. Он не бегал кругами, не искал, отчетливо понимая, что если инструмент так странно пропал, то его уже не найти. Вместо отчаяния и крайнего негодования, Терехов трезво решил, что надо в любом случае заканчивать работу, а это значит или идти за другим инструментом, который был в кунге – два километра в один конец. Или плюнуть, указать данные с потолка, прикинув погрешность, и уехать наконец-то с проклятого места. Подумал, напился из озера, величину уреза воды записал на глазок, подхватил треногу с пустым футляром и подался к стану, непроизвольно озираясь.

И вовремя: на горизонте появился военный "Урал". Солдат не было, поэтому Терехов сам стал готовить кунг к транспортировке, и пока убирал инструменты, закреплял в ящиках немытую посуду, чтоб не гремела, машина исчезла, вероятно, ушла за каменную гряду. Сева безмятежно спал, по-волчьи свернувшись в клубок – в кунге окончательно выстыло. Андрей затопил печку и когда выглянул на улицу, увидел, что "Урал" стоит возле озера, а по берегу суетятся крохотные фигурки погранцов. Он наскоро перекусил солдатским сухпаем, вроде бы окончательно усмирил голод и тут же забыл о нем. После каких-то непонятных блужданий по окрестностям машина наконец-то поехала к стану. Терехов встречал ее возле прицепного устройства кунга, однако "Урал" встал поперек хода. И только когда из кабины вышли два подполковника, а из будки выскочил Репьев, стало понятно – прибыло пограничное начальство.

Жора сдержанно поздоровался за руку и успел шепнуть:

– Много не болтай…

Подполковники были того же возраста, что и капитан, если не моложе, однако в повадках уже чувствовалась некоторая барственность инспектирующих.

– Науке помогаешь, это не плохо. – сказал один, и словно не заметив Терехова, стал осматривать кунг. – Откуда у тебя эта дачка на колесах?

– Восстановили из списанного. – коротко отозвался Репей. – Для отдыха дозорных групп.

Второй подполковник сразу же подошел к Андрею и вместо приветствия потребовал документы, что ничего хорошего не предвещало. Терехов достал из полевой сумки пакет и молча ему вручил. Тот начал ковыряться в бумагах с видом, словно его тоже подташнивало.

– Чем занимались здесь сержант Рубежов и рядовой Елкин? – вдруг спросил он, не отрываясь от документов.

– Несли службу. – отозвался Андрей.

– А конкретно?

– Насколько понимаю, патрулировали границу. Ходили в дозоры…

– И проводили с вами топографические работы. – встрял другой подполковник, явно начальствующий над первым.

Терехов глянул на Жору – у того от ночных полнолунных скитаний и бессонницы мешки под глазами набрякли, словно с глубокого похмелья. Взгляд заторможенный, отстраненный, не поймешь, что хочет и куда глядит…

– Солдаты предлагали помощь. – нашелся Андрей. – В свободное от службы время. Я отказал.

– Почему?

– Не профессионалы. Пришлось бы обучать недели две. А нас сроки поджимают.

– А как же вы один работаете? – взъелся подполковник. – Мы имеем представление, что такое топография.

– Я не один. – спокойно проговорил Терехов. – Работаем с напарником. Документы на него у вас. Зовут Севостьян Кружилин.

Подполковники вопросительно переглянулись, а Жора наконец-то сфокусировал рассеянный взгляд на своем однокашнике – там тоже стоял крупный знак вопроса.

– Ваш напарник болен! – заявил подполковник, листая бумаги. – И находится в Новосибирске на обследовании.

– Давно выздоровел и вернулся.

– Где же он сейчас? – язвительно спросил начальствующий. – Временно отсутствует? На рыбалку пошел? Нужду справляет? Придумайте что-нибудь.

Терехов в ответ усмехнулся и открыл дверь кунга.

– Спит. Прописали здоровый сон. Изволите полюбопытствовать?

Севе стало жарко, он скинул спальник и спал беспробудно, с ядреным, глубоким сопением, переходящим в храп. Один подполковник не утерпел, заглянул в кунг и пожал плечами.

– Наврали, солдаты удачи. – уже без апломба произнес другой. – Вот стервецы!

И как-то враз из обоих вылетел инспектирующий надменный дух. Жора тоже встряхнулся, глаза не просто ожили – загорелись от любопытства, однако промолчал в присутствии начальства. Речь шла явно о солдатах, покинувших место службы.

Подполковник вернул документы и тон его показался даже заискивающим.

– Андрей Александрович… Не припомните, о чем они говорили? Между собой? Может, что-то обсуждали?

Ему предлагалось сейчас вломить сбежавших погранцов, которые, по всей видимости, наехали на Репьева, пытаясь скрыть истинную причину, побудившую их писать рапорта на увольнение до срока.

– О женщинах. – ухмыльнулся Терехов, – Что еще обсуждают солдаты?

– Может, об одной женщине? Конкретной?

Андрей намек понял.

– Называли какие-то имена, я не вникал…

– Ланда?

– Нет, от этих про такую не слышал.

– А вообще слышали?

– Кто же на Укоке про нее не слышал? – самодовольно ухмыльнулся Терехов, делая вид искушенного обитателя плато.

– Упоминали шаманку? Алтайских духов?…

– О них здесь все говорят, болтовня все.

Начальствующий подполковник был удовлетворен, но этот все еще приставал с вопросами.

– Ничего странного не заметили в поведении военнослужащих? Неадекватные действия, бредовые идеи, психические отклонения? Вы человек наблюдательный…

Терехов изобразил легкое раздражение.

– Когда бы я успел заметить? Они и были тут два дня.

– Сами здесь не замечали… что-нибудь необычное? Какие-то редкие явления? Необъяснимые случаи? Рогатых коней, например?

– Единорогов. – поправил другой подполковник.

– У нас в поле "сухой закон". – буркнул Андрей. – Белой горячкой никто не страдает…

– А отчего заболел ваш напарник?

– Высокогорье, разряженный воздух. У него бывало уже…

– У вас голова не болела?

– И сейчас болит! Кони потерялись, безрогие, но породистые, с новосибирского ипподрома. Каждый по стоимости иномарки.

Пограничному начальству это уже было не интересно, к тому же, из-за гор нанесло тучу, потемнело и пошел дождь.

– Ваших коней угнали в Казахстан. – вдруг заявил начальствующий подполковник. – Есть оперативная информация…

– Справку дадите? – пристал к нему Терехов. – Нас же платить заставят! А на все, что мы тут заработали, колеса не купить!

– Кто же вам даст такую справку? – усмехнулся тот и косясь в небо, пошел к машине. – Пишите заявление в местную милицию, пусть ищут… Все ясно, едем!

Как только они упаковались в кабину, Репей подбежал к Терехову, зачем-то потряс руку – то ли благодаря, то ли прощаясь и проговорил ехидно:

– А врать не хорошо, Шаляпин.

– Тебя спасал, – буркнул Андрей. – И твоих служивых…

– Я не о том!… Твой старший, Егор, с матерью в Новосибе! Ты говорил, у деда в Подмосковье.

Терехов взрывался редко, но тут захотелось вмазать однокашнику в челюсть, не объясняя причины – отвлек и спас подполковник, высунувшись из машины.

– Поехали, капитан!

– Значит, вернулся уже. – сквозь зубы выдавил Терехов, усмиряя вспышку гнева, – Скоро в школу…

– И не похож он на меня!…

– Он похож на меня! – перебил Андрей. – А свою Людмилу-то хоть узнал?

Ответить ему не дал тот же подполковник.

– Репьев – в машину! – рявкнул он и Терехов еще раз порадовался, что не служит в армии.

Пограничное начальство загрузилось в "Урал" и поехало, оставив кунг на старом месте. Андрей опомнился, замахал руками, но было поздно, камуфлированная машина сначала потеряла очертания в дождливом сумраке, затем и вовсе растворилась без остатка, вкупе со светом фар, словно провалилась в параллельный мир…

9

Сева проспал еще часа полтора и проснулся вечером счастливым младенцем. Первым делом он растряс свой рюкзак и стал переодеваться в цивильное, то есть, в джинсы с обвисшей мотней и толстый, твидовый пиджак – то, что нашел. Его увозили в фирменной рабочей униформе Газпрома и спальном мешке, а прибежал он почему-то в спортивном костюме и летних туфлях.

– Сева, ты как на свидание собираешься! – засмеялся Терехов. – Здесь есть комплект солдатского обмундирования, погоди…

И стал доставать из ящика форму.

– Я на свидание и собираюсь! – воскликнул он, заглядываясь в зеркало. – Утюг бы еще… Но ничего, намокнет – само разгладится. А хочешь, возьму с собой?

От его восторга стало не по себе. Поведение напарника, расцененное вначале, как странность и имевшее свои, объяснимые причины, сейчас выглядело, как болезненное состояние. Терехов надеялся, он поест, выспится, и станет прежним Севой-математиком…

– Пойдешь со мной? – ликовал он, причесывая свалявшиеся жидкие волосы перед зеркалом. – Я тебе покажу такое!… Только надо сделать первый шаг. Самому открыться и идти… Ну, готов, пойдешь?

– Куда? – осторожно спросил Андрей.

– На встречу! Только договоримся так: посмотришь издалека и уйдешь, понял? А я останусь с ней..

– С кем?

– С Ландой. Ее зовут Ланда! Первый раз такое имя встречаю, наверное, от ландыша. А солдаты зовут Маргариткой, тоже от цветка… Если бы ты видел, какая это женщина!

Терехов ощутил тревожную, сосущую пустоту. Однажды он оставался зимовать в глухом углу ямальской тундры на геодезическом пункте, где отслеживали просадку многолетнемерзлых пород. Его забрасывали на катере, перед самым ледоставом, а снять с точки должны были после ледохода. Место было глухим, даже туземцы сюда не заезжали на оленьих упряжках, и, пожалуй, тогда он и вкусил, что такое параллельный мир. Андрей согласился на зимовку, поскольку деваться было некуда, только что разошелся с женой, а жить на даче у Куренкова было не ловко, размолвка с будущим начальником лишь углублялась. Он стоял на берегу, когда уходил катер, и было чувство, что рвется последняя, связующая с реальностью, нить. И так же испытывал тревогу, пустоту, и даже физически услышал щелчок, когда суденышко, протаранив перехваченный льдом, плес, скрылось за поворотом…

Тогда оставалась надежда на весну и ледоход, тут и этого не было: напарник существовал в неком другом мире.

– Прости, Андрей Саныч, – вдруг повинился Сева. – Я не рассказал тогда… В общем, я ее случайно встретил, когда еще на гнедом ездил. Помнишь, ты мне сразу жеребца выделил?..

– Помню, ты сам выбрал…

Напарник закатил глаза с ребячьей мечтательностью.

– Я ночью пошел жеребца искать. Поймал, веду в поводу, а она стоит среди травы. Трава еще зеленая была… Подумал, сначала, туристка гуляет по плато, или заблудилась. А луна яркая, звезд не видно… Подошел ближе, а на ней одежды странные, из кожи, в узорах, и одеты на голое тело. На голове прическа… Ну совершенно сумасшедшая!

– Высокая? – непроизвольно напрягся Терехов.

– Кто? Женщина?

– Прическа.

– Что-то такое навито, накручено! – взахлеб заговорил Сева. – На метр в высоту. Я такие в Индии видел, в диком племени… И говорит мне… Слышь, Андрей!… Говорит, отдай мне своего гнедого. У меня конь пропал… Сначала я даже опешил. От нее какая-то сила исходит, и запах такой, обволакивающий… У мамы были духи, "Ландыш" назывались…

Перед глазами Андрея вдруг поплыли лунные тени лошадей, вернее, частокол их ног.

– Помню такие духи…

– Известный запах!… Спрашиваю, ты кто? Она мне сначала – потревоженный дух земли! Ожившая мумия шаманки! И плечо с наколкой показала… Все таким тоном, мне жутковато сделалось. Она же засмеялась и говорит, ладно, пошутила. Зови просто ландышем! Если гнедого подаришь, буду с тобой дружить. Нет, так все равно конь будет мой, а тебе худо станет. Мне тогда что-то в голову взбрело!… Как, говорю, отдать, если он целую иномарку стоит? С меня же высчитают!.. Ну вот кто за язык тянул? А она: "Ну тогда сама угоню!". И ушла по зеленой траве… Я решил, все это мне привиделось. Помнишь, один день тут был очень жаркий? Думал, на солнце перегрелся. Я еще отстал от тебя и утром пришел… Но все равно думаю, обменяюсь конем, и пусть она у тебя жеребца угоняет! Тут я сподлил, Андрей…

Он сделал передышку, но веселость его уже улетучилась.

– Прощаю. – обронил Терехов.

– Она же все равно ко мне является, только не зримая. – вдохновился Сева. – Запах ее чую! Сначала ландышем, а потом как дохнет трупным, тошнотворным – отдай мне гнедого! Меня выворачивает наизнанку… Короче, я специально жеребца плохо спутал. Она будто не может взять спутанного, а только вольного. Которого ей подарят от души, или который сам к ней придет! Но вот что бы мне сразу не подарить?!… В общем, заболел. Ланда явилась мне, но уже во сне… Поблагодарила за гнедого. Сказала, как поправишься, приходи в поле, ждать буду. Только крикни меня, позови, и я прилечу. Она же ночная сова, крылатая…

Терехов неожиданно для себя взорвался.

– Что ты мелешь?! Сева? Куда – приходи?! Какая сова? Это же все дурь! Болезнь!… Подумай сам, как она прилетит? Откуда?

– Откуда – не знаю. – серьезно поразмыслил тот. – Прилетит, как прилетают совы.

– Почему как совы?…

Сева счастливо рассмеялся:

– Потому что на самом деле она – черная сова!

У Андрея озноб пробежал по затылку от одного упоминания о сове. В его безумном рассказе было нечто правдивое и существующее! Терехов это услышал, и не смотря, что разум противился, поверил! Как поверил в историю, когда Севу занесло в Индийский океан, и он в самом деле привез оттуда настоящего попугая. Андрей его видел и держал на руке, когда напарник гулял со своей дочкой, превратившись в "воскресного папу".

– И ты знаешь, куда она прилетит? – спросил он.

– Знаю! – ничуть не смутился напарник. – Пойдешь со мной – покажу!

– Хорошо, пойду! – решился Терехов. – Сам увидишь – ничего этого нет! Не существует! Это всего лишь твои домыслы воображение. Фантазии тоскующего сознания!

Сказал так, но сам же и усомнился, представив, что же будет с ним, Тереховым, если черная сова и в самом деле прилетит? Пусть даже это будет сбежавшая подруга Репьева, как уверял дезертир Рубежов. Но отступать уже было нельзя.

– Хочу доказать тебе, Андрей Саныч. – клятвенно заявил Сева. – Вокруг нас существует еще одна реальность! Я не верил, пока…

Андрей не дослушал.

– Доказывай. Веди. И теплую куртку надень!

– Как ты не понимаешь! – искренне обескуражился он. – Ланда придет полуобнаженная, а я как дед Мороз?… Там будет тепло! В другой реальности ни дождя, ни снега. Там как в индийских тропических лесах…

Они вышли в земную реальность – сырую, стылую, ветреную ночь, и после теплого кунга внешний мир и в самом деле воспринимался, как чужой, параллельный и неприемлемый. Даже после тусклого ночника темень показалась непроглядной, однако напарник уверенно пошел вперед и после третьего шага пропал из виду.

– Сева? – окликнул Терехов и ткнулся руками в его спину.

– Смело иди за мной! Можешь держаться. У меня на пиджаке есть хлястик!

Цепляться за него Андрей не стал, побрел наугад, присматриваясь в темноте. Мелкий дождь плавно переходил в снег, но от этого не посветлело. Они отошли метров на двести от кунга и встали – примерно там, где вчера выли волки. Сева принюхался, и глаза у него засветились, как у кота.

– Чуешь?… Ландыш! Вчера она была здесь. Только сначала красные ракеты, а потом волки помешали…

Терехов тоже потянул носом и ничего, кроме снега, не почуял.

– Так она прилетит в виде запаха? – не скрывая сарказма, спросил он.

– Нет, мы сейчас пойдем по этому следу и ее увидим! – счастливо прошептал напарник. – Только условились: незаметно посмотришь и назад!

Выбрал направление и повел в сторону озера, где вчера кто-то переполошил ночующих гусей. Еще минут десять они шарашились в темноте, причем, по ветру, который ничем, кроме промозглости и сырости не пах и пахнуть не мог. Но Сева что-то вынюхал и встал.

– Здесь. – прошептал, – Она близко. Слышу ее дыхание…

Терехов продрог, но честно выстоял без движения четверть часа. Он бы давно ушел в кунг, однако удерживали три обстоятельства, объяснить которые он был не в состоянии: откуда явились и куда пропали незримые лошади в лунную ночь, кто привязал потом серую кобылицу и куда сегодня исчез нивелир с треноги. Дождь окончательно перешел в мелкий, хлесткий снег, потом и он закончился – тучу пронесло, и в небе замелькали смутные звезды.

– Ну и где твоя черная сова? – не вытерпел он.

У напарника чакали зубы.

– Еще подождем, чуть-чуть… Она появляется внезапно. Вылетает из другой реальности…

– А мы сейчас в какой?…

– Тихо! – перебил Сева. – Слышу, как расступается пространство. Видишь, свет и тени заиграли? Сейчас оттуда выплеснется стук копыт…

Терехов пялился в непроглядную землю склона и никакой игры не наблюдал, ни света, ни теней. Стояли еще минут пять, но все произошло наоборот: небо затянулось и снова пошел снег. Восторженное состояние напарника слегка пригасло.

– Наверное, зря взял тебя с собой. – посожалел он. – И все ведь из эгоизма. Хотелось похвастаться, показать тебе Ланду… Она все равно придет!

– Ладно, пойдем греться. – примирительно сказал Терехов. – Ты же знаешь, дамы иногда опаздывают на свидания. Или вовсе не приходят.

– Это потому что я не один…

– Ну конечно! Пойдем.

– Ты иди, а я останусь. – вдруг заявил Сева. – И дождусь.

Андрей опять ощутил некое натяжение нити, связывающей с реальностью и готовой оборваться в любое мгновение, будто смотрел вслед уходящему до весны, катеру.

Он вернулся в кунг, подбросил дров в печку и навис над ней, словно коршун с распущенными крыльями. Жар обжигал кожу и сушил глаза, но спина мерзла и продрогшая душа не согревалась. Тогда он разделся до пояса, открыл дверцу и стал обжариваться у огня, как на вертеле, то и дело поглядывая на часы, дабы не потерять ощущение времени. Казалось, он не сам продрог; от слов и образов Севы продрогла душа и теперь никак не могла согреться. Если через час сумасшедший напарник не придет, надо тащить силой, иначе покроется инеем, как турист.

Кружилин вернулся раньше, и сразу стало понятно – Ланда не пришла. Однако при этом он вроде бы даже не промерз, хотя был синий, мокрый и не трясся. И свет в глазах, делавший его восторженным, счастливым, безумным, едва теплился и чадил, как увернутая керосинка. Сева к раскаленной печи не подошел, достал из коробки сухарь и стал задумчиво грызть.

– Сова может, и прилетала. – чтоб подбодрить его, вымолвил Терехов. – Но как в такой темноте увидишь? Тем более, черную?

– Ты здесь все точки отстрелял? – упавшим голосом спросил напарник.

Терехов наконец-то согрелся, даже лоб вспотел.

– Все. – односложно отозвался он. – Перебазироваться надо…

– Сколько у нас участков осталось?

Сева словно проснулся или протрезвел после долгого запоя и стал узнаваем.

– Три в этом районе, два на юго-востоке…

– Мы наверстаем… – он достал полевые книжки и устроился за барной стойкой. – Ты ложись, я выспался.

Каждый раз по вечерам он проверял всю дневную работу, а для этого годился только Севин нудный математический характер, поэтому они привозили материалы съемки самого высшего качества и Куренков выписывал им премии. Андрей непроизвольно перевел дух, будто сам вынырнул из пелены безрассудства, и с удовольствием забрался в спальный мешок. Подмывало спросить, почему он прибежал на Укок в странной одежде, но лучше было сейчас не напоминать о прошлом. И вообще, что надо было сотворить с Кружилиным такое, чтобы он сдвинулся на романтической почве? Чтоб отдал дорогущих лошадей, а потом прибежал на плато наслаждаться запахом, оставленным в пространстве своей возлюбленной?…

Терехов уснул с этими мыслями, а на рассвете его разбудил Сева. Оказывается, он уже приготовил завтрак. переоделся в солдатский камуфляж и был готов приступить к работе.

– Андрей Саныч, я проверил материалы. – самоуглубленно заявил он. – Несколько ошибок исправил… А одну придется устранять на месте. Урез воды на озере. Нас засмеют: речка вытекает из озера, а по твоей съемке должна впадать. Не думаю, что схалтурил, просто ошибся…

Странное дело: его возвращение в реальность почему-то не обрадовало. К тому же Терехов вспомнил о пропавшем нивелире, что и заставило взять цифры с потолка…

– Устраним. – пообещал он.

– А где у нас рабочий нивелир? Посмотрел, только резервный…

– Потерял. – признался Терехов. – Похоже солдаты уперли…

– Зачем солдатам нивелир?

– Кто их знает… За девками подсматривать на пляже.

Он выглядел абсолютно вменяемым и разумным.

– На каком пляже, Андрей? Откуда здесь пляжи?

Сразу же после завтрака они отправились к озеру, тянуть нивелирный ход. И тут, на реперной точке, где вчера Андрей устанавливал треногу, оказался исчезнувший нивелир! Стоял, как ни в чем не бывало, причем, совершенно сухой. То есть, очутился тут уже после вчерашнего ночного снега, к утру растаявшего…

– А ты на солдат грешил. – удовлетворенно произнес Сева.

– Сам виноват. – буркнул Терехов и показалось, от инструмента напахнуло ландышем.

Однако напарник ничего такого не заметил, занимаясь установкой треноги: должно быть и нюх потерял. Андрей спрятал пропажу в футляр и засунул в свой рюкзак. Пока тянули ход, он все время непроизвольно озирался, принюхивался и ловил себя на этой мысли. Севина болезнь оказалась заразительной…

Они закончили работу и возвращались к стану, когда из-за гряды выполз "Урал" и прямым ходом направился к кунгу. И едва остановился, как Терехов увидел знакомую зеленую фуражку Репьева. Начальник заставы осматривал окрестности в бинокль.

Жора был какой-то вымороченный, озабоченный, хотя улыбался и сразу же отблагодарил за находчивость, мол, правильно все говорил в присутствии начальства из округа и отряда. Дезертиры намеревались подставить своего командира. но это им не удалось, и в результате оба они уволены за профнепригодность, не исполнения приказов и отправлены на гражданку без всяких льгот, да еще с выплатой неустойки по контракту. Можно было еще жестче наказать, подвести под трибунал, но капитан пожалел бывших подчиненных.

Вероятно, он относил это к радостным новостям, поскольку тут же окликнул какого-то Михалыча, и из кабины вышел милицейский старлей с наручниками. Ни слова не говоря он заковал Севу и повел к машине.

– Так надо, Андрей. – объяснил Жора. – Он не рассказывал, как очутился на воле и сюда прибежал?

– Нет…

Репьев медлил, подбирал слова:

– В Новосибирске попал в наркодиспансер. Добровольно-принудительно… Наши там работают, выявляют наркотрафики через границу. Так вот твой напарник сломал руку и нос ФСБэшнику, вырвал решетку на окне и бежал… В розыск объявили.

– Сева сломал руку? – изумился Терехов. – Да он тихий ворчун, мухи не обидит!

– Ты же видел состояние? Буйный…

– Он пришел в себя. – стал оправдывать его Терехов, не в силах найти веских аргументов. – Стал нормальный, как был…

– Пойми, не могу! – взмолился Жора. – Хотел бы, да… Проверками замордовали! Сам видел…

– Один тут я еще месяц провошкаюсь!

– Короче, я тебе помощника найду и пришлю. – пообещал Репей и уже не скрывая раздражения, добавил. – Заканчивай и сматывайся наконец! Солдаты бегут, проверяющие шастают. Ты уже достал!… А тебя, между прочим, дома дети ждут! И жена, хоть и бывшая…

Ему опять хотелось обсудить детей Терехова, но тот возможности такой не дал.

– Без коней отсюда не уйду! Ищи, где твой Мундусов?

– Вон участковый – пиши ему заявление! Я границу охраняю.

Андрей открыл дверцу "Урала": милиционер что-то писал, Сева сидел рядом, покорный и готовый ко всему.

– Это правда, ты руку сломал? – спросил его Терехов.

– Правда. – вяло, но честно признался тот. – Еще и нос.

– Вам что, гражданин? – спросил старлей.

– Заявление примите, кони пропали!

– С заявлением в дежурную часть райотдела!

– Куда?…

– В Кош-Агач!

– Мне больше делать нечего!..

– Не мешайте, гражданин. – предупредил участковый, и от его мерзкого, официального голоса Терехова взорвало.

– Ты будешь сам искать коней! Сам, лично, старлей! Ползать по всему Укоку и ловить! Я тебе это устрою! Мы работаем на международную организацию ЮНЕСКО!

И заткнулся, чувствуя что орет от собственного бессилия и аргументы у него смешные, детские…

– Что мне их ловить? – ничуть не смутился тот. – Известно, их Ланда угнала. А она сама в розыске!

– Значит, найди и верни! Твоя обязанность!

– Ого! Найди… Искали уже! Целой опергруппой… Сквозь землю уходит.

Терехов хлопнул дверцей и отошел, испытывая совершенно не уместную вспышку ярости. Даже Репей это заметил и попытался утешить.

– Не переживай так, Андрюха. Какой-то ты тоже не адекватный стал… Давай кунг подцепим.

Водитель подпятил машину, они накинули серьгу на фаркоп и Жора демонстративно полез в кузов тентованного грузовика.

– Может, в кунг? – предложил ему Терехов. – Ты же поговорить хотел, про детей.

Тот даже не оглянулся, отрицательно помотал головой.

– Это твои дети!

Следующий участок уточняющей топосъемки находился всего в километре от ледяного кургана, откуда и подняли на свет божий злосчастную шаманку. Прежде на такое обстоятельство Андрей бы и внимания не обратил, однако сейчас эта близость казалась не столько зловещей, сколько символичной, и было предощущение, что надо ждать еще каких-нибудь чудачеств, как потерянный нивелир или рог, выросший у серой кобылицы на лбу.

Пограничники отцепили кунг и не захотели даже чаю попить – поехали на заставу, увозя с собой печального Севу Кружилина. Репьев обещал завтра же прислать помощника, сугубо гражданского и независимого человека, причем, предупредил – волонтера, то есть, дармового работника, путешествие по плато для которого и будет наградой. Терехов не то, чтобы не поверил клятвенным речам однокашника – отнесся скептически, ибо вал непреодолимых обстоятельств был выше человеческих обыденных желаний и условий.

Весь остаток дня он делал визуальную привязку объектов, забивал пикеты для теодолитного хода и обустраивался на новом месте. Каждая перекочевка непременно наносила урон, а эта оказалась особенной: от качки сорвало импровизированную барную стойку. Собранная из древесноволокнистых плит, она разобралась по частям, переколотилась вся стеклянная посуда, разлетелась жестяная, а пшенка и макароны рассыпались по всему кунгу. Отремонтировать мебель не удалось, поэтому он разобрал ее и спрятал в подвесной багажный ящик, где хранился запас дров. А потом еще полчаса сметал, промывал и раскладывал крупу на просушку, поскольку в горах, тайге или тундре порченных продуктов не бывает, а грязь всегда стерильная.

Он так увлекся, что ничего вокруг не замечал, не слышал и не чуял. Электростанции тарахтела почти над ухом, выдвинутая из кунга на специальной платформе, и от нее наносило едким выхлопным дымом. В какой момент на освещенном пятачке перед кунгом появилась полевая офицерская сумка, он не засек, поскольку увидел ее случайно, когда промывал макароны. На плоском камне лежала та самая сумка, что была приторочена к седлу гнедого, когда тот сбежал. Конечно, она могла отвязаться где-нибудь и упасть, а подобрать мог кто угодно – пограничный наряд, даже сам Репьев. Потом молча подкинуть, чтобы у однокашника крыша поехала…

Но Терехов вспомнил кем-то пойманную и привязанную серую кобылицу, возвращенный утром нивелир; внезапное появление сумки относилось к тому же ряду явлений, объяснить которые можно со слишком большой натяжкой здравого смысла и рассудка. Такое ощущение, будто кто-то играет с ним, устраивает ребячьи шалости, как было со снятым с треноги, инструментом. Или нет, помогает, когда он в безвыходной ситуации: например, потребовалось везти несчастного туриста – подогнали гужевой транспорт. Если сейчас вернется дальномер…

Он открыл сумку и сразу же обнаружил там прибор, называемый проще лазерной рулеткой. И часть прочих вещей оказалось на месте – фонарик, запасные батарейки, чистые полевые книжки. Ничего не промокло, не испортилось, пропал лишь набор цветных акварельных карандашей и охотничий нож.

– Ну, спасибо! – громко сказал он в темное пространство.

Потом выключил станцию и долго прислушивался: ночь была довольно тихая и даже относительно теплая, поскольку студеные белые горы на новой точке были далековато. Возвращение лазерного дальномера намного облегчало задачу, но с рейкой все равно кому-то надо бегать…

Эту ночь он спал урывками, под спиной и боками все время что-то мешало или вызывало нестерпимый зуд. Уже перед утром, в полудреме, ему пришла смешная и сумасшедшая мысль: а вот хорошо бы дух шаманки явился ему из параллельного мира и вызвался побегать с рейкой. Как никак должок за этой неуловимой Ландой – подаренный Севой гнедой жеребец, а возвращать долги, если судить по совести, положено в любой реальности…

Кунг на новой точке поставили очень удачно, взошедшее над горами солнце било прямо в окошко и яркое пятно света падало на лицо. Солдаты-умельцы, переоборудуя его в жилье, перекрыли вентиляцию, и к утру становилось душно – в герметичном помещении печка выжигала кислород. Привыкший к палаточной жизни и свежему воздуху, Терехов сразу же открывал люк в потолке и дверь, проветривал тесноватое пространство. То же самое сделал и в этот раз – распахнул ее во всю ширь и замер.

Перед входом горел маленький костерчик, а рядом, присев на корточки, была девица в ярко-оранжевом горнолыжном костюме.

– Доброе утро! – она распрямилась и показала турку с белесой шапочкой пены. – Кофе хочешь?

Первое, что бросилось в глаза, когда она выпрямилась – ее рост, где-то под метр девяносто, и еще толстый свиток черных крашенных волос, блестящей змеей лежащих на плече. И только потом долетел полузабытый и тонкий запах настоящего молотого кофе…